Чем питались в гулаге
Воспоминания. Режим в ГУЛАГах: питание, проверки, бунты
Продолжение личностно-биографического повествования «Ров есница лихого века», Т.П. Сизых
Регламентирующий режим ГУЛАГов
Жизнь политзаключенных была при полном бесправии строго регламентирована. Подъем был в шесть утра, многих поднимали в четыре-пять, в зависимости от характера производства и расстояния от лагеря до места работы, например, до лесоповала. Отбой был в 22 часа. Отдых короткий, тревожный, вповалку не раздеваясь, в жутком тесном помещении. Работали без выходных и без нормирования труда. «Только с 1957 года стали вводить выходные и праздничные дни, и то это после значительного числа бунтов».
Размещались заключенные в бараках без нар – нары считались роскошью. Загоняли по 300–400 человек в один барак, и все лежали вповалку. В бараках было сыро, холодно, грязно.
«Скученность людей была умопомрачительная. Воздух был тяжелый, спертый».
Надежда Алексеевна Бранчевская рассказывала, как в ею руководимом фронтовом госпитале падали в обморок дежурные врачи и персонал, производящий сортировку раненых, доставленных с поля боя, когда они после многомесячной окопной жизни снимали сапоги, у медперсонала развивалась рвота, такой исходил тяжелый дух и запах от месяцами не мытых тел раненых, не снимающих до госпиталя сапог. А в лагерях годами не моющиеся и не раздевающиеся и работающие до кровавого пота люди, можно представить, какой воздух был в бараках, убивающий заключенных.
Сушить одежду и обувь заключенным было негде, да и снимать было небезопасно, а на работу их выводили при любой погоде. Антисанитария была царицей бараков заключенных. Она не одна была, с нею всегда рука об руку шли инфекции и другие болезни. Больных даже с инфекционными заболеваниями не изолировали. Здоровые и больные оставались в одном бараке, что приводило к массовым вспышкам инфекционных заболеваний и их смерти. В лазарет отправляли только тяжелобольных, и «это было счастье без радости». Возникает вопрос: какими критериями тюремные врачи системы НКВД определяли это тяжелое состояние, когда нет ни намеков на такую заповедь, как любовь к ближним, сострадание к больному?
Надо полагать, что, вероятно, больных заключенных переводили в тюремную больницу, когда политзаключенный был в бреду, без сознания, когда были отеки всего тела – анасарка?
По окончании мною института в 1963 году, во время работы государственной комиссии по распределению выпускников на места будущей работы, военные люди ходили среди нас, выпускников, и агитировали пойти работать на строящийся Ачинский глиноземный завод. Они обещали в два раза выше зарплату (150 руб.), квартиру, обмундирование, паек. В ту пору зарплата начинающего врача равнялась 72 рублям. Поскольку я училась на те средства, что сама зарабатывала как медсестра, условия договора меня прельстили, и я дала свое согласие на эту работу. Конечно, никто из этих военных не говорил, что работать мы будем в лагерных больницах. Наши невинные души и предположить не могли, за что мы будем получать двойной оклад. А задуматься следовало бы! Более десятка наших врачей после окончания вуза работали в этой системе.
