Что значит цифровая копия картины
kiprioman
kipriomanБлог Архангела
Всякий раз, когда я пишу о проектах оцифровки классической живописи — обязательно придут один-два-три комментатора, чтобы с выдающимся апломбом заявить что-нибудь в духе:
Живопись надо смотреть вживую, или не смотреть вовсе.
Каждый имеет право на личные чувства, эстетические пристрастия и предпочтения. Просто не надо возводить их в некое универсальное правило, обязательное для окружающих и для всего мира искусства в целом, а также подпирать свою сугубо персональную заморочку ссылками на тонкое ценительство, или, хуже того, профессионализм.
Существует ряд фактических обстоятельств, в силу которых сам тезис о подлинности любого оригинала и неадекватности его цифровой копии является глубоким заблуждением.
Объясняю популярно, по пунктам, ключевые заблуждения поборников «оригинала» и борцов с электронными копиями.
1. «Естественная среда» для картины.
Безусловно, когда художник создавал своё полотно, доску или роспись, у него было определённое представление о том, где и в каких условиях произведение будет доступно зрителю. То есть Джотто, когда расписывал домовую церковь для палаццо Энрико Скровеньи, соотносил всю эту свою роспись с очень конкретными архитектурными особенностями постройки (которую он, по одной из версий, сам же и проектировал). Во фресках, расположенных справа от центральной оси продольных стен капеллы, он сдвинул точку схода в перспективе немного левее, а во фресках, расположенных слева — правее. При работе над колоритом отдельных изображений он учитывал расположение (западное) того окна, откуда в этой капелле будет падать на них свет. Поэтому применительно к данному конкретному шедевру в теории можно было бы утверждать, что любые репродукции, сделанные во фронтальной проекции, без учёта расположения центральной оси капеллы Скровеньи и источника естественного света, искажают авторский замысел в смысле пропорций и цветовой гаммы. Кстати, этой капеллы Джотто в Google Art Project и нет.
Но когда картина писалась для того, чтобы висеть в определённой церкви, на определённой высоте, с учётом расположения окон и угла падения внешнего света, а теперь она переехала за несколько тысяч километров от той церкви, например, в бывшие императорские покои, с совершенно другой схемой освещения, с электрической подсветкой, с загородкой, и висит там на белой стене, да ещё и зачастую с несколькими слоями пуленепробиваемого стекла поверх — довольно наивно было бы думать, что мы смотрим на картину именно так, как хотел её показывать зрителю художник. В правильном освещении, под правильным углом и т.п.
Если же картина предназначалась не для публичной экспозиции, а для частной коллекции, то вполне могло так случиться, что в том дворце, палаццо или замке, куда её забирал заказчик/покупатель, она станет участницей вот такой развески, дающей крайне мало шансов что-либо рассмотреть, понять и вникнуть:
Просто в те времена, когда и дворцом, и картиной владело одно и то же частное лицо, то оно могло в любой удобный ему момент позвать слуг, чтобы снять любое из полотен со стены, взять его в руки, повертеть, поднести к окну, осветить любым количеством искусственного света. Это был тот способ рассматривания, о котором думал, в частности, Брейгель, когда создавал свои «Времена года» для загородного дома купца Николаса Йонгелинка. При всём уважении к Metropolitan Museum of Art, его 642-й «голландский» зал не предоставляет посетителям такой возможности. А что рядом с «Жатвой» будет висеть не «Возвращение стада» и «Охотники на снегу», а триптих Патинира «Покаяние Блаженного Иеронима» и «Сошествие Христа во Ад» в стиле Иеронимуса Босха — тоже, между прочим, очень мало имеет отношения к замыслу Брейгеля Старшего по развеске его цикла «Времена года». Явно он такого соседства для своих досок не предполагал и не планировал. А писал по заказу Йонгелинка единый цикл, восприятие которого зрителем подразумевает соседство каждого из полотен c другими досками той же серии. 400 лет назад эта роскошь была доступна только заказчику Йонгелинку и членам его семьи. Посетителю музея она не доступна по сей день. А человек, разглядывающий цифровые копии, совершенно спокойно может листать в цифровом редакторе хайрезы Брейгеля в той последовательности, которую задумал художник, не отвлекаясь ни на Патинира, ни на Босха.
