Что случилось на улице гурьянова
Осень с запахом гексогена
Первым взлетел на воздух пятиэтажный жилой дом в дагестанском Буйнакске, произошло это 4 сентября. Тогда погибло 64 человека, ранены 146.
Те самые взрывы московских домов стали той каплей, которая переполнила чашу терпения федеральных властей, принявших наконец трудное решение о вводе войск в Чечню. Трудное — потому что первая кампания, несмотря на мужество и героизм наших военнослужащих, была фактически проиграна, вернее — позорно «слита», как сейчас принято говорить, боевикам. Понятно, что это легло тяжёлым грузом на наших солдат и офицеров, никто не хотел повторения тех событий, к тому же международное сообщество активно критиковало Россию за ту кампанию, называя террористов и бандитов «партизанами, ведущими освободительную войну», а наших солдат «убийцами» и «насильниками».
Боевики выбрали удобное время: Россия была предельно слаба, во главе неё стоял человек, фактически ничем не управлявший и полностью утративший доверие россиян, политика федерального правительства была полностью дискредитирована, годом ранее в стране случился дефолт, главы правительства тогда менялись чуть ли не каждые два месяца. Одним словом, страна катилась в пропасть, и коллективный Запад её в этом активно поддерживал, используя финансовую игру всяких МВФ и всё тех же террористов-сепаратистов, которые своими безнаказанными выходками убивали веру в государство далеко за пределами Северокавказского региона. Армия после Первой чеченской была полностью деморализована…
Впрочем, в апреле того же года произошло событие, которое вновь заставило поверить в то, что Россия ещё существует — бросок на Приштину. Очевидно, это могло стать, что называется, разовой акцией, на которой всё бы и закончилось, ведь тут было больше пиара, чем практической пользы — Косово в конечном итоге всё равно пришлось оставить, и эта рана на теле Сербии и сегодня продолжает кровоточить.
Но оставить Дагестан, Чечню — в конечном счёте весь Северный Кавказ — было невозможно.
Да, это были не первые и не последние теракты в столице, но я до сих пор помню страх, поселившийся среди москвичей. Впрочем, были и положительные моменты: люди начали более серьёзно относиться к вопросам безопасности, многие наконец перезнакомились со своими соседями, которых годами не желали знать, устраивали совместные патрули.
Но главное — мучительный вопрос о целесообразности проведения операции против терроризма в самом его гнезде был снят, ворота в Чечню были открыты.
Сегодня в Грозном уже мало что напоминает о том, что была война. Разве что транспаранты с фотографиями руин, призывающие не повторять ошибок прошлого.
Ошибки начали исправлять в 1999-м. Целую череду ошибок и преступлений, поставивших Россию на колени, продержавших её в таком положении десятилетие.
Конечно, ещё далеко было до событий «русской весны», до Крыма, Сирии, но я убеждён, что именно тогда начался процесс медленного и мучительного становления государства, которого у нас не было почти 10 лет до этого. Именно тогда мы могли его окончательно потерять, буквально по лезвию бритвы прошли.
И, возможно, если бы не те взрывы, если бы не те жертвы, история могла бы развиваться совершенно по-другому. И, наверное, хорошо, что она не знает сослагательного наклонения.
Дальше было еще страшнее: 20 лет теракту на улице Гурьянова
Эффект землетрясения
Для ветерана пожарной охраны, а, в недавнем прошлом, замглавы столичного управления МЧС и создателя Центра управления кризисными ситуациями Игоря Курякова, подрыв жилых домов на улице Гурьянова стал первым столкновением с последствиями теракта. Позже он же будет руководить спасателями после взрыва дома на Каширском шоссе, после терактов на станциях метро «Лубянка» и «Парк культуры». Но то, самое первое соприкосновение с ужасом массового убийства людей, он помнит очень отчетливо по сей день.
«Повезло, что не было крупного пожара»
Я тогда впервые столкнулся с ситуацией, когда погибло и пострадало столько людей. Я был в то время заместителем начальника управления по Южному административному округу столицы, отвечал за пожаротушение и ликвидацию последствий чрезвычайных ситуаций. Был и начальником штаба бригады, которая фактически охраняла пол-Москвы, в том числе ЮВАО, где случилась беда.
9 сентября 1999 года. Террористический акт на улице Гурьянова. Спасатели на месте трагедии
Информация пришла ко мне моментально, срочно приехал к месту. Картина перед нами открылась ужасная — обрушились два подъезда 9-этажного жилого блочного дома. Местами было загорание, но крупного пожара там не было — это обстоятельство оставляло шанс людям, находившимся под завалами, выжить. Но из-под обломков шел дым. На месте уже работали первые прибывшие подразделения — это был аварийно-спасательный отряд №4, они были ближе всех. Ну и пожарные части.