На шестом курсе я занималась научной работой под руководством профессора Ивана Ивановича Исакова, блестящего клинициста, высоко эрудированного ученого и интеллигентного человека. При последней нашей встрече, по докладу, мною написанному по его просьбе, он мне сказал: «Когда пройдет предварительное распределение, придите и скажите мне, куда вас направят на работу». После предварительного собеседования по распределению на места работы я пришла к профессору и доложила, что дала согласие на работу врачом на Ачинский глиноземный комбинат. И вдруг всегда спокойный, уравновешенный, тихо, размерено говорящий Иван Иванович возопил: «Как? Вы собираетесь начать работу врача-терапевта с недоверия к больному? Немедленно пойдите и измените место работы, хоть на какой угодно район края, только не в эту систему». Уразуметь его слова я тогда не могла. С уважением отнеслась к рекомендации профессора и от данного мною согласия при окончательном собеседовании отказалась. Пройдут годы, и наши выпускники, мои сокурсники, которым пришлось работать на Ачинском глиноземном заводе, расскажут нам, что они попали в систему НКВД-МВД. Ачинский глиноземный завод строили заключенные – это была наружная вывеска для простаков, а по сути врач попался не на обычную стройку, а в систему НКВД. Работали наши сокурсники в лазаретах, предназначенных для заключенных. Они нам рассказывали много казуистики из своей практики, когда заключенные глотали ложки, занимались другими членовредительствами, симуляцией, аггравацией лишь бы попасть в лазарет. Где они имели короткую отдушину от бесчеловечного отношения караульной службы и условий барачной жизни. Только тогда я поняла, от чего уберег меня профессор И. И. Исаков и о каком недоверии шла речь. За что ему благодарна всей своей жизнью.
Не все заключенные могли в течение многих лет сохранить присутствие духа в таких каторжных условиях. Как врач я встречала двух политических заключенных, претерпевших все вышеописанные ужасы в ГУЛАГах и оставшихся в живых. Один из них был бывший главный инженер крупного Ленинградского завода, сосланный в Норильский ГУЛАГ. Он был добрый, интеллигентный, эрудированный человек, с почтением относящийся к людям. Лик его был благороден, в стати его были честь и достоинство. Другой трудился заведующим лабораторией НИИ леса. Его родители жили и трудились в Маньчжурии на КВЖД. В начале 30-х годов они всей семьей вернулись в Россию, встречали их с почестями, со знаменами и духовым оркестром. А в 1936 и 1937 годах их семью (всех до единого) репрессировали, как и всех прибывших из Китая. Его также отличала интеллигентность, отзывчивость, доброта, достоинство. Однажды, беседуя с ним в ординаторской, вдруг открылась дверь и мужчина, не сказав: «Можно или нельзя войти?» – сразу в лоб задал мне вопрос о том, что его волновало. Я спокойно ответила ему. Когда же этот человек захлопнул дверь и ушел. Неожиданно собеседник, бывший политзаключенный, весь внутри взволнованный и возмущенный, мне говорит: «Тамара Петровна, почему вы позволяете так к себе относиться?» А я ведь настолько уже привыкла к беспардонности наших сограждан, что даже не сочла этот визит и обращение бестактностью внезапно появившегося и так же внезапно исчезнувшего просителя. Бывший политзаключенный, прошедший такие тяжкие испытания, был столь воспитанным, тонко чувствующим, чутким и наблюдательным за нравами окружавших, что он был шокирован и оскорблен за меня. У него была любовь к ближнему, и никакие ГУЛАГи в нем ее не смогли истребить. А мы, живущие в миру, в суете, запамятовали и утратили столь тонкие инструменты нравственного управления и общественных правил этикета.
Обоих политзаключенных отличало от всех окружающих молчание, их лаконичность, тактичность в общении, несуе тность, неназойливость, верность и надежность. Они четко, лаконично формулировали свои вопросы и ответы.
Питание в ГУЛАГах
«Питание, по описанию Д. Яковенко, заключенных было плохое. Мяса и жиров в рационе почти не было. Овощей мало, а фрукты исключались. Д. Яковенко описывает характер питания в Степлаге Казахстана, и это в южной части России, а как в Сибири? В основном утром был жидкий чай, жидкий овощной суп, в обед жидкая перловая каша. Через день варили рыбный суп из залежалой ржавой вонючей рыбы. К этому на сутки выдавалось 250 грамм хлеба». Как видим, царствовал голод. Завтрак – чай и крохи хлеба, на обед бурда и каша с крохами хлеба, на ужин каша с остатками хлеба. Известный актер Е. Жженов, отбывающий заключение в Магадане, писал: «Некоторые старались есть горячую бурду и меняли на нее хлеб». Он же старался поменять, наоборот, супы и каши на хлеб. Как он пишет, выжили в основном те, кто питался в основном хлебом, а кто отдавал предпочтение супам, уходили из жизни рано.
