Что символизирует невский проспект в произведении гоголя
Анализ «Невский проспект» Гоголь
Всего получено оценок: 665.
Всего получено оценок: 665.
Жизнь в Петербурге наложила глубокий отпечаток на творчество Николая Васильевича Гоголя. Находясь под впечатлением от Северной Пальмиры, писатель посвятил ей несколько произведений, среди которых оказалась и повесть «Невский проспект». В повести автор показывает особенности и нравы Петербурга, сатирически разоблачает человеческие пороки. В центре сюжета трагическая фигура художника и комическая — поручика, их влюблённость с неудавшимся финалом в двух незнакомок. Предлагаем ознакомиться с литературным анализом произведения, который будет полезен при подготовке к уроку литературы в 10 классе.
Краткий анализ
Год написания – 1834 год.
История создания – Жизнь в Санкт-Петербурге оказала большое влияние на молодого писателя, который написал несколько повестей, посвящённых северной столице. Среди них оказалась и повесть «Невский проспект».
Тема – Жизнь Санкт-Петербурга и судьба «маленького человека» в большом городе.
Жанр – Повесть.
Направление – Критический реализм.
История создания
В 1831 году у писателя возник замысел написать повесть, центральным героем которого был бы удивительный, величественный и весьма неоднозначный Санкт-Петербург. Гоголь сделал несколько набросков с описанием города, который всегда глубоко волновал его. Писатель любил подолгу гулять по мощёным петербургским улочкам, наблюдая за жизнью северной столицы, нравами его жителей. Он впитывал в себя и запоминал случайные разговоры, бытовые сценки, которые впоследствии стали частью его произведения.
Работа над «Невским проспектом» была завершена в октябре 1834 года, а уже месяц спустя, благополучно пережив критику и цензуру, повесть была напечатана в литературном сборнике «Арабески».
Данное произведение причисляют к циклу петербургских повестей Николая Васильевича, в которых он удивительно тонко описал многоликую жизнь Северной Пальмиры, в том числе и самые темные ее стороны.
Смысл названия повести заключается в том, что самым сердцем Санкт-Петербурга, его олицетворением всегда считался знаменитый Невский проспект. Так, сквозь призму взаимоотношений людей на этом проспекте, столь прекрасном внешне, отображена жизнь всего города.
Центральная тема произведения – судьба «маленького человека» в большом городе, с его ярко выраженными социальными контрастами, вызывающими в людях внутренний конфликт между представлениями об идеале и суровой реальностью жизни.
Писателем раскрывается нравственная проблематика. Так, семнадцатилетняя девушка, в которую влюбляется художник, несмотря на свой юный возраст, уже глубоко погрязла в пучине порока. Она с презрением отвергает предложение Пискарева изменить свою жизнь и стать примерной супругой, ей это попросту неинтересно. Поручика Пирогова не смущает замужний статус очаровательной блондинки. Он без капли смущения готов соблазнить молодую женщину ради удовлетворения собственной прихоти.
Тонкие, романтические натуры, отчаянно ищущие идеалы, не в состоянии справиться с пугающими реалиями повседневной жизни. Зачастую за прекрасной внешностью скрывается безобразная душа, а самые чистые намерения разбиваются о фальшь и равнодушие. Так автор доносит основную мысль своего произведения – неизбежное и для многих трагическое противоречие между иллюзиями и реальностью, столкновение живой, трепетной души с пагубной силой обмана.
Композиция
Проводя анализ повести «Невский проспект», следует отметить его несколько необычное композиционное построение. Общая картина жизни Петербурга со всеми его пороками, страстями и соблазнами Гоголь раскрывает в описании Невского проспекта, а также в авторских обобщениях в ходе повествования. Судьбы главных героев в повести рассматриваются сквозь призму общего движения жизни города.
Николай Васильевич придает большое значение тщательному описанию Невского проспекта, используя при этом различные художественные средства. Его изображение в разное время суток позволяет автору сделать очень точную характеристику социальной структуры всей северной столицы.
Композиция повести весьма традиционна и состоит из последовательных частей:
Произведение Гоголя «Невский проспект» написано в жанре повести. Поскольку главная идея произведения – обличительная, то можно сказать, что повесть принадлежит литературному направлению критический реализм.
Смысл произведения Невский проспект Гоголя
Николай Васильевич Гоголь всей душой любил Петербург. Жизнь в северной столице наложила глубокий отпечаток на все его творчество. Именно Петербургу писатель посвятил это невероятное произведение. «Невский проспект»: в чем же истинный смысл повести? Что хотел донести Н.В. Гоголь читателям своим произведением?