Стоит тут ещё отдельно вспомнить про «авторский замысел» Витторе Карпаччо, диптих которого распилили на 4 части, причём две из них пропали, а другие две висят как самостоятельные произведения в музеях Калифорнии и Венеции. Такие примеры — хорошее лекарство от иллюзии, будто бы при разглядывании музейных экспонатов мы видим картину так, как её планировал показывать зрителю художник. Единственный способ восстановить хотя бы наполовину диптих Карпаччо — та склейка его оставшихся частей, которая в реальной жизни невозможна, а средствами компьютерной графики осуществляется весьма элементарно. Взял «Двух венецианских дам» в хайрезе, приклеил к ним сверху «Охоту в Лагуне» — и многое встало на свои места. Спрашивается, кто же при этом смотрит на оригинальную композицию Карпаччо, а кто — на результат работы неизвестных вандалов от арт-маркета?
2. Разглядывать копии — непрофессионально
Известно, что влияние на Рембранта оказала религиозная живопись его знаменитого итальянского предшественника Микельанджело Меризи да Караваджо. 
Про это много написано в специальной литературе, и даже отдельная выставка недавно в Амсе была, где их рядом вешали, для сопоставления. Но все отмечают, что при любых возможных сходствах, цветовая гамма у двух художников очень разная. Высокое объяснение состоит в том, что это два разных гения, и они видели по-разному. Но есть и более практичное. Просто Рембрандт не видел оказавших на него столь значительное влияние работ Караваджо. Работы утрехтских караваджистов он, конечно, видел, а вот ехать в Италию учиться живописи в юности отказался, и позже такой возможности не заимел. Поэтому работы Караваджо он видел в копиях — и это были либо рисунки карандашом, либо офорты. То есть они были чёрно-белыми. Так что речь идёт не о том, что Рембрандт отверг цветовую гамму Караваджо, а о том, что он её просто не видел. Это не помешало великому голландцу попасть под влияние итальянского коллеги. 
А Джорджо Вазари, почитаемый как основоположник мирового искусствоведения и истории искусств, вообще исписал не одну сотню страниц дотошнейшими описаниями того, что изображено на разных полотнах итальянских художников. Если Рембрандт изучал Караваджо по копиям, то читатели Вазари и вовсе знакомились с шедеврами Возрождения по текстовым версиям. Спустя 465 лет после первого издания Вазари, некоторые из описанных у него шедевров только в таком виде до нас и дошли.
Я не говорю, что так хорошо и правильно делать. Что буйство красок Караваджо можно изучать по монохромным офортам, а эротику Джулио Романо — по деловитым пересказам его приятеля Вазари. Я всего лишь констатирую позицию классиков, которые жили до изобретения современного снобизма, объявляющего, что лучше не видеть ничего, чем довольствоваться цифровой копией. Снобский пиетет к «оригинальной доске» как к единственно возможному способу знакомства с картиной гениям был неведом. А вот копированием работ друг друга, в том числе, с переносом техники из цвета в ч/б и обратно, все они занимались непрерывно. При этом задача состояла отнюдь не в том, чтобы создать кавер-версию чужого труда, перепахав его в собственном стиле по законам постмодерна, а наоборот — своё искусство (высокое, но всё ж ремесло) копировальщик употреблял на то, чтобы максимально близко передать дух оригинала. Идеальной копией считалась такая, которую от оригинала не отличить. Именно поэтому в последующие столетия возникло такое количество проблем с аттрибуцией и де-аттрибуцией многих произведений классической живописи.
3. Копия неправильно передаёт цвет
Как раз фильтры Фотошопа, позволяющие без ущерба для оригинала смещать в разные стороны цветовую гамму, контрастность и насыщение цветом картины, открывают зрителю цифровой версии недоступную в музее возможность увидеть разные варианты оригинальной гаммы — и выбрать тот, который произведёт на них более глубокое художественное впечатление. С поправкой на особенности индивидуального восприятия цветов, о которых вам расскажет любой офтальмолог.