При этом труд политзаключенных был тяжелым, а питание не соответствовало по калориям труду. Система ГУЛАГа делала все, чтобы использовать трудовой потенциал политзаключ енных сполна, при этом не неся ответственности за их питание и здоровье.
Счеты, пересчеты заключенных, проверки
«Изнуряли и просто выматывали последние остатки духовных и физических сил политзаключенных – это проверки. Их проводили во всех ОЛП несколько раз в день с целью подсчета наличия заключенных и установления побега скрывшегося на месте рабочей зоны, которая так же была отгорожена тремя ограждениями со всеми вышеописанными военизированными устройствами и охраной». Были случаи самоубийств. «Все проверки заканчивались очередным холмиком на кладбище. Для этих проверок до 4–5 раз заключенных выстраивали на плацу в любое время суток и в любую погоду. Заключенные выстраивались по пять человек, и каждый из них должен был держать подмышки стоящих рядом. Людей могли держать на плацу, неважно, идет ли дождь, валит ли снег, стоит ли сорокаградусный мороз или нещадно палит солнце. На проверку выгоняли всех, в том числе больных. Только из лазарета не трогали заключенных. Издевательство это зависело не от необходимости, а от настроения и желаний надзирателя. Проверку могли растянуть на насколько часов за счет их часов отдыха. Если человек терял сознание, то это выливалось в дополнительное издевательство надзирателя уже на стоящих рядом, в обязанности которых входило поднять человека без сознания и держать всю проверку, даже если он не приходил в сознание или умер. Перенос трупа состоялся всегда только после окончания проверки. Мертвых нужно было считать стоящими. Если был случай самоубийства или другие происходили события с заключенными вне регламента их обыденного дня жизни, тогда проверки проводились до самого утра, а в 7 утра, как всегда, начинался вывод на работу.
Заключенные работали ежедневно по 10 часов. Поэтому, не отдохнув, полуголодный заключенный на производственной зоне засыпал, бывало, от того, что уже доведен до состояния, когда организм не подчиняется воле человека, а иногда специально, чтобы хоть какую-то дать слабину для организма. Администрация за этим строго следила. И не дай Господи, поймали дремавшего или уснувшего, кара следовала незамедлительно. Такого отправляли в карцер или в БУР (барак усиленного режима). Где учили уму-разуму за нарушение: морили голодом, холодом и жарой. Если в карцере проштрафившегося разрешено было кормить, то по правилам только через день баландой из тухлых овощей и пшена. Воды в карцере давали по норме всего две кружки на день».
Человек же должен выпивать ежедневно не менее двух литров воды (Т. П.).
«Надзиратели-садисты и этого малого количества не давали. В его распоряжении полностью была жизнь заключенного. Садизм и самое худшее, что может быть у зверя – человека, преумножалось, воспитывалось у надзирателей, как у тех овчарок караульных, поэтому надзиратели изощрялись. Могли распорядиться его здоровьем и даже жизнью. Не только воду, но и пищу могли не дать, а могли и дать. Били ногами, кулаками, палками, всем, что под руку попадало. Случалось, забивали насмерть». Ведь назавтра сотни, тысячи новых заключенных на замену привезут. Вода у заключенных ценилась на вес золота. А кто такие заключенные? Д. Яковенко пишет: «А заключенные – это лагерная пыль (любимое выражение Берии) – их много, тысячи. Миллионы».
