Что символизирует кукушка в слове о полку игореве
Птицы в Слове о полку Игореве
ДВА РОДА ПТИЦ В «СЛОВЕ»
Птиц в «Слове» много, но не все они одного рода. Некоторые из птиц настолько символически заряжены, что являются по сути не совсем птицами. Например, соколы в тексте означают русских князей и, соответственно, Ольговичи названы «не худого гнезда соколами». В тексте князьям-соколам противопоставляются вороны – это половецкие ханы. Отметим, что вот так, обычно парой, ворон идёт как антитеза соколу в русских поговорках. Некоторые из поговорок про сокола и ворона будут рассмотрены ниже.
В различной степени символичны в «Слове» соколы, вороны, галки, лебеди, орёл, соловей, зегзица. Другие птицы в тексте – просто птицы. Например, дятел, который своим туком указывает путь к реке. Иногда, впрочем, автор сознательно смешивает два плана, символичный и реалистичный, и тогда символичные по сути птицы обретают плоть.
Рассмотрим это более подробно.
Русский князь через соколиную охоту ассоциативно связывается с соколом, а через сокола – с жизнью и солнцем. Соответственно, противник русского князя половецкий хан связывается с вороном, смертью и землёй. Вместе или вместо ворона может в пару соколу идти галка.
В «Слове» последовательно проводится метафора: русские князья – соколы, половецкие ханы – галки и вороны. Вот лишь несколько примеров:
«Не буря соколы занесе чресъ поля широкая – галици стады б;жать къ Дону Великому».(16)
«Дремлетъ въ пол; Ольгово хороброе гн;здо. Далече залет;ло!
Не было онъ обид; порождено ни соколу, ни кречету, ни теб;, чръный воронъ, поганый половчине!» (40 – 41)
«О, далече заиде соколъ, птиць бья, – къ морю.» (79)
«Се бо два сокола сл;т;ста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя…» (102)
ОРЁЛ, СОЛОВЕЙ и ЗЕГЗИЦА
Орёл летает высоко и видит далеко. Эти его особенности используются при описании Мысленного древа. Боян парит под облаками как орёл, т.е. высоко воспаряет мыслью, а также рыщет по земле как волк, т.е. далеко. Обычные орлы, кружась над полем битвы, клёкотом сзывают зверей на кровавый пир.
«Уже бо б;ды его пасетъ птиць подобію, влъци грозу въсрожатъ по яругамъ, орли клектомъ на кости зв;ри зовутъ, лисици брешутъ на чръленыя щиты.» (31)
Соловей в «Слове» означает певца, точнее, «песнопевца старого времени» Бояна. Другие соловьи в тексте возвещают наступление дня и являются «друзьями» русских. Тогда как галки, вороны и сороки, молчание которых отмечено в сцене погони, – напротив, «союзницы» половцев.
Мысленный полёт зегзицы над Дунаем также связан с Мысленным древом. Поэтому зегзица должна оказаться больше чем птицей – символически заряженным образом, олицетворением плача. Как таковая, она должна быть зафиксирована в фольклоре.
– Кто плачет по любимому?
– Скорее всего кукушка, как это переведено в «Задонщине».
ПРОЧИЕ ПТИЦЫ (Шарлемань)
В «Слове» упоминаются также сороки («сороки не стрекоташа»), чайки («чайцы на волнах), гоголь («Игорь гоголем побежал»), дятел (он стуком своим указывает путь к реке) и куры (петухи городов как обозначение времени: «до кур» – значит «до восхода солнца»).
Все эти птицы – просто птицы. Попадая в один ряд с символическими птицами – соколами, воронами и зегзицей – они придают им телесность.
В связи с птицами «Слова» можно упомянуть орнитолога, много писавшего о «Слове» – проф. Шарлеманя. На него многие ссылаются, некоторые его корректуры принимаются. Поэтому остановимся на этом более подробно. Установка Шарлеманя – игнорируя символизм, считать все красоты «Слова» реалистичным описанием действительных событий. Как результат, мы имеем несколько курьёзных находок.
Три брата в тексте названы шестикрыльцами. Понятно, что на троих у них шесть крыльев, что может означать, например, то, что действуют они всегда сообща. Дополнительная ассоциация – шестикрылый серафим или ангелы, изображаемые в церквях как лики с шестью крыльями. Что же находит в шестикрыльцах Шарлемань? Трёхчленное строение крыла птицы, помноженное на 2, даёт цифру 6.
Под зегзицей Шарлемань предлагает понимать чайку. Действительно, чайка летает над водой и как будто плачет. Но дело в том, что плач символичной птицы-плакальщицы должен быть закреплён в фольклоре, а не просто напоминать (натуралисту) плач. К тому же, чайки в тексте уже упоминаются в другом месте как «чайцы».
Но самое оригинальное открытие Шарлемань сделал, соединив слова «по» и «лозию» – так получился полоз, бесшумно ползающий по кустам. На фоне последовательно проводимой автором «Слова» птичьей метафоры появление большой змеи обескураживает (змея – не просто животное, это прежде всего библейский змий – сильный образ, упоминание которого вскользь в древнем тексте совершенно исключено). Рождённый из игры слов полоз дополняет таким же образом полученных и столь же эфемерных Ходыну и мысь-белку. Во многих современных переводах «Слова» ползает полоз Шарлеманя.
Кстати, по поводу других птиц, упоминаемых в отрывке с «полозом» – ворон, галок и сорок – Шарлемань делает нетривиальный вывод: они молчали потому, что их не было (наивный читатель наверняка подумал бы обратное: они были, но молчали, потому, что некому их было вспугнуть).