Смысл названия книги «Невский проспект»
Молодой писатель, находясь под большим впечатлением от Санкт-Петербурга, создал свою повесть «Невский проспект». Почему Н.В. Гоголь выбрал именно это заглавие для своего произведения? По мнению автора, жизнь всего большого города можно описать с помощью Невского проспекта. Именно здесь строится композиция произведения. Невский проспект — место, где люди знакомятся, встречаются, общаются. Это самое сердце удивительной северной столицы.
Невероятный, величественный, прекрасный Санкт-Петербург затронул душу писателя. Н.В. Гоголь часто прогуливался по мощеным улочкам города, присматривался к жителям северной столицы, узнавал их обычаи и нравы. Автор постарался высказать свою точку зрения относительно неоднозначного и удивительного Санкт-Петербурга. Н.В. Гоголь создал произведение «Невский проспект» на основе случайных разговоров, которые он слышал от жителей, бытовых ситуаций, в которых он стал невольным свидетелем. Одно можно сказать точно, Санкт-Петербург стал для писателя олицетворением самой жизни, а произведение — многоликим и удивительным собирательным образом всей страны.
Смысл произведения «Невский проспект»
Н.В. Гоголь в произведении «Невский проспект» рассказал о судьбе «маленького человека». Как он живет в большом городе, чем занимается, какие мысли и эмоции его одолевают. Автор играет на контрастах. Социальное неравенство ярко выражено во внутренних конфликтах людей. Население стремится к лучшей жизни, все хотят быть счастливыми и успешными. Однако мысли об идеальной жизни разбиваются о суровую реальность.
Тема нравственности также раскрыта Н.В. Гоголем. Кто же эта юная семнадцатилетняя девушка, которая очаровала художника? Почему она уже погрязла в порочных отношениях? Девушка крайне презрительно отнесла к предложению Пискарева. Она не готова отказываться от своей порочной праздной жизни и становиться примерной женой. Семнадцатилетней девушке неинтересна правильная размеренная жизнь. Она жаждет новых приключений. Героиня, не обременённая моральными ценностями, ищет сиюминутных удовольствий. Задумывается ли она о своём будущем? Вряд ли. Какая жизнь ждёт девушку, если она продолжит вести распутный образ жизни? Абсолютно безнравственное и бессмысленное существование.
Образ поручика Пирогова тоже не отличается моральными принципами. Для героя не важно, что объект его воздыхания замужем. На первом месте доя поручика — удовлетворение собственных потребностей. Если ему приглянулась очаровательная блондинка, он готов любыми способами ее соблазнить, но добиться желаемого. Пирогов безразлично, какая судьба ожидает эту молодую женщину, после того, как она предаст своего мужа. Зачем ему об этом думать, если он преследует исключительно свои безнравственные интересы.
Тема одиночества очень чётко и точно описана в произведении «Невский проспект». Художник Пискарев. Герой находится в большом городе, его окружают тысячи людей. Однако он одинок. Он не может никому довериться, он вынужден сам разбираться со своими проблемами. Пискарева один на один остаётся со своими мыслями. Художника одолевают грустные эмоции, он подавлен. Рядом нет человека, который дал бы дельный совет, подсказал бы верный путь. Погрязший в страхах и навязчивых мыслях, Пискарева принимает пугающее решение. Душевные терзания не дают ему покоя. Он разочаровался в жизни, для него она потеряла всякий смысл. Художник добровольно покинул этот мир.
Равнодушие к проблемам отдельного взятого человека поражает. О том, что Пискарева ушёл из жизни, стало известно только через несколько дней. Проститься с ним никто не пришёл. Человеческая жизнь обесценена. Люди погрязли в своих заботах и трудностях. Они забыли, что такое сострадание и помощь нуждающимся. Почему люди стали озлоблены, почему на первый план выходят темные стороны их души, почему они не замечают, что происходит вокруг?!
Романтические, чувственные, творческие личности пытаются искать идеалы в реальной жизни. Однако их ждёт горькое разочарование. Действительность сурова. Очаровательная внешность, а внутри пустота, доходящая до безобразия. Тонкие натуры ищут родные души. Однако натыкаются лишь на равнодушие, фальшь и полную безнравственность.
Смысл финала «Невский проспект»
Насколько публикация полезна?