4. Посмотришь репродукцию — не захочешь видеть оригинал
Вообще-то цель встречи с искусством состоит отнюдь не в том, чтобы оценить степень сохранности оригинала той или иной картины и уровень её освещённости в том помещении, где этот оригинал висит. А в том, чтобы искусство в тебе какие-то струны затронуло, поразило воображение, заинтересовало, пробудило мысль и чувство.
Американский пастор Генри Нувен про «Возвращение блудного сына» написал целый католический трактат, занимающий в русском переводе 174 страницы. И там он рассказывает о первой своей встрече с картиной Рембрандта:
Понимая, что больше не в силах сосредоточить внимание на нашей беседе, я попросил Симону объяснить мне, что здесь изображено. Она ответила: «Это репродукция «Блудного сына» Рембрандта. Нравится?» Я еще раз пристально посмотрел на плакат и неуверенно произнес: «Очень красиво, даже больше чем просто красиво. Глядя на него, хочется плакать и смеяться одновременно. Не могу объяснить, что я чувствую, глядя на него, но впечатление очень глубокое». «Может, тебе стоит приобрести такую же репродукцию, — предложила Симона, — они в Париже продаются». «Да, — согласился я, — мне нужно ее купить».
Разумеется, Нувен в итоге не только купил репродукцию, но и поехал в СССР, пошёл в Эрмитаж, много часов простоял перед картиной Рембрандта, вдохновлялся, чтоб написать свой трактат — но всего этого б не случилось, если б он в американской глубинке не натолкнулся на репродукцию.
В 1965 году «Живописцы итальянского Возрождения» были переведены на русский и изданы в СССР, и долгое время эта книга оставалась лучшей книгой о живописи Ренессанса на русском языке. Я помню, как я зачитывался «Живописцами» лет в десять-двенадцать, и там я в первый раз увидел Карло Кривелли, и книга эта была из другого мира, как будто окошко в барский дом, где пьют чай из фарфоровых чашек, по стенам – картины, говорят по-французски и играют на пианино; я же, из своего сраного социалистического детства, завороженно в этот иной мир гляжу, расплющив нос оконным стеклом, хотя и прозрачным, но надежно меня от этого мира отделяющим, не в силах оторваться от созерцания иного.
Long story short: в основе глубоких впечатлений, которые классическая живопись производит на своих будущих адептов, фанатов, исследователей и популяризаторов, может служить любая копия, сколько угодно подслеповатая и кривая. Плакат, открытка, репродукция в каталоге — работает. А цифровая копия, доступная скачиванию — это всего лишь усовершенствованная версия тех же самых плакатов, открыток и репродукций в каталоге. От словесных пересказов Вазари и от карандашных рисунков, по которым Рембрандт узнавал о Караваджо, мы пришли к технологии gigapixel. Так же, как мы сегодня не читаем книги, вылепленные в кирпиче, и не пишем короткие сообщения на глиняных черепках. Прогресс технологий затронул и сферу передачи/хранения визуальной информации. Спасибо прогрессу.
5. Смотреть вживую, или не смотреть вовсе
Далеко не всю живопись можно посмотреть вживую.
Некоторые шедевры хранятся в частных собраниях, иные украдены, уничтожены, переписаны, разрушились.
Даже те, что доступны, не всегда досягаемы.
Для россиянина объездить все 250 музеев, чьи экспонаты вошли в Google Art Project — задача непростая и с финансовой, и с визовой точки зрения.
Даже если визовые и финансовые проблемы не стоят остро, жизнь — одна.