«Мысленное древо» по Шарлеманю – это украинские гусли или бандура, а ползанье соловья пор нему – процесс игры. «Свист зверин слышен» – это свистят степные суслики. Кости русских воинов напоминают Игорю белые цветы богульника. И так далее. Во всё этом есть какое-то священное безумие! (заметьте, в отличие от Ходыны Лихачёва, Шарлемань, по-настоящему творческий человек, всё это придумал сам!) Писания Шарлеманя не скучны и не лишены своеобразного эстетизма, но всё же имеют мало отношения к «Слову». Хотя, представляется, один раз смелый Шарлемань всё же попал в яблочко, сказав, что «Слово» было написано в плену.
Почему Ярославна сравнивается с кукушкой («Слово о полку Игореве»)?
Почему именно кукушкой хочет обернуться Ярославна?
Образ кукушки вносит автор в свое произведение не зря.
Чаще всего эта птица ассоциируется у нас с матерью, которая бросает своих родных детей. Но в славянской мифологии есть и другое значение этого образа.
Кукушка символизирует, что ярко показано в образе Ярославны из «Слова о полку Игореве» и женщину-вдовицу, это символ женского одиночества, горести, утраты.
Так Ярославна плачет, причитает, обращается к силам природы за помощью, она не хочет быть вдовой, она просит вернуть ей мужа.
(Заболоцкий, «Плач Ярославны»)
Кукушкой ее называют из-за того, что раннее у славян, во времена, когда как раз и была написано данное произведение древнерусской литературы, кукушка считалась посредником между миром живых и миром мертвых.
Ярославна призывает к силам природы, чтобы те защитили ее мужа, помогли ему вернуться домой.
В «Слове о полку Игореве» большое и значимое место занимает плач Ярославны.
Игорь после поражения во втором бою против половцев попадает в плен. И Ярославна, супруга князя плачет по нему. Она какбы объединяется с природой и призывает ее силы для спасения князя.
Сравнение с кукушкой не случайно. Автор «Слова» на протяжении всего произведения делает сравнения с самыми разными животными, тем самым характеризуя героев. Эти образные сравнения символичны.
Сравнение с кукушкой, птицей показывает, что Ярославна сама готова полететь к Князю и спасать его.
Через образ Ярославны автор наглядно показал скорбь всех русских матерей и жен, которые годами ждали своих родных сыновей и супругов с поля сражения.
И одинокую женщину в этом произведении сравнили с кукушкой. Она обращается к высшим силам и просит вернуть домой живого ее мужа.
Княгиня плачет и ее сравнивают с кукушкой, потому что эта птица была проводником и связующим звеном между мирами живым и мертвым.
Так считалось в то время у славян.
Муж княгини попал в плен и она убивается в связи с этим, она преданная жена и спутница жизни для него.
Женщина взывает к силам природы, чтобы они помогли ее мужу вернуться домой.
Молодая Ярославна хочет обернуться кукушкой, о чем она и сообщает в своем страстном обращении к силам природы. Она тоскует по мужу и умоляет природные стихии помочь ему преодолеть преграды и вернуться домой.
Ярославна сопоставляется с кукушкой, а это символизирует её печальное настроение и самозабвенность. Сравнение с этой птицей вносит особую лиричность в горестный образ женщины, и она готова лететь к любимому и успокоить его раны.
Почему же автор говорит о том, что именно кукушкой должна была обернуться женщина? Здесь имеется индоевропейский отголосок, который проявляется в любовной тоске. В народных песнях часто сказывается о дочери, которая прилетает домой. Вот и летит Ярославна поближе к родительскому дому, за Дунай, а после этого обращается к трем стихиям.
Сравнение Ярославны с кукушкой является символом трагической судьбы женщины, а в образе этой женщины заключены все образы русских женщин, находящихся в скорби и страданиях от вынужденной разлуки с любимыми мужчинами.
Кукушка у славян- вещая птица, по легенде в кукушку превращались горькое вдовицы, потерявшие своих мужей. Ярославна не хочет стать такой горькой кукушкой, она, пытается привлечь на свою строну высшее силы, чтобы они её оградили от участи горькой вдовицы
Образ жены князя Игоря автор рисует нам верной, преданной.
Она цельная и самодостаточная личность.
Грусть и боль слышны в плаче княгини.
Тоска за всех русичей, пострадавших от набегов половцев, слышна в ее вопле, который автор назвал плачем.
Через ее плач автор показывает скорбь матерей и жен русских, ждущих своих мужей с полей сражения.
Именно потому, что в голосе Ярославны звучит тоска, одинокой женщины, оставшейся без мужа, ее и сравнивают с кукушкой. Ведь кукушка в древнерусские языческие времена была символом тоски и одиночества. А еще посредником между миром живых и миром мертвых.
Выражение растекаться мыслею по древу обозначает говорить много не по существу, многословить, отвлекаться от основного, сильно вдаваться в ненужные подробности.
Выражение изронять свое златое слово обозначает сказать что важное и долгожданное для окружающих.
В Слове о полку Игореве автор описывает исторические события, а именно поход князя Игоря против половцев.
Но, читая произведение, понимаем, что, будучи храбрым, смелым и решительным, князь Игорь поступает безрассудно. Поход был обречен на провал, ведь войско половцев слишком многочисленное. Даже силы природы подсказывали Игорю остановиться, давая знаки о нехорошем окончании битвы. Но именно безрассудство Игоря, а еще, наверное, жажда к славе, толкали Игоря на новый поход, где его войско и потерпело поражение, а сам Игорь попадает в плен. После этого похода набеги половцев только увеличились, что было большим горем и печалью для русской земли.
