Что случилось на ленинградской аэс
Засекреченная атомная авария на ЛАЭС
Врачи–генетики Ленинграда в 1976 году зафиксировали всплеск патологий у новорожденных города. А вскоре в лабораторию медицинской генетики Института экспериментальной медицины привезли младенцев с синдромом Дауна из города Сосновый Бор, где работает самая большая в Европе АЭС. До 1976 года дети с синдромом Дауна в городе атомной энергетики не рождались. Несколько таких детей появились на свет на улице Счастливой. Генетики ломали голову – что могло произойти, откуда такой страшный скачок тяжелейших повреждений хромосомной системы у младенцев? Но даже в лабораториях на эту тему говорили шепотом. Ленинградские газеты, как всегда, рапортовали об очередных трудовых свершениях советского народа, публиковали целые развороты об ударном труде строителей и монтажников, возводящих в невиданно короткие сроки новые реакторы РБМК–1000 на Ленинградской атомной станции.
Через 10 лет, в апреле восемьдесят шестого, грянула Чернобыльская катастрофа. И только после этого об особенностях реактора, рванувшего на четвертом блоке ЧАЭС, стали сначала робко, а потом все более жестко говорить в печати.
Весной 1989 года на первом блоке ЛАЭС начался срочный ремонт. Графитовая кладка реактора «распухла» и обжала технологические каналы, в которых находятся тепловыводящие сборки. Это грозило тяжелейшей аварией с выбросом радиоактивных веществ в атмосферу. Как только блок заглушили и начали рассверливать отверстия каналов, сообщив об этом в печати, в Ленинграде началась паника. Родители не пускали детей в школы, не водили в детские сады. Я работал тогда в газете «Смена», органе обкома ВЛКСМ, наши редакционные телефоны дымились от звонков.
В «штабе революции Смольном», где помещался тогда обком КПСС, в авральном порядке собрали пресс–конференцию. Там я впервые увидел директора ЛАЭС Анатолия Еперина. Грузный, властный, жесткий – он напоминал отставного генерала, который в годы войны мог посылать на штурм какой–нибудь безымянной высотки под кинжальный огонь немецких пулеметов полк за полком. Чтобы потом доложить в штаб армии: приказ выполнен, потери незначительные.
На той памятной пресс-конференции Еперин, пронизывая группу «щелкоперов» строгим взглядом, басил в микрофон:
– За 15 лет работы станции ни разу не было течи в наших каналах, ни разу циркониевые трубы не подводили. Никакой радиационной опасности при ремонте блока нет ни для сосновоборцев, ни для ленинградцев. Панику в Ленинграде поднимают враги атомной энергетики, самой чистой в мире.
В июне этого же года вышел «Новый мир», где была опубликована повесть–хроника Григория Медведева «Чернобыльская тетрадь». Автор много лет проработал в Союзатомэнерго Минэнерго СССР. По долгу службы имел доступ к секретной информации, в том числе к информации об авариях на советских АЭС. Именно этот сорт информации особо тщательно скрывали не только от младшего технического персонала атомных станций, но и от директоров.
Это был мини–Чернобыль. Только там рванул весь реактор и потом загорелся. Здесь «свистнул» один из тысячи шестисот девяносто трех каналов. Всего одна трубочка–сопелочка того органа, который специалисты называют РБМК–1000, «реактор большой мощности канальный».
Если бы этот тревожный «свисток» был услышан наверху, если бы был проведен честный объективный анализ аварии, если бы о ней сообщили на все АЭС с реакторами РБМК. Если бы. Но История, как известно, не имеет сослагательного наклонения. Дирекция ЛАЭС, Союзатомэнерго, Политбюро сделали все, чтобы засекретить случившееся. Правительственная комиссия, примчавшаяся на станцию, закрыла грифом «совершенно секретно» все документы об аварии. Всем, кто работал на ее ликвидации, было приказано молчать.
