Что значит соборная традиция церкви
О термине «соборность» в Символе веры и истории
Соборы — это институт церковного управления, освященный двухтысячелетней историей христианства. Но часто говорят о «соборности» как о непреложном законе церковного устройства. Что это такое, кто придумал этот термин и что он должен значить для нас сегодня? Объясняют протоиерей Александр Задорнов, проректор Московской духовной академии, специалист в области канонического права; протоиерей Георгий Ореханов, доктор богословия, доцент кафедры истории РПЦ ПСТГУ; Александр Кырлежев, научный сотрудник Синодальной библейско-богословской комиссии Русской Православной Церкви.
Что такое соборность?
— Соборной была названа Церковь в Никео-Цареградском символе веры (IV век). Однако само понятие «соборность» мы встречаем лишь в XIX веке. Значит ли, что учение о соборности — новое? Как связаны между собой понятия соборность и соборная церковь?
Протоиерей Александр Задорнов:
— Русскому слову «соборность» в греческом тексте Символа веры соответствует «кафоличность», «вселенскость». Оба свойства (при спорности точности перевода) обозначают то, что Церковь как Богочеловеческий организм — всегда «больше суммы всех своих частей», то есть отдельных Поместных Православных церквей и их канонических подразделений. Точно так же как в Евхаристической чаше на Божественной литургии в одном конкретном приходе присутствует Сам Христос, а не какая-то Его часть, присутствие Церкви в этом мире не зависит от географических и количественных показателей: немногие апостолы в Сионской горнице и православные христиане в огромных переполненных храмах сегодня — члены одной и той же Церкви.
В XIX веке русские славянофилы использовали это слово для построения своей собственной, прежде всего социальной, теории, имеющей мало общего с изначально церковным смыслом этого слова, и потому, конечно, «соборность» в размышлениях Аксаковых о крестьянской общине далека от православной экклезиологии. Единственный, кто пытался совместить собственно социальный и церковный аспекты, это, конечно, Хомяков.
Александр Кыплежев:
— Славянские переводчики Символа веры словом «соборная» передали греческое katholikē — «кафолическая». Именно так, посредством транслитерации, передается это слово на других европейских языках (отсюда и «католическая церковь»). Поэтому догматическое определение Церкви «соборная» напрямую не связано с церковными соборами.
Впервые выражение «кафолическая церковь» встречается у святого Игнатия Богоносца (†107) в его Послании к Смирнянам (VIII, 2): «Где будет епископ, там должен быть и народ, так же как где Иисус Христос, там и кафолическая Церковь». Русский богослов протоиерей Николай Афанасьев подробно проанализировал это выражение и пришел к следующему выводу: термин «кафолическая церковь» выражает полноту и единство Церкви Божией, «кафолическая церковь» — там, где Христос, а Христос пребывает в Евхаристическом собрании, на котором предстоятельствует епископ, ибо, по словам святого Игнатия, «только та Евхаристия должна почитаться истинною, которая совершается епископом или тем, кому он сам предоставит это». Поэтому, как пишет отец Н. Афанасьев, «каждая местная церковь, возглавляемая епископом, есть кафолическая Церковь».
Таким образом, определение «кафолическая» указывает на качество полноты и единства, присущее каждой местной церкви. При этом протоиерей Н. Афанасьев полемизировал с западным пониманием этого термина, в котором подчеркивалась универсальность Церкви как прежде всего ее пространственная (географическая) вселенскость, и вопреки такому пониманию делал акцент на «внутреннем универсализме», что соответствовало его евхаристической экклезиологии.
С такой точки зрения соответствующий славянский термин, отсылающий нас к словам «сбор», «собрание», не чужд богословскому смыслу, в центре которого — Евхаристическое собрание как «наиболее полное выявление Церкви Божией».
В русском богословии XX века у ведущих авторов, таких как прот. Георгий Флоровский, Владимир Лосский, прот. Иоанн Мейендорф, прот. Александр Шмеман, активно используется и разрабатывается понятие «соборность», но именно как синоним «кафоличности». В то же время наш известный патролог архиепископ Василий (Кривошеин) предлагал избегать «недоразумений, с которыми часто приходится встречаться в современных дискуссиях о Церкви (особенно когда русский термин “соборность” используется — и совершенно неверно — в качестве синонима для “кафоличности”)», указывая на то, что «такие абстрактные понятия чужды православному преданию».
В этом возражении два аспекта. Абстрактные богословские понятия действительно чужды древнему преданию, однако позднейшее богословие ими всегда оперирует. Ведь помимо кафоличности существуют и другие свойства Церкви, подлежащие богословской интерпретации, например святость и апостоличность. Всякое развитое теоретическое мышление, в том числе богословское, использует обобщающие абстрактные понятия, призванные выражать именно некоторые качества, а не просто эмпирическую реальность.