Нажмите на звезду, чтобы оценить!
Средняя оценка 3.3 / 5. Количество оценок: 4
Образ Невского проспекта в повестях Гоголя
Образ Невского проспекта в повестях Гоголя стал неким мистическим символом. Сам Петербург – особый город для писателя, а его сердце – Невский – главная сцена, где кипит жизнь и происходят судьбоносные события.
Столица грехов и пороков
В городе пороков, лжи, бездушности и безразличия главный помост – Невский проспект. Именно он таинственным образом притягивает толпы людей: богатых и нищих, поэтов и художников, знатных особ и тех, кто попал на самое дно жизни.
В произведениях Гоголя Невский проспект – ключевая деталь. Здесь разбиваются мечты Пискарёва в одноимённой повести Н. В. Гоголя. Красивая внешность и отвратительная душа настолько впечатлили молодого художника, что его сновидения, пытаясь оправдать возлюбленную, каждую ночь преподносят ему новые образы. Грязь, пороки, бесчеловечность, царящие в огромном городе, сводят с ума романтичного молодого человека. Он тот, кому не выдержать жизни в городской суете, в мире, где правят деньги.
Авторское восприятие Петербурга
Невский проспект – это душа Петербурга, и она показана писателем «во всей красе». Напыщенная, обрюзгшая знать демонстрирует свои роскошные наряды и пустые души, прогуливаясь по главной «артерии» города. Тут они соревнуются в роскоши своих экипажей, в белизне воротников и блеске драгоценностей.
Петербург, а с ним и Невский проспект, не гостеприимны для простых людей: это место, где все друг другу чужие. Огромный город сводит с ума персонажей Гоголя («Невский проспект»), он отнимает всё самое дорогое («Шинель).
“Не верьте, Невскому проспекту!”
Гоголь достаточно долго жил в Петербурге, чтобы прочувствовать дух этого города: он мрачный, холодный, «серый», «каменный».
Множество сюжетов показывают, насколько тяжело живётся «маленькому» человеку в таком огромном бездонном океане пороков. Гоголь очень пронзительно пишет о сердце Петербурга: «не верьте этому Невскому проспекту! …Всё обман, всё мечта, всё не то, что кажется…».
В образе Невского у Гоголя есть много мистических деталей: случайные встречи, фантастические персонажи, некий магнетизм, притягивающий самые сильные человеческие пороки. В рассказе «Портрет» Гоголь показывает как деньги стремительно губят человека. В этом произведении также фигурирует Невский проспект, именно туда переезжает внезапно разбогатевший художник, чтобы навсегда потерять свой талант.
ТАЙНАЯ СИМВОЛИКА В «НЕВСКОМ ПРОСПЕКТЕ»
Повесть Н.В.Гоголя «Невский проспект» самораскрывается до своей глубинной сути при сравнительном сопоставлении некоторых деталей. Что же представляет собой эта «петербургская повесть», впервые увидевшая свет в сборнике «Арабески»?
Мы без труда сможем обнаружить здесь композиционное членение. Повествовательная ткань «Невского проспекта» распадается на три части. Первая часть представляет собой собственно описание Невского проспекта, вторая — история несчастной любви Пискарёва к прекрасной незнакомке и, наконец, третья — «волочение» поручика Пирогова за глуповатой немкой. Причём первая часть как бы расщепляется на пролог и эпилог, в которых даются «образ автора» и пресловутый пейзаж.
Говоря «пейзаж» по отношению к описанию жизни Невского проспекта, мы всё же допускаем известную неточность. Пейзаж здесь в некотором роде перерастает в «портрет». Невский проспект для Гоголя — живое существо, по сути предмета враждебное человеку, но также и не лишённое определённой амбивалентности. Если у Гёте Мефистофель, желая зла человеку, приносит ему благо (что, кстати, отчасти связано со средневековой смеховой трактовкой чёрта), то у Гоголя мы можем наблюдать противоположное «замещение»: Невский проспект при откровенной своей положительности — прикровенно отрицателен. Элементы, на которых зиждется «космопсихологос» Санкт-Петербурга — вода и камень (земля).