Обычно на забитого до смерти составлялся оперуполномоченными акт с указанием причины смерти. Писалось всегда «вследствие добровольного ухода из жизни (самоубийства)». Этим все и заканчивалось. «Если для заключенных за малейшую неподчиненность жестокое наказание было неотвратимым, то к преступным, уголовным, противоправным делам надзирателей караула, офицеров все проходило безнаказанно. Политика в лагерях была такова, что она преследовала все человеческое, что могло быть у кадрового работника, вытравляли, а развивали жесткость, вседозволенность и безнаказанность, поэтому они зверели и полностью утрачивали человеческий облик». Вот и ответы на наши вопросы при рассмотрении уголовного дела А. П. Бранчевского.
Бунты в ГУЛАГах
«Бывшие наши отечественные защитники – военнопленные, прошедшие фашистские концлагеря в Польше, Германии, возвратившись, погибали в отечественных ГУЛАГах, забитые надзирателями, застреленные охраной». Бунты в ГУЛАГах вспыхивали нередко, суть положения заключенных не изменялась до 1956 года. «Сведения о бунтах не просачивались никуда, это была тайна НКВД-МВД. Во время бунтов заключенные отказывались от подчинения администрации выходить на работу, изгоняли офицеров из лагерей – это были протесты против немыслимых условий существования заключенных».
В подавлении бунтов участвовал уже начальник ГУЛАГа с заместителями и прокуро рами, а при больших бунтах – высокое Московское начальство из наркоматов (министерств) НКВД-МВД. Порой шли на уступки и удовлетворяли требования бунтовщиков. По затиханию бунтов шла расправа, выискивали зачинщиков, оформляли уголовные дела и давали новые сроки. Такого порядка исход бунта был редкостью. Обычно стягивались войска около дивизии с боевыми танками и проводили войсковую наступательную операцию (!). Против кого? Безоружных людей. Танки применяли боевые снаряды, убивали, раненых давили гусеницами, утихомиривая бунт. Танки вели прицельный огонь. «Такое подавление бунта Д. Яковенко описал, который наблюдал в Кенчирском лаготделении осенью 1952 года, в нем участвовало 12 тысяч заключенных. Убито и раздавлено были», – как он пишет, – «десятки, и четыреста человек получили тяжелые ранения». При прицельном-то огне дивизии МВД с танками не десятки, а гораздо больше должно быть раненых и убитых. Полагаю, лукавит Яковенко. В отдельном лагерном бунте было от 500 до 150 тысяч заключенных. Сдавшихся загоняли в несожженные бараки, обезоруживали и в течение месяца развозили по разным лагерям, всех привлекая к уголовной ответственности. А в управлениях ГУЛАГов эта штурмовая операция разбиралась в деталях как образец искусства усмирения заключенных, выдавалась как пример для подражания».
Участвовал в подобном смирении бунта и автор публикации Д. Яковенко, где он тоже лично ходил «в атаку». «Нас тоже бросали на штурм, правда, орудия не применяли, действовали штыком и прикладом, но десятки непокорных были искалечены. Для усмирения второго бунта свезли со всех лагерей 100 собак для усмирения заключенных. Бунты по ГУЛАГам России прокатывались десятками, а погибали тысячами».
«В лагере после этого долго говорили шепотом, еще больше горбились заключенные, зато устанавливалась тишина и спокойствие. Кладбища же значительно увеличивалось, хоронили в два и три этажа. Администрации при многоэтажном захоронении меньше хлопот, легче рыть землю «старой могилы». Через полгода таблички с номерами на кладби ще исчезали и уст ановить, где кто захоронен, если бы и захотели, это сделать уже было невозможно. Кладбища при каждом ОЛП были по территориям обширными».
Развод заключенных на работы
«Утренний развод заключенных из лагеря на работу представлял неповторимую картину» (Д. Яковенко). Выводили их под конвоем колоннами по 400 человек в каждой. К 7 часам утра у вахты появлялся конвой. «Заключенные грязно-серой безликой волной подходили к вахте изнутри лагеря, становились в пятерки, брали друг друга под руки, так они формировались в колонны. При проходе через ворота их дважды просчитывали, сначала надзиратель, выдававший людей, а затем начальник конвоя ВОХР, который в последующем конвоировал заключенных на работу с собаками».