Но главным в возражении владыки Василия, как представляется, было другое: он говорил о нежелательности смешения богословия и разного рода философских и социологических истолкований термина «соборность», характерных для традиции русской религиозной мысли, начиная с А. С. Хомякова.
Когда термином «соборность» обозначается некий образ идеального соотношения частного и всеобщего, индивидуального и коллективного, который затем применяется и к церковной общине, и к обществу как таковому, возникает универсальный философский принцип. Русские мыслители, продолжавшие хомяковскую традицию: В. Соловьев, Трубецкой, Франк выдвигали идеи «соборного сознания», «соборного духа», «всеединства» и даже соборности как «солидарности» (Левицкий). Подобного рода теоретизирование на тему соборности, часто применительно прежде всего к обществоведческим проблемам, продолжается и сегодня. В данном случае мы выходим за пределы экклезиологии и оказываемся в пространстве различных вольных интерпретаций, утрачивающих богословскую строгость.
Поэтому, на мой взгляд, всегда нужно различать богословское истолкование третьего свойства Церкви — соборности как кафоличности — и различные «учения о соборности» философского или публицистического толка. Приведу пример именно богословской интерпретации (в которых, кстати, присутствует основная богословская интуиция Хомякова):
Владимир Лосский: «Мы познаем Пресвятую Троицу через Церковь, а Церковь — через откровение Пресвятой Троицы. В свете троичного догмата соборность предстает перед нами как таинственное тождество единства и множественности, — единства, которое выражается в многоразличии, и многоразличия, которое продолжает оставаться единством. Как в Боге нет одной природы вне трех Лиц, так и в Церкви нет абстрактной всеобщности, но есть совершенное согласие соборного многоразличия. Как в Боге каждое Лицо — Отец, Сын и Дух Святой — не есть часть Троицы, но всецело Бог, в силу Своей неизреченной тождественности с единой природой, так и Церковь не есть некая федерация частей; она соборна в каждой из своих частей, потому что каждая часть отождествляется с целым, выражает целое, означает то, что означает целое, и вне целого не существует. Вот отчего соборность выражается различным образом в истории Церкви».
Послушание, но не подчинение
— Как идея соборности сочетается с иерархическим принципом устроения Церкви, как земной, так и небесной, у которой есть глава — Христос?
Александр Кырлежев:
— «Церковь соборна и Церковь иерархична», — писал протоиерей Александр Шмеман, акцентируя проблематику вопроса о соборности сегодня в Церкви (она не изменилась со времени написания статьи в1962 году) и полемизируя с двумя крайними тенденциями: «клерикализма» и «демократизма», борьба которых затмевает саму идеи соборности в Церкви.
С «клерикальной» точки зрения соборность видится находящейся как бы внутри иерархического принципа, как ограниченная иерархией. Собор трактуется здесь прежде всего как собор самих иерархов, из которого в идеале исключены миряне. Со стороны «мира» наблюдается противоположное течение, основанное на убеждении, что иерархия должна полностью подчиниться «соборному началу» и стать исполнительницей решений тех соборов, непременными, если не ведущими участниками которых будут миряне.
Если понимать соборность в богословском смысле — то есть как «кафоличность» Символа веры, — тогда иерархия неотделима от соборности. «Совершенный Собор — Всесвятая Троица — есть иерархия, а не безликое равенство взаимозаменяемых “членов”… — пишет отец Александр Шмеман. — Троица есть совершенный Собор потому, что Она есть совершенная иерархия. И Церковь — поскольку она есть возвещение истинной жизни, то есть жизни троичной и соборной, — иерархична вследствие того, что она соборна, ибо иерархия является существенным признаком соборности… Ибо иерархия есть прежде всего полное взаимное признание личностей в их уникальных личных свойствах, с их уникальным местом и назначением относительно других лиц, их объективным и уникальным призванием в соборной жизни. Принцип иерархии предполагает идею послушания, но не подчинения, ибо послушание основано на личном отношении, а подчинение безлично по самой своей сути. Сын во всем послушен Отцу, но не подчинен Ему… Он не подчинен Ему, ибо подчинение предполагает несовершенное знание и отношение и вследствие этого необходимость принуждения. Итак, иерархия — это не отношения “власти” и “подчинения”, но совершенное послушание всех всем во Христе, послушание, являющееся признанием и знанием личных даров и харизм каждого всеми. Все, что истинно соборно, — истинно лично и потому истинно иерархично… Облечение кого-то иерархическими функциями не означает возвышения его над другими, его противопоставления как власти тем, кто обязан ему подчинением. Оно означает признание Церковью его личного призвания внутри Ecclesia, его поставления от Бога, который знает сердце человека и потому является источником всякого призвания и дара».