«С 7-го, 8-го этажей людей снимали на веревках»
Ситуация с точки зрения организации спасательных работ была неординарная. В теории личный состав был готов к подобного рода ЧС, схожими с последствиями землетрясения. Но московский гарнизон с такими масштабными разрушениями никогда не сталкивался.
Была дана команда в первую очередь искать и спасать людей. Любым способом. На моих глазах снимали людей с помощью спасательной веревки с восьмого, седьмого этажей в тех частях здания, которые не обрушились. Эти люди оказались отрезанными от путей эвакуации.
Спасатели руками разгребали осколки железобетонных плит и доставали оттуда людей. Объявляли пятиминутную тишину по мегафонам, чтобы услышать крики о помощи.
Красный танк на завалах
«Многие застряли в лифтах»
Хорошо сработали тогда коммунальщики, Мосэнерго, Мосводопровод, Мослифта и другие службы города — они все принимали активное участие в спасении людей с первых минут. Например, многие жильцы оказались заблокированы в лифтовых кабинах (лифты отключились после взрыва) — спасатели Мослифта оперативно тогда смогли освободить всех людей.
«Охотничья собачка на моих глазах нашла человека»
Приехали кинологи с Центроспаса и спасатели из Жуковского с собаками, они помогали находить живых людей. Железобетонные плиты рушатся не плашмя, как карточный домик. Под ними всегда образовываются ниши, как шалаши, где есть возможность уцелеть человеку. Я на всю жизнь запомнил, как охотничья собачка, не помню, к сожалению, фамилию кинолога, на моих глазах указала место, где находился человек. Его извлекли, он был без сознания, но живой. Со временем, после трагедии было сформировано кинологическое подразделение в Пожарно-спасательном центре в Москве для спасения людей в подобных ситуациях.
Террористический акт на улице Гурьянова. Спасатели работают на месте трагедии
«Люди рвались к завалам»
Откровением для меня тогда стало, как много людей пострадали психически из-за взрыва. Люди были шокированы. К завалам приезжали родственники. Нет слов передать то, что творилось с ними. Психологическая служба оказывала посильную помощь. Люди рвались к месту, хотели лично убедиться, узнать, посмотреть. Разумеется, к месту трагедии их не подпускали, было хорошо организовано оцепление милицией.
«Американское 11 сентября наступило у нас на два года раньше»
Сегодня каждый житель России знает, что такое угроза теракта, но так было не всегда. Даже после окончания первой Чеченской кампании большинство людей не имели почти никакого представления о радикальных исламистах, их целях и требованиях. Все изменилось в ночь на 9 сентября 1999 года, считает собеседник «Известий», имевший отношение к антитеррористической работе в те годы.
«Это преступление стало неожиданностью не только для людей, но и для спецслужб. Никто не ожидал, что целью террористов станут жилые дома. На протяжении очень длительного времени во всех отделах полиции невозможно было принимать звонки от граждан. Телефоны не умолкали даже ночью. Похожая реакция общества и паника позже наблюдалась и описывалась в США в 2001 году, после теракта в Нью-Йорке.
«В магазинах скупили все турпалатки»
Люди стали думать о «черном дне», началась настоящая продовольственная истерия.
«Многие скупали ящиками тушенку, сахар, крупы, как-будто к войне готовились. Я сам отправил детей за город и так сделали многие мои знакомые. Люди брали отпуска и уезжали из Москвы. Городские парки были заставлены палатками — многие боялись ночевать в квартирах. Купить палатку в магазине было невозможно — все раскупалось моментально.
Штаб помощи пострадавшим во время взрыва в жилом доме на улице Гурьянова в Москве, где распределяют вещи, продукты питания, жилье
Серьезно пострадали владельцы бизнеса, которые арендовали или приобрели в собственность помещения на цокольных этажах зданий. Все помещения осматривались милицией и опечатывались. Нередко предприниматели нарушали пломбы, чтобы забрать свой товар и если кто-то видел вскрытую пломбу — начиналась истерия. Сложнее всего приходилось в то время сотрудникам правоохранительных органов — это был первый раз, когда их перевели на круглосуточный режим несения службы», — поделился воспоминания столичный журналист, пожелавший остаться неназванным.
По следам убийц
Сахар, опасный для жизни
В распоряжении «Известий» оказались служебные документы, позволяющие восстановить хронологию расследования теракта в первые дни.