После команд подобных разрешалось расцепить руки и лечь на живот, где бы заключенный не стоял. Он должен был лечь, в снег, грязь, в воду – это никого не волновало, в противном случае получал заключенный пулю. «Ложились в грязь лицом и профессора, и народные артисты, и это тоже было из серии садизма, а не необходимости». Вот откуда испуганные взгляды, потухшие глаза, сломленные характеры и опустошенные души. Кому посчастливилось вернуться домой после 1956 года? У мною встречных, переживших зверства ГУЛАГов, я не видела ничего из того, о чем пишет Д. Яковенко. Меня поражало в них обостренное чувство благочестия, порядочности, надежности и достоинства, а не опустошенность и потухшие глаза. Единственно они отличались терпимостью, молчаливостью и сдержанностью, а в глубине глаз стояла у них боль.
Д. Яковенко подчеркивает неоднократно: «С врагами народа особенно не церемонились, как и в части применения оружия».
Вспоминает Д. Яковенко один из рассказов ветерана – кадрового работника системы НКВД-МВД. «В период войны конвоиры на сельхозработы сопровождали утром 15–20 человек, а вечером всегда сдавали на 2–3 человека меньше, так как их расстреливали под благовидным предлогом». Только задумаемся, убит человек «под благовидным предлогом» и всего-то. «В них нормальный человек не может поверить, но это было», – утверждает Д. Яковенко. Это можно сказать и о всем том, что он сообщил, а что он не рассказал, не смел? Заключенным женщинам находиться в условиях антисанитарии, грязи, скученности, в условиях, приравненных для содержания скота, особо тяжело, исходя из ее физиологических особенностей организма. Содержались они в отдельных женских ОЛП. Часть их работала внутри лагеря, других выводили на подконвойные работы в город. В самом лагерном отделении женщины работали в швейном цехе по пошиву спецодежды для лагеря и сторонних организаций, в банно-прачечном комбинате, в столовой для администрации лагеря, на базе и складах служб интендантского снабжения, в управлении ИТЛ и его многочисленных конторах, проектном бюро, художественной мастерской, поликлинике, больнице, лабораториях, управлении и других точках. Известные певцы, актеры, которые подконвойно выезжали на другие ОЛП, где давали концерты. Знаменитостей было много, и не все попадали в концертную группу, поэтому трудились подконвойно в рабочих зонах. Женщин не только избивали, мучали нравственно, оказывали постоянное психологическое давление, но и насиловали.
Что было с подсудимой подругой – Галей Мальцевой – в тюрьме Красноярска, остается согласно ее решению никому не ведомым. Но мы понимаем, делалось все, чтобы женщину унизить, растоптать, чтобы всеми дозволенными и недозволенными способами и методами получить согласие на придуманные фантазии следователя – чудовищные обвинения и подпись ее в протоколе. Так воспоминания кадрового работника НКВД Яковенко вскрыли чудовищные преступления против невинных мучеников, которыми стали десятки миллионов наших соотечественников.
Чем питались в гулаге
• Хлеб ржаной 1200
• Мука пшеничная 60
• Крупа разная 130
• Картофель и овощи 600
• Мясо 30
• Рыба 158
• Растительное масло 12
• Макароны 10
• Сахар 13
• Чай суррогатный 2
• Томат-пюре 10
• Перец стручковый 0,13
• Лавровый лист 0,2
• Соль 20
(Приказ НКВД СССР № 00943 от 14 августа 1939 г.)
Как будто немногим хуже нас питались. А ведь это заключенные, «несчастные жертвы» репрессий. Да, было хуже с мясом, но зато «несчастные жертвы», как будто ели рыбы почти в четыре раза больше, чем олиберастенные осчастливленные россияне. Но это только основные нормы, а были и дополнительные.
