Чем отличаются басни крылова и дмитриева
Школе NET
Register
Do you already have an account? Login
Login
Don’t you have an account yet? Register
Newsletter
Submit to our newsletter to receive exclusive stories delivered to you inbox!
Онтонио Веселко
сделать сравнительную таблицу по басням Дмитриева и Крылова.
Лучший ответ:
Суррикат Мими
3. Одни и те же персонажи
4. Характеры: Волк олицетворяет злобу, несправедливость, а Ягнёнок – беззащитность, жертвенность
5. В баснях высмеиваются людские пороки
6. Мораль как поучение
7. Повествование от лица авторов
1. Форма повествования – проза и стихи
2. У Эзопа – рассказ повествователя, а у Крылова – сценка (диалог)
3. У Эзопа – реплик Ягнёнка нет, а у Крылова характер Ягнёнка дан в развитии
4. У Крылова басня более развёрнута:
— Развернутое подробное описание:
«жаркий день», «голодный рыскал волк»
— Живая разговорная речь (просторечия)
— Открытое отношение к героям
6. Басня выразительнее, живописнее
— Перекликаются ли по своему содержанию басни? В чем заключается их нравоучение? (сильный всегда прав)
3. в басне высмеиваются пороки.
4. имеет мораль (нет сил добиться успеха, а винят обстоятельства).
5. повествование от лица автора.
2. У Эзопа – небольшой рассказ, а у Крылова напоминает сказку (кума Лиса)
— действия Лисы даны подробно.
— мораль дана в пословице «Хоть видит око, да зуб неймет»
Как отличаются басни Крылова от бесен Дмитриева?
Как отличаются басни Крылова от бесен Дмитриева.
Первым, кто сумел сделать басню подлинно народной, донес до народа нравственный заряд басен, превратил басни в собрание пословиц, ушедших в народ, вошедших в его сознание наряду с пословицами предков, сделал язык басен доступным даже малограмотному крестьянину, даже ребенку, был третий гигант басенного жанра Иван Андреевич Крылов.
И хотя он, в свою очередь, использовал сюжеты Эзопа и Лафонтена, но у него много среди самых знаменитых басен и собственных сюжетов, некоторые из них – отклик, что называется, на злобу дня («Квартет», «Лебедь, Щука и Рак», «Волк на псарне», «Ворона и курица», «Тришкин кафтан», «Щука и кот», «Обоз» и др.
). События, ставшие поводом для этих басен, давно забыты (конечно, это не относится к басне «Волк на псарне», которую читал перед солдатами Кутузов, снявший шапку при словах «ты сер, а я, приятель, сед»), и о них можно узнать разве что из примечаний.
А басни живут, и под них всегда можно подверстать другие ситуации, их мораль – на все времена.
Да потому что там живые характеры и вечные вопросы, которые не стареют, как не стареет природа человеческая.
Да и те басни, в которых сюжет заимствован (скажем, «Ворона и лисица»), ни в коем случае нельзя считать переводами или подражаниями, басни эти настолько русские, национальные, что сразу же стали выдающимся явлением прежде всего именно русской культуры и литературы.
Осталась ли в них хоть толика французского?
Хоть самая малость древнегреческого?
Вообще, сюжеты басен Эзопа оказались «ходячими», их использовали многие баснописцы.
В России басни писали Тредиаковский, Сумароков, Измайлов, Хемницер, Херасков, Дмитриев, но ни один из них (за исключением Ив.
Дмитриева) по мастерству не может даже претендовать на сравнение с Крыловым.
Это величины совершенно разного калибра и масштаба.
Первые два – это явление доисторическое : язык коряв донельзя, мысль прямолинейна, лексика уже не древнерусская, но еще не русская.
Как отличаются басни Крылова от бесен Дмитриева
Установление аналогии между миром природы и внутренним миром человека называется параллелизмом.