Помогали без задней мысли
Разматывать клубок преступления было крайне сложно. Архитекторы этого преступления предполагали, как будет идти расследование, и несколько раз пускали следователей по ложному пути. Кроме того, бандиты вслепую использовали водителей и кладовщиков, достоверно изображая из себя торговцев. Например, накануне завоза партии «сахара» в дом на Гурьянова они наняли людей, которые ходили по квартирам и составляли список тех, кто желает прикупить пару мешочков песочку подешевле. Так усыпили бдительность жильцов и общественников.
У бандподполья даже мешки были настоящими — руководитель одной из компаний в Карачаево-Черкессии взял в личное пользование специальную машинку по пошива мешков. Этого человека проверяли на причастность к преступлению, но доказать его умысел на пособничество террористам не смогли.
Сотрудник милиции опрашивает свидетелей
Фигурировали в деле и нечистоплотные сотрудники полиции, которые вместо прямых своих обязанностей занимались коммерцией. По одной из версий, они сводили замаскированных под предпринимателей террористов и столичных кладовщиков. Их умысел на соучастие в преступлении не был установлен.
Силовики отмечали, что многие горожане искренне хотели помочь расследованию. Следствие продвинулось и смогло предотвратить ряд трагедий только благодаря тем, кто добровольно поделился информацией о предполагаемых преступниках, портреты которых крутили по телевизору. Всего поступило 678 значимых сигналов, связанных со взрывом.
Кисловодск-Москва
По официальной версии, основной груз тротила привезли из Кисловодска Николай Т. и Валерий С. Простые работяги, которым поручили доставить в столицу 380 мешков сахара. Груз они на свою фуру получили 4 сентября с двух «Камазов» со ставропольскими номерами. Погрузку осуществляли шесть человек. 5 сентября они были в Москве.
Здесь 7 сентября они отгрузили 221 мешок (около 4 тонн) в гаражный бокс на Краснодарской улице (16 сентября он был обнаружен сыщиками), а еще 59 мешков на «Зиле» (принадлежала 35 автокомбинату) у них забрал и отвез на улицу Гурьянова и Борисовские пруды другой водитель, который также не знал, что его используют в своих целях преступники.
Специалисты выяснили, что взрывчатую смесь готовили на территории завода минеральных удобрений в Урус-Мартане ЧР (когда Урус-Мартан заняли федеральные войска, то на территории бывшего завода были найдены таймеры-замедлители, сделанные на базе электронных часов Casio). С этого завода 9 тонн смертоносного вещества и попали в Кисловодск на «Камазах». Сотрудник милиции Станислав Любичев помог террористам беспрепятственно пересечь блокпост между Чечней и Ставропольем и сопроводил груз до склада их сообщника за взятку. Позже он был осужден, но только за коррупцию.
До сих пор в бегах
Террорист Ачимез Гочияев
Трагедия с открытым финалом
По сведениям спецслужб, Сайтаков был ликвидирован в Чечне. Его судьбу разделили еще два участника теракта — Хаким Абаев и Равиль Ахмяров. Арестованные в Грузии Юсуф Крымшамхалов и Адам Даккушев были экстрадированы и приговорены к пожизненному заключению. Были ликвидированы и другие соучастники теракта.
Цветы в день солидарности в борьбе с терроризмом у памятного знака на месте взорванного дома №19 на улице Гурьянова в Москве
«Мое фото в кармане у каждого милиционера» Ученик Усамы бен Ладена взрывал дома в России. Чтобы устранить его, понадобился секретный яд
Взрывчатка в сахаре
Милиционерам поручили провести осмотр всех нежилых и технических помещений в многоэтажках. И одному из участковых, казалось, улыбнулась удача: он выяснил — тот же человек, что арендовал магазин на улице Гурьянова, фигурировал в документах на аренду склада в подвале дома №6 корпус 3 на Каширском шоссе.
Последствия теракта на улице Гурьянова в Москве, 10 сентября 1999 года
Фото: Антон Денисов / ТАСС
В ходе расследования спецслужбы установили не только личности рядовых исполнителей терактов, но и имя организатора и спонсора серии взрывов. Это был хорошо известный в узких кругах и один из самых опасных в мире террористов, полевой командир Амир ибн аль-Хаттаб (настоящее имя — Самер Салех ас-Сувейлем).
Плаксивый террорист
Денег семье хватало на безбедное существование — знавший три иностранных языка Хаттаб в начале 80-х планировал получать образование в одном из колледжей Нью-Йорка. По собственному признанию террориста, в детстве он отличался излишней плаксивостью и мечтал стать математиком, физиком или инженером.