Как выше уже продемонстрировано, для физического наслаждения одной половинкой одного диптиха Витторе Карпаччо необходимо совершить перелёт из Лос-Анджелеса в Венецию, или наоборот. Потому что оригинал распилен, половинки хранятся у Гетти в Малибу и в Correr на Сан Марко. Но даже когда нет таких сложностей — чтоб простому московскому муравью восхититься экспозицией Эрмитажа, нужен билет до Питера и обратно, гостиница, билет в сам Эрмитаж, то есть минимум 10.000 рублей, за которые ни одна живая душа, не говоря уже о юрлицах, не гарантирует, что зал, где висит интересующее его полотно или доска, не закрыт в этот день на очередной говноремонт, под которым нынче в Эрмитаже стабильно пребывает половина постоянной экспозиции. И никакой App не расскажет, какая именно из интересных тебе картин окажется недоступна в ближайшие выходные.
Доступ к шедеврам мировой живописи в гигапиксельной цифре открывает ценителям возможности, которых ни за какие деньги не купишь и не освоишь в физическом мире. Даже если ты миллиардер на пенсии, и в Эрмитаж из Москвы летаешь частным джетом, жизнь у тебя одна. Посмотреть глазами на физические копии всех 45.000 оцифрованных в Google Art Project картин этой твоей жизни не хватит, даже если отменить во всех музеях мира выходные, каникулы, ремонт, реставрационные работы, забастовки и ограбления.
Поэтому все эти разговоры про «либо в оригинале, либо никак» — они не про нашу жизнь, а просто способ сказать своё «фи» научно-техническому прогрессу, не забывая поминутно пользоваться его плодами. Явление совершенно не новое, пламенный привет дедушке Крылову. Вряд ли я когда-нибудь забуду, сколько глупостей успели наговорить интернет-скептики всего каких-нибудь 20 лет назад про бесполезность всемирной Сети для распространения и хранения знаний. Все эти скептики сегодня скачивают в Интернете книги, фильмы и музыку, переписываются по электронной почте с родственниками, многие кормятся за счёт цифровых прав на свои произведения, или с гонораров от онлайн-изданий.
Просто не нужно поднимать Рембрандта с Брейгелем на знамя в борьбе с теми технологиями, которые позволяют миллионам людей знакомиться с их творчеством. Они вам таких полномочий не давали.
Сканирование шедевров мировой живописи в высоком разрешении, с последующим выкладыванием в Интернете — главный на сегодняшний день способ их сохранения и демонстрации зрителю. По этому пути идут ведущие музеи мира, включая, к счастью, Государственный Эрмитаж. За такой технологией — будущее. Ситуация, при которой не существует иного способа взглянуть на гениальное полотно, кроме как прилететь за тысячи километров в музей, где оно висит — нелепый анахронизм в реалиях 2015 года.
NFT и криптоискусство – новый громкий (и странный) тренд, на котором зарабатывают миллионы и пиарятся
NFT и криптоискусство стали громким трендом последних недель, и чаще всего их обсуждают в связи со стоимостью лотов – которая иногда шокирует. В самом деле, сколько вы готовы заплатить за цифровую картину или небольшое видео, которые формально будут вашими, но останутся в общем доступе? Многие готовы отдать десятки тысяч долларов. А самый дорогой лот был недавно куплен на аукционе Christie’s за 70 млн долларов.
Разбираемся, что такое NFT и криптоискусство, сколько на этом можно заработать, и как новый тренд будет полезен пиарщикам, дизайнерам и художникам.
Что такое NFT и криптоискусство?
NFT – это невзаимозаменяемый токен. Если очень упрощенно, он представляет собой запись с информацией, которая вносится в цепочку блокчейна. Эту запись видят все участники блокчейна, ее нельзя подменить или удалить. Данные о содержимом записи находятся в общем доступе – что делает NFT идеальной технологией для фиксирования права владения каким-либо объектом.
В случае цифрового искусства NFT представляет собой запись о создателе цифровой картины или файла и информацию о всех последующих ее продажах, владельцах и стоимости.
В Рунете цифровое искусство, продаваемое с помощью технологии NFT, также называют криптоискусством.
NFT как технология существует уже несколько лет, но настоящий бум ее случился, когда с ее помощью стали продавать цифровые предметы, включая цифровое искусство.
Где продают и покупают криптоискусство?
Для покупки и продажи предметов NFT-искусства существуют специализированные маркетплейсы. Поскольку NFT возникли на основе смарт-контрактов Ethereum, большинство этих маркетплейсов проводит сделки в блокчейне Ethereum, хотя есть и исключения.