Чичиков Павел Иванович — бывший чиновник
Селифан — кучер Чичикова,
Петрушка — лакей Чичикова
Чубарый, Гнедой и каурый Заседатель — тройка коней Чичикова
Жители города N и окрестностей:
Губернатор
Губернаторша
Дочь губернатора
Вице-губернатор
Председатель палаты
Полицеймейстер
Почтмейстер
Прокурор
Манилов, помещик (имя Манилов стало нарицательным для бездеятельного мечтателя, а мечтательное и бездеятельное отношение ко всему окружающему стало называться маниловщиной)
Лизонька Манилова, помещица
Манилов Фемистоклюс — семилетний сын Манилова
Манилов Алкид — шестилетний сын Манилова
Коробочка Настасья Петровна, помещица
Ноздрев, помещик
Мижуев, «зять» Ноздрева
Собакевич Михаил Семенович
Собакевич Феодулия Ивановна, жена Собакевича
Плюшкин Степан, помещик
«Приятная во всех отношениях дама»
«Просто приятная дама»
Тентетников (Дерпенников) Андрей Иванович, помещик, 32 года
Александр Петрович — первый директор училища
Фёдор Иванович — соответственно новый директор
енерал Бетрищев, помещик, сосед Тентетникова
Улинька — дочь Бетрищева
Петух Пётр Петрович, помещик
Алексаша и Николаша — сыновья Петра Петровича Петуха, гимназисты
Платонов Платон Михайлович
Вороной-Дрянной — помещик, деятель некоего подполья.
Скудрожогло (Костанжогло, Попонжогло, Гоброжогло, Берданжогло) Константин Фёдорович, помещик около сорока лет
Хлобуев Семён Семёнович (Пётр Петрович), обнищавший помещик, 40—45 лет
Платонов Василий Михайлович — помещик
Леницын Алексей Иванович — помещик, его превосходительство.
Чегранов — помещик.
Муразов Афанасий Васильевич, откупщик
Вишнепокромов Варвар Николаевич
Ханасарова Александра Ивановна — очень богатая старая горожанка
Научная работа «Язык басенного наследия И.И. Дмитриева»
Язык басенного наследия И.И. Дмитриева
Само собой разумеется, что басенный стиль И.И. Дмитриева разнообразнее и сложнее, чем сказанный. Ведь и басен у него по количеству больше, чем сказок. Но и здесь наблюдаются однородные цели и способы стилистических исправлений.
В притче «Два голубя» ярко обнаруживается тенденция не только к выравниванию среднего стиля, к освобождению его от просторечно-фамильярной, простонародной примеси, но и к его «возвышению», к осложнению его элегической и патетической экспрессией.
Любопытен также пример замены высокой формы простёртыми (крылами) формой широкими.
Исправления вызваны стремлением обострить разговорную экспрессивность, освободиться от условностей книжно-поэтического языка или усилить их благозвучие.
Басенный стиль И.И. Дмитриева (если от него отделить стиль «Апологов», относящихся к последнему периоду творчества этого поэта) в основном устанавливается уже к самому началу XIX века. Показательно, что язык басен (так же, как и других произведений) И.И. Дмитриева, напечатанных в «Вестнике Европы» Карамзина (1802-1803), позднее почти не подвергался переработке и исправлениям. Всё это говорит о том, что литературное искусство Дмитриева постепенно законсервировалось и осталось в стороне от тех прогрессивных течений и веяний в развитии русской литературы и русского литературного языка, которые в первой четверти XIX века были связаны с именами Крылова, Батюшкова, Д. Давыдова, Пушкина и писателей – декабристов.
Для оценки и определения места стихотворного стиля И.и. Дмитриева в истории языка русской художественной литературы конца XVIII – начала XIX веков, а также в общей истории русского литературного языка очень важна социально-историческая перспектива. Уже современники выдвигали в качестве основных, опорных пунктов такой перспективы, с одной стороны, стили Державина и Карамзина, с другой – басенный язык Крылова и драматическую речь Грибоедова и с третьей – лирические стили Батюшкова, Жуковского и Пушкина. Поэт пушкинской поры – П.А. вяземский, теснее всего связанный со стилевой традицией И.И. Дмитриева, в начале 20-х годов XIX века характеризовал со своих классовых позиций, с позиций аристократа-последователя Карамзина – положение языка Дмитриева в кругу некоторых предшествовавших ему художественно-языковых систем русской литературы.
Далее Вяземский выделяет в творчестве Дмитриева три жанра и стиля как особенно продуктивные и важные для последующего развития русского литературного языка:
Средневысокий лирический стиль («Ермак», «Освобождение Москвы», «К Волге»).
Сказовый или «сказочный»,то есть стиль стихотворной повести.
В области басенного стиля вклад Дмитриева в сокровищницу русской литературно-художественной речи, по мнению вяземского, был наиболее значителен. В связи с этим вяземский сопоставляет басенный стиль Дмитриева с басенным стилем Крылова и, руководствуясь своим аристократическим «лингвистическим вкусом», готов оценить историческую заслугу Дмитриева в области усовершенствования русской литературно-художественной речи выше, чем историческую роль басенного языка Крылова.
