Что стыдно де пособие чинить
Царь Борис (Толстой А. К., 1870)
Борис сидит перед столом, покрытым бумагами.
Нелепая, безумная та весть —
Не выдумка! Неведомый обманщик,
Под именем Димитрия, на нас
Идет войной; литовскую он шляхту
С собой ведет, и воеводы наши
Передаются в ужасе ему!
Кто этот вор, неслыханный и дерзкий?
Селения к нему перебегают —
Молвой Москва встревожена — его
Нам презирать нельзя! Доколь не сможем
Назвать его по имени, он будет
Димитрием в глазах толпы! Возможно ль?
Меня бродяга изменить заставит
Исконное решение мое!
Не благостью, но страхом уже начал
Я царствовать. Где ж свет тот лучезарный,
В котором мне являлся мой престол,
Когда к нему я темной шел стезею?
Где светлый мир, ценою преступленья
Мной купленный? Вступить на путь кровавый
Я должен был или признать, что даром
Прошедшее свершилось. Колебаться
Теперь нельзя. Чем это зло скорей
Я пресеку, тем мне скорее можно
Вернуться будет к милости.
Входит Семен Годунов.
Что ты узнал? Кто этот человек?
Сам сатана, я думаю! Нигде
Я до следов его не мог добраться.
Под стражу мы людей довольно взяли,
Пытали всех; но ни с огня, ни с дыба
Нам показаний не дал ни один.
Мы знать должны, кто он! Во что б ни стало
Его назвать — хотя пришлось бы имя
Был в Чудове монах, Григорьем звали,
Стрелецкий сын, из Галича. Бежал
Недавно он и, пьяный, похвалялся:
«Царем-де буду на Москве!»
То был пустой, беспутный побродяга,
Хвастун и враль; монахи все ему
Нет, государь, не он.
Тот вор умен, мечом владеть умеет,
А этот только бражничал да лгал.
Лет двадцати иль боле.
На Стародуб. Оттоль
Он нам пригоден. Им
Того пока мы вора назовем.
Лишь то, что нам является в тумане,
Смущает нас; что осязать мы можем
Или назвать — свою теряет силу.
Гонца в Литву отправить к королю:
Чтобы скорей свою унял он шляхту;
Что стыдно-де пособие чинить
Негодному, беспутному бродяге;
Что Гришка-де Отрепьев, беглый инок,
Морочит их; что если в мире быть
Со мной хотят — чтоб выдали его!
Разведчиков умножить. Знать я должен,
Что говорят, что думают бояре.
Им на руку пришлася эта весть!
Романовым избрание мое
Досель как нож; ближайшею роднею
Они себя Феодору считают;
А Шуйские мне рады б отомстить
За князь Иван Петровича; все ж вместе
Мне Юрьев день простить они не могут!
Что слышно в городе?
К Романовым съезжаются бояре
И шепчут много, но от слуг они
Хоронятся. И чью-то чашу пили
Я знаю чью! Награду обещать
Тому, кто мне на них найдет улику!
Досель еще свирепствует. Напрасно
Народу я все житницы открыл,
Истощены мои запасы. В день,
Когда венец я царский мой приял,
Я обещал: последнюю рубаху
Скорей отдать, чем допустить, чтоб был
Кто-либо нищ иль беден. Слово я
Теперь сдержу. Открыть мою казну
И раздавать народу: царь-де помнит,
Что обещал. Когда казны не станет,
Он серебро и золото отдаст,
Последнюю голодным он одежду
Свою отдаст — но чтоб лихих людей
Не слушали; чтобы ловили всех,
Кто Дмитрия осмелится лишь имя
Входит царевич Федор.
Чтоб воеводство над войсками принял.
Украинским уж боле воеводам
Не верю я. Ступай, исполни все,
Семен Годунов уходит.
Отец, так это правда?