Но скачок радиоактивности заметили в Швеции и Финляндии. В марте 1976 года на расширенной коллегии Минэнерго СССР премьер–министр Косыгин сообщил, что Швеция и Финляндия сделали запрос советскому правительству относительно повышения радиоактивности над их территориями. Что ответило руководство страны Советов – неизвестно.
В августе 1989 в Сосновый Бор приехала делегация «ленинградской общественности». Возглавлял ее писатель Даниил Гранин. О выезде делегации в Сосновый Бор сообщил в своих «600 секундах» Александр Невзоров. Ошалевшие от гласности атомщики пустили «общественность» не только на станцию, но и на совершенно до того секретный объект – научно–исследовательский технологический институт (НИТИ), где работают три исследовательских реактора. Именно в НИТИ разрабатывались многие типы реакторов для атомных субмарин СССР.
Еперин принял делегацию в конференц–зале ЛАЭС. И я стал потрясать «Чернобыльской тетрадью», зачитывать из нее строки про аварию, и требовать от Еперина – покажите документы правительственной комиссии, перестаньте лгать.
В сентябре, спустя месяц после поездки, я выдал в «Смене» статью «Атомград у залива». Где написал о том, что Еперин – лжец, авария была страшная, она не могла не повлиять на здоровье жителей Соснового Бора, недаром в городской медсанчасти именно за 1975–1976 года изъяты все данные о заболеваниях. Писал я и о том, что жители Соснового Бора направили Рыжкову письмо протеста: не желаем, – писали они, чтобы рядом с ЛАЭС и НИТИ строили цех для производства внеатмосферной оптики из токсичного бериллия. Мне тогда невдомек было, что речь шла о лазерах космического базирования с ядерной накачкой.
Статью перед публикацией я специально не понес в 620 комнату Лениздата, где сидели цензоры. А они, уж не знаю почему, статью проворонили, и номер вышел с «Атомградом». На следующий день после выхода газеты поднялся большой переполох. И один из цензоров стал давить мне на психику:
– На тебя подали в суд сразу три ведомства: Минатом, Минобороны и Главные космические силы. Ты выдал гостайны.
А еще через день мне позвонил Сергей Галкин, заместитель главного инженера ЛАЭС.
– Мы выезжаем в Ленинград, везем опровержение и официальный документ об аварии. Если вы не напечатаете опровержение, пойдете под суд.
У меня начался легкий мандраж. Особо сильное впечатление произвели неведомые до того «Космические силы». Да и прочтение ст.175 УК впечатлило.
В назначенное время Сергей Галкин в сопровождении двух молчаливых мужиков в штатском вручил мне листок бумаги, где было напечатано строк десять. В них значилось, что аварии не было, Терешкин – клеветник и демагог, и будет осужден советским судом. Под строчками были подписи председателя парткома, профкома ЛАЭС и самого Галкина. Я вытер пот со лба и попросил троицу подождать. Через пятнадцать минут я вручил им бумажку, где значилось, что податель сего наследный английский принц и не подлежит юрисдикции советского суда. Подписи комсомольского и профсоюзного лидеров «Смены» я, каюсь, намалевал сам.
Галкин очень обиделся и ушел, не прощаясь. А я стал постоянно писать о нашем «мирном атоме». И чем больше я писал, тем лучше понимал, что никакого «мирного атома» у нас никогда не было. А был только военный.
Двадцать четвертого марта 1992 года я примчался в Сосновый Бор. На третьем блоке станции из–за отказа клапана в один из каналов перестала поступать вода, и вновь произошло разрушение. И вновь радиоактивный пар выбросили в атмосферу. Никакой опасности нет – заявляли журналистам сотрудники станции. И демонстрировали собственные дозиметры, на табло которых был действительно нормальный гамма–фон. Журналисты прыгали в машины и мчались в редакции, чтобы сообщить своим читателям «правду» об аварии.