Это пристрастное суждение Вяземского, как известно, вызвало протест со стороны представителей разных литературных направлений.
Народность и демократизм басенного языка Крылова ещё ярче выступали при сопоставлении с языком басен Дмитриева.
А.Ф. Мерзляков так охарактеризовал отношение языка басен Дмитриева к предшествующей традиции и вместе с тем общую эволюцию басенного стиля в русской литературе докрыловского периода: «Сумароков нашёл их (басни) среди простого, низкого народа; Хемницер привёл их в город; Дмитриев отворил им двери в просвещённое образованное общество, отличающееся вкусом и языком».
Сопоставление же стиля басен Крылова со стилем басен Дмитриева привело современников к такой формуле: «Дмитриев ввёл басню во дворец, Крылов её на площадь».
Сравнительный анализ языка басен Дмитриева и Крылова помогает глубже понять и исторически осмыслить классовую ограниченность стилистических позиций И.И. Дмитриева.
Басня Дмитриева «Дуб и трость» по слогу относилась к числу лучших произведений этого поэта.
Басня Дмитриев «Дуб и трость» была одним из первых произведений Крылова в басенном жанре, написанных им в начале XIX века, после длительного перерыва. Эту басню одобрил Дмитриев. Крылов упорно и длительно работал над стилем этой басни.
Сопоставление стиля этих басен представляет большой интерес для истории русского литературного языка.
В окончательной редакции и та и другая басня не содержит никаких особенно важных примет «простонародности» и даже общеразговорного просторечия ни в синтаксическом строе, ни в словарном составе. И всё же в языке крыловской басни, и прежде всего в её повествовательном стиле, гораздо более выразительны и живописны народные разговорно-просторечные слова и обороты. Они подвергнуты своеобразной индивидуально-художественной обработке. В языке басни Дмитриева
Им соответствуют или книжные, или нейтральные, общие для книжного и разговорного стиля речи, но в том и другом случае очень отвлечённые выражения. У Крылова стиль гораздо изобразительнее.
Дуб стростию вступил однажды
С сим, словом вдруг завыла
От севера гроза, и небо помрачила;
Ударил грозный ветр – всё
Летит кружиться лист: трость гнётся –
Ветр пуще воружась, из всей ударил мочи,
И тот, на коего с трудом взирали очи,
С тростинкой дуб однажды в речь
Едва лишь эта трость сказала,
Вдруг мчится с северных сторон
И с градом, и с дождём шумящий аквилон.
Бушует ветр, удвоил силы он,
Взревел и вырвал с корнем вон
Того, кто небесам главой своей касался
И в области теней пятою упирался.
Легко заметить основные различия в формах выражения между стилем Дмитриева и стилем Крылова.
В языке Дмитриева встречаются неоправданные столкновения и смешения разнородных языков элементов. Это – наследие старой системы среднего слога.
Ветер пуще воружась, из всей ударил мочи,
И тот, на коего с трудом взирали очи,
Переход к книжным, торжественным формам высокого слога, используемым для характеристики падения дуба, слишком резок. И последующие стихи носят слишком явный отпечаток отвлечённой архаистичности высокого стиля классицизма («на коего … взирали очи»; «кто ада и небес едва не досягал»).
В языке Крылова стилистическая грань между описанием бури и изображением гибели дуба не обозначена так резко и прямолинейно. Превращение дуба в объект действия ветра («и вырвал с корнем вон того, кто…») подчёркивает трагический конец величия дуба. Книжные патетические выражения последних двух стихов согласуются с живой фразеологией лирического стиля той эпохи (« небесам главой своей касался и в области теней пятою упирался»).
Кроме того, Крылов с необыкновенным мастерством подобрал активные, народно-бытовые глаголы для динамического изображения силы ветра («Бушует ветр, удвоил силы он, взревел и вырвал с корнем вон…»).
В языке Крылова неизмеримо острее, разнообразнее и живописнее использованы экспрессивные краски живой народной разговорной речи.
В языке Крылова соотношение и связь разностильных речевых элементов основаны на новом принципе – на принципе оценки национально изобразительной силы и точности выражения, его народной и социально-общественной характеристики, его реалистического правдоподобия.