Террорист и полевой командир Амир ибн аль-Хаттаб
Боевика не остановило даже серьезное ранение в живот, которое он получил в 1993 году в боях под Кабулом. После окончания противостояния в Афганистане Хаттаб временно осел в поглощенном внутригосударственным конфликтом Таджикистане, где успел повоевать на стороне оппозиции в бою за 12-ю заставу.
«Он много продал, ваш офицер»
В боевые действия между сепаратистами и федеральными войсками Хаттаб включился в 1994 (по другим данным — 1995) году, когда в составе двухсот выходцев с Ближнего Востока прибыл на территорию Чечни.
Фото: Шнеерсон Владимир / ТАСС
Тогда из 200 военных погибло, по разным данным, от 73 до 95 человек, некоторые сгорели заживо, не успев выбраться из охваченных огнем машин. Хаттаб не скрывал, что информацию о прохождении колонны получил от своего осведомителя из Российской армии
Он много продал солдат, этот ваш офицер. Некоторые денег [за информацию — прим. «Ленты.ру»] просили, некоторые, честное слово, водку только просили. Водку даешь, а он тебе информацию дает
После разгрома колонны полевой командир обошел поле боя, рассматривая тела погибших и разгромленную технику. Его сопровождал личный оператор, который снимал атаку от начала до конца, — позже запись была распространена на рынке Грозного. К слову, Хаттаб вообще взял за привычку снимать все свои операции — таким образом он отчитывался перед зарубежными спонсорами.
«Отвечать будет весь русский народ»
Занятия в центре были ежедневными, под руководством наставников ученики постигали азы военного дела и методов ведения партизанской войны, проведения диверсий, стрельбы и применения тяжелого вооружения. Занятия велись в трех лагерях: четвертый был отведен под проживание учеников, а в пятом им преподавали основы Корана.
Первую чеченскую войну Хаттаб закончил в звании бригадного генерала и с множеством сепаратистских наград. За время до начала Второй чеченской войны полевой командир обзавелся особняком близ села Сержень-Юрт и женился на уроженке чеченского села Шали.
С началом второй чеченской войны в 1999 году Хаттаб переместился в Дагестан, где в связке с другим полевым командиром Шамилем Басаевым устраивал нападения на подразделения федеральных войск.
До настоящего времени я воевал только против армии. Но теперь за свои действия будет отвечать не только русский солдат, но и весь русский народ
Хаттаб продолжал получать активное финансирование от запрещенных в России террористических организаций «Аль-Каида» и «Братья-мусульмане» — на второй чеченской войне он заработал порядка 20 миллионов долларов.
Денежные дотации помогли полевому командиру воплотить свои угрозы в жизнь — организовать в 1999 году серию кровавых взрывов в российских городах. Неудивительно, что после этого Хаттаб стал для спецслужб целью номер один.
«Они везде хотят меня поймать»
Несмотря на то что сообщения об уничтожении террориста появлялись в СМИ с конца 90-х, силовики долго не могли ликвидировать Хаттаба. Полевой командир постоянно переезжал вместе с лагерем, его защищали три уровня охраны. Лично Хаттаб общался лишь с самыми проверенными людьми, а со всеми остальными — только через телохранителей.
Они везде хотят меня поймать… Мое фото сейчас в кармане у каждого милиционера — в Дагестане, Баку, везде
Террорист помнил, что первого президента Ичкерии Джохара Дудаева вычислили по телефонному разговору и уничтожили ракетным ударом. А потому Хаттаб прибегал к хитрости — стоял от включенного на громкую связь мобильного телефона на расстоянии десяти метров, а отвечать посылал своего помощника.
Хаттаб решил затаиться: он перестал принимать участие в боевых действиях, сосредоточившись на разработке диверсий. Тем не менее осенью 1999 года силовики сумели установить местонахождение террориста. Сотрудники Федеральной службы безопасности (ФСБ) России завербовали боевика из отряда Хаттаба.
Он сообщил, что полевой командир скрывается в Ножай-Юртовском районе Чечни. Рискуя жизнью, информатор пронес в лагерь «маячок», ориентируясь на который спецназ выступил на уничтожение террориста. Но операция провалилась — у устройства сели батарейки, и сигнал пропал до того, как силовики добрались до цели.
Ножай-Юртовский район Чечни
Письмо с сюрпризом
Если с посыльным что-то случалось, об этом сразу давали знать Хаттабу. Он сам, прежде чем прочесть послание, всякий раз давал обнюхать конверт специально обученной собаке, но вскрывал его лично.