Водные испарения, туманы искажают, извращают реальность (вспомним гоголевское в повести «Нос»: «Но здесь происшествие совершенно закрывается туманом. »). Стихия воды, как безусловно связанная с лунным символизмом, порождает онирические фантазмы, хранящие своих мертвецов. Один из вдохновителей «новых левых» (в данном случае под «левым» мы имеем в виду не столько политическую ориентацию, сколько базовое мировоззрение), философ Гастон Башляр, отмечает: «. литературное самоубийство с поразительной лёгкостью проникается воображением смерти. Оно приводит в порядок образы смерти. Вода — отечество в такой же степени живых нимф, как и мёртвых. Она — подлинная материя смерти в “высшей степени женственной”». Вода — стихия, принимающая и порождающая призраков. Самые известные «города-призраки» — это Лондон и Санкт-Петербург. Не менее фантазматична Венеция. Вода в «Невском проспекте» — «низшие воды», субстанция низшего мира, мира множественности чувств и иллюзий, тогда как земля — носитель косности рационалистически определённого и скуки («скучно жить на свете, господа!»). Невский проспект выполняет функцию носителя фантастического. А фантастическое у Гоголя, как правило, враждебно человеку. Позже Гоголь эволюционирует к снятию носителя фантастического (Ю.Манн), и «Невский проспект» как раз запечатлевает промежуточную стадию этого перехода. Фантастическое (по Гоголю) — это зло, «иллюзорное», ночное, водное и трагическое. Повседневное — это человеческое, «реальное», дневное, земляное и комическое. Эта оппозиция исключает Божественное как таковое. Противопоставляются инфернальные силы и человек.
Это архетипы, которыми все мы «мыслим», и поэтому Гоголю совсем даже необязательно было знать о символизме Авеля и Каина, чтобы создать художественно пропорциональные образы Пискарёва и Пирогова. (При этом ведь ещё необходимо не забывать и о двойной мотивировке, о возможности двух прочтений. На уровне повседневного всё это выглядит одним образом, тогда как на уровне фантастического, иррационального — с позиции мира повседневности — совершенно другим).
Традиционно земля соотносится с тамасом (гуной невежества), профанным, телесным и глупым, то есть это уровень гилический. Вода-воздух же — с саттвой (гуной благости), сакральным, духовным (а если говорить применительно к данному случаю, то более будет правильным сказать — душевным) и умным. И тут налицо связанность психического и пневматического. Немка (по cabale fonetique, вслед за Микушевичем, можно отметить, что это слово анаграмматически указывает на скрытое слово камень, что отсылает нас опять-таки к символике стихии земли, но и не только, и тут sapienti sat. ), за которой следует Пирогов — глупа и невежественна. И побуждает героя к действиям — его похоть плоти. Эта немка — «земная женщина» (точнее, земляная; гном). Согласно философии Tarot, масть Пирогова — динарии, этим-то и обусловливаются его меркантильные интересы. Его судьба: жениться «на купеческой дочери, умеющей играть на фортепиано, с сотнею тысяч, или около того, наличных и кучею брадатой родни». Как известно, гномы весьма бородаты. Гном ищет гнома.
Если вернуться к Пирогову и связанной с ним — и его немкой — символикой, то можно обнаружить в этом мифологическом комплексе элементы, недвусмысленно указывающие на «негативный путь» через «элевсинские топи». «Похоть» в таком случае оказывается неким сигнифицирующим маркером. Обретение «немки-камня» требует работы в чёрной земле, где «похоть» является трансформированным обозначением путрифакции. Финал остаётся в этом отношении открытым. Те, кто уходит по ту сторону двойственности, не оставляют о себе недвойственных свидетельств.
«НАПОЛНЕННАЯ СВЕТОМ СТРАНА»
Мистическое и метафизическое у Пришвина
С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ РОДИНА
Паустовский как-то выразился в том смысле, что «по мнению некоторых критиков, большая доза природы является смертным грехом, чуть ли не уходом писателя в природу от действительности. Всё это в лучшем случае схоластика, а в худшем — мракобесие. Даже ребёнку ясно, что чувство природы — одна из основ патриотизма». Вся жизнь Михаила Михайловича Пришвина оказалась обретением и вынашиванием, как он сам писал, «динамического чувства родины». Природа, по Пришвину, это второе “я”, зеркало человека, но не отдельной личности, а Всечеловека. И движение к этому “я” — движение «поэта в душе» «к небывалому из тёмной утробы в страну вечного света». Такой путь во многом соответствует пониманию подвига в Православии, нацеленном на обретение своей Небесной Родины, своей Небесной России.