В языке Дмитриева основным фактором сочетания разностильных речевых элементов является отвлечённый эстетический критерий художественного совершенства, остроумия и условно-театрального «благообразия». Особенно ярко это различие ощущается при сопоставлении не только окончательного текста этих басен, но их ранних вариантов. Не6обходимо подчеркнуть, что расширение и углубление народной струи в составе русского литературного языка XIX века, национальная демократизация, смысловое – обогащение и стилистическое осложнение литературно-художественной речи в эту эпоху не определяются одним лишь количественным приростом народных или разговорных, областных, социально-групповых или жаргонных слов и оборотов.
Сопоставления строя этих речей у Дмитриева и Крылова может лишь подтвердить и углубить эти общие наблюдения. У Дмитриева даже разговорные фразы носят отпечаток отвлечённости и лишены индивидуальной характеристики:
Жалею, тросточка, об участи твоей!
Я чаю, для тебя тяжёл и воробей…
«Поистине роптать ты в праве на природу»,
Сказал он: «воробей, и тот тебе тяжёл».
Таким образом, хотя Крыловым употреблён архаически-славянский глагол, посмеиваться . Признанный церковным уже в академическом словаре 1847 года, но в языке Крылова книжная фразеология оживлена и расцвечена то живым разговорным синтаксическим оборотом (« хоть бы уж ты…»), то порядком слов, то устно-бытовым идиоматизмом («в удел природа отвела »), то ярким национальным образом («наравне с Кавказом, горделиво»).
При сопоставлении басни «Старик и трое молодых» у Дмитриева и Крылова чрезвычайно ярко выступает не только индивидуальное различие их стилей, но и разное понимание этими писателями общенациональной языковой нормы, особенно в сфере словесно-художественного выражения.
И.И. Дмитриев демонстрирует новые принципы построения драматического диалога – лаконического и экспрессивно выразительного, выдержанного в тонах светского приличия и тонкой иронии. Разговорная струя речи легко превращается в книжный стиль, ассимилируясь с ним. Срывов в просторечье нет. Усиление драматизации даёт себя знать и в исправлениях начальных стихов басни.
Совет довольно здрав, довольно и умерен
Для мудреца в шестнадцать лет! –
звучит элегическая ария старика. В ней мало разговорно-бытовых речевых элементов:
Не мне, так детям пригодится.
Есть книжные сентенции:
Чувствительна душа и вчуже веселится.
Основная же часть речи старика обнаруживает сильное влияние литературно- книжного элегического стиля с его сентиментальной фразеологией, носящей яркий отпечаток поэтики классицизма:
И Парка бледная равно
Втирает на течение наше.
От Провидения нам ведать, не дано,
Кому из нас оно судило
Последнему взглянуть на дневное светило…
Быть может, ах! и то, что ваш безумец хилой
Застанет месяца восход
Над вашей розами усыпанной… могилой.
В басне Крылова сохраняется тот же стиль морального рассуждения. Но в него внесены живые краски национально-бытовой речи. Иронический тон, пронизывающий и повествование и замечания молодых людей в басне Дмитриева, у Крылова ослаблен до предела, почти вовсе устранён.
Неужли будешь ты второй Мафусаил?
Зато образы и выражения устно-бытовой речи, её разнообразные экспрессивные оттенки, иногда её интимный тон – всё это чрезвычайно ярко выступает в крыловской басне и придаёт ей национальную характерность. Самые книжные обороты приобретают здесь национальный русский колорит.
Оставь, старинушка, свои работы:
Тебе ли затевать толь дальние расчёты?
Едва ли для тебя текущий верен час?
Такие замыслы простительны для нас |…|
Из детства я к трудам привык |…|
Да можно и за то ручаться наперёд,
Кто здесь из нас кого переживёт? |…|
Кто знает: может быть, что ваш и ближе час,
И что сыра земля покроет прежде вас.
Это основное различие стиля И.И. Дмитриева и стиля И.А. Крылова ярко сказывается и в приёмах изображения гибели молодых людей: и тут абстрактно-литературный, насыщенный книжными элементами и условной фразеологией классицизма стиль изложения Дмитриева противостоит художественно-расцвеченному национально-бытовыми красками, реальными жизненными образами, лукавой иронией и тонкими контрастами экспрессивного освещения стилю Крылова.
Необходимо заметить, что Дмитриев очень мало стилистических поправок внёс в текст этой басни на протяжении почти тридцати лет (со времени выхода сборника «И мои безделки» в 1795г. до последнего прижизненного издания «Стихотворении И.И. Дмитриева» в 1823г.). между тем И.А. Крылов на протяжении двадцати лет не раз подвергал переработке язык своей басни «Старик и трое молодых».