В Грозный срочно вызвали специалиста по ядам. На задание химику отвели ночь, он обработал бумагу сильнодействующим отравляющим веществом. Особенностью яда было то, что, с одной стороны, его не мог почувствовать пес-нюхач, а с другой — отравленный им человек умирал не сразу, а через некоторое время.
Посмертное фото Амира ибн аль-Хаттаба
Фото: RTR-Russian Television Channel / AP
Могильная тайна
Место захоронения полевого командира не найдено до сих пор. Силовики считают, что Хаттаб погребен в горах Чечни. Однако по данным арабских СМИ могила террориста находится на востоке Саудовской Аравии. Но где бы ни был похоронен Хаттаб, его ликвидация по сей день считается одной из самых успешных операций российских спецслужб с использованием отравляющих веществ.
Выживший после теракта-1999 на Каширском шоссе раскрыл страшные детали
«Проснулся и понял, что лечу»
20 лет назад в Москве произошли два чудовищных теракта. 8 сентября 1999 года в 23 часа 59 минут 58 секунд в районе Печатников, на улице Гурьянова, была взорвана 9-этажка. В результате обрушения двух подъездов погибли 106 человек, еще 690 получили различные ранения.
Накануне скорбной даты Максим Мишарин рассказал «МК», что тогда пережил ранним утром, о погибших родителях, долгой реабилитации, врачах, которые поставили его на ноги, письмах поддержки и травмах, которые до сих пор дают о себе знать.
Фото: Светлана Самоделова
«Эпицентр взрыва был прямо под нашей квартирой»
На месте взорванного дома №19 на улице Гурьянова и соседнего дома №17, который был поврежден взрывной волной, теперь стоят четыре 25-этажки, а рядом — храм-часовня в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость».
На месте разрушенного взрывом дома на Каширском шоссе был возведен памятный знак в виде небольшой часовенки. Позже здесь появилась мемориальная доска, на которой золотом были выбиты имена 124 погибших. Чтобы ее установить, среди местных жителей проводился опрос. Было немало тех, кто не хотел, чтобы жилая зона напоминала кладбище…
За 20 лет маленькие елочки и лиственницы вымахали на добрых десять метров. На розовой гранитной плите стоит корзина с гвоздиками, лежат лилии и хризантемы. Около подножия часовни кто-то поставил иконки, свечи, а еще здесь много детских игрушек. При взрыве дома погибло много детей.
— Я несколько раз в месяц прихожу сюда, когда возвращаюсь с работы, — говорит Максим Мишарин. — У меня нет ощущения, что это братская могила, наоборот, мне здесь очень спокойно. Стою у часовенки, молюсь. Каждый год, накануне 13 сентября, ставлю у лампадки фотографию родителей. Мечтаю, чтобы они мне чаще снились. Но это происходит редко. В такие дни просыпаюсь счастливым, кажется, что мама с папой живы, и не сразу понимаю, что это всего лишь сон.
При взрыве дома погибли целые семьи. Читаю фамилии и имена на мемориальной доске: Чепурины Андрей, Михаил, Галина, Лариса, Юля. Кобец Арина, Диана, Ирина, Сергей. Никитины Алексей, Елизавета, Наталья. Жуковы Алевтина, Любовь, Светлана. Варданян Виктория, Генриетта, Сергей…
Подойдя к плите, Максим проводит ладонью по надписи «Мишарин Феликс Петрович, Мишарина Вера Васильевна». Его отцу было 58, маме — 50.
Максим сотни раз прокручивал события того раннего утра в голове.
— Кого-то увидели рядом?
— Нет. Стояла тишина. Никто не стонал, не кричал, не звал на помощь. Я спал на одном диване с мамой. Стал смотреть, не выглядывает ли где из-под камней рука или нога. Ничего не увидел. Все было в пыли, в одном серо-землистом цвете.
Эпицентр взрыва был прямо под нашей квартирой, мы жили на втором этаже, мешки с гексогеном взорвались в подвале. Меня приподняло вместе со всем домом. Видимо, довольно высоко подбросило, потому что я помню, как долго летел вниз. Удивительным образом я не попал ни под какую плиту, меня не засыпало кирпичами. В голове стоял гул, у меня была контузия 3-й степени.
— Кто вам пришел на помощь?
— Из соседних домов стали выбегать жильцы. Несколько человек, заметив, что я шевелю руками, стали тащить меня наверх. Я хотел крикнуть им: «Ищите маму, здесь рядом должна быть мама». Но вместо слов раздался только хрип. Рот был забит песком, когда летел вниз, я кричал.