Я остался у станции, и в восемнадцать часов вечера мой бытовой дозиметр дважды зашкалило, стрелка рвалась дальше стопора у отметки 250 микрорентген в час. Дозиметр совершенно иной конструкции – «Мастер–1», который был у кинооператора Владимира Глазкова, синхронно с моим показывал 280 микрорентген в час.
И вновь Сергей Галкин и Анатолий Еперин лгали мне: выброс в пределах санитарной нормы.
Я уже работал в другой питерской газете и публиковал статьи, в которых требовал от Анатолия Еперина – скажите об аварии семьдесят пятого года правду. Выдайте документы правительственной комиссии. Этого же я требовал на каждой пресс–конференции с его участием.
Еперин поступил просто. Меня перестали приглашать на любые встречи, проходящие в ЛАЭС. А когда я сам приезжал в Сосновый Бор, мне отказывали в пропуске на станцию.
Четыре года назад я познакомился с Наталией Ковалевой, старшим научным сотрудником лаборатории медицинской генетики Института экспериментальной медицины. Именно в этой лаборатории в далеком семьдесят шестом гадали о причине всплеска хромосомных нарушений у младенцев. Специалисты лаборатории, проанализировав синоптические карты с 30 ноября семьдесят пятого года по 1 января семьдесят шестого, поняли, что радиоактивное облако, вырвавшись из первого блока, прошло не только через Сосновый Бор, но и через Ленинград. Более точный анализ возможен после расчета траектории радиоактивных частиц. Только после этого можно будет определить районы Северо–Западного региона, подвергшиеся наибольшему загрязнению.
Финские генетики, проанализировав данные за 1965–1979 гг. опубликовали работу, в которой свидетельствуют – с 1976 года в Финляндии произошло увеличение частоты болезни Дауна.
На сегодняшний день в лаборатории медицинской генетики есть данные о 17 детишках с болезнью Дауна, родившихся в Сосновом Бору после аварии семьдесят пятого года. Все родились от молодых родителей. Эти – семнадцать несчастных семей на совести Анатолия Еперина и тех, кто вместе с ним до сих пор скрывает данные об аварии.
В лаборатории медицинской генетики есть карты Петербурга, где обозначены районы, в которых родились дети с синдромом Дауна после семьдесят пятого года. Корректный анализ обстоятельств невозможен без сведений – их должна представить дирекция нашей атомной станции. Но на свои запросы Наталия Ковалева получает отказы.
Нам всем нужны точные данные об аварии двадцатилетней давности не только для того, чтобы поставить точку в этой истории с засекреченной катастрофой. Проблема гораздо страшнее. Реактор РБМК–1000, детище академика Александрова, никогда не предназначался для мирных целей. Он был создан для наработки оружейного плутония. Академик просто раздул военный реактор до гигантских размеров. Его «изобретение» так и не было признано изобретением в СССР. Вся история того, как академик пробил идею строительства целой серии РБМК–1000 на АЭС страны, преступна. РБМК–1000 не мог не взорваться. Чернобыль – катастрофа, которую запрограммировали в Политбюро ЦК КПСС.
За десять лет, прошедших с Чернобыльской аварии, в модернизацию, перестройку РБМК–1000 вбиты триллионы. Но никакая модернизация не сделает этот реактор надежным, всегда будет существовать вероятность «локального козла» в каждом из тысячи шестисот девяноста трех каналов, пронизывающих тело РБМК.
На фоне этого распада особенно хорошо видна запредельность, абсурдность намерений Минатома построить в Сосновом Бору еще девять реакторов. Восемь из них готов возвести лично Анатолий Еперин.
И даже в этой взрывоопасной ситуации я не имею права забыть о той давней аварии, случившейся больше двадцати лет назад. Мое требование то же – никто не имеет права скрывать правду о ней. Ассоциация экологических журналистов Санкт–Петербурга намерена подать на Анатолия Еперина в суд. Мы не хотим и не будем молчать.