Для работающих стахановскими методами (на 1 человека в день в граммах) дополнительно (помимо прочего): мясо – 50, рыба – 34, картофель и овощи – 150, сахар – 7
Для инженерно-технических работников (на 1 человека в день в граммах) дополнительно (помимо прочего): мясо – 30, рыба – 60, картофель и овощи – 200, сахар – 8
Ну, а для больных: хлеб ржаной – 400, хлеб пшеничный – 300, мясо – 80, рыба – 100, картофель и овощи – 600, сахар – 40, молоко – 300 и плюс к этому творог, сметана, яйца, чай (натуральный) и прочее.
Все правильно, хочешь лучше питаться, работай как надо.
Факт, что у человека был выбор, даже оказавшись в ГУЛАГе, даже совершив ошибку и встав под вражеские знамена и будучи разоблаченным троцкистом. Выбор был!
Вся страна жила трудовым подъемом, энтузиазмом, и каждый мог встать рядом со своими согражданами, стать одним из них. Организовать стахановский комитет, взять повышенные обязательства, быть одним из советских людей. И между прочим, питаться намного лучше.
Лучше, чем мы питаемся сейчас.
Для этого нужно было просто вернуться к своему народу. Ну, а те, кто продолжали настаивать на том, что советский народ – это «что-то одно», а они – «что-то совсем другое», тоже с голода не пухли.
Но одним только дополнительным питанием поощрение не ограничивалось.
Помимо этого за ударный труд полагалось:
• проживание в благоустроенных бараках, оборудованных топчанами или кроватями и обеспеченных постельными принадлежностями, культуголком и радио;
• отдельная столовая или отдельные столы в общей столовой с первоочередным обслуживанием;
• первоочередное получение книг, газет и журналов из библиотеки лагеря;
• постоянный клубный билет на занятие лучшего места для просмотра кинокартин, художественных постановок и литературных вечеров;
• командирование на курсы внутри лагеря для получения или повышения соответствующей квалификации (шофёра, тракториста, машиниста и т. д.)
Вот так, и библиотеки, и столовые с обслуживанием, и клубы с кино и литературными вечерами и даже профобразование.
Список поощрений вообще интересная тема. Например, за хорошую работу «жертвам» разрешалось переводить деньги родственникам. Нет, не получать, а именно переводить. Откуда у несчастных жертв были деньги? Очень просто, они получали зарплаты. Ах, вы и этого не знали?
Средняя зарплата составляла около 250 рублей (для сравнения: до 1941 г. бутылка водки стоила 3 рубля 40 копеек, цена буханки хлеба была 80 коп., мясо стоило около 10 рублей за кг). За перевыполнение нормы полагались дополнительные денежные премии.
Может быть, им не на что было тратить эти деньги? Отнюдь, все лагеря были обеспечены торговыми точками — магазинами, ларьками и буфетами. Перечислю только продовольственные товары (список промышленных слишком длинный, включая сигареты, книги, самую различную одежду, туалетное мыло и другие средства гигиены и даже чемоданы, шахматы, шашки и домино).
Перечень ларьковых товаров для продажи заключенным в исправительно-трудовых лагерях:
«…У меня были деньги, я решил купить водки, выпив привезенную мне водку — я пил один — направился к своему рабочему месту в нижнюю часть котлована, где работала моя бригада…»
(из жалобы заключенного Н.П. Яныша в Верховный Суд СССР)
Может быть, им некогда было купить колбасы из-за непосильного труда?
Тоже нет. Рабочий день обычно не превышал 10 часов, были и нерабочие дни – в среднем 5-8 выходных в месяц.
Стоит подчеркнуть, это нормы, принятые в 1939 году при Берии, после массовой реабилитации, когда в ГУЛАГе остались только действительно доказанные враги, когда все попавшие в заключение безвинно, были отпущены на свободу.
