Что случилось с грибоедовым
Николай Стариков
политик, писатель, общественный деятель
Солдат «Большой игры» — Грибоедов и его гибель
Солдат «Большой игры» — Грибоедов и его гибель
История о гибели Грибоедова — это история невидимых геополитических сражений, человеческого мужества, верности своему долгу.
И при всём при этом — это история трагической любви.
Солдат «Большой игры». Тайна гибели российского посла в Персии А.Грибоедова
180 лет назад, в конце февраля 1829 года по новому летосчислению, в русскую миссию в Тавризе (сегодня Тебриз в Иране) прискакал запыленный курьер из Тегерана. Весть, которую он привез, ставила две могущественные империи — Персию и Россию — лицом к лицу с угрозой новой войны: в Тегеране был убит русский посланник и почти все его окружение. Из его людей в живых остался только один человек, спасшийся благодаря дружбе с одним из местных жителей. Предыдущая российско-персидская война, длившаяся два года, только что закончилась заключением Туркманчайского мирного договора, по которому Россия отторгала у Персии Эривань (нынешняя Армения) и Нахичевань (современный юго-западный анклав Азербайджана). Персия платила России огромную контрибуцию, а в Тавризе открывалась постоянная российская миссия во главе с посланником в ранге министра — такая же, какую за несколько лет до этого открыли англичане. И вот теперь министр-посланник был убит. Посланника звали Александр Сергеевич Грибоедов.
«Большая игра»
Несколько лет назад в России вышла в переводе книга английского военного историка Питера Хопкирка «Большая игра». Хотя полное название книги в оригинале звучало как «Большая игра: на секретной службе в Центральной Азии», переводчик интерпретировал заголовок на своеобразный патриотический лад: «Большая игра против России: азиатский синдром». Это окрасило название в модные теперь тона «холодной войны», но несколько исказило смысл: «большая игра» велась не только против России, но и Россией.
Понятие «большой игры» вошло в широкий обиход в конце XIX века с легкой руки поэта британского империализма Редьярда Киплинга и означало соревнование Британии и России за влияние в Азии, на огромных территориях между южной российской границей и британскими владениями в Индии. Это соревнование длилось почти столетие, пока границы двух империй не оказались буквально в нескольких десятках километров друг от друга — всего за несколько десятилетий до начала первой мировой войны, в которую две державы-соперницы вступили как союзники.
«Большая игра» не была игрой против России — она была похожа на шахматную партию между двумя достойными соперниками. Нередко это была игра с завязанными глазами — и в Лондоне, и в Санкт-Петербурге очень плохо представляли себе страны, оказавшиеся в данном случае шахматной доской. Помимо «черных» и «белых» на доске то и дело появлялись третьи игроки, которые могли запросто опрокинуть тщательно просчитанную партию. Регион соперничества был так удален от метрополий, что им чаще всего приходилось действовать, полагаясь на удачу небольшого отряда или посланника-одиночки, — совсем не так, как в Европе, где существовал целый кодекс правил дипломатии и можно было в случае чего легко ввести в дело многотысячные армии. Русский дипломат Александр Грибоедов был, безусловно, одним из героев этой «большой игры».
В первой трети XIX века представления о регионе Центральной Азии были ещё смутными, а геополитические изменения происходили между тем очень стремительно. На самом рубеже столетия русские закрепились на Кавказе, приняв под свое покровительство грузинские царства — сначала Кахетию и Картли, затем и остальные. В этот момент экспрессивный император Павел, раздосадованный появлением англичан на Мальте, которую он, как гроссмейстер мальтийских рыцарей иоаннитов, считал российской вотчиной, решил сблизиться с Наполеоном — тогда ещё первым консулом Французской республики. В Париже и Петербурге возник авантюрный проект, сравнимый с высадкой Наполеона в Египте, — обсуждалась возможность атаки на британские владения в Индии.
Русские, которые к тому моменту уже четыреста лет активно осваивали Сибирь, были новичками в центральной части Азии: первая организованная военная экспедиция в Хиву — легендарное ханство в благодатных долинах нынешнего Узбекистана — была предпринята при Петре Великом. Небольшой отряд под командованием кабардинского сподвижника Петра I Александра Бековича-Черкасского двинулся на восток от берега Каспийского моря и спустя несколько недель добрался до Хивы, но попал в хитроумную засаду и практически весь был уничтожен. Сам Бекович подвергся мучительным пыткам и был казнен, а из всего его отряда домой вернулось лишь несколько человек, которых продали в рабство в Турции, но спустя годы им удалось бежать из плена. Следующая экспедиция прошла по следам Бековича только через столетие: её откомандировал в Хиву командующий российским Кавказским корпусом в 1816—1827 годах генерал Алексей Ермолов, живо интересовавшийся странами, лежащими по соседству с кавказским «левым флангом». Это посольство окончилось без жертв, но и не принесло особенных результатов.