Я бы в таком сочинении сделала основной акцент на вопросе раздробленности русского государства того времени. Мы видим по тексту Слова, что князь Святослав собирает общее ополчение русских войск, призывает под свои знамена своих собратьев князей, с тем что общими усилиями, общим войском обрушиться на половцев и разметать их, недостойных. Однако время для такого единства страну еще не настало. Главную роль играют местные князья, каждый в своем родном городе и каждый со своей надежной ратью, которая полна мужества и отваги, но по силе конечно же уступает объединенному войску. Это разобщение страны приводит к тому, что набеги кочевников не прекращаются и города горят, а вдовы оплакивают убитых воинов-мужей.
Представляет интерес и вариант с двоеверием, которое еще сохранилось на Руси в то время. Со времени крещения прошло всего ничего времени и в Слове мы видим, что языческие верования все еще сильны в стране, что Ярославна уповает не на христианского бога, а на силу солнца и ветра, наделяя их божественными силами, а Игорь просит не выдать его побег не бога, а реку и камыши. Христианство вообще кажется не упоминается в слове и это говорит о многом. Не сразу Русь стала Святой, далеко не сразу.
Произведение «Слово о полку Игореве» является полноценным историческим памятником литературы. Конкретно князья не описываются и нельзя точно восстановить их образ, однако все их действия, их разговоры и манеры помогают понять, какой перед нами человек и что он из себя представляет.
Образ кукушки в в славянской мифологии
Образ кукушки связан с целым рядом примет, обрядов и представлений. Кукушку, наши предки считали птицей вещей. Но образ кукушки очень двоякий. С одной стороны кукушка это женский образ. Такое сопоставление кукушка получила из-за того что она связана с мотивом одиночества. Кукушка всегда одна, она подкидывает своих детей в чужие гнёзда. Поэтому правомерно сопоставлять кукушку с девушкой только в случае её одиночества, вдовства. Поэтому, образ кукушки не объемлющий все ипостаси девушек.
Кукушка считается навьей птицей которая предсказывает людям судьбину в явном мире. Поэтому на кукушкины ку-ку, человек гадал на срок жизни и на лихие годины. Это, в понятии предков, был вопросом не к самой кукушке а к богам, которые через образ кукушки передают весть. В данном случае эта птица выступает как вестница богов.
Кукушка в славянской мифологии закреплена как вещей персонаж, поэтому она выступает героем ряда былин и сказаний. Чаще всего как вестник плохого. Видимо это отголоски христианского понимания данного образа.
В южнорусском весеннем обряде похорон “кукушки” участвуют главным образом девушки. Фигурку “кукушки”, изготовленную из растений, одевали в сарафан, повязывали платком, чаще черным, потому что считали КУКУШКУ вдовой.
Связь КУКУШКИ со смертью обнаруживается в поверьях и приметах. Кукование часто расценивается как зловещее предсказание: “Кукушка кукует, горе вещует”. Поэтому, услышав КУКУШКУ, говорят: “Хорошо кукуешь, да на свою б голову!”.
Кукование КУКУШКИ часто воспринимается как горестное причитание и оплакивание. У слова “куковать” имеется значение “плакать, горевать, причитать, жаловаться”. В виде Кукушки представляют себе душу умершего. В похоронных причитаниях к покойнику обращаются со словами: “Прилетай же ко мне кукушечкой, прокукуй мне свою волюшку”. В облике КУКУШКИ душа как бы слетает на землю побеседовать с родными. Либо в КУКУШКЕ видят вестницу с “того света”. В районах, пограничных с Белоруссией, существует обычай голосить с КУКУШКОЙ: женщины, потерявшие близких или находящиеся в разлуке с ними, уходят подальше в лес и там, услышав КУКУШКУ, общаются наедине с ней, причитая и выплакивая ей свою боль. КУКУШКА, как считают, сама подлетает к такой женщине и начинает “подголашивать”. КУКУШКА выступает здесь в роли посредника между этим и “тем светом”. У нее выспрашивают новости с “того” света о своих близких, через нее передают им наказы и просьбы. Например:
“Прилятай-ка. мой дружок милый,/
За мной поскорей’”.
“Узлетай, кукушечка шерая!
Злетай на чужую дальнюю сторонушку!
Покукуй-передай моим братчикам родным
Привет от меня низенький”.
Что символизирует кукушка в слове о полку игореве
1.1.1. Почему Ярославна, горюя об Игоре, обращается к Ветру, Днепру и Солнцу?
1.2.1. В чём заключается для лирического героя очарование «дивной поры», описанной в стихотворении?
Прочитайте приведённый ниже фрагмент произведения и выполните задания 1.1.1.−1.1.2.
Над широким берегом Дуная,
Над великой Галицкой землёй
Плачет, из Путивля долетая,
Голос Ярославны молодой:
«Обернусь я, бедная, кукушкой,
По Дунаю-речке полечу
И рукав с бобровою опушкой,
Наклонясь, в Каяле омочу.
Улетят, развеются туманы,
Приоткроет очи Игорь-князь,
И утру кровавые я раны,
Над могучим телом наклонясь».
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займётся поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру:
«Что ты, Ветер, злобно повеваешь,
Что клубишь туманы у реки,
Стрелы половецкие вздымаешь,
Мечешь их на русские полки?
Чем тебе не любо на просторе
Высоко под облаком летать,
Корабли лелеять в синем море,
За кормою волны колыхать?