Меня начали вытаскивать из завала, одна нога была где-то за плечом, когда меня подняли, она болталась, причиняя сильнейшую боль, помню, я сказал: «Поднимите ногу, ногу тоже держите». Двое человек подхватили меня за корпус, третий — за ногу. Так потихонечку и спустили меня вниз. Вынесли к Каширскому шоссе. Я остался лежать почти голым на мокром асфальте. Моросил мелкий дождь. Потом кто-то сверху накинул на меня куртку. Все спешили к завалам, где еще могли оказаться живые люди. Счет шел на секунды.
«Маму нашли второй по счету, отца — шестьдесят седьмым»
— «Скорая» быстро приехала?
— Я тогда потерял счет времени. Мне казалось, что быстро. Но за время ожидания успел простудиться, подхватил воспаление легких. Прибывшие медики сразу вкололи обезболивающее, на лицо надели маску. Я отключился. Ехать долго не пришлось, 7-я городская больница была недалеко, на Коломенском проезде. Очнулся уже в реанимации. Одна нога была загипсована, на растяжке, там был сложный перелом со смещением. Вторая нога тоже в гипсе, на животе шрамы. Мне удалили селезенку, зашили желудок и печень. Также было проколото легкое в трех местах. Когда был без сознания, находился на искусственной вентиляции легких.
Максим Мишарин с большой теплотой вспоминает двух молодых врачей — анестезиологов-реаниматологов Дениса Проценко и Андрея Петрова.
— Эти два врача меня буквально поставили на ноги. С Денисом Николаевичем мы были практически ровесниками, он только окончил медицинскую академию имени Сеченова. Помню, приводил меня в пример девушке, которая лежала в реанимации на соседней кровати. У нее была сложная операция на желудке, я ее постоянно подбадривал. Она начала самостоятельно есть, улыбаться, радоваться жизни.
— Кто первым навестил вас в больнице?
— Первыми пришли друзья. Сестра Оля, узнав о трагедии, срочно вернулась с гастролей. Помню, когда она зашла ко мне в реанимацию, мы встретились взглядами и еще минуты две молчали. Все было ясно, родителей нет, мы сироты. Сестра долго пребывала в панике. У нее была затяжная депрессия. Она была на опознании, потом общалась с сотрудниками ритуальной службы, хоронила родителей. Маму нашли второй по счету, сестра потом рассказывала, что она была целехонькой, тело не было ни покорежено, ни поцарапано. Все были в пыли, а она чистенькая, аккуратная, в ночной рубашке.
Отца нашли 67-м по счету. Он был весь переломанный. Сестра Оля рыдала, когда увидела, насколько у него сплющено, раздавлено лицо. Отец в тот день засиделся за книгой, спал в соседней комнате. А утром рано поднялся. Его нашли в шортах, которые он обычно надевал, когда выскакивал в общий коридор покурить. Мне не дает покоя мысль, что он чувствовал, когда обрушился дом. Но говорят, что они все погибли за несколько секунд.
В палате Максим с сестрой Олей вспоминали, как отец, Феликс Петрович, влюбившись, бросил медицинский институт и уехал за их мамой, Верой Васильевной, из Архангельска в узбекский город Навои, куда она получила распределение после техникума.
— Дня не мог прожить без нее. Такая была любовь. Приехал к маме в Узбекистан с одним матрасом, — рассказывает Максим. — В Навои добывали редкоземельные элементы, драгоценные металлы и уран. Это был молодой, развивающийся город. Проектировали его ленинградские архитекторы, жители — полный интернационал. Чтобы кормить семью, отец устроился на горно-металлургический комбинат. Работал бригадиром, был активистом, играл на гармошке, гитаре, трубе, барабане. Вскоре родилась сестра Оля, а через пять лет, в 1975-м, я.
Выйдя на пенсию, родители Максима решили перебраться в Россию.
— Они отработали по «вредной сетке» на урановом производстве, стали ветеранами труда. Директор горно-металлургического комбината Николай Кучерский выдавал тогда квартиры работникам-ветеранам по всей России. Родители сдали нашу «трешку» в Навои и в 1997-м получили аналогичную квартиру в Калязине, Тверской области. Из цветущего большого города с фонтанами и бассейнами мы попали в большую деревню. Калязин — симпатичный городок на Волге, но, чтобы чувствовать себя счастливым, там нужно родиться и не знать другой жизни. С работой было плохо, у людей другой менталитет, много пьющих. Я в Навои получил специальность электрика горного оборудования. На новой родине, так как хорошо рисовал, пошел расписывать матрешки. Коллектив был чисто женским, на предприятии работало 50 человек. Во мне бурлила молодая энергия, мне хотелось чего-то большего.
— Как оказались в Москве?