«Московские новости» (Санкт–Петербург), 1993 год.
«Да хоть кувалдой по пульту управления». ЛАЭС ответила на угрозы
В день аварии на Чернобыле мы спросили, что наша ЛАЭС может противопоставить крайне жёстким сценариям вплоть до крушения самолета и землетрясения. В ответ: установка сама себя защищает.
Как рассказали 47news на ЛАЭС, за годы, прошедшие с чернобыльской аварии, произошедшей 26 апреля 1986-го, безопасность атомных станций значительно эволюционировала. Заместитель главного инженера по безопасности и надежности ЛАЭС Игорь Ложников рассказал 47news о базовых принципах безопасности и их генезисе.
Для начала же 47news попросил собеседника смоделировать несколько крайних ситуаций. Например, падение пассажирского самолёта на ЛАЭС.
В Сосновом Бору шесть энергоблоков. Четыре с реактором РБМК-1000, так называемые «канальные». Один из них остановлен в конце 2018 года. Второй в ноябре 2020 года. Два оставшихся модернизированы. В строй введены два новых, более долговечных ВВЭР-1200 со сроком эксплуатации 60 лет. Они называются корпусными – так как реактор имеет прочный корпус «бочку».
Далее нужно отвести оставшееся тепло и не допустить выхода радиоактивных веществ за пределы станции. При этом российские нормы безопасности зачастую более жёсткие, чем международные, говорит спикер.
И приводит пример: оператор осознаёт, что не имеет права прийти невыспавшимся, не отдохнувшим. Понимает, что на работу должен прийти со свежей головой.
— Это позволяет найти и устранить причину. Или она в сотруднике, или в инструкции. Внедрена система ненаказания за признание своих ошибок и поощрение указаний на недостатки. Допустим, ключ или кнопка стоит неудобно, можно случайно нажать. Приходит специалист, говорит так и так, случайно нажал. Мы её перемещаем или под колпачок ставим.
Какую роль играет сегодня человеческий фактор, спикер тоже рассказал. Так, любая грубая ошибка оператора приводит максимум к остановке реактора.
Виктор Смирнов,
47news
Росэнергоатом «забыл» о страшной радиационной аварии на ЛАЭС
На остановленном сегодня первом энергоблоке Ленинградской АЭС в ноябре 1975 года произошла крупная радиационная авария, которую «Росатом» продолжает скрывать.
Сегодня утром департамент информации и общественных связей АО «Концерн Росэнергоатом» сообщил: «После 45 лет безопасной эксплуатации остановлен энергоблок №1 Ленинградской АЭС – головной в серии РБМК-1000».
Конечно, это хорошая новость, что теперь и в России (вслед за Литвой и Украиной) атомщики начали останавливать старые и опасные реакторы чернобыльского типа РБМК-1000. Остановленный сегодня энергоблок ЛАЭС — один из одиннадцати таких реакторов. В то же время десять РБМК-1000 продолжают работать на Ленинградской, Курской и Смоленской АЭС.
АО «Концерн Росэнергоатом» сообщает про остановленный энергоблок: «За все годы эксплуатации на нём не было ни одного серьёзного инцидента». Это довольно странное утверждение. Факт того, что на первом энергоблоке Ленинградской АЭС в ноябре 1975 года произошла радиационная авария с выбросом значительного количества радионуклидов в окружающую среду общеизвестен.
Об этом пишут свидетели аварии. Например, бывший в 1975 году сотрудником ЛАЭС В.И.Борец вспоминает: «Но авария тогда все же произошла. С перекосом мощности, расплавлением одного канала, разгерметизацией тепловыделяющих элементов (ТВЭЛ), попаданием топлива в контур, с выбросами в окружающую среду». Об авариях пишут серьёзные газеты, вот, например, «Коммерсантъ»: «Статистику аварий на ЛАЭС Госатомнадзор не обнародует. По данным «Greenpeace», только в 1974—1975 гг. на ЛАЭС произошло три аварии. Во время последней из них в октябре 1975 г. в атмосферу было выброшено 1,5 млн кюри высокоактивных радионуклидов».