С некоторыми из популярных площадок для продажи криптоискусства можно познакомиться в этом видеообзоре:
Площадки для продажи NFT-искусства:
Конечно, есть NFT-маркетплейсы и с другой тематикой. Например, на NBA TopShot продают цифровые карточки и объекты, связанные с баскетболом – по сути, гифки за несколько тысяч долларов. А на AtomicHub можно купить цифровые игровые карты.
Порядок работы с маркетплейсами достаточно простой. Художник регистрируется и загружает работу. В случае, если маркетплейс работает на блокчейне Ethereum (а таких большинство), платит за включение в блокчейн первоначальной информации о картине/файле (от 15-20 долларов в долларовом эквиваленте). Затем картина продается, часто в формате аукциона.
Пример лота, размещенного на маркетплейсе SuperRare. На странице отображается информация о создателе файла, его текущем владельце и вся история его продаж. Этот файл стоит более 37 тыс. долларов
Некоторые файлы уникальны, что повышает их стоимость – но это, как правило, работы уже известных художников. Другие можно купить ограниченное количество раз – количество тоже разное, есть файлы, которые сам автор продает только в 10 экземплярах, есть те, которые автор продает несколько сотен раз. Часто такие работы покупают, чтобы затем выставить для перепродажи, многократно завышая цену. Количество перепродаж не ограничено.
На многих площадках, кроме стоимости, по которой первоначально продаются картины, есть система royalty (чаще всего 10 %) – художник получает дополнительное вознаграждение при каждой последующей перепродаже.
Сколько можно заработать: самые громкие продажи
Сейчас вы увидите NFT-произведения, которые стоят миллионы.
Начнем с самого известного: цифровой коллаж Beeple «Everydays: The First 5000 Days» 11 марта был продан на аукционе Christie’s за 69,3 млн долларов. Как ясно из названия, картина состоит из 5000 изображений – художник рисовал по одному изображению в день на протяжении 13 лет, начиная с 1 мая 2007 года.
Знаменитый коллаж Beeple за 70 млн долларов. Рассмотреть детали можно на сайте Christie’s
Конечно, никто бы не купил за такие деньги коллаж ноунейма: на момент продажи Beeple уже имел 1,8 млн подписчиков в Instagram, сотрудничал с брендами Louis Vuitton и Nike, а также создавал декорации для выступлений Кэти Пэрри и Childish Gambino.
Пример попроще. Создатель «Рика и Морти» Джастин Ройланд продал свои цифровые рисунки «The Best I Could Do» на общую сумму более чем в 1 млн долларов.
Создатель мема Nyan Cat продал его на Foundation более чем за 530 тыс. долларов.
Мем за 500 тысяч долларов
Мем Deal with it, также проданный на Foundation, почему-то стоил гораздо дешевле: в районе 26 тысяч долларов по текущему курсу.
В этой истории забавны две вещи. Во-первых, сожженная картина была одной из 500 копий, созданных Бэнкси в 2007 году, и мы сейчас посчитали только неподписанные копии. Приплюсуем еще 450 подписанных экземпляров. Получается, что в мире остается еще около тысячи аналогичных картин на бумажном носителе. Во-вторых, занятно само содержание картины, точнее, надпись на ней: «Я не могу поверить, что вы, дебилы, действительно покупаете это дерьмо».
Как бы то ни было, процесс сожжения все равно немного гипнотизирует:
Из российских художников одним из первых криптоискусство освоил Покрас Лампас: его работу «Transition» 11 марта купили за «скромные» 28 тыс. в долларовом эквиваленте.
За что платят, покупая NFT?
Это очень хороший вопрос. Объясняя стоимость и ценность NFT-искусства, часто проводят аналогию с «Моной Лизой»: это тоже очень растиражированный предмет искусства, но тем ценнее становится оригинал. Чем больше шума вокруг – тем выше стоимость картины.