Между прочим, хорошо работать в ГУЛАГе значило не только хорошо питаться, но и сократить срок! Знаете об этом? Ах, не слышали!
За перевыполнение нормы день засчитывался за полтора, два и даже три дня. Отсюда досрочные освобождения.
После всего этого уже излишне напоминать, что в самый разгар т.н. «репрессий», по приговорам пресловутых троек было 20% оправдательных приговоров, а сейчас в либерастической России — 0, 5%. Ах, ну да, «ложные доносы», а теперь сплошь «правильные»!
А как насчет дела Тихонова-Хасис и тысячи подобных сфабрикованных дел?
Ну, и кто живет в ГУЛАГе? Может быть, вся наша «Роисся вперде» – один большой ГУЛАГ? И без какой-либо перспективы выхода на свободу?!
О нормах питания Приказ НКВД СССР № 00943 от 14 августа 1939 г. — здесь.
По поводу ассортимента ларьков: Распоряжение МВД СССР № 608 «Об улучшении торговли для заключенных в лагерях и колониях МВД» 3 октября 1949 г. — здесь.
По поводу досрочного освобождения и системы «зачетов» по данным Норильлага:
• от 100% до 105% — 1,5 дня
• от 106% до 110% — 1,75 дня
• от 111% до 115% — 2 дня
• от 116% до 120% — 2,5 дня
• от 121% и выше — 3 дня
Там же о продолжительности рабочего дня, зарплатах — здесь.
Зарплаты в ГУЛАГе до конца 1940-х гг. обозначались терминами «денежное поощрение» или «денежное премиальное вознаграждение». Понятие «зарплата» официально было введено в 1950 г. О премиях: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 968. Л. 24—25.
Конечно, величина зарплаты могла варьировать, цифра 250 озвучена как средняя.
Вот еще интересный приказ.
Приказ МВД № 0418 (25 июня 1949 г. )«О мероприятиях по улучшению физического состояния и трудового использования заключенных, содержащихся в ИТЛ и ИТК МВД»:
— обеспечить во всех лагерях, колониях, лагерных подразделениях улучшение жилищно-бытовых условий содержания заключенных…, закрепив за каждым заключенным индивидуальное спальное место с полным комплектом постельных принадлежностей и обеспечивая обязательный ежедневный непрерывный 8-часовой отдых для сна, регулярное проведение санитарных обработок и поддержание в жилых помещениях в зимнее время нормальной температуры;
— строго предоставлять 4 выходных дня в месяц, наблюдая, как правило, за недопущением превышения установленных часов работы в течение дня.
— улучшить работу всех коммунально-бытовых учреждений, бань, прачечных, сушилок, парикмахерских, мастерских по ремонту одежды и обуви с тем, чтобы эти учреждения полностью удовлетворяли текущие потребности заключенных;
— принять реальные меры к улучшению условий труда на производстве, в частности, строго следить за обеспечением техники безопасности, внедрять механизацию и усовершенствования в условиях труда, обеспечивать работающих необходимыми инструментами, спецодеждой на подземных и других работах. Подвозить заключенных на работы, находящиеся от жилья более 3 километров, повысить производственную квалификацию заключенных. Установить, что за ухудшение физического состояния заключенных по вине производственников последние должны привлекаться к строгой ответственности.
В целях проведения систематических мероприятий по оздоровлению заключенных, содержащихся в ИТЛ и ИТК МВД СССР, организовать в каждом ИТЛ—УИТЛК-ОИТК:
а) пункты профилактического отдыха (ППО);
б) оздоровительные пункты (ОП).»
Это не значит, что до этого приказа выходных дней не было, просто они впервые были закреплены приказом именно как выходные.
Количество рабочих дней почти никогда не превышало 280, а это дает крепких 7 выходных в месяц.
Адрес страницы сайта, нарушающей, по Вашему мнению, авторские права;
Ваши ФИО и e-mail;
Документ, подтверждающий авторские права.