Об аварии 1975 года есть сведения даже в ругаемой всеми Википедии: «30 ноября 1975 года — авария на блоке № 1 с разрушением (расплавлением) топливного канала, приведшая к радиоактивным выбросам (1,5 млн Ки активности). Эту аварию, высветившую конструктивные недостатки реактора РБМК, специалисты считают предтечей катастрофы на Чернобыльской АЭС».
И, возможно, самый солидный и самый официальный источник это публикация МАГАТЭ 75-INSAG-7 «Чернобыльская авария: дополнение к INSAG-1 INSAG-7. Доклад Международной консультативной группы по ядерной безопасности. — Вена: МАГАТЭ, 1993», в котором сообщается: «Две произошедшие ранее аварии на реакторах РБМК, одна на Ленинградской АЭС (1 блок в 1975 году) и повреждение топлива на Чернобыльской АЭС (1 блок в 1982 году), уже выявили серьезные слабости в характеристиках в эксплуатации энергоблоков РБМК. Авария на 1 блоке Ленинградской АЭС даже рассматривается некоторыми как предвестник чернобыльской аварии. Однако уроки, извлеченные из этих аварий, свелись главным образом лишь к весьма ограниченным изменениям конструкции или усовершенствованиям практики эксплуатации. Ввиду отсутствия связи и обмена информацией между различными эксплуатирующими организациями эксплуатационному персоналу Чернобыльской АЭС не было известно о характере и причинах аварии на 1 блоке Ленинградской АЭС».
Но сотрудники департамента информации и общественных связей АО «Концерн Росэнергоатом» историей атомной отрасли не интересуются, ни Википедию, ни воспоминания ветеранов отрасти, ни, тем более, доклады МАГАТЭ не читают. Это, а также отсутствие нормального контроля и критики со стороны общества позволяет им официально распространять не соответствующие действительности сведения сведения, о, якобы «безопасной» работе старого энергоблока и об «отсутствии серьёзных инцидентов» на нём.
И это не единичный факт — это общий приём, который довольно часто применяет госкорпорация «Росатом». Вот, например, история о том, как атомщики скрывают серьёзные аварии, произошедшие в 1965 и в 1967 годах на атомном ледоколе Ленин. Обе аварии несли угрозу безопасности региона, в результате обеих аварий образовалось огромное количество радиоактивных отходов, часть которых, в том числе один из реакторов судна, была затоплена в заливе Цивольки близ Новой Земли. Но и сейчас и в сообщениях СМИ и в Мурманске на стелле близ аварийного ледокола можно увидеть слова о том, что за всё время его работы не было ни одной аварии.
На ветеранов, писавших об аварийных сбросах плутония в реку Енисей росатомовский «Горно-Химический комбинат» даже в суд подавал, хотя об этом упоминается в изданиях самого ГХК… Сокрытие информации об авариях и инцидентах — давняя практика атомщиков. Директор Чернобыльской АЭС Виктор Брюханов вспоминал, что даже он не знал об аварии на 1975 года на ЛАЭС: «Всё скрывалось. О Ленинграде я знал по слухам — от коллег».
Секретность, утаивание информации, а зачастую и прямая дезинформация — это то, с чем я сталкиваюсь не только читая официальные сообщения «Росатома» и инсперированные атомным ведомством статьи в СМИ. К сожалению эти приёмы применяются и в ходе общественных обсуждений, слушаний, в которых мне довелось участвовать. При проведении оценки воздействия на окружающую среду ядерно и радиационно опасных объектов атомщиками постоянно внушается мысль об их «безопасности». Даже понятный термин «снижение опасности» заменяется на пиарную мыслеформу «повышение безопасности».