Ты же, стрелы вражеские сея,
Только смертью веешь с высоты.
Ах, зачем, зачем моё веселье
В ковылях навек развеял ты?»
На заре в Путивле причитая,
Как кукушка раннею весной,
Ярославна кличет молодая,
На стене рыдая городской:
«Днепр мой славный! Каменные горы
В землях половецких ты пробил,
Святослава в дальние просторы
До полков Кобяковых носил.
Возлелей же князя, господине,
Сохрани на дальней стороне,
Чтоб забыла слёзы я отныне,
Чтобы жив вернулся он ко мне!»
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займётся поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру:
«Солнце трижды светлое! С тобою
Каждому приветно и тепло.
Что ж ты войско князя удалое
Жаркими лучами обожгло?
И зачем в пустыне ты безводной
Под ударом грозных половчан
Жаждою стянуло лук походный,
Горем переполнило колчан?»
«Слово о полку Игореве» пер. Н.А. Заболоцкого
Прочитайте приведённое ниже произведение и выполните задание 1.2.1.−1.2.2.
Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора —
Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера.
Где бодрый серп гулял и падал колос,
Теперь уж пусто всё — простор везде, —
Лишь паутины тонкий волос
Блестит на праздной борозде.
Пустеет воздух, птиц не слышно боле,
Но далеко ещё до первых зимних бурь —
И льётся чистая и тёплая лазурь
На отдыхающее поле.
1.1.2. Какую роль в приведённом фрагменте играют метафоры?
1.2.2. Какую роль в приведённом стихотворении Ф. И. Тютчева играет приём противопоставления?
1.1.2. Как и во всем тексте «Слова о полку Игореве», в речи Ярославны широко используются устно-поэтические эпитеты, метафоры, сравнения, олицетворения. Метафора — это скрытое сравнение. В художественном тексте метафора используется для создания художественно образа, для усиления выразительности речи. Метафорично обращение Ярославны к силам природы:
«Что ты, Ветер, злобно повеваешь,
Что клубишь туманы у реки,
Стрелы половецкие вздымаешь,
Мечешь их на русские полки?
1.2.2. Прием противопоставления, или контраста, или антитезы используется в художественном произведении для более полного раскрытия образа, темы, размышления. В стихотворении Тютчева противопоставляются времена года — осень и лето, осень и зима:
Где бодрый серп гулял и падал колос,
Теперь уж пусто всё — простор везде.
Пустеет воздух, птиц не слышно боле,
Но далеко ещё до первых зимних бурь.
Прием противопоставления помогает понять настроение лирического героя: сначала он тоскует об ушедшем лете, но вспоминая о предстоящей зиме, восхищается периодом золотой осени. Именно поэтому в стихотворении создается настроение умиротворенности и внутреннего покоя.
Что символизирует кукушка в слове о полку игореве
Соколова Л. В. Плач Ярославны // Энциклопедия «Слова о полку Игореве»: В 5 т. — СПб.: Дмитрий Буланин, 1995.
Т. 4. П—Слово. — 1995. — С. 109—116.
ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ — фрагмент С., начинающийся со слов «На Дунай Ярославнынъ гласъ. » и оканчивающийся словами «. тугою имъ тули затче». Первые издатели ошибочно отнесли слова «На Дунаи» к предыдущему тексту («Копіа поютъ на Дунаи»). В П. Я. их предложил включить А. И. Смирнов (О Слове. II. С. 124), поправка которого принята едва ли не всеми исследователями.
П. Я. начинает третью часть С. и связан с последующим эпизодом бегства Игоря из плена, что отмечал еще Е. В. Барсов. По словам Н. С. Демковой, бегство Игоря из плена «происходит не только после плача Ярославны, но как бы вследствие плача, в ответ на заклинанья Ярославны» (Проблемы изучения. С. 88—89).
По поводу композиции П. Я. высказаны разные точки зрения. Б. В. Сапунов считает, что П. Я. четырехчастен и построен по принципу заговоров. По мнению Р. О. Якобсона, «рассказ о Ярославне.
слагается из вступления и троекратного плача» (Композиция и космология. С. 32). Вероятно, следует считать П. Я. двухчастным, поскольку первая строфа, обособленная от трех остальных, имеет важное смысловое значение и не может рассматриваться только как вступление к П., которое Якобсон счел возможным исключить из рассмотрения.
В первой строфе Ярославна изображается «зегзицей», «кычущей» на Дунае. В этом облике, никем не узнаваемая («незнаемая»), собирается она полететь по Дунаю к р. Каяле, омочить в ее воде «бебрян» рукав и утереть Игорю кровавые раны на «жестоком» его теле.
Эти намерения Ярославны исследователи объясняют по-разному. Обычно считается, что Ярославна мысленно стремится к месту битвы Игоря с половцами, где, по ее представлениям, лежит раненый князь, желая омыть, заживить его раны. Барсов говорил при этом о «целительной силе холодной воды Каялы», а Л. А. Дмитриев — о «мертвой» воде Каялы, напомнив, что в сказках «именно мертвой водой залечиваются, затягиваются раны» (Комментарии. С. 284). А. А. Косоруков полагает, что Ярославна мысленно летит к уже мертвому князю, чтобы «омыть его кровавые раны, то есть воздать погребальную почесть, которой он был лишен» (Гений без имени. С. 136).