— Вскоре я подался в столицу, стал работать продавцом на строительном рынке «Каширский двор», быстро дорос до старшего менеджера, стал хорошо зарабатывать. Сестра Оля хорошо танцевала, окончив в Московской области институт культуры, отправилась с хореографическим коллективом на гастроли в Японию. А потом поехала туда на работу. Больше 10 лет занималась организацией развлекательных мероприятий. Ребята и молодые девчонки выступали с танцевальными, цирковыми и акробатическими номерами в различных клубах. А на те деньги, что удалось скопить, она решила купить квартиру в Москве. С отцом они посмотрели очень много вариантов. Могли приобрести жилье и в Черемушках, и «однушку» в «сталинском» доме в самом центре, рядом с метро «Октябрьская». Но в результате выбрали малогабаритную «двушку» в кирпичном доме на Каширском шоссе.
На самом деле выбрали свою судьбу. Об этом Максим думал, когда проходил реабилитацию, которая продлилась три месяца.
— Нога была прямой, не сгибалась, я начал ее усиленно разрабатывать. Но, видимо, почувствовал в себе слишком много силы, стал давать большую нагрузку на ногу. Титановая пластина, которой были скреплены кости, потихоньку расшатывалась. А тут еще на радостях после выписки я отправился в гости к лучшему другу Марку в Навои, в Узбекистан. Хотел попасть в город, где был счастлив, где мы жили с родителями, где прошло детство. Мы там бурно отметили мое выздоровление, потанцевали от души, да так, что погнулась в ноге титановая пластина, кость хрустнула. Нога опухла, с температурой 39 градусов я снова попал в ту же 7-ю московскую городскую больницу. Врачи были в шоке, спрашивали: «Как же так?!» Я снова оказался на операционном столе. Начался второй круг ада, я снова два месяца ходил на костылях.
«Выделили малолитражку, на инвалидной «Оке» и стал зарабатывать»
Еще плохо передвигаясь, Максим приходил на могилы родителей. Феликса Петровича и Веру Васильевну Мишариных похоронили на Митинском кладбище.
— Потому что власти предлагали нам то квартиру в Митине, то за МКАДом, то однокомнатную вместо двухкомнатной. Нам здорово помогли женщины-милиционеры: две Татьяны, Венера и Мила. Приняли участие в нашей судьбе. Возили нас с сестрой по инстанциям, выбивали все, что нам положено: квартиру, документы. Благодаря их усилиям мы получили двухкомнатную квартиру в Братееве, на Борисовских Прудах. Сестра еще долго не могла оправиться от горя. Спать одна в квартире она не могла, жила в постоянном страхе. В том же году случилось еще несколько терактов, жители жилых домов своими силами организовывали круглосуточные дежурства. Целый год с сестрой рядом днем и ночью были друзья.
— Мы ничего не требовали, не просили. Как чудо восприняли, когда банк «Зенит» по собственной инициативе без всяких условий выделил нам 7 тысяч долларов. А начальник управления соцзащиты населения Южного административного округа Антонина Твердикова выбила для меня автомобиль «Ока». На этой инвалидной «Оке» я стал возить стройматериалы, зарабатывать.
Максиму со всей России приходили письма со словами поддержки.
— Люди старались нас приободрить, рассказывали свои истории, как сами выходили из непростых жизненных ситуаций. Дети и подростки присылали стихи, рисунки и даже игрушки. Отдавали самое дорогое, что у них было. Эти послания очень сильно вдохновляли.
Фото: Светлана Самоделова
Сафонцевы жили в квартире №118, на 7-м этаже. Юрия спасла бетонная плита, которая, надломившись, встала «домиком» над его головой. Но нижняя часть его тела была придавлена, он не мог пошевелиться. В первые минуты после взрыва он еще слышал голос жены, которая тихо звала его по имени, а потом затихла.
Юрия вытащили спасатели. Услышав рядом с собой голоса, он стал звать на помощь. Плиту сдвинули, его откопали и сразу дали напиться воды из пожарного шланга.
— Он тоже долго лежал в реанимации, 9 месяцев не вставал с больничной койки, — рассказывает Максим. — У него было сломано бедро, лопнул мочевой пузырь. Ему дали инвалидность, ведь мочевой пузырь не восстанавливается, и Юрию приходилось постоянно ходить с пластиковым контейнером. Первые четыре года после взрыва мы еще виделись иногда около мемориала. Он приходил к часовенке, разговаривал со своей покойной женой Татьяной. А потом потерялся из виду. Кто-то упомянул, что дочь забрала его к себе в Лондон, где обосновалась и пустила корни.