Но кажется, у такой логики есть изъян: во-первых, «Мона Лиза» как картина уникальна и существует в единственном экземпляре. Криптоискусство могут продавать десятки и сотни раз – в этом плане оно скорее напоминает лимитированную коллекцию каких-нибудь кроссовок, только их нельзя надеть и потрогать – зато можно перепродать.
Во-вторых, сколько бы копий ни было создано с «Моны Лизы», ценностью обладает физический оригинал. На нем есть оригинальные мазки Да Винчи, своеобразное «присутствие» художника, пронесенное сквозь века. В случае с цифровой картиной этого присутствия нет или оно не чувствуется. Или есть люди, для кого оно ощутимо?
Как объяснить такие покупки с точки зрения психологии? И есть ли какой-то особый тип личности, расположенный к таким тратам? Решили спросить у психологов.
Понятно, что за успехом какого-либо проекта всегда стоит определенная человеческая потребность. Иногда эта потребность явная, иногда более глубинная. С одной стороны, люди, приобретающие за тысячи долларов цифровую картину, имеют такую же мотивацию, как и люди, купившие дорогие часы – желание чувствовать свою уникальность и некоторое превосходство над другими, свою особенность. Эти черты в психологии называются нарциссическими. К сожалению, мы живем в эпоху доминирования нарциссизма. Психика так устроена, что внутри человек как бы идентифицируется с купленным предметом, и уже уникальная картинка своей особенностью показывает не просто себя, а еще и личность владельца. Обычно эти черты личности формируются по разным причинам, таким как чрезмерная критика в детском возрасте, либо чрезмерное и неадекватное восхищение родителей (воспитание по типу «кумир семьи»), то есть там, где человеку не дали четкого адекватного восприятия себя, а также там, где есть убеждение, что любовь от людей можно получить только за что-то, за достижение или за некоторую уникальность.
Другая психологическая картина может быть у людей, имеющих накопительные черты, яркий пример – собирательство марок. Дело в том, что наша психика также выдает нам эмоциональное поощрение за достижение цели, и накопление чего-либо может стать неким наркотиком. Получение уникальной цифровой записи о владении чем-то может приносить удовлетворение, ведь по сути это мало чем отличается от собирания марок.
Любой бум на криптовалюту, так же, как и бум на криптоискусство, обусловлен жаждой наживы. В ситуации, когда социальное расслоение только нарастает и уже достигло беспрецедентных в историческом плане значений, любой, даже призрачный, шанс разбогатеть становится ниточкой, за которую пытаются уцепиться все, кто ставит себе такую цель. В этом отношении NFT ничем не отличается от феноменологии тюльпановой лихорадки в Голландии 17-го века или доткмов 20-го века.
Вряд ли можно утверждать, что к таким покупкам склонен определенный тип личности. Капиталистическая идеология, конечной целью которой является концентрация богатств в руках капиталиста, может довлеть над сознанием, независимо от типа личности.
Мы все интуитивно чувствуем наличие перспективы в этой технологии, сложно ведь спорить с тем, что за криптовалютами есть какое-то будущее, поэтому люди несут туда свои свободные деньги, это нормально, и в этом нет патологии. Проблема в том, что на данный момент этот инструмент явно не соответствует своей заявленной ценности и явно обладает признаками пирамиды.
Отечественные искусствоведы и аукционные дома с новым видом искусства пока предпочитают не связываться. Мы не смогли получить у них комментарий по поводу NFT-сделок с искусством. При этом о причинах популярности такого искусства уже рассуждают участники криптоиндустрии.
Внимание! Комментарии ниже могут носить субъективный характер и не являются призывами к покупке NFT-искусства.
В искусстве ценится новаторство и нестандартный подход. Обывателю может быть непонятно, почему красивые пейзажи, повторяющие реальность, или портреты, неотличимые от фотографий, стоят копейки, а коллаж, инсталляция из предметов быта или нарезка странных видеоотрывков стоит миллионы. Но это очень примитивный подход, который просто показывает, что человек не понимает, что искусство – это не исключительно подражание окружающему миру. Это поиск себя, новые пути самовыражения. И так было всегда. Кубизм, примитивизм, сюрреализм, поп-арт – каждый раз это нечто новое, чего раньше не было. Ценность предмета искусства – в его новизне, неповторимости в контексте предыдущих течений искусства.