«Голос единицы тоньше писка?»
— Соборность проявляется только во время соборов — как особых событий в жизни Церкви?
Протоиерей Георгий Ореханов:
— Соборность — это сущностное свойство Церкви, принцип ее существования. Соборная природа Церкви не всегда может быть выражена конкретным собором, хотя собор, в первую очередь собор архиереев, это важнейшая форма выражения соборного мнения Церкви. Конечно, были соборы, впоследствии получившие название «разбойничьих», то есть лжесоборов, например, собор в Константинополе, получивший название Дубовый или собор под Дубом (403), от названия местечка, где он проходил (там рос огромный дуб), где был осужден святитель Иоанн Златоуст. Важнейший атрибут соборности Церкви — это рецепция, когда Церковь во всей полноте принимает или не принимает решения этих соборов, как она не приняла осуждение Иоанна Златоуста, а всего через 13 лет канонизировала его.
Если соборы не проводятся, есть другие средства выражения соборности, например, в синодальную эпоху все-таки существовал Святейший синод («синод» и есть в переводе с греч. «собор»), который, при всем его несовершенстве при отсутствии патриарха, был легитимным органом Церкви. В синодальную эпоху были очень авторитетные иерархи, голос которых народ церковный воспринимал как голос Церкви, например святитель Филарет (Дроздов).
В качестве контрпримера можно привести Первый Ватиканский собор, принявший догмат о непогрешимости папы. Этот догмат — попытка предельно формализовать процесс принятия решений, «запротоколировать» голос истины. Католики утверждают, что в каких бы ситуациях Церковь ни оказывалась, всегда есть орган, который абсолютно непогрешим.
Такой догмат для Православной Церкви чужд. Потому что соборность всегда осуществляется мистическим образом. Ведь были эпохи, когда и патриархи восточные, и соборы проповедовали ересь, например, во время монофелитских споров, и тогда соборность Церкви осуществилась голосом простого монаха, Максима Исповедника. Казалось бы, в чем соборность, если он был один против всех? В данном случае соборность подтвердилась в рецепции, признании Церковью правоты Максима Исповедника и осуждении монофелитства как ереси на VI Вселенском соборе. Численно, быть может, сторонников православного учения было немного, но мистически выразил церковную позицию именно преподобный Максим. А суд, на котором произошло осуждение Максима Исповедника, народом церковным принят не был. Но в Православной Церкви, в отличие от Католической, не существует универсального «механизма» для «обеспечения» соборности.
— Чем же соборность отличается от демократии?
Протоиерей Александр Задорнов:
— Соборность не исчерпывается верностью формальным процедурам, даже самим феноменом соборов. Любые формальные требования можно выполнить, отрешившись от самого духа соборности. Так называемые «разбойничьи соборы» были проведены с тщательным соблюдением всех процедур: созваны легитимной гражданской и церковной властью, проведены при участии епископата как носителя законодательной власти в Церкви, но впоследствии правомерность их определений была подвергнута сомнению, и, как итог, решения эти были отвергнуты Церковью.
Именно поэтому соборность отличается от демократии. Разница в том, что соборность заключается в конечном торжестве Истины, а не мнения, определяемого простым большинством голосов. На этом убеждении, в частности, основаны слова святителя Филарета Московского о том, что как раз в силу своей соборности Церковь никогда не может ни отпасть от веры, ни погрешить в истине веры или впасть в заблуждение.
Понятие соборности не исчерпывается и понятием рецепции — принятия Церковью постановлений тех или иных церковных соборов. Если бы все дело было только в рецепции, то было бы непонятно, как относиться к деяниям собора, чьи постановления не смогли осуществиться в церковной жизни после их принятия. Характерный пример — Священный собор Православной Российской Церкви 1917–1918 годов, воспринимаемый сегодня в качестве «идеального образца» всякого собора. Из двадцати четырех его определений — от порядка избрания Святейшего Патриарха до порядка сборов в общецерковную казну — лишь немногие прошли рецепцию в смысле действительной применимости в исторических условиях существования Русской Церкви в XX веке. Подвергает ли сомнению этот факт необходимость и важность самого собора? Вряд ли. Сейчас ведется большая работа по научному изучению и публикации документов как отделов самого собора, так и предшествующих ему органов (предсоборных присутствия и совещания). Мы видим, насколько большой была оппозиция, например, восстановлению патриаршества на этом этапе, когда в числе его противников были не какие-нибудь будущие обновленцы, но такие серьезные историки и канонисты, как Евгений Голубинский и Николай Суворов.