В теракте погибли заслуженные учителя, известные музыканты, спортсмены, профессора, а сильно пьющие жильцы с первого этажа, которые постоянно устраивали пьяные дебоши и скандалы, как рассказал Максим, именно в тот вечер на всю ночь ушли в гости. Там заночевали и спаслись.
— Потом жители соседних домов рассказывали, что, появившись у разрушенного дома в 8 утра, они громче всех кричали и требовали, чтобы им предоставили жилье.
«Боль не ушла, сидит занозой внутри»
Это потом стало известно, что серия терактов была организована и профинансирована Эмиром аль-Хаттабом и Абу Умаром из незаконного вооруженного формирования Исламский институт «Кавказ».
Взрывчатка была сделана на фабрике удобрений в Чечне, в Урус-Мартане. Расфасованную взрывчатую смесь в виде мешков с сахаром доставили в столицу. Один из боевиков, Ачимез Гочияев, для осуществления взрывов по поддельным документам арендовал склад на улице Краснодарской, а потом и помещения на улице Гурьянова и Каширском шоссе.
— Я помню мебельный магазин «Ива», который располагался у нас в подвале. Как потом выяснило следствие, владелец сдал это помещение за тысячу долларов временно под склад «сахара». Но только недавно я узнал, что, оказывается, участковый Дмитрий Кузовов, когда приходил с проверкой, видел эти мешки. Ему показалось странным, что в мебельном магазине хранится сахар. Когда 12 сентября он пришел с повторной проверкой, дверь в магазин уже была закрыта. А взламывать ее в отсутствие владельца, согласно должностной инструкции, он не мог.
Вот так была запущена цепочка трагических случайностей, а может быть, закономерностей, которая привела к взрыву.
Максим знает, что все причастные к двум терактам в Москве в 1999 году были установлены. Денис Сайтаков и Равиль Ахмяров были убиты в Чечне. Хакима Абаева ликвидировали в ходе спецоперации в Ингушетии 30 мая 2004-го. Юсуф Крымшамхалов и Адам Деккушев были арестованы в Грузии. Суд приговорил обоих к пожизненному заключению. Но Ачимез Гочияев, кто арендовал помещения и самолично укладывал мешки с гексогеном в подвалы домов, жив и остается на свободе. Он до сих пор находится в федеральном и международном розыске.
Максим Мишарин не уехал из Нагатина-Садовников. Остался работать в районе «Каширского двора». Пахал как мул по 14 часов в день семь дней в неделю. С другом у них была своя компания, они занимались натяжными потолками. Потом Максим открыл цех по производству витражных потолков.
— В 2005 году на Борисовских Прудах, рядом с сестрой, купил трехкомнатную квартиру, женился. Сейчас у нас в семье подрастают трое детей, дочери Ноне 10 лет, Агате — 8,5, сыну Феликсу — 5. Его назвали в честь моего отца. На этом настояла жена. Уж больно имя ей казалось сильным. Каким, впрочем, и был батя. Сейчас я уже привык, а первое время, когда называл сына по имени, передо мной сразу вставал образ отца. Мурашки шли по коже…
Когда бизнес был налажен, семейная жизнь устоялась, Максим вдруг почувствовал пустоту в душе и пошел учиться в художественный институт имени Сурикова при Российской академии художеств.
— Я и раньше рисовал, но тут захотел разобраться в искусстве, заняться академическим рисунком и живописью на профессиональном уровне. Было, конечно, сложно. Три года я работал и учился. Но и отдача была неимоверная. Я приобрел много новых друзей, с которыми плотно общаюсь. И художественными витражами теперь занимаюсь более осмысленно.
Пока мы беседуем, Максим время от времени массирует ногу. До сих пор дают о себе знать травмы, полученные при взрыве дома.
— Нога постоянно болит, она криво срослась, я до сих пор хромаю. Без селезенки люди живут. Это ладно. Но я плохо сплю, в голове постоянно шумит, что-то гудит и звенит. И память из-за перенесенной контузии стала подводить.
В последнее время Максим думает: а не покреститься ли ему еще раз? Обряд таинства крещения он прошел, когда лежал в реанимации. Все были напуганы, думали, что Максим не выживет. И пригласили в больницу священника.
— Я помню очертания батюшки и то, что говорил ему что-то в ответ на вопросы. Теперь хочется к таинству крещения подойти уже осмысленно. Только вот не знаю, дозволительно ли это? Сейчас читаю книгу «Несвятые святые», рассказы архимандрита Тихона, и такая теплота и благодать разливаются в душе…
Со дня теракта прошло уже 20 лет. Максим говорит: «Годы пролетели как один миг, но боль не ушла, она сидит занозой внутри».