NFT наиболее органично вписываются в концепцию искусства: неделимые, неповторимые, каждый токен уникален. Это такой симбиоз традиционных форм изобразительного искусства (даже коллаж – это уже давно не какое-то небывалое новаторство) и цифровых технологий, причем самый передовых из них, связанных с децентрализацией. Опять же, важен контекст – уже давно предметы искусства не оцениваются исключительно per se, сами по себе, в абсолюте. Нужен контекст, в котором появляется такой отчеканенный в цифре коллаж. А сейчас контекст просто обязывает как-то вносить элементы цифры в свое творчество.
Ценность цифровых предметов искусства складывается по такому же принципу, по какому складывается ценность обычных предметов искусства. Это уникальность, ограничение в количестве, трудозатраты на их производство, известность и опыт создателя. Тренд на NFT-токены только набирает обороты. Неопытные пользователи криптокошельков приобретают всё подряд, не разобравшись в теме. И зачастую вся покупка сводится к тому, чтобы купить что-то подешевле, чтобы тут же продать другому пользователю подороже. Который, в свою очередь, думает, что цена на токенизированный предмет искусства (который, я напомню, уникален, и второго такого нет, либо количество сильно ограничено) будет со временем только расти.
Почему люди готовы отдавать такие суммы? Я предполагаю, что богатым людям тоже хочется испытывать восторг от приобретения чего-то уникального. Приобретение цифровых предметов искусства – это сделки умных с богатыми.
Если человек верит в то, что токенизированный предмет ценен, либо есть другие желающие приобрести дороже этот предмет всё так же по принципу желания обладания чем-то уникальным, то предмет будет продаваться за любые суммы. Февраль и март 2021 года нам это показали.
Зачем вам знать про NFT-искусство
Если вы пиарщик или маркетолог
Новая технология пока не успела надоесть и выступает как отличный повод для PR-кампаний.
Так, ресторан быстрого питания Taco Bell 7 марта выставил на платформу Rarible больше 20 файлов, «вдохновленных тако». Кампания была приурочена к возвращению в меню ресторана картофельных блюд. Файлы были распроданы за полчаса, некоторые сейчас перепродаются.
Бренд могли бы обвинить в жадности, но в описании к каждому файлу указано, что 100 % прибыли от сделок будут переданы в собственный благотворительный фонд Taco Bell Foundation, Inc. Кампания спровоцировала появление огромного количества положительных упоминаний, в том числе на крупных порталах, вроде Business Insider.
В России новый тренд еще не взлетел на такой уровень, поэтому у кого-то из брендов есть все шансы выйти с российским аналогом кейса Taco Bell.
Первый твит от создателя «Твиттера» люди готовы купить за 2,5 млн долларов
Кроме Джека Дорси, на аукцион выставили свои твиты Илон Маск, Барак Обама, Марк Кьюбан, Элен Дедженерс и даже BBC News (у последних, правда, дела идут не очень: за твиты знаменитостей люди торгуются куда охотнее).
Кроме знаменитостей, выгоды в виде «пиар-баллов» и количества упоминаний при этом набирает и сам «Твиттер».
Если вы дизайнер или художник
Маркетплейсы с криптоискусством могут стать неплохим источником прибыли. На YouTube уже полно видео, вроде «Как превратить ваше искусство в NFT» (спойлер: залить на маркетплейс и заплатить за включение информации о вашем произведении в блокчейн). Но видео, на самом деле, довольно полезное, по крайней мере, для новичков.
Начать можно с биржи, где нет отбора работ (см. список в начале статьи). Конечно, если у вас еще нет громкого имени, вероятность того, что кто-то купит вашу работу за несколько тысяч долларов, довольно мала. Но несколько десятков или сотен долларов – вполне реальная сумма, особенно с возможностью продавать произведение несколько раз и с роялти за последующие сделки.
В Google и «Яндексе», соцсетях, рассылках, на видеоплатформах, у блогеров