При отсутствии практики созыва архиерейских или поместных соборов в истории Русской Церкви на протяжении целых двух столетий — не утратила же наша Церковь это качество? Более того, именно «синодальный период», вызывающий отчего-то чуть ли не презрение у многих поверхностных историков, дал Церкви — всей, не одной только Русской, — целый сонм святых. Святость же есть единственный критерий при оценке конкретного периода церковной истории. Невозможно представить отсутствие святых в ту или иную историческую эпоху — а значит, нет причин относиться к любой из этих эпох с модным сегодня нигилизмом.
— Какова может быть роль общины в осуществлении соборности, притом что епископов сегодня в Русской церкви не избирают? Как возможно преодолеть эту отчужденность приходов от епископов?
Протоиерей Георгий Ореханов:
— Хотя у нас епископов не избирают, но та церковная реформа, которая сейчас осуществляется — создание митрополичих округов, деление епархий на более мелкие, — как раз направлена на выработку механизма повышения роли приходов в общецерковной жизни. На самом деле такой механизм очень древний, потому что в ранней Церкви каждая церковная община, в нашем понимании — приход, была, по сути, «епархией». Ведь вначале не было никаких приходских священников, и каждая местная община, как правило, возглавлялась епископом, который был одновременно и священнослужитель, и пастырь, и учитель Церкви. «Участие» в соборности общины было непосредственным: был предстоятель, который на соборе выражал мнение своей общины. То же самое в идеале должно быть и сегодня. Сегодня Церковь стремится к тому, чтобы каждый архиерей представлял на архиерейском соборе свою небольшую по размеру епархию, где он не на словах, а на деле, является представителем своих прихожан, знает их настроения и нужды и может авторитетно свидетельствовать о них на соборе.
Но совершенно преодолеть отчужденность между клиром и мирянами, епископом и прихожанами невозможно только с помощью какого-то механизма, автоматически, нельзя придумать какую-то идеальную административную схему, которая бы эти проблемы решала. При любой административной схеме будут люди, которые, если они не хотят контакта с народом, будут его избегать. И, наоборот, при самых жестких схемах будут святые подвижники, которые будут к этому стремиться. Все зависит от епископа и от народа. Достаточно вспомнить прекрасный пример покойного сербского патриарха Павла. Поэтому здесь важно сочетание двух факторов: с одной стороны — те реформы, которые сейчас идут, и с другой стороны — выбор Церковью архиереев, жалеющих и заботящихся о людях.
Новые формы соборности
Прот. Александр Задорнов: «Одна из форм реализации соборности в Русской Церкви сегодня — Межсоборное присутствие как способ обсуждения церковных определений перед их принятием церковной законодательной властью. Обсуждение начинается с работы по составлению документов, затем следует общецерковное обсуждение, потом полученные отзывы обрабатываются редакционной комиссией и президиумом, после чего происходит детальное обсуждение на пленуме присутствия. Более тщательного механизма соборного осмысления проблем, стоящих перед Церковью, ранее не существовало.
Осуществление принципа соборности — не красивые слова, касающиеся только богословов, но то, что зависит от каждого православного христианина. Не случайно один из вопросов, который будет в ближайшее время рассматриваться Комиссией Межсоборного присутствия по вопросам церковного управления и механизмов осуществления соборности в Церкви, — тема действительного членства в приходе. Чтобы приходские инициативы были не следствием усилий одного настоятеля, но принимались самими прихожанами как относящиеся именно к их церковной жизни. Исповедание соборности своей Церкви — это не просто пение Символа веры на литургии, но реальное участие в жизни Церкви, в первую очередь своего прихода».
Александр Кырлежев:
«Прот. Георгий Флоровский говорил: «Заповедь быть кафоличным дана каждому христианину. Церковь кафолична в каждом из своих членов, потому что кафоличность целого не может строиться или составляться иначе как из кафоличности его членов. Никакое множество, каждый член которого изолирован и непроницаем, не может стать братством… Мы должны “отвергнуться себя”, чтобы получить возможность войти в кафоличность Церкви. Прежде чем вступить в Церковь, мы должны обуздать свою самовлюбленность и подчинить ее духу кафоличности. И в полноте церковного общения свершается кафолическое преображение личности. Однако отвержение и отречение от своего собственного “я” отнюдь не означает, что личность должна исчезнуть, раствориться среди “множества”. Кафоличность — это вовсе не корпоративность или коллективизм. Напротив, самоотречение расширяет нашу личность; в самоотречении мы вводим множество внутрь себя; мы объемлем многих своим собственным “я”. В этом и заключается подобие Божественному Единству Святой Троицы».