Упоминание Дуная в данном эпизоде озадачивало исследователей. Они не находили объяснения тому, что Ярославна в первой строфе изображается зегзицей, кычущей на Дунае. Еще в прошлом веке было предложено решить этот вопрос следующим образом: считать, что действие в первой строфе происходит, как и в трех последующих, на гор. стене Путивля. Выражение «На Дунаи Ярославнынъ гласъ слышитъ (т. е. слышится. См.: Слово — 1985. С. 477)» объясняли при этом так: голос Ярославны, плачущей в Путивле, долетает до Дуная, до ее родины — Галицкого княжества. Что же касается намерения Ярославны полететь по Дунаю к р. Каяле, то, поскольку из Путивля к Каяле невозможно лететь по Дунаю, предполагалось понимать это имя в данном случае как эпич. наименование, символ реки вообще, основываясь на том, что в слав. эпосе имя «Дунай» может употребляться в таком значении. Возражая против приведенного толкования имени «Дунай» в П. Я., Д. В. Айналов справедливо указал на то, что в С. упоминается еще 10 рек, и все они называются своими ист. именами, что не дает основания одному Дунаю придавать символич. значение, к тому же, добавим, в одном только случае из пяти.
Дунай выступает в С. источником живой воды далеко не случайно. Среди разнообразных мотивов, связанных с ним в фольклоре, в нар. слав. песнях есть мотив целебной дунайской воды, исцеляющей от болезней, спасающей от смерти. Такое представление о Дунае отражено, напр., в болг. песне «Яна-кукавица», приведенной Вс. Миллером в качестве параллели к П. Я. Герой этой песни, лежащий больным в шатре, просит сестру отправиться в дальний путь, на «белый Дунай», и принести «студеной» дунайской воды, которая должна исцелить героя. Девушка, набрав воды из Дуная, не может найти дорогу обратно и просит Бога превратить ее в кукушку, чтобы она летала по лесам и искала брата (подробнее см.: Соколова Л. В. Мотив живой и мертвой воды. ).
За живой и мертвой водой на Дунай и Каялу Ярославна прилетает, в соответствии с фольклорной традицией, в образе птицы, в данном случае зегзицы. Слово это переводят по-разному: кукушка, чайка, ласточка, горлица. В последнее время зегзица часто толкуется, со ссылкой на Н. В. Шарлеманя, как чайка. Однако здесь явное недоразумение. Шарлемань неясно выразился, указав, что «на Десне, между Коропом и Новгород-Северским крестьяне называют местами гігічкой, зігічкой, зігзічкой — чайку, по-русски пигалицу или чибиса», т. е. Шарлемань имеет в виду птицу, на совр. укр. яз. называемую чайкой, а на совр. рус. яз. — чибисом. Некоторые же исследователи поняли Шарлеманя так, что зігзічкой называется чайка. Н. А. Мещерский и Демкова попытались обосновать, что образ именно водяной птицы, чайки, низко летающей над речной поверхностью и задевающей ее крылом, лучше сочетается с образом Ярославны, собирающейся омочить свой шелковый белый рукав в воде Каялы.
По мнению автора данной статьи, единственно верный перевод слова зегзица — кукушка. В «Задонщине» и в «Слове» Даниила Заточника слово это употреблено в форме «зогзица» в значении кукушка. В совр. рус. диалектах сохранились слова «зёгзица», «зогза», также обозначающие кукушку. Л. А. Булаховский на основании мн. слав. яз. реконструирует общеслав. форму «zeg(ъ)za».
Ярославна собирается омыть раны Игоря бебряным рукавом своей одежды. Комментируя это, Д. С. Лихачев пишет: «Рукава верхней
одежды знати в древней Руси делались длинными. Их обычно поднимали кверху, перехватывая запястьями. В ряде церемониальных положений их спускали книзу (стояли «спустя рукава»). Такой длинный рукав легко можно было омочить в воде, чтобы утирать им раны, как платком» (Комм. ист. и геогр. С. 461). Возможно, что омовение ран именно рукавом жен. одежды имело какой-то символич. (или магич.) смысл, ср. длинные «плакальные рукава» рубахи, в которой невеста причитала перед выходом замуж (см.: Маслова Г. С. Народная одежда в восточнославянских традиционных обычаях и обрядах конца XIX — нач. XX в. М, 1984. С. 168).
А. А. Потебня отметил несоответствие между «полечю зегзицею» и «омочю бебрянъ рукавъ». Несоответствие это исчезает, стоит лишь вспомнить сказочные мотивы оборотничества (ср.: лебедь белая оборачивается красной девицей). Преодолев птицей далекие расстояния, Ярославна, достигнув Каялы, принимает вновь жен. облик и рукавом своей одежды заживляет Игорю раны.
Прил. «бебрян» долго переводили словом «бобровый», понимая это как рукав, отороченный мехом бобра. Однако вряд ли можно назвать рукав меховым на том основании, что он снабжен меховой опушкой. Поэтому следует согласиться с Мещерским, указавшим на древнерус. слово «бебр» в значении дорогой тонкой ткани и предложившим переводить «бебрян» как сшитый из белого шелка (К изучению. С. 43—44). Подтверждением правильности такого перевода может дополнительно служить то, что «именно при помощи шелковых предметов. производилось в песнях южнославянских народов излечивание раненых героев» (Прийма Ф. Я. Внимая плачу Ярославны. С. 7).
Вторая часть П. Я. (строфы 2—4) переносит читателя на гор. стену Путивля, с которой княгиня обращается к «светлому и тресветлому Солнцу», «Ветру Ветрилу», «Днепру Славутичу». Исследователи указывали на традиц. для фольклора величание рек по имени-отчеству. Эпитету солнца — тресветлое — посвящены три специальные статьи (см. Солнце). По нашему мнению, он отражает нар., языч. в своей основе представление о солнце, имеющем при своем суточном движении три разных света: утренний, дневной и вечерний. Это представление воплощено в нар. декоративном искусстве, где движущееся солнце изображается в трех позициях: утреннее, дневное, вечернее (см.: Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М., 1987. С. 492, 497, 512 и др.).