Но в 1800 году представления о расстояниях, разделяющих владения России на юге Урала и Сибири, Хиву с Бухарой и Британскую Индию, были настолько размыты, что для российского императора оказалось возможно послать в «индийский поход» донское казачье войско под командованием уже тогда прославленного атамана Платова. Для англичан же, которые также с трудом представляли себе страны к северу от огромного Гималайского хребта, сведения о готовящемся походе показались угрожающими: они всерьез испугались, что платовские донцы вот-вот пройдут Хайберский перевал и форсируют Инд.
Между тем в течение первых двух десятилетий русские успели поднять свой флаг почти повсеместно в тех провинциях Южного Кавказа, которые теперь составляют Грузию, Азербайджан и Армению. Эта экспансия сопровождалась успешными войнами с двумя региональными державами — Турцией и Персией, которые раньше считали Кавказ своим. В какой-то мере можно считать это время расцветом военной силы русских: Кавказ покоряли молодые генералы, набравшиеся опыта на европейских полях сражений во время битв с наполеоновскими войсками. Даже с учетом необычного климата, сложного рельефа и чужих языков им в целом было несложно применить свои навыки против весьма отсталых армий султана и персидского шаха. Причем в последней войне 1826—1828 годов персидскую армию активно инструктировали британские офицеры. Но персам это не помогло — новый кавказский командующий Паскевич сумел навязать амбициозному и несговорчивому шаху Туркманчайский мир, который закрепил российскую кавказскую границу на Араксе, воссоединил значительную часть Армении под рукой христианского государя и заметно увеличил российское влияние на Тегеран. В Тавризе, где уже была британская миссия, открылось и русское представительство, возглавить которое и был послан Александр Грибоедов.
Два памятника
Есть два хорошо известных памятника Александру Грибоедову. Один смотрит на трамвайный круг в конце Чистопрудного бульвара в Москве. Писатель стоит в плаще, похожем на сорванный театральный занавес, из-под которого по периметру пьедестала выходят персонажи его бессмертной комедии «Горе от ума», благодаря которой Грибоедов вошел в историю русской литературы, в школьные учебники и в программы для поступления в вуз. Эту комедию при жизни Грибоедова поставили всего один раз — в 1827 году в Эриваньской крепости, где комендант решил учредить любительский театр при офицерском собрании и приспособил под зрительный зал один из салонов тамошнего шахского дворца. Ставить вольнодумское «Горе от ума» на академических подмостках обеих российских столиц до 1831 года не позволяла цензура, встревоженная восстанием 14 декабря 1825 года. Автор не дожил двух лет до настоящей театральной премьеры.
Второй памятник Грибоедову — его надгробие в Тбилиси. Это памятник не столько Грибоедову-писателю, сколько Грибоедову-человеку и Грибоедову — солдату «большой игры». Его склеп устроен в небольшом гроте в скальном подножии монастыря Св. Давида на склоне величественной горы Мтацминда. С этого склона как на ладони виден весь Тбилиси, старый и новый, — с приземистыми куполами персидских бань, платанами на набережных Куры, треугольными крышами грузинских и армянских церквей над россыпями старых домиков с деревянными балконами и лабиринтом узких улиц. Если подняться на Мтацминду выше монастыря, чтобы сам он стал казаться игрушечным далеко внизу, станет ясно, что эта гора как естественная стена, ограничивающая город: за ней уже только другие горы, покрытые лесом и лугами, а где-то совсем далеко за ними — Россия.