Пришвин писал: «Из первого класса елецкой гимназии я пробовал убежать на лодке по Быстрой Сосне в Тихий Дон и дальше кудато в неведомую страну, и это движение стало моей природой, слилось с тем, что мы вообще называем природой, и до сих пор со всем своим народом я движусь в небывалый нигде мир, в наполненную светом страну, называемую советской социалистической родиной».
Такой взгляд на вещи открывает перед нами правду пришвинской прозы, правду подлинной свободы, а не той, что сулят нам заокеанские «благожелатели», идущие сегодня вкрадчивой («бархатной», «каштановой», «оранжевой» и т.д.) войной на правду, на правду, которая, согласно Пришвину, «в уме и сердце человека». Достаточно вспомнить, Кого Православие называет «Солнцем правды», а кого «отцом лжи» — и всё сразу станет на свои места. Такое сближение может показаться натяжкой, но Пришвин так часто к нему возвращается, что начинаешь думать о закономерности. Так, например, в повести-сказке «Корабельная чаща» он пишет: «А вот у Белинского сказано, что правда всего нашего дела должна перейти в слово. И это новое слово укажет всему миру новый путь». Как тут не вспомнить Евангелие от Иоанна, называющее Христа — Словом! Конечно, Пришвин в настоящем случае имеет в виду идею социальной справедливости. Но тогда это подтверждает правильность нашей догадки о глубинном, а не внешнем (которое налицо) родстве христианства и социализма.
ТОЧКИ ОТСЧЁТА
Михаил Михайлович Пришвин родился в небольшом купеческом имении Хрущёво (неподалёку от города Ельца) 23 января 1873 г. Мать будущего писателя в сорок лет овдовела и ей пришлось ой как нелегко: пять детей на руках, нужно рассчитаться с кредиторами покойного мужа, отдать сына в гимназию.
В те годы, описанные в романе «Кащеева цепь», всё ещё ходили предания о Беловодье — этом средоточии русского духа, — о Золотых Горах, о прекрасной волшебной Азии, куда маленький Миша решает уплыть на лодке с товарищами. Вскоре их, однако, поймали: «Поехал в Азию, а приехал в гимназию». Кстати, учителем географии в этой гимназии был не кто-нибудь, а знаменитый писатель Василий Васильевич Розанов, к которому сначала Пришвин испытывал недюжинную симпатию и которому же впоследствии нахамил, за что и был отчислен из елецкой гимназии.
Проходят годы, Пришвин учится на агронома в рижском политехническом институте, увлекается марксизмом. Однако в 1897 г. по доносу провокатора его арестовывают и сажают в тюрьму, где он проводит около года. О продолжении учёбы в России не может идти и речи, он едет за границу, в Лейпциг, где и завершает своё образование. Вернувшись на родину, Пришвин работает в вегетационной лаборатории. В это же время он пишет книги по практической агрономии, публикует в газетах информационные заметки. В детском журнале «Родник» печатается его первый рассказ — «Сашок».
И вдруг, неожиданно, летом 1906 г. Пришвин едет в Карелию, где откровение природы изменяет его жизнь навегда. С этого момента он начинается как писатель. Результатом поездки становится очерк «В краю непуганных птиц», который был с восторгом воспринят тогдашней публикой. Что это: игра случая? или закономерность судьбы? Позже Пришвин напишет о поездке в Выговский край: «По правилам этнографии, преподанным мне академиком Шахматовым, я должен был описывать и жизнь сказителей, от которых я брал сказки». Сама жизнь сделала его писателем из невозможности, неумения писать сухим казённым языком науки. Но кто сказал, что наука пострадала от этого? «Основным моим литературным жанром является своеобразный очерк, в котором поэзия имеет служебное назначение», — напишет он впоследствии. Таким образом, наука и поэтическое видение мира в случае Пришвина сошлись воедино, образовав волшебный родник его удивительной прозы.