подготовили Ирина Лухманова, Дмитрий Ребров
Соборность и церковное сотрудничество
Содержание
Разъяснение термина
СОБОРНОСТЬ! – не звучное лишь слово, но понятие возвышенного значения. Правда, это слово – новой формации: в современном богословском греческом языке едва ли можно найти точно соответствующий ему по значению термин; не было его и в языке славянском церковном. Своей внешней формой, как имя существительное оно обязано русским славянофилам, когда они определяли исключительно высокое значение славянского слова «соборный» в 9-ом члене Символа Веры: «Веруем во едину, святую, соборную и апостольскую Церковь.» «Не посмею сказать,» – пишет русский православный мыслитель и преданный сын Церкви А. С. Хомяков, – «глубокое ли познание сущности Церкви, почерпнутое славянскими первоучителями из самих источников истины в школах Востока, или еще высшее вдохновение, ниспосланное Тем, Кто един есть Истина и Жизнь, внушило передать слово «кафолический» словом «соборный;» но утверждаю смело, что одно это слово содержит в себе целое исповедание веры.»
Что обозначает само греческое слово «кафолический?» – Главная часть этого слова, олос, его значение – весь, целый, совершенный. Приставка каф – имеет одним из своих трех значений усиление понятия, с которым оно соединено. Таким образом, в целом здесь обозначается ничем не ограниченная полнота, всеобъемлемость, «плирома.» Термин этот выражает сказанное в Писании: в Церкви «нет эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос.» И еще: «Отец. и поставил Его выше всего, главою Церкви, Которая есть тело Его, полнота Наполняющего все во всем» ( Ефес. 1:22–23 ). Это слово говорит о том, что Церковь не ограничивается пространственно, земными пределами, не ограничивается и временем, т.е. сменой поколений, отсюда уходящих в загробный мир. В своей соборной полноте, в кафоличности, она обнимает и Церковь званных и Церковь избранных, Церковь на земле и Церковь небесную. Таково православное понимание существа Церкви в ее совершенном виде, как это особенно выразительно представлено в нашем православном богослужении.
Следует иметь в виду, что в греческом языке нет также лингвистической связи между понятиями «кафолический» и «Собор» (вселенский). Церковный собор там именуется синодос, вселенский собор – икуменики синодос. В житейском языке это слово синодос значит: сходка, съезд, собрание.
Что касается русского и славянского слова «собор,» то можно признать родственность его с понятием кафоличности названия «собором» большого храма. Собором называется храм двух или трех-престольный, где таким путем полнее выражается связь с небесной Церковью, где в высоком иконостасе представлены сонмы святых, где непрерывно совершаются еже дневные богослужения в память и прославление небесной Церкви.
Что принадлежит целому, то относится и к его части: свойство Церкви в ее полноте принадлежит и Церкви на земле, благодаря ее связи с небесным Иерусалимом.
В чем же состоит соборность Церкви?
ОНА СОСТОИТ в непрерывном молитвенном общении с небесной Церковью. Светлые нити молитвы идут во всех направлениях: мы, земные, молимся друг за друга; мы просим святых молиться о нас; святые слышат нас и возносят к Богу, – как мы верим, – наши молитвы; мы молимся о наших утопших отцах и братьях; мы просим святых поддерживать нас и в этих обращениях к Господу.
Соборность выражается тем, что древние отцы и учители Церкви столь же близки для любого времени, и для наших дней, столь же памятны, дороги, какими они были для своего времени. Церковь напоена Единым Духом, – и потому исчезает разделение по времени между христианскими поколениями: христианин, поучаясь из Писаний апостольских, святоотеческих, подвижнических, из богослужебных книг, не только дышит их чувствами и мыслями, но входит во вневременное духовное общение – верим – с самими творцами этих писаний, исполняя наставление св. Апостола Иоанна Богослова: «Что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы вы имели общение с нами; а наше общение – с Отцом и Сыном Его Иисусом Христом» ( 1Иоан. 1:1–3 ).
Соборность выражается в том, что в разных уголках мира, где живут члены Церкви,
у них одна общая вера (потому в древней Церкви сама вера обычно называлась «кафолической верой,» кафолической истиной;
у них – одни и те же таинства и они приобщаются от единого Тела Христова;
у них единое преемственное, идущее от Апостолов пастырство;
у них церковная жизнь строится на общих канонах Церкви.
Соборность, наконец, выражается в том, что всем истинным членам Церкви, Церковь дорога. Членам малой общины церковной она одинакова близка и в своих частях и в целом. «О благостоянии святых Божиих церквей и соединении всех» мы молимся в каждом общественном богослужении. Христианин, ставя целью своей личной церковной жизни спасение души, проявляет заботу о мире и преуспевании своей Поместной церкви, содействуя этому в меру своих возможностей и сил. Конечно, такое церковное сотрудничество тоже является отражением, хотя и более отдаленным, идеи кафоличности Церкви.