Теперь в монастыре Св. Давида устроен пантеон — кладбище национальных героев Грузии, на котором поэты, врачи и актеры соседствуют с военными и политиками. Но корень пантеона — могила Грибоедова. В небольшом гроте в скальном цоколе главной церкви монастыря — маленькое надгробие, на котором установлено распятие и фигура коленопреклоненной женщины. Это жена Александра Грибоедова, урожденная княжна Нина Чавчавадзе. На камне выбиты даты жизни, от которых сжимается сердце: 1795—1829 и 1811—1857. Он был убит в Тегеране, когда ему было 34. Они поженились, когда ему было 33, а ей — неполных 17. Она потеряла его через год после свадьбы и больше никогда не вышла замуж, хотя дожила до 47 лет. Когда знойным летом 1829 года его привезли и похоронили в Тбилиси, она велела выбить короткую эпитафию из дюжины слов, в которые поместились вся её любовь, вся гордость, вся горечь потери и вся надежда на встречу по ту сторону земной жизни: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но зачем пережила тебя любовь моя? »
«Великие вещи, две как одна: во-первых — любовь, во-вторых — война
Если вчитаться в грибоедовскую биографию, станет ясно, что он всегда был больше солдатом и дипломатом, чем писателем. Когда началась война с Наполеоном, 17-летний Грибоедов служил в гусарском полку. Ему не пришлось участвовать в больших сражениях — почти всю кампанию полк простоял в резерве в Литве, но все, что положено было делать гусарам на постое в заштатных городишках — вплоть до въезда на лошади в танцевальный зал, — разумеется, делалось. Молодой Грибоедов уже тогда завязал знакомства с литераторами-любителями, которых было много среди тогдашних военных, сам писал талантливые стихи и славился как музыкальный импровизатор. Сослуживцы рассказывали, что Грибоедов мог прогнать из-за инструмента сельского церковного органиста, начать с величественных вариаций на религиозные темы, от которых на лицах прихожан выступали слезы благоговения, а под конец неожиданно дать «Комаринскую».
После войны Грибоедов вернулся в Петербург и служил по дипломатической части, совмещая службу с активной светской жизнью. Дело кончилось дуэлью Александра Завадовского с князем Василием Шереметевым из-за модной балерины Евдокии (Авдотьи) Истоминой, на которой Шереметева убили. Грибоедов был секундантом Завадовского, Александр Якубович, который секундировал Шереметеву, предложил стреляться и секундантам.
Грибоедов принял вызов, но когда Шереметев упал, смертельно раненный, секунданты решили отложить поединок. Завадовского благодаря протекции сановных родственников выслали за границу, Якубовича — в Кавказский корпус. Грибоедов отделался, как тогда говорили, нотацией, но тоже уехал на Кавказ — секретарем по дипломатической части к командующему корпусом Ермолову. В Тбилиси они ещё раз встречаются с Якубовичем и стреляются согласно данному слову — Якубович ранит Грибоедова в кисть, после чего поэту и дипломату приходится распрощаться с музицированием. Сам Якубович впоследствии окажется на Сенатской площади и умрет на каторге.
Так началось знакомство Грибоедова с Кавказом, где он с тех пор проводил большую часть своей жизни, возвращаясь в Россию лишь время от времени. Он выучил несколько кавказских языков и имел большие возможности для литературных занятий: совершив сразу после назначения дипломатический визит в Персию, Алексей Ермолов больше занимался войной, чем мирными сношениями. Существует версия, будто Грибоедов был склонен критиковать ермоловский стиль управления и считал, что торговля и переговоры играют большую роль в освоении и умиротворении края, чем штыки и артиллерия. Не исключено, что Грибоедов был втянут в интригу против Ермолова, которая началась сразу же после коронации нового императора, Николая I: на место кавказского командующего при новом государе метил Иван Паскевич, жена которого доводилась Грибоедову двоюродной сестрой. Едко высмеяв родственные связи и протекцию в своей комедии, сам автор при случае вполне мог ими и воспользоваться.
Декабрьское восстание 1825 года в Петербурге, казалось, могло сломать карьеру амбициозному Грибоедову, которого заподозрили в связях с мятежными офицерами. Ермоловский советник действительно дружил с некоторыми из них, но участие его в политическом заговоре с целью свержения монархии не подтвердилось. Он получил чин надворного советника и снова отправился в Грузию — теперь уже под начало нового корпусного командующего, генерал-адъютанта Паскевича.
Во время персидской войны 1826—1828 годов Грибоедов служит при штабе Паскевича и не раз рискует жизнью, участвуя в боевых операциях, а однажды даже отправляется в ставку персидского командующего с предложением о немедленном заключении перемирия. Как дипломат и знаток языков Грибоедов участвует в подготовке и заключении Туркманчайского мирного договора, крайне невыгодного для Тегерана. Некоторые влиятельные персидские вельможи готовы были считать именно Грибоедова основным автором позорного для них мира.