Земле грозит опасность? Этот дерзкий,
Безумный самозванец в самом деле
Мог обмануть украйны? Мог рубеж
Переступить? И на тебя войною
Надеюсь я, торжествовать. Улики
Но между тем у нас
Он города берет? Отец, пошли,
Пошли меня и брата Христиана
К твоим войскам! Вели, чтоб под начало
Сын Федор, если б враг
Достойный шел на Русь, быть может, я
Послал бы вас; но с этим темным вором
Царевичу всея Руси сразиться
Не есть хвала. Кто плахе обречен —
Не царскими тот имется руками.
Не княжескими также. Ты, однако,
Мстиславского на этого врага
Сейчас послал. Его ты, стало быть,
Ничтожным не считаешь. Ты велишь
Хватать всех тех, кто произносит имя
Покойного царевича; отец,
Нам правосудье ведомо твое —
Ты мог ли бы то сделать, если б ты
Опасности не чаял? Мы со Ксеньей
Об этом долго толковали; горько
Казалося и непонятно нам,
Что ты, отец, который столько раз
Нам говорил: я лишь дела караю,
Но ни во чью не вмешиваюсь мысль, —
Что начал ты доискиваться мыслей,
Что ты за мысль, за слово посылаешь
Людей на казнь! Но мы решили так!
Насилуешь свое, отец, ты сердце
Затем, что Русь в опасности. И если
Оно так есть — и если в самом деле
Опасность ей грозит, — кому ж, отец,
Встречать ее, кому, коли не мне?
Кипит в нас быстро молодости кровь;
Хотел бы ты во что б ни стало доблесть
Свою скорее показать; но разум
Иного требует. Ты призван, сын,
Русийским царством править. Нам недаром
Величие дается. Отказаться
От многого должны мы. Обо мне
Со Ксенией вы вместе толковали —
В одном вы не ошиблись: неохотно
Ко строгости я прибегаю. Сердце
Меня склоняет милостивым быть.
Но если злая мне необходимость
Велит карать — я жалость подавляю
И не боюсь прослыть жестоким.
Ты говоришь: необходимость — стало,
И, чтоб ее предупредить, я должен
Теперь быть строг. Когда придет пора,
Я к милости вернусь. Где Ксенья? Мы
Не виделись сегодня. Пусть она
Ее услышу голос, легче будет
Мне на душе. Царенья моего
Безоблачна взошла заря. Какую
Она, всходя, мне славу обещала!
Ее не может призрак помрачить!
То кануло в ничто! Какое право
Имеет прах? Земля меня венчала,
А хочет тень войти в мои права!
Я с именем, со звуком спорить должен!
Федор возвращается со Ксенией.
Поди ко мне, дитя мое, садись —
Но что с тобой? Ты плакала?
Ты так глядишь, как будто ты какую
Ты молвил правду — понесла утрату
Я страшную! Не я одна — мы все —
Все понесли ее! Тебя, отец мой,
Утратили мы все — ты стал не тот!
Куда твоя девалась благость? Ты ли,
Ты ль это предо мной? Когда, бывало,
Народу ты показывался — радость
Во всех очах сияла; на тебя
С любовию смотрели и с доверьем —
Теперь же — о, какая перемена!
Теперь со страхом смотрят на тебя!
Взгляни вокруг: везде боязнь и трепет —
Уж были казни — о доносах шепчут,
Которые ты награждать велишь, —
Москва дрожит — так было, говорят,
Во времена царя Ивана…
Опомнись, Ксенья. Ты
Меня довольно знаешь. Если я,
Которого терпение тебе
Так ведомо, решаюся карать —
То, стало быть, я не могу иначе!
Я не могу, нет, не могу, отец!
Зачем твой гнев? Чего боишься ты?
Тебя в убийстве гнусном обвиняют?
Ты чист как день! Презрением лишь должен
Ты отвечать на эту клевету!
Так на нее доселе отвечал я.
Но, Ксения, презрение мое
Почли за страх. Ты слышала, какую
Они сплели об этом деле басню, —
Неведомый воспользовался вор
Дозволишь ли мне молвить?