Цель этой публикации — общеобразовательная. Я надеюсь, читатели смогут прямо сейчас пройти по ссылкам и убедиться, что аварии на атомных объектах были. Были не только на первом блоке Ленинградской АЭС, на ледоколе Ленин, на ГХК — но и на многих других предприятиях атомной отрасти России. Я также надеюсь, что когда вы в следующий раз прочитаете в сообщениях пресс-службы госкорпорации «Росатом» о чём-то «безаварийном», то воспримете это просто как рекламу — надеюсь, рекламе-то никто полностью не доверяет.
А если Вас заинтересовала тема радиационной аварии ЛАЭС 1975 года— почитайте замечательное журналистское расследование Виктора Терёшкина.
Россия так и не сообщила западным экспертам, что произошло в Сестрорецке
Как известно у российских границ со скандинавскими странами было на прошлой неделе зафиксировано превышение уровня радиоактивных веществ. Как пишет The Barents Observer, изменения зарегистрировали датчики радиационного мониторинга в Норвегии, Финляндии и Швеции. Так, норвежские наблюдатели недалеко от границы с российским Кольским полуостровом выявили йод-131, а специалисты из Финляндии и Швеции обнаружили цезий-134, цезий-137, кобальт-60 и рутений-103 — данные фиксировались в начале июня.
Проведя анализ, эксперты из Нидерландов пришли к выводу, что радионуклиды поступили со стороны запада России, а возможной причиной выброса ученые назвали повреждение топливного элемента на АЭС. В Росгидромете отреагировали — там отметили, что превышения уровня радиоактивных частиц в районе Балтийского моря не обнаружено, а в «Росэнергоатоме» заявили, что происшествий на АЭС северо-запада России в июне не фиксировалось, выбросы на станциях не превышали контрольных значений.
В дело вмешался даже пресс-секретарь Путина Песков, который заявил, что не было оповещений об угрозе повышения радиации в России. Он также добавил, что в России есть абсолютно совершенная современная система обеспечения мониторинга радиационной безопасности, и сказал, в Кремле не знают источников этого сообщения, экспертов из Нидерландов.
«Ничего ядерного не взрывалось, говорите? Ну-ну. Под Санкт-Петербургом в районе Сестрорецка очевидцы утверждают, что в направлении пригорода движется техника дезактивации территории.
До сих пор неизвестно, что конкретно взорвалось в районе Сестрорецка. По предварительным данным, могло произойти разрушение исследовательского ядерного реактора, однако все данные противоречивы и основная информация о катастрофе — засекречена.
«В сторону Сестрорецка пробка растянулась от Ольгино и до Тарховки. Люди стоят в пробке 2,5-3 часа.», — сообщают в соцсетях очевидцы, которые лично наблюдают военную технику, колонной движущуюся в сторону города. »
Далее блогер приводит текст сообщения, которое он получил по почте (грамматика, пунктуация и стилистика авторские): «Здравствуйте! Мой муж Иван работает на Ленинградской станции. Он в субботу ушел на смену и как правило должен был вернуться в обед на следующий день, в течении суток он не звонил и не писал, так как был занят, а к обеду просто написал, чтобы мы с детьми его не ждали и на всякий случай собирали вещи. Сказал о большом количестве военной техники, все работники в защитных костюмах, медперсонал в панике, есть несколько пострадавших. Муж очень просто объяснил, что при загрузке топлива в их новый реактор пошёл какой-то сбой. Начальник сообщил, что распускать людей по домам будут после особого распоряжение, а на данном этапе, на других реакторах снижают мощности. Вот он уже 3-й день на работе и я очень сильно переживаю чтобы с ним ничего не случилось. »
В одном из комментариев блогер, живущий в Эстонии, пишет:
Как бы то ни было, но зарубежные СМИ констатируют: «Похоже, что Россия игнорирует запрос на получение информации от экспертов ООН после того, как ее обвинили в сокрытии причин радиационного всплеска в Скандинавии. »
Однако подобная авария чуть не случилась на 11 лет раньше под Ленинградом. В те годы ее засекретили, о ней не рассказало ни одно СМИ СССР. Да что там, даже сами жители Соснового Бора, в котором находится станция, не подозревали о случившемся. Хотя радиационный фон на улицах города был превышен в тысячи, а то и более раз…
Сегодня публикуем информацию о произошедшем 40 лет назад на Ленинградской АЭС. Материал основан на воспоминаниях современников и документах, находящихся в свободном доступе. Имена персонала смены станции не называем по этическим соображениям.