В начале 1828 года Паскевич командирует Грибоедова в Петербург с известием о мире. Император Николай осыпает молодого дипломата милостями — теперь он статский советник, с «Анной» на шее и 4 тыс. руб. единовременного вознаграждения в кармане. Случается то, что легко можно было предполагать, — в мирном договоре предусмотрено создание в Персии российского посольства с посланником в ранге министра, и этим министром 25 апреля 1828 года государь назначает того, кто привез весть о заключении мира. Грибоедов не рад назначению: ему не дают покоя дурные предчувствия. Встретившись в одном из столичных салонов с Пушкиным, он говорит ему пророческие слова: «Увидите, что дело дойдет до ножей».
Летом 1828 года Александр Грибоедов возвращается на Кавказ и венчается с Ниной Александровной Чавчавадзе, которую успевает полюбить всем сердцем. Через две недели после свадьбы вместе с Ниной Грибоедов уезжает в свое последнее путешествие, в Тавриз и Тегеран.
Тегеранская трагедия
Сначала ничто не предвещало беды. Обосновавшись, как и было записано в договоре, в Тавризе, Грибоедов приступил к переговорам с персами о выплатах послевоенной репарации, которую персы по возможности оттягивали: она составляла 2 млн руб., сумму по тем временам огромную. Министру-посланнику удалось весьма ускорить процесс — он пристроил, например, в счет выплат шахский трон, который оценили в 28 тыс. руб. Персам пообещали, что реликвию можно будет выкупить, когда дела персидской короны снова пойдут в гору, но трон в итоге так и остался среди российских трофеев.
Дела на Востоке совершаются небыстро, и ко двору шаха в Тегеран русский министр-посланник отправился из Тавриза уже зимой. Нина осталась в Тавризе, в здании миссии. Он попрощался с ней мрачнее тучи: «Если меня убьют, забери мои кости и похорони в грузинской земле».
Фетх-али-шах принял ласково посланника страны, которая только что отобрала у него две кавказские провинции и 2 млн руб. золотом и драгоценностями. Члены миссии получили дорогие подарки, а сам Грибоедов — персидский орден Льва и Солнца. В последние дни января, когда в Тегеране уже вполне чувствуется приближение весны, свита посланника готовилась к отъезду. Именно в это время одним поздним вечером в дом миссии постучал Мирза-Якуб — армянин-евнух, казначей шахского гарема. Он сказал посланнику, что хотел бы вернуться домой в Эривань (по смыслу Туркманчайского договора армяне, живущие в Персии, получали такое право и покровительство российского императора).
Грибоедов, видимо, сразу же заподозрил, что эта история может иметь фатальные последствия. Он выговорил армянину за поздний визит — российский посланник не может принимать тех, кто просит у него прибежища, под покровом ночи. Евнух вернулся на следующий день и опять попросил российского покровительства. Исследователи, которые тщательно реконструировали последние дни грибоедовского посольства в Тегеране, спорят о том, была ли его просьба искренней или миссия просто подверглась провокации со стороны «ястребов» при шахском дворе или тех персидских вельмож, которые предпочитали развивать отношения с Британией, а не с Россией. Тайным бенефициаром могла быть и соседняя Турция, которая все ещё находилась с Россией в состоянии войны.
Грибоедов как мог старался объяснить, что Мирза-Якуб никак не сможет сохранить в России своего вельможного статуса, но в конечном итоге ему не осталось ничего, кроме как принять армянина под свою защиту и гарантировать ему неприкосновенность до отправки домой.
Шах был взбешен. От Грибоедова потребовали вернуть казначея, который, будучи евнухом, был, с персидской точки зрения, то же, что женщина. Когда русские отправились в дом Якуба забрать его вещи, туда мгновенно примчались дворцовые стражники и реквизировали все имущество. Несколько десятков раз в день в миссию являлись вельможи разного ранга, уговаривая посланника отказать просителю в покровительстве. Грибоедов отвечал, что из условий российско-персидского соглашения не может быть исключений, что Якуб считается теперь подданным императора Николая и что какие бы то ни было решения по поводу него теперь может принять только императорский министр иностранных дел граф Нессельроде, до которого от Тегерана было слишком много дней пути.