Из сопоставлений видно, как Крылов преодолевал власть языковой традиции XVIII века, как его стиль глубже и острее уходил своими корнями в сокровищницу живой общенародной русской речи, как переправлялись в новом стилистическом синтезе элементы всех трёх штилей XVIII века.
Ясно, что И.И. Дмитриев ищет общенациональную норму русского литературного языка в пределах старой литературно-языковой системы. Он стремится к ограничению и преобразованию этой системы, к более сложному и тонкому смешению отобранных элементов высокого и простого слова с «нейтральным», средним слоем литературного языка.
Крылов, не отрицая большой роли литературно-языкового наследства, всё же отказывается от ориентации на средний слог литературы XVIII века. Он стремится к интенсивному художественному использованию всего общерусского инвентаря простой народной речи. Вместе с тем он свободнее, чем Дмитриев, относится к разным формам высокого и среднего слога и широко ими пользуется в зависимости от темы и цели изложения, демонстрируя беспредельные возможности нового художественного синтеза все жизнеспособных элементов русской речи.
В стиле басен на тему «Два голубя» различие художественных методов Дмитриева и Крылова, а также различия их понимания состава, нормы и семантических свойств русского литературного языка проявилось особенно глубоко и резко. Интимно-бытовой овеянный экспрессией участия и сочувствия, близкий к разговорному языку тон сказка обеих басен обязывал и того и другого автора раскрыть своё отношение к вопросу о степени и характере использование форм и элементов живой народной речи в стиле художественного повествования, о принципах и приёмах их спайки с традиционными литературно-книжными оборотами. Дмитриев и в этом случае обнаружил строгую разборчивость в оценке и употреблении народных выражений и привязанность к определившимся нормам среднего элегического стиля. Крылов же, проникая в недра устной русской речи, искусно пользуясь её красками и живописными формами, разнообразно сочетая её элементы с разностильными конструкциями и лексико-фразеологическими оборотами старой литературно-языковой системы, создаёт новый сплав всех этих стихий, глубоко народный и соответствующий лингвистическим вкусом самых различных слоёв русского общества (прежде всего слоёв демократических). Достаточно сопоставить синонимические параллели из языка басен Дмитриева и Крылова «Два голубя»:
Два Голубя друзьями были, Два голубя, как два родные брата жили
Издавна вместе жили Друг без друга они не ели и не пили;
И кушали и пили. Где видишь одного, другой уж верно, там;
(стихотворения И.И. Дмитриева, 1823, с. 82) И радость, и печаль, всё было пополам |…|
Он вздрогнул, прослезился, «Куда ты?» говорит сквозь слёз ему другой;
И к другу возопил: «Что пользы по свету таскаться?
«Помилуй, братец, чем меня ты поразил? Иль с другом хочешь ты расстаться?
Легко ль в разлуке быть. тебе легко, Бессовестный! |…|
Я знаю; ах! а мне… я с горести глубокой,
|…| Хоть до Зефиров ты, голубчик, погоди! Хоть подожди весны лететь в такую
Теперь лишь ворон прокричал, даль |…|
И без сомнения – страшуся я безмерно! Да, чу! И ворон прокричал:
Какой-нибудь из птиц напасть он предвещал, Ведь это, верно, к худу.
А сердце в горести и пуще имоверно! Останься дома, милый мой! |…|
Когда расстанусь я с тобой, А я так без тебя совсем осиротею.
Тот будет каждый день мне угрожать бедой: Силки, да коршуны, да громы только мне
То Ястребом лихим, то лютыми стрелками, Казаться будут и во сне;
Всё зрелое сердце мне на память несчастья» |…|
Безумцам умна речь, как в ручейке вода: Растрогала речь эта Голубка;
Журчит, и мимо протекает. Жаль братца, да лететь охота велика:
Затейник слушает, вздыхает, Она и рассуждать, и чувствовать
А все-таки лететь желает |…| мешает |…|
А ты, дружочек мой, «Ты, слушая меня, представишь всё так
Наслушаясь меня, так сведущ будешь живо,
к лету, Как будто б сам летал ты по свету
При сих словах поцеловались,
На место всех увы! и ах! Простились и расстались |…|
Друзья взглянулись, поклевались, |…| летит и видит он;
Вздохнули и расстались. В заглушьи под леском рассыпана пшеничка.
Летит, и видит свысока. Спустился – в сети тут попалась наша
Рассыпано пшено, а возле – Голубка; птичка!
Садится, и в минуту
Запутался в сети; но сеть была худа, Беды со всех сторон!