В таких приблизительно чертах приняла в свои сердца понимание кафоличности Церкви группа русских славянофилов; такое понимание они вкладывали в термин: «соборность Церкви.» Выражая этой формулой полноту духовного единства Православной Церкви, несмотря на ее географическую и национальную разобщенность, они подчеркивали нравственную сторону православной соборности, лишенной принуждения и юридических понятий. Эту нравственную сторону православия они противопоставляли принципу «права» в укладе Римской церкви, а равно и холодному рационализму, сменяющемуся иногда мистицизмом, в Протестантстве. С понятием соборности славянофилы не соединяли ни речи, ни мысли о каких либо выборных органах из мирян при церковном Управлении.
Соборность в бытовом значении этого слова
ПОСТЕПЕННО СМЫСЛ ТЕРМИНА «соборность» стал суживаться. Когда вначале нынешнего столетия зашла речь о необходимости созыва собора Русской Церкви, то, по созвучию слов «собор и соборный,» термин этот стали употреблять в бытовой полемике, как почти тождественный с понятием «собора епископов,» Поместного и Вселенского, а затем вообще в смысле коллегиального управления в Церкви, которое кстати сказать, разным сторонам представлялось по разному: одним – как патриаршество в соединении с периодическими частыми архиерейскими съездами, а другим, наоборот, как коллегиальное Синодальное Управление; третьи видели в самом патриаршестве огромную связующую нравственную силу, устраняющую необходимость коллегиальных форм церковного управления.
Новое применение получил этот термин в работах Всероссийского Церковного Собора 1917–18 года. Тогда предчувствовались и уже ощущались надвигающиеся на русскую Церковь жестокие удары со стороны врагов христианства и врагов религии вообще. Необходимо было искать пути, чтобы сплотить все живые силы Церкви, необходима была подлинная группировка стойкости и верности сил верующего народа, соответствующая понятию соборности Церкви. Необходима была защита Церкви, нужна была моральная поддержка епископу и приходским пастырям, чтобы они не остались в одиночестве. Эта задача могла быть осуществлена тогда путем привлечения к деятельному участию в охране Церкви, в качестве представителей церковного народа, мирян, людей жертвенных, испытанных. В своем большинстве они и оказались людьми готовыми идти на исповедничество, которое их раньше или позже и постигло. Сознание этой необходимости и соответствующий призыв к церковному народу получили свое место в постановлениях собора 1917–18 года. Эта мобилизация сил Церкви в данном случае действительно явилась выражением понятия Соборности Церкви в его глубоко-нравственном значении.
В годы нашей русской эмиграции после первой войны термин соборность стал крайне упрощаться и приобрел специальное содержание. Обществу внушают мысль, что рядовые члены Церкви урезаны в своих правах, что пришло время привлечения к епархиальному управлению выборных групп из рядовых членов Церкви и из духовенства; пока такого церковного строя нет, то, якобы, не осуществляется догмат Символа Веры. От времени до времени эти голоса становятся громкими, они появляются и в печати. Правы ли эти голоса?
Церковь в житейском море
НЕ ЛЕГОК ИСТОРИЧЕСКИЙ ПУТЬ ЦЕРКВИ. Святые Отцы представляют его в виде корабля, плывущего в житейском море. Жребий его таков, что и при спокойном состоянии моря судну приходится двигаться против течения; что же говорить о моментах бури? Церковь принуждена всегда выдерживать сопротивление греховному миру. Мир обладает силой, властью, органами принуждения и наказания и приманками жизни. А Церковь сама по себе не обладает ничем, кроме нравственного влияния. Где бы она могла черпать нужные силы, если бы Господь не хранил и не миловал ее?
Православная Церковь есть наследие Христово.
Сохраняет Господь и малое суденышко Церкви, именуемое Зарубежной, отпрыск некогда внешне величественной Русской Церкви. Возродится Церковь в России – тогда вернется и эта свободная ее часть в ее лоно.
Полностью бережет в Зарубежье наша малая Церковь канонический уклад, завещанный издревле, и ставит одной из сторон своего долга содержать все достояние Православия нерушимым, не растерянным, не искаженным. Оберегать себя в этом смысле на чужбине труднее, чем дома. Однако, она не только достигает этого, но имеет и некоторые отрадные стороны, по сравнению с русским прошлым.