Персы объявили, что Якуб обворовал казну, и потребовали над ним суда. Грибоедов отвечал, что суд возможен только в присутствии наблюдателя от российской миссии, и персы тут же отказались от этой идеи, поскольку доказательств вины несчастного евнуха представить, очевидно, не могли. Грибоедов объявил, что Якуб окончательно и бесповоротно взят под российскую опеку и кроме него в Эривань отправятся ещё две армянки из гарема.
После этого возмущение выплеснулось уже на улицы Тегерана. Главный мулла Тегерана Мирза-Месих призвал мусульман к мятежу против неверных. По мечетям, базарам и мясным лавкам как пожар стал распространяться слух о том, что Якуб, принявший ислам и много лет чтивший пророка, собирается теперь надругаться над Кораном с помощью русских. Примерно это и имел в виду Грибоедов, когда во время переговоров с персами заметил, как трудно иметь дело с «диалектикой XIII столетия». Только теперь диалектика на глазах становилась практикой. На кривых, пахнущих бараниной и дымом улицах стали собираться толпы вооруженных чем попало бородатых мужчин, кричавших, что русские оскорбляют пророка и разрушают ислам. Имамы велели верующим запереть лавки и утром 30 января собраться к главной мечети, в которой Мирза-Месих произнес пламенную проповедь на ту же тему. Разъяренная толпа хлынула к русской миссии и окружила дом. В окна полетели камни, толпа почти сразу пошла на штурм здания, которое, в сущности, не было приспособлено к обороне.
Несколько казаков эскорта почти час отстреливались от наседавшей толпы, а потом схватились с нападавшими врукопашную. Но силы были слишком неравны — вход был захвачен, двор заполнили ревущие фанатики. Грузинский офицер из состава миссии ещё несколько минут с одной шашкой удерживал крыльцо, но был буквально растерзан сотнями рук. Якуба, который оказался невольным виновником трагедии, обезглавили прямо во дворе: он так и не смог вернуться в свою Эривань.
В одной из комнат здания продолжали держать оборону Грибоедов, родственник его жены князь Медиков, второй секретарь посольства, врач, несколько казаков и пара слуг. В какой-то момент медик попытался прорваться сквозь заполненный разъяренными местными жителями двор со шпагой в руке. Ему почти сразу отрубили левую руку, он вернулся в дом, наскоро перебинтовал её портьерой и повторил попытку — на этот раз его забили камнями. Рассчитывать можно было только на помощь шахской гвардии, но надежда эта была призрачной, если учесть, какого рода оскорбление посланник нанес персидской короне.
Несколько персов забрались на крышу, проворно разобрали её и подожгли потолок. Комната, которая оставалась последним оплотом оборонявшихся, наполнилась дымом, и в нее почти тотчас же ворвалась толпа. Грибоедов пал одним из последних, он до конца защищался, стоя спина к спине с могучим казачьим урядником. Мясник с базара отсек ему голову и как была, с очками, выставил на следующий день в своей лавке. Труп Грибоедова вместе с другими телами «неверных» ещё три дня таскали по городу и подвергали разнообразным глумлениям, а потом просто выбросили на свалку. Тело посланника опознали потом только по шраму на руке, от ранения, полученного когда-то на дуэли. Сотня персидских сарбазов, присланных шахом, появилась у здания миссии, когда от него остались только горящие развалины. По имеющимся данным, сарбазы даже не были вооружены: им предписали действовать на толпу убеждением.
Путь на Мтацминду
На самом деле возвращение тела Грибоедова в Россию было обставлено с приличествующей моменту траурной помпой. На границе тело встречал батальон Тифлисского полка при орудиях и оркестре. Гроб вскрыли военные медики, произведшие посмертное освидетельствование, после чего священники отслужили литургический чин вечной памяти, и гроб отправился в путь в сопровождении военного эскорта, накрытый богатым траурным балдахином. Во всех городах по пути, где были христианские храмы, процессия останавливалась, служили службу, и тысячи армян выходили приветствовать того, кто погиб, чтобы защитить их соотечественников. Пушкин же встретил одинокую арбу без торжественного эскорта по той причине, что движение всей процессии не было возможно на горных участках дороги. Перемещение осложнялось ещё и карантинами на тракте между Эриванью и Тифлисом. Наконец вечером 18 июля траурная процессия вступила в Тифлис. Нина, которую привезли из Тавриза раньше, упала в обморок, увидев первые факелы процессии на подъезде к городу. 19 июля 1829 года Александр Грибоедов был отпет в Сионском соборе Тифлиса и при огромном стечении людей похоронен на горе Мтацминда. Жена и мать покойного получили от государя по 30 тыс. руб. единовременной помощи (все состояние посланника было при нем и оказалось разграблено в Тегеране) и по 5 тыс. ежегодной пенсии, которая потом была удвоена.