Якобсон предложил тонкий анализ симметрии трех фрагментов обращения Ярославны к силам природы на синтаксич. уровне, выделив в каждом из трех фрагментов по три глагола, относящихся к адресатам молитвенного воззвания Ярославны, и отметил, что каждый из призывов состоит из трех симметричных и одного асимметричного предложений.
П. Я. сближали с двумя фольклорными жанрами. Лихачев считает, что в жанровом отношении П. Я. близок именно плачам: автор как бы воспроизводит плач Ярославны. Исследователь подчеркивает, что Ярославна здесь прежде всего жена, горюющая по мужу, она олицетворяет «стихию человеческой жалости», выражая не только личную скорбь, но и заботу о воинах Игоря. П. Я., по мнению Лихачева, вторит золотому слову Святослава, тоже своеобразному П., слову, смешанному со слезами (ср.: «Слово» и культура. С. 21, 268).
Действительно, П. Я. близок нар. плачам. Он соответствует, напр., по содержанию П.-причитанию жены по мужу-рекруту (см.: Барсов. Причитания Северного края. С. 87; Тиунов. Несколько замечаний. С. 199—201). В этом П. горюющая женщина сравнивает себя с кукушкой и называет мужа «ладой» («Так ты послушай, лада милая, / Поутру да поранехоньку, / И в вечеру да попозднехоньку, / Не кукует ли кукушка горе горькая. / Она кукует жалобнехонько, / Так ты подумай, лада милая: / Не кукушечка кукует горе горькая, / Горюет то твоя да молода жена, / Подает тебе да свой взышон голос»). Во-вторых, здесь есть обращение солдатки к «ветрам буйным», «солнцу красному», «реке быстрой» с просьбой передать мужу «поклоненьице», «челобитьице». Однако П. жены по мужу-рекруту — только лишь выражение жен. тоски, он не имеет того магич. значения, которое имеет П. Я. Поэтому права, вероятно, В. П. Адрианова-Перетц, по мнению которой в П. Я. слиты традиции нар. причитаний и языч. заклинаний.
Термины «заговор», «заклинание», «языческая (апокрифическая) молитва» четко не определены и не разграничены. Поэтому одни говорят о близости П. Я. заклинаниям (напр., Буслаев, А. Рамбо), другие — заговорам (напр., Сапунов), третьи — языч. молитве. Барсов употребляет по отношению к П. Я. все три термина: «Плач ее обращен к стихийным силам с мольбой о спасении Игоря и потому есть именно заговор, заклинательная молитва» (Слово. Т. 2. С. 65). Была высказана и абсурдная точка зрения, согласно которой П. Я. «обнаруживает в своем оформлении и структуре много общего с камланием шамана в архаическом обществе» (Голиченко Т. С. Мифологические мотивы в «Слове о полку Игореве» // «Слово о полку Игореве» и древнерусская философская культура. М., 1989. С. 71).
А. И. Алмазов (Апокрифические молитвы, заклинания и заговоры. Одесса, 1901. С. 10—22) разграничивает собственно заговоры, основанные на вере в силу слова; заклинания, в которых используется формула приказа, заклинания низших сил — высшими; языч. (по его терминологии — апокрифич.) молитвы, не имеющие силы обязательного исполнения, как заговоры. Если исходить из этой классификации, то П. Я. следует сопоставлять с языч. молитвой, в схему которой укладывается и первая строфа. В языч. молитве непосредственному обращению к силам природы часто предшествует описание произносящим ее своих действий, непременно в будущем времени (ср., напр.: «Встану я, раба Божия, ранешенько, / Умоюсь белешенько. »). Подобное описание героиней своих действий, и тоже в будущем времени, содержится в первой строфе П. Я.
Исследователи по-разному объясняли цель молитвенных обращений Ярославны к силам природы. Барсову представлялось, что ее «заговор» «должен придать целительную силу холодной воде Каялы». Однако слова заговора, сопровождающие некое магич. действие, связаны именно с этим действием, как в первой строфе П. Я., а во второй части П. Ярославна обращается к солнцу, ветру и далекому от Каялы Днепру. Демкова охарактеризовала обращения Ярославны к природным силам как «выкликанье из смерти». Однако, во-первых, Ярославна оживляет Игоря с помощью живой и мертвой воды, а во-вторых, «выкликанье из смерти» носит иной характер, ср., напр., выкликанье из смерти в нар. причитании по умершему: «Вы завейтесь, ветры буйные,
/ Растащите пески желтые, / Растаскайте мати-сыру землю / Вы на все четыре стороны, / Вы раскройте гробову доску. ».
Ярославна высказывает свою просьбу в обращении к Днепру: она просит его «прилелеять» к ней ее милого ладу. Днепр избран далеко не случайно: он — гл. рус. река, река-матушка, а потому обобщенный образ всего водного бассейна Руси, водного пути на Русь. Солнце и ветер Ярославна укоряет за то, что они способствовали поражению Игоря: солнце томило воинов жаждою, а ветер нес половецкие стрелы на воинов Игоря. В обращении к солнцу и ветру просьба не высказывается, а лишь подразумевается: Ярославна мысленно просит природные стихийные силы сменить гнев на милость и не мешать спасению Игоря, его возвращению на родину.