ОТ ЦЕНТРА К ПЕРИФЕРИИ
Помимо обыденной, профанной географии существует география священная или, иначе говоря, подлинная география. Каждый чуткий человек сталкивался так или иначе с этой реальностью. Особенно часто — в детстве. Какое-то незначимое для всех остальных место становилось в этот момент твоим — твоими становились ручей, подлесок, тропинка, болотце, дерево. И шире — деревня, край, страна. Ещё шире — родина, её ощущение, казалось бы, бессмысленное: ну, вот живём мы, едим, спим, испражняемся; какая разница, где это делать? Однако кто незнаком с ощущением внутренней географии, внутренней родины — тот уже не человек, тот уже давно мертвец. И эта внутренняя география не содержится ни в одном из доступных атласов. Топонимия вещего пришвинского леса знает волшебные слова: лама, елань, рада, палестинка. А знание этих тайных слов предполагает паломничество к этим тайным топосам, внутреннее паломничество. Пришвин, составляя план книги «Моя родина» писал: «Русские люди всегда что-то прибавляли к своей физической родине. Упорно двигались на восток — в какую-то Даурию, в какие-то Золотые Горы, на какие-то Белые Воды. И это смутное движение в неведомую страну потом вошло в определённые географические границы, и в этих границах стали рождаться новые люди с их новым стремлением дальше идти не только в пространстве, но особенно во времени». Что поделаешь? многие стали забывать об этом порыве, об этом внутреннем измерении своей личности. мельчать стал человек.
Пришвин, что называется, жил «по велению своего сердца» (слова Паустовского). Поэтому неслучайно его понимание искусства как поведения. В такой ситуации каждая книга пишется жизнью, кровью, душой. Пришвин не просто писатель. Его работа — работа со своим сердцем, где нет непреодолимого раздела между явным и неявным, существующим и несуществующим, человеком и «зеркалом человека» — природой. Не случайно впоследствии он о своём внутреннем делании напишет: «Так я с этого начал в сказках правду искать, и у меня это дело бойко пошло. » Подобную работу со своей душой осуществлял поэт Николай Клюев, с которым Пришвин встречался в Петербурге в 1908–1909 гг. Но только Клюев, «пророк секретной России» (определение Дугина), более тяготел к религиозному, нежели к природно-мистическому опыту. Но и в том и в другом случае мы подходим к тому, что молодой писатель-анархист Алексей Цветков называет «невербальной биографией», говоря иначе, жизнью несказанного внутри человека, переживающего нечто такое, что больше никому не доступно. Одни в такой ситуации становятся революционерами, тогда как другие — созерцателями-оперативниками. Но в обоих случаях — исток общий. И более того — общая цель, та самая «наполненная светом страна».
Внутреннее паломничество чаще всего не претворяется в жизнь. Это наши грёзы, таинственные восторги, исполненные внутреннего тепла и сияния мечты, где природа — всегда соучастник этого живого процесса. Другое дело, когда этот сердечный путь воплощается в реальность, облекается в плоть реального путешествия. И только в последнем случае такое внутреннее паломничество можно считать подлинным. И Пришвин пускается в него. Его притягивают исключительно два положительных направления: Север и Восток. Таковыми их признают фактически все мировые традиции. Пришвина привлекает и Канада, но Канада индейская, это для него не Запад, но как бы Восток за Дальним Востоком. Он перелагает на русский язык книгу писателя-индейца Серой Совы (Вэша Куоннезин), хранителя бобрового заповедника в Канаде. Путешествия Пришвина на Север и Восток — это путешествия от центра (Центральной России) к периферии, но как бы и к священным Полюсам: Полюсу, где Солнце летом не заходит за горизонт, и Полюсу, где Солнце восходит из-за горизонта. Плодом первого путешествия становится «Путь колобка» (Русский Север, Карелия), а второго — очерки «Адам и Ева», «Чёрный араб» (Казахстан) и «Женьшень» (Уссурийский край). В обоих случаях с ним происходят совершенно мистические истории. На Севере его принимают за генерала, члена государственной думы, а на Востоке — за Чёрного араба, возвращающегося из паломничества в Мекку. Причём во втором случае он сам поддерживает этот прекрасный миф, не спеша его развенчивать. На Дальнем Востоке Пришвин знакомится с загадочным отшельником — китайцем Лувеном, оказывающимся не то целителем, не то охотником. Лувен открывает ему тайну женьшеня, корня жизни. И, подобно тому как Вася Весёлкин из «Корабельной чащи» годами ждёт «свершения правильной формы» своей ёлочки, — Пришвин годами ждёт выроста своего женьшеня, который есть нечто большее, нежели просто женьшень. Иначе стоило ли впустую время тратить?
ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ
Дойдя до пределов своей евразийской родины, Пришвин приступает ко внутреннему возвращению — в Центральную Россию. Символически это можно обозначить через знаменитую фразу Екклезиаста: «время собирать камни». Он собирает то, что было рассеяно по дороге на периферию, которая в свою очередь тоже мыслилась как Полюс. Смысл такого движения в обогащении своего сердца, ведь то, что рассеяно и потом собрано, гораздо ценнее того, что рассеяно не было. Клубок-колобок размотался до последнего комочка и смысл — в том, чтобы вновь свернуть его. И вновь обрести свою родину, как обновляется в огне птица Феникс или известь.