Английский министр-посланник в Тавризе, который, в сущности, несмотря на все успехи британской дипломатии в Персии, мог ежеминутно оказаться в таком же положении, объявил траур и принес ноту протеста персидскому правительству — с его точки зрения, разгром и убийство дипломатической миссии дружественной державы было совершенно неприемлемо и преступно.
Персы и сами испугались последствий того зимнего дня в Тегеране. В Санкт-Петербург отправили персидского принца, который пал на колени перед императором Николаем, приставив острие шашки к своей груди и требуя взять его жизнь взамен жизни Александра Грибоедова. Российский двор не мог, разумеется, принять этого предложения и лишь потребовал наказания преступников. В Тегеране, видимо, даже работало русское следствие, но о реальном наказании виновников ничего достоверно не известно, да их и трудно было определить: разгром русской миссии в Персии не был преступлением нескольких лиц, а был скорее одним из эпизодов длинной истории, более сложной и долгой, чем «большая игра». Через несколько десятилетий для этой истории будет придумано название — «столкновение цивилизаций».
Пушкин позавидует быстрой и героической смерти Грибоедова. «И срывая очки, как винтовку с плеча, и уже позабыв о себе, прокричать про любовь, навсегда, сгоряча, прямо в рожу орущей толпе», — напишет Окуджава. Но сильнее любых стихов и книг навсегда останутся слова Нины на надгробии в Тифлисе: «Зачем пережила тебя любовь моя? »
Иван СУХОВ
N°32
26 февраля 2009
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
«Настоящий героизм»: как погиб русский дипломат и драматург Александр Грибоедов
Александр Грибоедов родился 15 января 1795 года в Москве в состоятельной дворянской семье. С детства он отличался большими интеллектуальными способностями. Уже к шести годам он говорил на трёх иностранных языках, а в подростковом возрасте — на шести. В 13 лет он окончил словесное отделение Московского университета, а в 15 — юридическое.
В 1812 году Грибоедов поступил на военную службу: сначала — в Московский, а затем — в Иркутский гусарский полк. Четыре года спустя он в звании корнета оставил армию. Вскоре после этого с должности губернского секретаря Коллегии иностранных дел началась его дипломатическая карьера.
В 1817 году он оказался замешан в скандальной истории, связанной с чужими сердечными тайнами. Грибоедов жил у своего друга, графа Александра Завадовского, и однажды привёл к нему в гости приятельницу — балерину Авдотью Истомину. Завадовский за Истоминой ухаживал, и, попав к нему в дом, балерина осталась там на два дня. Об этом узнал любовник Истоминой — кавалергард Василий Шереметев.
По настоянию своего приятеля, уланского офицера Александра Якубовича, Шереметев вызвал Завадовского на дуэль. Грибоедов и Якубович выступили в роли секундантов и решили также обменяться выстрелами. Завадовский нанёс смертельное ранение Шереметеву, дуэль пришлось прервать. И только в следующем, 1818 году, уже находясь на Кавказе, Грибоедов и Якубович всё-таки обменялись выстрелами. Грибоедов получил ранение в ладонь, от которого у него свело палец. Впоследствии это станет одной из примет, по которой опознают обезображенное тело поэта после резни в Тегеране.
На Кавказ Грибоедов попал по пути в Персию, где его ожидала должность секретаря царского поверенного в делах. Ради службы у южных границ империи он отказался от поста в дипломатическом представительстве России в США. В 1820 году состоялась вторая командировка Грибоедова в Персию, продлившаяся полтора года. В 1821-м сломавший руку дипломат был временно переведён на Кавказ, где мог совмещать работу с лечением.
В 1823 году Грибоедов на два года покинул государственную службу и вернулся в Москву, где вплотную занялся литературными трудами. На Кавказ он вновь попал только в 1825-м через Киев и Крым и практически сразу же был арестован в крепости Грозная по подозрению в связях с декабристами, среди которых у него действительно было много знакомых. Однако следствие не нашло никаких доказательств участия дипломата в заговоре против царя, и он был полностью оправдан. После освобождения Грибоедов оказался в гуще событий, связанных с Русско-персидской войной 1826—1828 годов.