У соседей зашкалило дозиметры
Утром 30 ноября 1975 года дежурному ЛАЭС позвонили из соседнего научно- исследовательского технологического института: «У вас все в порядке? Наши дозиметры, зашкаливают. Но на территории института все чисто. Скорее всего, это что-то у вас»… Так в НИТИ (Научно-исследовательском институте им. А. П. Александрова), находящемся в трех километрах от первого блока ЛАЭС, отреагировали на аэрозольный выброс, донесенный воздушными потоками со стороны станции. Это был первый сигнал об аварии, зафиксированный вне ее зоны.
По свидетельству участника событий Виталия Абакумова, работавшего в этой смене инженером по управлению реактором, 30 ноября в 6:33 утра на блочном щите управления реактора (БЩУ) «появилось сразу несколько аварийных сигналов, свидетельствующих о нарушении целостности технологических каналов». Это и есть время аварии.
Больше 200 норм
Но информация об аварии тут же была засекречена. О ней не знали ни страна, ни город, ни даже сотрудники станции.
«К тому времени я работал в должности старшего инженера управления турбоустановками, – рассказывает бывший сотрудник ЛАЭС Валерий Коптяев. – 30 ноября моя смена была на выходном. Когда 1 декабря пришел на БЩУ, увидел своего сменщика – Михаила Худякова – в респираторе. Я уже знал, что блок остановлен, но не представлял, по какой причине. Обычно руководство от директора и главного инженера до начальников цехов и их заместителей в те годы приходили к нам на утреннюю планерку в костюмах, галстуках и обычной обуви. В этот день я увидел руководство в белых комбинезонах и специальных ботинках. Спрашиваю у Михаила: «Почему в респираторе, каков уровень аэрозолей в воздухе?» – «Не знаю точно, но больше 200 норм, дозиметристы сказали», – ответил он. Потом уже мы узнали, какое количество «грязи» было разнесено не только по станции, но и городу».
По ошибке персонала
Так что же произошло в далеком 1975 году? Об этом пять-таки подробно рассказывает Виталий Абакумов. В ночь на 30 ноября один из двух работающих турбогенераторов (ТГ) предстояло разгрузить и вывести в ремонт. Операторы разгрузили нужный генератор. Но по ошибке вместо разгруженного отключили от сети работающий ТГ. Что привело к срабатыванию аварийной защиты и остановке реактора. «Поняв, что персонал совершил ошибку, начальник смены станции дал команду как можно быстрее запустить ошибочно отключенный ТГ, – вспоминает Абакумов. – Вся подготовка к включению и принятию нагрузки на ТГ происходила в нервозной обстановке, на фоне реальной угрозы недопустимого отравления реактора, попадания в йодную яму и последующего длительного простоя блока».
Для разгона реактора операторам предстояло извлечь из него практически все стержни регулирования. И вывод на минимально контролируемый уровень мощности реактора превратился для старшего инженера управления реактором (СИУРа) в опасную и непростую задачу, запрещённую технологическим регламентом. Однако начальник смены и СИУР пошли на нарушение без колебаний. Они стремились компенсировать последствия ошибки оператора, поскольку главным в то время показателем был план по выработке электроэнергии. Простой реактора – потеря наработанных мегаватт-часов!