Центральная Россия становится для Пришвина центром обретения своей души. Он пишет: «Я охотник за собственной душой. Найди только прежде ключ к своей собственной душе; когда же найдёшь, тогда этим же самым ключом отопрёшь души всех». Он вновь блуждает по русским лесам, как некое античное божество, сатир или наяда. Во всяком случае таковым его хотели видеть символисты. Например, критик Р.В.Иванов-Разумник в 1911 г. напечатал в «Речи» статью о Пришвине «Великий Пан». Может, отчасти он и был прав, но, думается, подобное сравнение слишком на поверхности.
СТЕНЫ НЕВИДИМЫЕ
Уже не раз говорили о пантеизме Пришвина. Например, критик И.Мотяшов: «О пантеизме Пришвин писал в 1910 г.: “Ни в то, ни в другое я прямо, как народ, не верю, но и не отношусь и презрительно, как многие. Я знаю, что это — огромная действительная сила”». Иначе и быть не могло, ведь Пришвин не раз уже проговаривался (и в «Женьшене» и в «Фацелии»), что в природе для него навсегда воплотился образ давно утраченной возлюбленной. Это не «пантеизм», а «реализм». Причём в высшем смысле, подразумевающем «реальность» не только явную, но и неявную. Природа как икона. Нет, так, пожалуй, чересчур. Лучше сказать его собственными словами: «“Реализм”, которым занимаюсь я, есть видение души человека в образах природы». Заметьте! не «реализм, в канонах которого я пишу», а «“реализм”, которым занимаюсь я». И в другом месте он опять проговаривается: «я поддался. дачному антропоморфизму и анимизму». Антропоморфизм (вера в то, что все предметы и живые существа наделены человеческими качествами) и анимизм (вера в наличие души у каждой вещи) предполагают шаг за некий порог. И там уже недалеко до невидимых стен града Китежа.
ЦЕПЬ АНТИХРИСТОВА
Среди представлений, донесённых до нас Пришвиным, символизм географических направлений смыкается с тайной последних дней человечества. В рассказе «По морю к соловецким островам» есть такой пассаж: «— Ты помни, — говорит он мне, — обеденник, хороший ветер, у него жена красивая: к вечеру стихает. Полуночник — тот злой: как начался, так и не стихнет. Шалонник — ярой: тот на море разбойник. Сток — ветер широкий, подтихает, как на солнце придёт. Вот и все наши ветры. — А западный? — Запад — тот не в счёт, тот на особом положении. — Всё равно, что антихрист, — говорит странник. — Ты откуда это знаешь? — Так уж, знаю. Я везде и за везде-то бывал. Запад везде за антихриста считается. Вот помалешеньку, помалешеньку завладеет всем антихрист: спохватятся, да будет уж поздно». Приведённый отрывок говорит за себя сам. Антихрист — он же выступает у Пришвина как Кащей — сковал всех людей цепью зла, раздробленности и несправедливости. Разрушить эту цепь — значит исполнить высшую правду, которая в уме и сердце.
ПРАВДА В УМЕ И СЕРДЦЕ
Сегодня, когда подмосковные леса возле станций, чуть ли не до 101 км по железной дороге, захламлены пластиковыми бутылками из-под кока-колы, пластиковыми коробками от подобной же нежити, батарейками, которые будут разлагаться не менее ста лет, не давая расти ни травам, ни цветам, ни грибам, сегодня, когда неорганические захватчики всё глубже вторгаются в наши умы и сердца, когда, казалось бы, всё потеряно: Пришвин не «отвлечённый пейзажист», он актуален, как никогда. Его книги — живая практика героического преодоления: «“Служу Советскому Союзу, — ответил сам себе Весёлкин. — Это и есть моё дело правды”. В чистой совести раненого воина сошлись и остановились без спора и те проходящие на невидимом небе облака и видимые голубые тени на снегу, и всё стало так: о чём только не подумаешь, всё тут же мгновенно разрешается в согласие».
Пришвин умер 16 января 1954 г. И в «зеркале человека» — природе — отразился и запечатлелся навсегда его лик.