В прежней России правящий архиерей имел в своем ведении тысячу и более приходов: это значило – миллионный состав паствы в епархии. Мог ли он посещать, наставлять лично? Мог ли он быть в такой близости к пастве, в той мере, в какой мы видим наших архипастырей здесь? Наши епископы здесь знают подчиненные им приходы, собственными глазами видят их состав и, можно сказать, носят всех их в своих сердцах, радуясь и печалясь вместе с ними. Тем тяжелее, конечно, они переживают случаи разлада в приходах, и может быть, только Бог видит душевные страдания их за свою паству. Не то же ли нужно сказать и о приходских пастырях? И как часто и те, и другие молчаливо мирятся с крайне неблагоприятными условиями жизненными, о чем многие среди паствы, сами житейски обеспеченные, может быть даже не дают себе труда задуматься. И часто служение Церкви встречает вместо содействия только холодную оценку и критику, – что является уже стороной не отрадной.
Однако, теневые стороны не заглушают того духовного утешения, каким сопровождается само по себе, по самой своей природе, служение Богу и Церкви. Живущие в суете мира люди этого утешения и не предполагают: оттого так мало готовых встать на жизненный путь пастыря, оттого все чувствительнее в наши дни недостаток духовенства, и увеличивается число приходов, не замещенных пастырями.
В посланиях апостольских предначертан и образ пастырских скорбей. Апостол Павел пишет общине христиан, организованной им: «Вы уже пресытились, вы обогатились, вы стали царствовать без нас. Мы безумны Христа ради, вы же мудры во Христе; мы немощны, вы же крепки; вы в славе, мы же в бесчестии. О, если бы вы в самом деле царствовали, чтобы нам с вами царствовать!». Что же? Приводит ли эта горечь апостола к унынию и колебаниям? – Нисколько! Вот общее душевное состояние апостола: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь или теснота? Или гонение, или голод, или нагота? Или опасность или меч. Все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас.»
Соборное единение и сотрудничество
БИБЛЕЙСКИЙ ОБРАЗ ЦЕРКВИ в земном мире – человеческое тело. В теле неисчислимое количество сотрудников как видимых, так и скрытых. Все они имеют свою ценность и свое назначение. «Не скажет нога: я не принадлежу телу, потому что я не рука. Не скажет ухо: я не принадлежу телу, потому что я не глаз. » (Ап. Павел). Так и в Церкви. Для каждого ее члена найдется место для единения с другими людьми в служении ей. Но как тело нуждается еще и во внешних покровах, в одежде и в иных служебных предметах, не входящих в состав тела, – так и в служении Церкви есть две сферы: сфера внутренняя, подлинно церковная, кафолическая, и другая – внешняя, поверхностная, временная, преходящая. И нам должно отличать «сущность» от «несущественного,» хотя бы практически и необходимого. Внешнее бывает часто необходимым, так как мы живем в мире материальном, в мире относительности. В Церкви сюда относится сторона организационная, – кроме иерархического благодатного строя, – также нужды по содержанию храма и причтов, приходские собрания, денежные сборы и расходы, побочные при церкви организации, школы, издательства и проч. Жизнь зовет нас участвовать в обоих сферах. Однако, не спасительно для человека участвовать во второй, не участвуя в первой.
Какая же наша деятельность представляет полное, подлинное выражение церковной соборности?
Такой именно является общественная молитва в храме. Храм – наш христианский центр жизни. Отправляясь к богослужению, мы говорим: «идем в церковь,» «идем в собор.» Мы подсознательно выражаем этим, что соборность и Церковь проявляют себя в полном виде в храме.
Иерей, стоя перед вратами алтаря или в алтаре, о себе ли молится? Нет, эти моления, благодарения за прошедший день или за отдых ночи, эти прошения о милости Божией – всецело соборные. «Приклони ухо Твое и услыши ны, и помяни, Господи, сущия и молящиеся с нами вся по имени, и спаси их силою Твоею. Мир мирови Твоему даруй, церквам Твоим, священником и всем людям Твоим.» – «Научи нас Боже, правде Твоей. даждь нам утро и день в радовании. помяни и всю братию нашу, яже на земли, на море, на всяком месте владычествия Твоего, требующих Твоея помощи и Твоего человеколюбия, да спасени душею же и телом всегда со дерзновением славим чудное и благословенное имя Твое». – Так одна за другой простираются ввысь эти мольбы к «Сокровищу благ, Источнику приснотекущему, Благодетелю жизни нашея, Святому и Непостижимому.» Эти молитвы, в своем большинстве, могли бы быть произносимы вслух. Но жизнь показала, что народ в храме не в состоянии удерживать настолько сосредоточенность и внимание, насколько это необходимо, чтобы углубляться в содержание молитв – плодов высокого благодатного вдохновения великих отцов Церкви. В особенности это нужно сказать о Божественной литургии в ее главной части – Литургии «верных.» Потому Церковь признала за лучшее влагать нам в мысль и в уста возможно чаще краткую покаянно-просительную молитву: «Господи, помилуй.» В ней выражено соборное сознание, внушаемое Церковью, о первой важности для христианина искреннего покаяния.