Якобсон обратил внимание на то, что «три адресата заклинательных зовов Ярославны явственно принадлежат трем ярусам мироздания, запечатленным в космологической традиции индоевропейских народов: высшая область — небо, низшая — земля, средняя — промежуточный мир между небом и землей». Представителем верхней сферы в П. Я. выступает Тресветлое Солнце, средней — Ветер Ветрило, низшей — Днепр Славутич. Таким образом, Ярославна обращается ко всей природе, к космосу в целом, стремясь все природные силы привлечь к вызволению Игоря из половецкого плена. И молитва Ярославны возымела действие. Чтобы нагляднее представить спасительное действие этой молитвы, автор нарисовал картину явлений природы, благоприятных Игорю.
Условием произнесения заговора и языч. молитвы было определенное время (чтобы молитва возымела действие, она должна быть читаема рано, на утренней заре) и определенное место («темный лес», «чистое поле» — природная среда). Ярославна произносит свою молитву «рано» (о чем автор упоминает трижды), но не в поле или в лесу, а с гор. стены, на границе соц. и природного миров. Вероятно, автор С. и здесь оказался верен действительности, учитывая средневековую традицию, обычай церемониального плача на гор. стене, что предполагал Лихачев и что нашло отражение в западноевроп. средневековой поэме о Вольфунтрихе, героиня которой, Либгарда, в ожидании своего мужа Ортнита «уходит на стену и там громко начинает жаловаться на свое горе» (см.: Жданов. Литература «Слова. ». С. 444).
Говоря об использовании автором С. формы языч. молитвы, следует иметь в виду, что используется лишь структура фольклорного текста. Что же касается словесного выражения, то в П. Я. отсутствуют характерные для заговоров и заклинаний устойчивые формулы. В первой части П. Я. вм. традиц. и вполне реальных действий описываются волшебные, колдовские действия Ярославны (оборотничество, полет в образе зегзицы на Каялу, оживление Игоря с помощью живой и мертвой воды). Во второй части П. Я., по словам Адриановой-Перетц, «обобщенным устным формулам заклинательных обращений автор придает реалистичность, а в самом плаче как бы продолжает рассказ о несчастной битве, когда на русское войско сыпались „хиновьскыя стрелкы“, воины падали на ковыльную степь, а живые изнемогали от жажды, оттесненные врагами от воды» (Древнерусская литература и фольклор. С. 109).
Учитывая ист. точность автора С., исследователи задавались вопросом, почему Ярославна плачет в Путивле, а не в Новгороде-Северском. На этот счет существуют различные точки зрения (см. Путивль).
По нашему мнению, вовсе не факт, что в действительности Ярославна находилась именно в Путивле. Скорее, это худ. прием: Ярославна, с нетерпением ожидавшая возвращения Игоря и Владимира с поля битвы и стремившаяся как можно быстрее увидеть их, изображается автором С. в Путивле (где княжил ее сын), потому что он гораздо южнее Новгорода-Северского, а именно с юга должны были возвращаться ее муж и сын. Ярославна в изображении автора С. как бы «выходит» им навстречу.
Возникал также вопрос, почему Ярославна не упоминает в П. своего сына Владимира. Исследователи, в частности А. В. Соловьев, Л. Е. Махновец и др., предлагали разные объяснения, однако дело в том, что худ. функция П. Я. — в оправдании, освящении бегства Игоря из плена, а это не оставляет места для упоминания Владимира.
П. Я., один из самых поэтич. фрагментов С., переводили и перелагали мн. поэты: Ф. Глинка, И. Козлов, П. Шкляревский, Т. Шевченко, С. Городецкий, А. Прокофьев, Е. Кунина и др.
Переводы П. Я. и реминисценции на его сюжет см. в изд.: Слово — 1952, Слово — 1985, Слово — 19862 и др.
Литературоведч. анализ переводов, переложений П. Я. и стихов на его сюжет см. в работах А. Арго, Л. А. Дмитриева, О. А. Державиной, Е. Н. Кононко, Л. И. Сазоновой и др.
Ярославна стала символом верной, преданной жены, своей любовью хранящей любимого на поле битвы, поэтому особенно популярен был этот образ в стихах на тему Вел. Отеч. войны.
Образ Ярославны нашел отражение и в изобразит. искусстве: на гравюрах, картинах и рисунках М. А. Зичи, В. Г. Перова, В. А. Фаворского, И. С. Глазунова, И. И. Голикова, В. И. Семенова, Г. В. Якутовича, Г. Г. Поплавского и др. художников, являясь непременным персонажем всех графич. циклов, посвящ. С. Композитор Б. И. Тищенко создал балет «Ярославна».