«Большая игра»
В XVIII веке Англия перешла в Южной Азии от торговой экспансии к колониальным захватам. Ограбление государств Индостана и Юго-восточной Азии в значительной мере позволило Великобритании нарастить объёмы внутреннего валового продукта и провести промышленную революцию. Поэтому на попытки других держав расширить зону влияния в Азии британцы смотрели ревностно. Особое раздражение вызывала у них Россия, наращивавшая своё военное присутствие в Средней Азии и вытеснявшая турок и персов с Кавказа.
В конце XVIII века Персия попыталась захватить на Кавказе грузинские земли, находившиеся под российским протекторатом. В ответ официальный Санкт-Петербург выслал на Кавказ армию, отбросил персов и включил Картли-Кахетинское царство в состав империи. Вслед за этим к России присоединились Мегрелия и Имеретинское царство.
Это не понравилось ни претендующему на Кавказ Тегерану, ни опасающемуся российской гегемонии в Азии Лондону. 10 июня 1804 года персидский шах Фетх-Али, опираясь на поддержку Великобритании, объявил войну России. В тот же день отряд российских войск под командованием Сергея Тучкова заставил отступить персидскую кавалерию в районе Гюмри. Боевые действия продолжались до 1813 года.
Хотя Санкт-Петербург из-за сложной международной обстановки не мог сосредоточиться на войне с Персией, небольшой российский корпус в Закавказье одерживал одну победу за другой. Персам не помог даже антироссийский договор, заключённый в 1808 году с Великобританией. В битве при Асландузе двухтысячный отряд под командованием Петра Котляревского обратил в бегство тридцатитысячную персидскую армию, потерявшую, по некоторым данным, до 10 тыс. солдат убитыми. 24 октября 1813 года Персия по Гюлистанскому миру признала вхождение в состав России Восточной Грузии и ряда других территорий Закавказья. Войну 1804—1813 гг. историки считают началом Большой игры — военно-дипломатического конфликта между Россией и Британией за господство в Азии.
В июле 1826 года подготовленная британцами персидская армия без объявления войны вторглась на территорию Российской империи. Сначала персы заставили отступить немногочисленные российские пограничные отряды, однако русские войска под командованием сначала Алексея Ермолова, а затем Ивана Паскевича нанесли персидской армии несколько разгромных поражений. В итоге Тегерану в 1828 году пришлось подписать с Санкт-Петербургом Туркманчайский мирный договор, по которому России отходила часть Каспийского побережья и Восточная Армения. Кроме того, Персия была обязана выплатить России контрибуцию в размере 20 млн рублей. Это стало болезненным поражением как для Тегерана, так и для его лондонских союзников.
Резня в посольстве
Паскевич, отчитываясь о заключении мирного договора с Персией, высоко оценил роль Александра Грибоедова, который способствовал тому, чтобы Тегеран взял на себя обязательства по выплате контрибуции. Именно Грибоедов доставил в Санкт-Петербург донесение о заключении мира, после чего он был назначен министром-резидентом (послом) России в Персии.
Возвращаясь в Тегеран, он задержался в Грузии, где женился на княжне Нине Чавчавадзе, однако семейным счастьем наслаждался всего несколько недель: у Грибоедова впереди была непростая миссия — убедить шаха выполнить взятые на себя по договору обязательства.
«Переговоры шли тяжело. Тегерану пришлось идти на сильные уступки. И это вызывало раздражение в персидском обществе», — рассказала в интервью RT старший научный сотрудник Института востоковедения РАН Ирина Фёдорова.
По словам эксперта, проблемы возникли не только с выплатой контрибуций, но с возвращением на территорию России пленников, ранее захваченных персидскими войсками на Кавказе, среди которых были армяне и грузины.
Одним из тех, кто пожелал покинуть Персию, оказался евнух шахского гарема армянин Мирза Якуб, по совместительству занимавший должность придворного казначея. Его выезд мог повлечь для Тегерана неприятные последствия — Мирза Якуб располагал стратегически важной информацией о казне Персии, а также чрезвычайно много знал о личной жизни шаха и его семьи. Персидские власти попытались надавить на Грибоедова с тем, чтобы он выдал казначея шаху, но посол отказался. Тогда Мирзу Якуба обвинили в том, что он не вернул деньги, взятые им в казне. Однако Грибоедов добился беспристрастного рассмотрения дела, по итогам которого стало ясно, что Мирза Якуб брал средства исключительно на государственные нужды и мог это подтвердить. Для шаха это стало пощёчиной.