Отец и царь! Уверен ли ты в том,
Что человек, который на тебя
Идет войной, — не истинный Димитрий?
В уме ль ты, королевич? Кто в тебя
За тайну мой советник Гольк сегодня
Мне повестил, что слышал где-то он:
Не сам царевич Дмитрий закололся,
Но был убит. Иные ж говорят,
Что не его убили, но другого,
Ошибкою. Один противоречит
Другому слух. Кто знает, государь,
Не скрыто ль что в сем деле от тебя?
И все ль тебе подробности известны
Димитриевой смерти? Может быть,
В те дни и вправду было покушенье
На жизнь его и спасся он? Я тотчас
Подумал, царь, что если в самом деле
Димитрий жив — ты первый поспешишь
Когда б нежданно истинный Димитрий
Явился нам — я первый бы навстречу
Ему пошел и перед ним сложил бы
Я власть мою и царский мой венец.
Но Дмитрий мертв! Он прах! Сомнений нет!
И лишь одни враги Руси, одни
Изменники тот распускают слух!
Забудь о нем. В Димитриевой смерти
Но так ли он погиб,
Как донесли тебе, отец? В том слухе
Об углицком убийстве часто правда
Мне чуялась. Со дня ж, как мамку ту
Где встретился ты с ней?
Ей во дворце не место.
За клевету Нагих ее в ту пору
Я щедро наградил; с нее довольно —
Отец, ее подозреваешь?
Нет, никого подозрить не могу.
Доказано мне верно: закололся
Царица к милости твоей идет!
Что надо ей? Мне некогда!
Федор, Ксения и Христиан уходят. Входят боярыни, а за ними царица.
Не прогневись, свет-государь Борис
Феодорыч, и на свою рабу
Не наложи опалы за докуку!
А вы, голубушки, ступайте в сени,
Ох, свет мой государь,
Мы все спешим! Ты Ксеньюшку посватать
Вот поспешил, а королевич твой
Спешит проведать, как пропал царенок
Там в Угличе. И немчины его
Промеж себя толкуют: уж не вправду ль
Зарезан был царенок? Как оно
По-твоему? По-моему, негоже;
Им толковать не след.
Не властен помешать; все ж речи их
Все ль, свет мой? А вот мне
Оно не так сдается. Не смекнул ли
Чего жених? Он эти дни с чего-то
Не мнишь ли ты, он слухам
Где мнить мне, государь!
Ты лучше знаешь. Не хотел ты слушать,
Что про его рождение тебе
Сказала я. Когда ты положил,
Чтоб этот безотецкий сын детей
Сбил с разума, — твоя святая воля!
Так, значит, быть должно!
Куда ты гнешь? Коли что знаешь ты,
Что ж я скажу? Ты разве сам не видишь?
Жених с детьми толкует целый день;
Те слушают; сомнение на них
Уж он навел. Пожди еще немного,
И скоро все они узнают.
Я запретил тебе напоминать
Четырнадцать вот скоро лет молчала,
Да не пришла ль пора заговорить?
Не поздно ль будет, если немчин твой
Доищется улики на тебя?
Мне ль чего хотеть,
Свет-государь! Свое я место знаю.
Мне, бестолковой бабе, и негоже
Советовать тебе. Ты дочь посватал
Без моего совета; без меня же
Ты сам найдешь что сделать!
Уверен, так и ладно.
По моему ж, по бабьему уму,
Не от народа ждать беды нам надо,
Не от бояр — не в городе для нас
Опасность есть, а в тереме твоем,
Доколе в нем останется твой немчин —
Спокойно спать не можем мы!
Молчи о том. Царю Руси нет дела,
Что дочери Скуратова Малюты
Не по сердцу жених, избранный им,
Не твоему то племени понять,
Что для Руси величия пригодно!
Где, батюшка, нам это понимать!
Родитель мой служил царю Ивану
По простоте. Усердие его
Царь жаловал. А ты меня посватал,
Чтобы к царю Ивану ближе стать.