МЕТАФИЗИКА ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Записки из Мёртвого дома / Приглашение на казнь
НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
Об антагонизме Набоков — Достоевский было написано уже, кажется, достаточно. Однако написано с позиций литературоведческих, а не с позиций метафизики. Как известно, сам Набоков подал исследователям повод рассматривать себя в паре со столь им ненавидимым автором «Шульд унд Зюне» («Кровь и слюни», — издевался один великий русский писатель над другим великим русским писателем). Засим упоминание Достоевского по соседству с упоминанием Набокова, а также «следов» творчества первого в творчестве второго сделалось не просто нередким, а необходимым.
Наша работа почти на ту же тему. Но несколько в обход: нас интересует не столько набоковские «плевки» в Достоевского — через изумлённые, вертящиеся то туда, то сюда головы авторов Серебряного Века — и даже не столько осмысление этих «плевков» современными исследователями, сколько противоположность (а следовательно, и единство) экзистенциального опыта, представленного в парадигмах творчества этих двух писателей. Иными словами, нас интересует энигматический, травматический, парадоксальнейший опыт тюремного залючения. Опыт радикальный, сопряжённый с изменением метафизического статуса.
На Западе уже давно стало хорошим тоном выделять «Записки из Мёртвого дома» в качестве лучшего романа Достоевского. С другой стороны, критики неоднократно отмечали «Приглашение на казнь» как вершину творческого пути Набокова. Что до нас, так мы уклоняемся от оценочных заявлений, оставив последние на откуп филологам. Впрочем, что до «пересекающихся мотивов», так или иначе связанных с глубинным переживанием тюремного заключения, то они-то и представляются нам в наибольшей степени любопытными.
НАШИ ПРЕДПОСЫЛКИ
При первом же приближении к обоим произведениям всякие иллюзии насчёт «чистого искусства» устраняются. И тот и другой роман «не равны» сами себе, так же, как они принципиально не могут совпадать с каким бы то ни было внешним описанием. То, что будет нами сказано в дальнейшем, может оказаться лишь пропорциональным самому метафизическому, содержащемуся в обоих романах. Лев Толстой на вопрос, о чём его «Анна Каренина», отвечал такими словами: «что я написал, то — написал». И в этом случае мы можем указать не только на пропорциональность или соответствие, но и на полнейшее тождество того, что написано, и того, о чём написано. В случае же «тюремных романов» Достоевского и Набокова мы сталкиваемся с некоей сверхреальностью, никоим образом не совпадающей целиком с художественным пространством ни того, ни другого текстов. В фокусе автора (он же метафизик-делатель) оказывается лишь один из топосов уникально переживаемого мира. А именно — тюрьма.
Если рассматривать «Записки из Мёртвого дома» и «Приглашение на казнь» в современных им литературных контекстах, то можно легко убедиться в известной метафизической обособленности обоих произведений. Однако — и это уже необходимо рассматривать как факт несомненного влияния, последующая литература включила в свой актуальный опыт подобное осмысление пространства/времени. Здесь можно вспомнить хотя бы небезызвестную пьесу Бродского «Мрамор». Но последняя, скорее, «на выходе» с Набокова; что же касается Достоевского, то здесь, пожалуй, следовало бы отметить многочисленную «каторжную прозу» Короленко и возможно, как это ни странно прозвучит, «Яму» Куприна. Конечно, ключевой топос в помянутом романе Куприна — публичный дом, но хронотоп здесь оказывается качественно близок хронотопу тюрьмы Достоевского/Набокова. Ведь и тюрьма тюрьме не равна. И публичный дом публичному дому не равен. Пересечения в модели системы подразумевают совпадения в самой системе. Промежуточные стадии трансформации одной тюрьмы в другую отчасти отражены в кафкианских кошмарах: «Замок», например; «Процесс» не в последнюю очередь. Набоковские пассажи по этому поводу известны. Но, впрочем, они сейчас для нас важны меньше всего.
Существует единое культурное пространство и единый «культурный воздух», обладающий памятью. Великий писатель — прежде всего писатель, «подключённый» к «культурному воздуху», «литературному эгрегору». В этом случае можно ничего и не читать. В этом случае слова писателя о том, что «я не читал» (Достоевского, Кафку, кого угодно), совсем не противоречат буквальному совпадению экзистенциальных переживаний, и даже взаимным реминисценциям на уровне стиля. Изменяется метафизическая картина мира, изменяется «культурный воздух», стало быть, писатели-современники обращаются к одной и той же системе. Поэтому неудивительно, что их модели системы могут оказаться пропорциональны не только системе, но и друг другу.