Ещё сильнее обострилась ситуация после того, как к Грибоедову за помощью обратилась грузинка из гарема родственника шаха Аллахяр-хан Каджара.
«Бегство шахского евнуха и уход женщины из гарема влиятельного перса вызвали негодование среди местных радикалов, которое усердно подогревалось главным соперником России в Персии — Англией», — пояснила Фёдорова.
11 февраля 1829 года к российской миссии двинулась толпа фанатиков.
«Друзья предупредили Грибоедова, что посольство будет атаковано толпой, однако он заявил, что местные жители не посмеют покуситься на дипломатическое представительство, и отказался бежать», — рассказала Фёдорова.
После атаки выжил только секретарь посольства Иван Мальцов. Позднее он рассказал, что спрятался, завернувшись в ковёр. Однако данная версия спасения секретаря выглядит крайне неправдоподобно, так как миссия подверглась тотальному разграблению, в результате из здания было вынесено всё, что представляло хоть какую-то ценность, в том числе и ковры.
С именем Мальцова, кстати, связана «альтернативная» версия произошедшего в Тегеране. После резни он подтвердил слова некоторых персидских вельмож о том, что Грибоедов якобы сам спровоцировал нападение. По его словам, посол вызывающе вёл себя на переговорах, а армяне и грузины из числа сотрудников миссии постоянно оскорбляли персов, насмехались над их обычаями и буквально силой заставляли возвращаться в Россию угнанных с Кавказа пленниц, ставших жёнами и наложницами местных богачей.
Однако данная версия была опровергнута родственниками одного из погибших — коллежского асессора Соломона Меликова, приходившегося племянником главному евнуху шаха Манучехр-хану. Они утверждали, что слухи о российских дипломатах распускали персидские сановники, а шах сам заявил Аллахяр-хану, что не прочь проучить Грибоедова, и это было преподнесено толпе как одобрение расправы.
«Служил с радостью»
Что же касается Ивана Мальцова, то он, по версии исследователя Берже, бежал из посольства, воспользовавшись дружеским расположением жившего рядом вельможи, и спрятался в его доме, даже не пытаясь спасти соотечественников. Уже поэтому Мальцову необходимо было отвлечь от себя внимание и максимально переложить вину на тех, кто уже не смог бы оправдаться, — то есть на погибших.
Кроме того, к единственному выжившему дипломату с теплом отнеслась персидская верхушка. В то же самое время российские власти на Кавказе были заинтересованы в том, чтобы замять тегеранскую историю, так как России, оказавшейся в состоянии очередной войны с Турцией, конфликт с Персией был не нужен. Поэтому версия Мальцова в итоге устроила всех.
Персидские вельможи обсуждали возможность спрятать тела Грибоедова и его сослуживцев, а затем передать в Россию, что дипломаты сбежали и пропали без вести. Но затем посчитали это неразумным. Чтобы уладить конфликт шах отправил в Россию своего внука Хозрев-Мирзу, которому было также поручено договориться с Николаем I о снижении суммы контрибуций. Чтобы смягчить императора, персы передали ему богатые подарки, среди которых был и легендарный алмаз «Шах». Царь обе просьбы персидских властей удовлетворил — уменьшил объём контрибуций и согласился «предать забвению» тегеранский инцидент. Жене и матери Грибоедова было назначено пожизненное содержание.
По мнению писателя и литературоведа Павла Басинского, в лице Александра Грибоедова Россия потеряла многогранную личность. Эксперт отметил, что дипломат мог сделать для России «ещё очень многое».
«Чтобы оценить талант Грибоедова, достаточно взглянуть на его «Горе от ума». Такого количества афоризмов не породило, наверное, больше ни одно произведение. Достаточно открыть его, ткнуть пальцем наугад и убедиться в том, что практически каждая фраза стала крылатой. Произведение написано с тончайшим психологизмом, и поэтому по сей день воспринимается нами как живое и актуальное. Мы видим в нём себя», — отметил Басинский в беседе с RT.
С точки зрения литературоведа, написав «служить бы рад, прислуживаться тошно», Грибоедов провозгласил своё жизненное кредо.
«Он действительно служил родине с радостью, проявляя при этом настоящий героизм и не склоняясь под давлением обстоятельств», — подытожил Басинский.