Что ж? Удалось. Ты царским свояком,
Ты шурином стал царским, а потом
Правителем, а ныне государем.
Где ж дочери Скуратова Малюты
Указывать тебе! Перед тобой
Поклонную я голову держать
Всегда должна. Прости же, государь,
Прости меня за глупую мою,
За бабью речь. Вперед, отец, не буду!
Входит Семен Годунов.
В нем воевод и к вору привели.
Путивль, Валуйки, Белгород, Воронеж
Ему сдались, Елец и Кромы также.
Один лишь Северск держится. Басманов
Засел в нем насмерть. Лаской и угрозой
Старался вор склонить его, но он
На увещанья отвечал ему
Я говорил тебе: не верь боярам!
Верь только тем, кто, как и мы с тобой,
Мятежный дух как будто обуял
Не только край, но самые войска.
Что день, к врагу они перебегают,
Там думают? От страху ль потеряли
Рассудок свой? Наказ послать им строгий,
Чтоб вешали изменников! Чтоб всех,
Кто лишь помыслит к вору перейти,
Всех, без пощады, смертию казнили!
Не то — я сам явлюся между них!
Боярин князь Василь Иваныч Шуйский!
С чем старая лисица приплелась?
Шуйский входит. Борис смотрит на него пристально.
Что скажешь ты на это?
А кто виной? Бояре продают —
Им Божьего суда не миновать.
Но до того я в скорых числах буду
Их сам судить. Мстиславского меж тем
Ему и книги в руки.
Он старше всех. Голов там больно много.
Не прогневись, великий государь,
За простоту, дозволь мне слово молвить.
Когда б ты захотел туда
Поехать сам — все снял бы как рукою.
А вам Москву оставить? Знаем это.
Нет, оставлять Москву царю не час.
Вот что, пожалуй: вдовая царица,
Димитриева мать, теперь на Выксе,
Пострижена сидит. Ее бы, царь,
Ты выписал. Пускай перед народом
Свидетельствует крестно, что Димитрий
Послать за ней! Но долог
До Выксы путь. Восстановить покорность
Мы здесь должны. Пример я над иными
Уж показал. Что? Утихают толки?
Нет, государь. Уж и не знаешь, право,
Кого хватать, кого не трогать? Все
Одно наладили. Куда ни сунься,
Все та же песня: царь Борис хотел-де
Но Божиим он спасся неким чудом
Иль устрашить тем думают меня,
Что много их? Но если б сотни тысяч
Меня в глаза убийцей называли —
Их всех молчать и предо мной смириться
Заставлю я! Меня царем Иваном
Они зовут? Так я ж его не в шутку
Напомню им! Меня винят упорно —
Так я ж упорно буду их казнить!
Увидим, кто из нас устанет прежде!
Федор Никитич, Александр Никитич, князь Сицкий, князь Репнин и князь Черкасский за столом.
Ну, гости дорогие, перед сном —
По чарочке! Во здравье государя!
Ну, вот еще! Вестимо,
Не разберешь. Разымчиво уж больно
Мы служим все, да только не умеем
И называть не нужно. Про себя
Его пусть каждый разумеет. Нуте ж:
Во здравие царя и государя
Дай всякого врага и супостата
Ты о татарах, что ли?
Аль, может, о татарине?
Чернигов, слышно, взят.
Челом, бояре, вам! Чью пьете чару?
Царя и государя, князь Василий
Никитич, чай, указ-то государев
Ты позабыл? Не так, бояре, пьете.
«Великому, избранному от Бога,
Им чтимому и им превознесенну,
И скифетры полночныя страны
Самодержащему царю Борису,
С царицею, с царевичем его
И всеми дома царского ветвями,
Мы, сущие в палате сей, воздвигли,
В душевное спасенье и во здравье
Телесное, сию с молитвой чашу.