Нарушения технологического регламента не приветствовались никогда. Но вместе с тем и не осознавались в те времена как опасные. «Поэтому нарушения по нижнему регламентному пределу величины оперативного запаса реактивности (ОЗР) были на ЛАЭС привычной практикой и негласно воспринимались как свидетельство особого мастерства СИУРа», – пишет Абакумов.
Козел
«Реактор РБМК является большим не только по своим конструктивным параметрам, но и с точки зрения реакторной физики, что означает возможность достижения критичности не только для реактора «в целом», но и в локальных областях активной зоны реактора, – продолжает Абакумов. – При тотальном «отравлении» активной зоны реактора и практическом отсутствии средств воздействия на реактивность (все стержни регулирования извлечены), старшему инженеру удалось вывести реактор на минимально контролируемый уровень не «в целом», но только ограниченной областью, примыкающей к топливному каналу 13-33. Вне этой области активная зона оставалась «отравленной».
Дальнейшая быстрая энергетическая нагрузка этой локальной области и привела к перегреву и массовому разрушению оболочек тепловыделяющих элементов (твэлов). Разрушение топливных сборок вследствие их расплава на профессиональном сленге атомщиков называется «козлом». Как вспоминает Абакумов, на срабатывание аварийной сигнализации «реакция старшего инженера была незамедлительной: «Глушу реактор! – И реактор был заглушен кнопкой АЗ [кнопкой аварийной защиты], без колебаний и сомнений».
Спасла физика реактора
«Ленинградский чернобыль» вполне мог состояться и на 1-м энергоблоке ЛАЭС после нажатия кнопки АЗ, сбрасывающей все стержни регулирования в активную зону для глушения реактора, – считает Виталий Абакумов. – Точно так же как это случилось на Чернобыльской АЭС, оперативный персонал которой принял аналогичное решение. Ситуацию спасли не действия операторов станции, а физика реактора. Дело в том, что лаэсовский реактор был существенно «свежее» чернобыльского по степени среднего выгорания топлива в активной зоне».
Много лет спустя на сайте МЧС РФ появится статья «Авария на блоке №1 Ленинградской АЭС (СССР), связанная с разрушением технологического канала», завершающаяся следующим выводом: «К сожалению, до эксплуатационного персонала должным образом (лучше всего – на примере аварии 30.11.75 г. на ЛАЭС) не было доведено опасное сочетание: «большое выгорание + малый ОЗР … + малая мощность», которое и привело к аварии 1986 г. на ЧАЭС».
«Светящийся» город
«В результате прекращения теплосъёма из технологического канала, разрушилась тепловыделяющая сборка, – пишется на форуме ramboff.ru (в реакторе РБМК-1000 таких сборок 1693). – И продукты деления урана (Cs137, Cs134, Ce144, Sr 90 и т.д.), трансурановые элементы (Pu 238, Pu 239, Am 241 и др.) оказались в графитовой кладке реактора. Аварийный выброс радиоактивности в атмосферу продолжался в течение месяца (!). По разным оценкам, в окружающую среду попало от 137 тысяч до 1,5 млн Ки радиоактивных веществ. Тонны жидких радиоактивных отходов были сброшены в Балтийское море». (Для сравнения: при Чернобыльской аварии в окружающую среду было выброшено 50 млн Ки.)
Непосредственно после аварии радиационный фон в городе Сосновый Бор достигал от 650 микрорентген до нескольких рентген в час, – указывается в разных источниках. Получается, город буквально «светился». Повышение радиационного фона было зарегистрировано в Финляндии. При этом жители Соснового Бора и стран Балтийского региона, подвергшиеся воздействию радиации, не были оповещены об опасности. Конечно, необыкновенно повезло, что в 1975 году отделались легким испугом. Хотя, вполне возможно, что для кого-то «Ленинградский чернобыль» оказался роковым. И, возможно, авария, случившаяся 41 год назад, продолжает собирать новые жертвы, ведь период полураспада трансурановых элементов – десятки тысяч лет…