Лит.: Буслаев Ф. И. 1) Историческая хрестоматия церковнославянского и древнерусского языка. М., 1861. С. 613, примеч. 591 (33); 2) Мифологические предания о человеке и природе, сохранившиеся в языке и поэзии // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861. Т. 1. С. 143; 3) Эпическая поэзия // Там же. С. 35; Барсов Е. В. 1) Причитания Северного края. М., 1872. Ч. 2. С. 87; 2) Слово. Т. 1. С. 10; Т. 2. С. 63—68; Миллер. Взгляд. С. 112—116; Максимович М. А. Песнь о полку Игореве // Собр. соч. Киев, 1880. Т. 3. С. 549—550; Жданов И. Н. Литература «Слова о полку Игореве» // Соч. СПб., 1904. Т. 1. С. 444; Дашкевич Н. П. Опыт указания литературных параллелей к Плачу Ярославны в «Слове о полку Игореве» // Sbornik v slavu V. Jagiča. Berlin, 1908. С. 415—422; Орлов А. С. Лекции по истории древней русской литературы. М., 1916. С. 89—90; Перетц. Слово. С. 304—307; Айналов Д. В. Заметки к тексту «Слова о полку Игореве». I. Плач Ярославны // ТОДРЛ. 1940. Т. 4. С. 151—155; Адрианова-Перетц В. П. 1) Очерки поэтического стиля древней Руси. М.; Л., 1947. С. 147—148; 2) Об эпитете «тресветлый» в «Слове о полку Игореве» // РЛ. 1964. № 1. С. 86—87; 3) «Слово о полку Игореве» и памятники русской литературы XI—XIII веков. Л., 1968. С. 169—176; 4) Древнерусская литература и фольклор. Л., 1974. С. 109; Шарлемань Н. В. Из реального комментария к «Слову о полку Игореве» // ТОДРЛ. 1948. Т. 6. С. 115; Лихачев Д. С. 1) Комм. ист. и геогр. С. 461—462; 2) «Тресв ѣ тлое солнце» плача Ярославны // ТОДРЛ. 1969. Т. 24. С. 409; 3) «Слово о полку Игореве» и культура его времени. Л., 1978. С. 22—23, 43, 46, 58, 66, 208—209; 4) «Слово о полку Игореве» как художественное
целое // Избр. работы: В 3 т. Л., 1987. Т. 3. С. 194—195; Тиунов И. Д. Несколько замечаний к «Слову о полку Игореве» // Слово. Сб. — 1950. С. 199—201; Дмитриев Л. А. 1) Комментарии // Слово — 1952. С. 284; 2) «Слово о полку Игореве» и русская литература // Слово — 1967. С. 69—92; 3) Поэтическая жизнь «Слова о полку Игореве» в русской литературе // Слово — 1983. С. 82—113; 4) (совм. с А. И. Михайловым) «Слово о полку Игореве» в русской советской поэзии // РЛ. 1985. № 3. С. 16—30; Мещерский Н. А. 1) О территориальном приурочении «Слова о полку Игореве» // Учен. зап. Карел. пед. ин-та. Петрозаводск, 1956. Сер. ист.-филол. наук. Т. 3, вып. 1. С. 76; 2) К изучению лексики и фразеологии «Слова о полку Игореве» // ТОДРЛ. 1958. Т. 14. С. 43—44; Сапунов Б. В. Ярославна и древнерусское язычество // Слово. Сб. — 1962. С. 321—329; Арго А. М. Десятая муза: (Непереводимость и всепереводимость). М., 1964. С. 69—74; Болдур А. Ярославна и русское двоеверие в «Слове о полку Игореве» // РЛ. 1964. № 1. С. 84—85; Михайлов М. Ярославна от «Слова о полку Игореве» (за някои особенности на образа) // Трудове на высшия педагогически ин-т «Братя Кирил и Методий» във Велико Търново. София, 1966. Т. 3. С. 113—130; Кононко Е. Н. Образ Ярославны в русской советской литературе // Вопросы рус. лит-ры: Сб. Львов, 1967. Вып. 2 (5). С. 24—28; Боброва Е. И. К новому истолкованию плача Ярославны // ТОДРЛ. 1969. Т. 24. С. 35—37; Якобсон Р. О. Композиция и космология плача Ярославны // Там же. С. 32—34; Уваров К. А. Историко-филологический и искусствоведческий комментарий к женским образам «Слова о полку Игореве» // Учен. зап. МГПИ им. В. И. Ленина. М., 1970. № 405. С. 12—26; Гаген-Торн Н. И. Анимизм в художественной системе «Слова о полку Игореве» // Сов. этнография. 1974. № 6. С. 110—118; Прийма Ф. Я. 1) Голоса, вторящие плачу Ярославны // Совр. проблемы литературоведения и языкознания. М., 1974. С. 200—210; 2) Внимая плачу Ярославны. // РЛ. 1985. № 4. С. 3—14; Державина О. А. Образ Ярославны в творчестве поэтов XIX—XX вв. // Слово. Сб. — 1978. С. 186—190; Демкова Н. С. 1) Проблемы изучения «Слова о полку Игореве» // Чтения по древнерус. лит-ре. Ереван, 1980. С. 88—89, 102—103; 2) Бегство князя Игоря // Слово — 19861. С. 491—493; Махновець Л. Ярославна // Наука і культура. Київ, 1985. Вип. 19. С. 277 283; Тищенко В. И. Плач Ярославны // РР. 1985. № 4. С. 15—20; Косоруков А. А. Гений без имени. М., 1986. С. 136—145; Гин Я. И. К истолкованию финала плача Ярославны // Исследования «Слова». С. 81—86; Кайдаш С. Тайны «Слова», тайна Ярославны // Дет. лит-ра. 1986. № 3. С. 32—36; Pavlik J. 1) Bezieht sich das Klagen der Jaroslavna im «Lied von der Heerfahrt Igor’s» auf den toten Igor’? (Ein Beitrag zur Semantik eines der Anwendungsfälle des Adverbs «rano» im «Klagen der Jaroslavna») // Slavia Othiniensia. 1987. N 9. S. 75—91; 2) Ist «zegzica» im «Lied von der Heerfahrt Igor’s» eine «Lachmöwe» oder ein «Kiebitz»? // Ibid. S. 92—98; Соколова Л. В. Мотив живой и мертвой воды в «Слове о полку Игореве» // ТОДРЛ. 1993. Т. 48. С. 38—47.