Чтоб славилось от моря и до моря
И до конец вселенныя его
Пресветлое, царя Бориса, имя,
На честь ему, а русским славным царствам
На прибавленье; чтобы государи
Послушливо ему служили все
И все бы трепетали посеченья
Его меча; на нас же, на рабех
Величества его, чтоб без урыву
Щедрот лилися реки неоскудно
От милосердия его пучины
И разума!» Ух, утомился. Вот,
Бояре, как указано нам пить.
(Не пьет, а ставит чару на стол.)
Уж больно кудревато, не запомнишь.
Его щедроты льются.
Да всем, кто скажет,
Что Дмитрия извел он аль что Дмитрий
Что ж надо говорить?
При Федоре приказано: что Дмитрий
В недуге закололся.
Уж он чиниться перестал. Да разве
Он казнями кого переуверит?
Пускай казнит; мешать ему не надо.
Как не смекнет он, что, когда к Москве
Подступит тот, ему несдобровать?
На каждого на мудреца довольно
Есть простоты. Когда ж мудрец считал,
Да все считал, да видит, что обчелся,
Тут и пошел плутать.
Иванович, ты в Углич был посылан
На розыск тот. Скажи хоть раз по правде,
По совести: убит аль нет царевич?
Убитого ребенка видел я.
Сказали мне, что Дмитрий.
А где ж его мне знать?
Что ж мыслишь ты о том, который ныне
Язык нам враг. И батюшка Борис
Феодорыч, должно быть, это знает;
Нас от врага он избавлять велит.
Хозяин ласковый, да так, пожалуй,
И до тебя он доберется?
Что скажет он? Романовы признали
Димитрия царем? Да вся Москва
Того лишь ждет, чтоб мы его признали.
Аль что его убийцей мы зовем?
Да пусть о том лишь слух пройдет в народе —
Его каменьями побьют!
Пока молчим. Народ же говорит;
Романовы поближе Годунова
К Феодору-царю стояли. Если б
Романов сел на царство — Юрьев день
Романовым не нужно б
Заискивать у меньших у дворян;
Народ боярство любит родовое
За то, что выгоды у них одни.
А мелких он не терпит. Нет, до нас
Входит Семен Годунов со стрельцами.
Вы, государи, Федор с Александром
Никитичи, по царскому указу
Мы? Под стражу взяты?
За то, что извести хотели
Царя и государя колдовством.
Довел на вас ваш казначей Бортенев.
Коренья те, что вы уж припасли,
Он предъявил. У патриарха вам
Допрос немедля учинят. Вы также,
Князья Черкасский, Сицкий и Репнин,
С Романовыми были. Вас под стражу
Князь Василь Иваныч!
Тебе велит великий государь
Вести допрос над ними.
По одному извету казначея,
Которого за кражу я прогнал
Вот он тебе и платит!
А царь ему, должно быть? Боже правый!
Да это в точь, как при царе Иване!
Негоже так, бояре, говорить!
Царь милостив. А мне Господь свидетель,
Я вашего не ведал воровства!
Помыслить сметь на батюшку царя!
Ах, грех какой! Пойдем, Семен Никитич,
Пойдем к владыке начинать допрос.
Помилуй Бог царя и государя!
Уводит бояр, окруженных стрельцами.
«Убит, но жив»! Свершилось предсказанье!
Загадка разъяснилася: мой враг
Встал на меня из гроба грозной тенью!
Я ждал невзгод; возможные все беды
Предусмотрел: войну, и мор, и голод,
И мятежи — и всем им дать отпор
Я был готов. Но чтоб воскрес убитый —
Я ждать не мог! Меня без обороны
В моей спокойной управляя силе,
Я в ясный день на бег его глядел.
Вдруг грянул гром. С налету взрыла буря
Морскую гладь — крутит и ломит древо
И парус рвет… Не время разбирать,
Чей небо грех крушением карает, —
Долг кормчего скорей спасти корабль!
Беда грозит — рубить я должен снасти!
Нет выбора — прошла пора медлений
И кротости! Кто враг царю Борису —
Тот царству враг! Пощады никому!