Устами чтеца на клиросе, устами певчих – разве не вся церковь предназначена молиться? Говоря об этом, однако нужно пожелать, чтобы чтецы и певцы, а также их слушатели, помнили об общности славословий, прошений и благодарений и взаимно стремились бы их осуществить. Богослужение дает возможность делать активными участниками пения в храме, по крайней мере в некоторых частях служб, всю церковь. Несомненно, в будущей возрожденной страданиями Русской Церкви, эта сторона церковной соборности найдет для себя полное выражение.
Но вот, окончилось богослужение. Мы выходим из храма. После всенощной мы слышали заключительную молитву первого часа: «Христе, Свете истинный, просвещаяй всякого человека, грядущего в мир. » Да, в сущности наш выход и есть переход «из Церкви в мир.» Мы вышли к своим мирским заботам и интересам. Церковь и соборность остались на какое то время позади, в прошлом. Вполне ли? Это зависит от нас. Не вполне, если мы сохранили их «в самих себе,» в своей душе, в своем сознании, если сохраним в своих поступках, – говоря одним словом, если сохраним себя в благочестии. Тогда в миру сохраняются для нас возможности церковного сотрудничества, как отблески все той же подлинной соборности. И нельзя сказать, чтобы ее дорога здесь была узка.
В чем же может состоять и состоит деятельность членов Церкви в духе соборности?
Одна из первых форм ее связана непосредственно с храмом. Сюда относится строительство храма, снабжение его всем необходимым, сооружение икон и священная роспись храма. По нравственному достоинству еще большее значение имеют дела любви и благотворения во имя Христово. Проявление веры и христианской любви очень разнообразны. Таковы, например, христианское личное миссионерство из преданности Христу и Церкви, стояние за правду, защита угнетаемых и оскорбляемых, по чувству сострадания. Христианское служение добрыми лекциями, докладами, печатным словом, работа в церковных школах, научная работа в христианском духе – все это широкое, открытое, свободное в Зарубежье поле для церковного сотрудничества в индивидуальных и групповых формах.
Эти формы деятельности и им подобные выше и достойнее участия в административной стороне Церкви. Мирное и успешное управление домом Божиим покоится не на правовом фундаменте, а на камне веры и нравственного добровольного послушания уставам Церкви всех ее членов – духовенства и мирян. Нельзя себе представить, чтобы такой подход к вопросу о соборности мог показаться трафаретным или скучным.
Вл. С. Соловьев – о соборном свойстве Церкви
ЧТОБЫ ИНОМУ СКЕПТИЧЕСКОМУ читателю не представилось односторонним данное понимание слова «соборная» в 9-м члене Символа веры; чтобы было ясно, что такое понимание не принадлежит лишь одной группе лиц или направлению, выраженному А. С. Хомяковым, – приведем рассуждения на эту тему Владимира Соловьева. Мы принимаем его здесь не как богословский авторитет, но как свободного мыслителя, не связанного традиционными богословскими рамками. В ряде своих воззрений он далеко вышел за пределы евангельских истин. Однако, он был искренним христианином, и у него была добрая, но тщетная надежда заинтересовать оригинальностью выводов охладевшую к вопросам веры русскую интеллигенцию. Но его усердные последователи, когда стали вводить и развивать известные философские домыслы в богословии сделали его родником еретического творчества. В своем труде «Оправдание добра» Соловьев, останавливаясь на свойствах Церкви, указанных в Символе веры, пишет в согласии с общецерковным пониманием:
«Кафоличность состоит в том, что все церковные формы и действия связывают отдельных людей и отдельные народы с целым богочеловечеством, как в его индивидуальном средоточии – Христе, так и в Его собирательных кругах – в мире бесплотных сил, отошедших и в Боге живущих святых, а так же и на земле борющихся верных. Поскольку в Церкви все сообразуется с абсолютным целым, все кафолично, – в ней падают все исключительности племенных и личных характеров и общественных положений, падают все отделения или разобщения и остаются все различия, – ибо благочестие требует принимать единство в Боге не как пустое безразличие и скудное однообразие, а как безусловную полноту всякой жизни. Нет отделения, но сохраняется различие между невидимой и видимой Церковью, ибо первая есть скрытая действующая сила второй, а вторя – становящаяся видимость первой, – они едины между собой по существу, и различны по состоянию; нет отделения, но сохраняется различие в Церкви видимой между многими племенами и народами, в единодушии которых единый Дух раздельными языками свидетельствует об единой истине и различными дарами и призваниями сообщает единое добро; нет, наконец, отделения, но сохраняется различие между церковью учащих и поучаемых, между духовенством и народом, между умом и телом Церкви, подобно тому, как различие мужа и жены есть не препятствие, а основание для их совершенного соединения.»