Казнь кличет казнь — власть требовала жертв —
Что стыдно де пособие чинить
Алексей Константинович Толстой
ТРАГЕДИЯ В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ
Ц а р ь Б о р и с Ф е д о р о в и ч Г о д у н о в. Ц а р и ц а М а р и я Г р и г о р ь е в н а, его жена, дочь
сестра царя Бориса, вдова царя Федора Иоанновича. Ц а р и ц а M a p и я Ф е д о р о в н а Н а г а я, во иночестве
Н и к и т и ч Р о м а н о в, К н я з ь Р е п н и н,
К н я з ь Ч е р к а с с к и й, К н я з ь С и ц к и й,
Л е в к и й. В а с и л и с а В о л о х о в а, боярыня. А ф а н а с и й В л а с ь е в, думный дьяк. В о е й к о в, воевода Тарский. Д е м е н т ь е в н а, барская барыня. Р и ч а р д Л и, посол английский. М и р а н д а, папский нунций. Б а р о н Л о г а у, посол австрийский. Л е в С а п е г а, посол литовский. Э р и к Г е н д р и х с о н, посол шведский. А в р а а м и й Л ю с, посол флорентийский. Г е р м е р с, любский бургомистр, присланный от ганзейских го
п о с о л ь с к а я с в и т а, м о н а х и, б е г л ы е
к р е с т ь я н е, р а з б о й н и к и, н и щ и е, с ы щ и к и,
с л у г и и н а р о д.
Салтыков и Воейков.
С а л т ы к о в Ты вовремя, боярин, с доброй вестью Вернулся из Сибири: угодил Как раз попасть в тот день, как государь Венчается на царство!
Богу слава! Довольно он откладывал венчанье Со дня, как Земской думою соборной На царство был избран!
Что и говорить! Воскресла вся земля! Царю недаром От всех любовь. Такого ликованья, Я чай, Москва отроду не видала! Насилу я проехал чрез толпу; На двадцать верст кругом запружены Дороги все; народ со всех концов Валит к Москве; все улицы полны, И все дома, от гребней до завалин, Стоят в цветах и в зелени! Я думал: Авось к царю до выхода проеду! Куды! Я чай, от валу до Кремля Часа четыре пробирался. Там Услышал я: в соборе царь Борис Венчается!
Сейчас вернется в терем!
В о е й к о в Ты что ж не там?
Послов примать наряжен.
В о е й к о в Каких послов?
Да мало ль их! От папы, От цесаря, от Англии, от Свеи, От Персии, от Польши, от Ганзы Не перечтешь!
И всех их примет царь?
С а л т ы к о в Всех с этого престола слушать будет!
В о е й к о в Пора, пора воссесть ему на нем! Семь месяцев венчания мы ждали!
С а л т ы к о в А до того, чай, целых шесть недель Приять венец его молили!
Да, Смирению такому нет примера. До нас дошло, как вашим он моленьям Внять не хотел!
А говорили: Честолюбив!
Поди ты! Мало ль что О нем толкуют! Говорили также: Он Дмитрия-царевича извел!
В о е й к о в Безбожники! Бессовестные люди! Когда б извел Димитрия Борис, Он стал ли бы от царства отрекаться!
С а л т ы к о в Вестимо, нет! Когда скончался Федор, Рыдали все, но скорбь ничья сравниться Со скорбию Бориса не могла.
В о е й к о в Я был уже в походе; не сподобил Меня господь к усопшего руке С другими приложиться. Говорят, Был чудно светел лик его?
Тиха Была его и благостна кончина. Он никому не позабыл сказать Прощальное, приветливое слово; Когда ж своей царицы скорбь увидел, «Аринушка,- сказал он,- ты не плачь, Меня господь простит, что государить Я не умел!» И, руку взяв ее, Держал в своей и, кротко улыбаясь, Так погрузился словно в тихий сон И отошел. И на его лице Улыбка та последняя осталась.
В о е й к о в Царь благодушный!
После похорон Постриглася царица.
И тогда же С ней заперся правитель?
В тот же день. Молениям боярским не внимая, Он говорил: «Со смертию царя Постыли мне волнение, и пышность, И блеск, и шум. Здесь, близ моей сестры, Останусь я; молиться с ней хочу я И здесь умру!»
Звон во все кремлевские колокола.
Трубы и дворцовые колокола. Рынды входят и становятся у престола; потом бояре; потом стряпчие с царской стряпней; потом ближние бояре; потом сам царь Борис, в полном облачении, с державой и скипетром. За ним царевич Федор.
Борис всходит на подножие престола.
Царевич Федор садится по его правую руку.
(опускаясь на колени) Великий царь! Господь тебя услышал: Твои враги разбиты в пух и npax! Воейков я, твой Тарский воевода, Тебе привезший радостную весть, Что хан Кучум, свирепый царь сибирский, На Русь восстать дерзнувший мятежом, Бежал от нас в кровопролитной битве И пал от рук ногайских мурз. Сибирь, Твоей опять покорная державе, Тебе навек всецело бьет челом!
Б о р и с Благодаренье господу! Да будет В сей светлый день нам знамением добрым Благая весть! Встань, воевода Тарский, И цепь сию, в знак милости великой, От нас прими! (Снимает с себя цепь и надевает на Воейкова.)
Что стыдно де пособие чинить
Хочет ударить Посадского; тот увертывается и бьет его в плечо.
Митька. Ты чаво вертишься?
Посадский. Не буду, тезка. Изловчись, я подожду.
Митька (размахнувшись). Так на ж тебе!
Бьет сплеча, Посадский сторонится, Митька с размаху падает оземь.
Разбойники. Ай да молодец! – Вот лихо было! – Невиданное дело! – Митьку оседлал!
Посадский (отпуская Митьку). Кого люблю, того и бью. Вставай, тезка, помиримся! Приходи в Северскую землю, под царский стяг! Царевич Дмитрий пожалует тебя!
Хлопко. Так ты, что ли, вправду от царевича? Побожись!
Посадский. Как Бог свят, сам Дмитрий зовет вас! Много ль у тебя беглых крестьян, дядя Косолап?
Хлопко. Довольно есть, да мне все не верится…
Посадский (к толпе). Православные! Когда сядет Дмитрий на свой отцовский стол, всем Юрьев день отдаст, все кабалы порешит, всем свобода постарому!
Крики. Воздай ему Господь! Помоги ему на престол!
Посадский. Казну Борисову меж вас разделит!
Крики. Живет Дмитрий Иваныч!
Посадский. А теперь, ребята, атаман велит про его царское здоровье допьяна напиться! Выставляйте чаны! Выкачивайте какие там у вас бочки! Дядя Косолап угощает!
Общее смятение, шум и крики. Посадский незаметно скрывается.
Хлопко. Эй ты, пострел! Да где ж это он?
Один разбойник. Кто?
Хлопко. Как кто? Тот, кто взбудоражил нас!
Разбойник. Он сейчас тут стоял.
Хлопко. Куда ж он пропал? Насатанил да и провалился! Эй вы, отцы святые, кто это был?
Григорий. Не сказался ми.
Хлопко. Как, черти, не сказался? Ведь вы с ним пришли, наплешники?
Мисаил. На исходище путей стеклися, повелитель! Сладкоречием мужа сего прелыщенны есмы!
Григорий. Он же убеди нас купно с ним пред очеса предстати твоя, имени же своего не объяви!
Хлопко. Ну, диковина!
Крики. Эхма! Царевич в Северскую землю зовет! На Москву хочет вести! – Нам Борисову казну отдает! – К царевичу! К царевичу! Веди нас, атаман! – Когда к царевичу поведешь?
Хлопко. Ну, добро, добро, дьяволы! Завтра тронемся!
Действие третье
Покой во дворце
Борис сидит перед столом, покрытым бумагами.