Так он против неё носком вооружился; Трепещется он, рвётся, бьётся;
Из сети без вреда, Лишь ножку вывихнул, да крылышко помял!
С утратой перьев лишь. Но это ли беда? Но не до них: он прочь без памяти несётся.
Явился вдруг Сокол |…|. Отколь ни взялся ястреб злой…|
И так, благодаря стечению воров, И хищник хищнику достался на обед.
Наш путник Соколу в добычу не достался. Меж тем наш голубь милой,
И так его зашиб, что чуть он отдохнул. Сей возраст жалости не знает,
Швырнул и раскроил висок у бедняка.
Ср. в изданиях басен Крылова 1809 и 1811гг.
Мальчишка в близости резвился:
Набравши камушков, он в цепь метать учился
И, чтоб узнать, верна ль рука,
Хвать камнем в голубка,
Как срезал с ног он бедняка.
Вникая в стилистические параллели, нельзя не заметить, что стиль Крылова отражает – по сравнению со стилем Дмитриева – новый этап развития русского литературного языка, гораздо более близкий к нам.
В силу налёта книжности и в силу экспрессивной монотонии, а также несколько манерной старомодности выражения стиль Дмитриева представляется с точки зрения норм современной этики слова однообразным, маловыразительным, архаичным и во многих случаях отвлечённо-шаблоновым.
Гроза утихнулала, голубчик обсушился,
И в путь опять пустился.
Утих помалу гром. Чуть солнце просияло,
Желанье позывать бедняжку Дале стало.
Встряхнулся и летит |…|
Но к щастью тут Орёл с широкими крылами
Для встречи Сокола спустился с облаков…
Тогда орёл, с небес направя свой полёт,
Ударил ястреба всей силой – и хищник хищнику достался
Сопоставления стиля басен Дмитриева и Крылова «Лев и Комар» очень существенно для уяснения, с одной стороны, новой системы приёмов живописного и выразительного словоупотребления и фразообразования, выдвинутых Крыловым, а с другой – для определения применяемых им новых методов синтеза разностильных элементов. Дмитриев и в этой басне стремится к отбору слов и выражений, лишённых резкого бытового колорита и в силу этого носящих несколько изысканный, литературно-отвлечённый характер. Даже элементы разговорной фразеологии и разговорного синтаксиса в языке Дмитриева приобретают этот отпечаток литературной отвлечённости. Они подвергаются своеобразной эстетической нейтрализации. Поэтому налёт литературности, часто не считающейся с реалистическим правдоподобием, лежит на всех формах стиля Дмитриева. Например:
Прочь ты, подлейший гад, навоза порожденье!
Лев гордый Комару сказал.
Или такое отвлечённое описание:
У льва глаз кровью налился;
Из пасти пена бьёт; зубами он скрежещет,
Ревёт, и все вокруг уходит и трепещет!
Когда поэтом иногда используются выражения разговорные и – изредка – профессиональные, они приобретают оттенок иронии или шутки. Они подвергаются метафорическому переосмыслению или созданию живописную, но чаще всего статистическую картину. Поэтому конкретно-бытовых глаголов вещественного накопления, выражающих действия, в языке басни И.И. Дмитриева немного по сравнению с языком крыловской басни.
От Комара всеобщий страх!
Он в тысячи местах,
И в шею, и в бока, и в брюхо Льва кусает
И даже в глубь ноздри влетает.
Тогда нещастный Лев, в страданьи выше сил,
Как бешенный, вкруг чресл хвостом своим забил,
И начал грызть себя; потом… лишившись, мочи,
Упал, и грозные навек смыкает очи.
Сразу видно, что подбор предметных названий и даже глагольных слов в языке Дмитриева не направлен на воспроизведение реально-бытовой терминологии и ещё менее на её детализацию.
|…| наш Комар не шумит;
То с тылу, то в глаза, то в уши Льву он трубит!
И, место, высмотрев и время улуча,
Орлом на Льва спустился
И Льву в крестец всем жалом впился.
Тогда нещастный Лев, в страданьи выше сил,
Как бешеный, вкруг чресл хвостом свои забил |…|
Лев дрогнул и взмахнул хвостом на трубача.
|…| потом… лишившись, мочи,
Упал, и грозные навек смыкает очи.
Рвался, метался Лев и, выбившись из сил,
О землю грянулся и миру запросил.
Именно в связи с этим – новым крыловским принципом художественно-реалистического отражения жизни, требующим широкого использования самых разнообразных элементов живой народной речи, налагающим на писателя обязанность вовлекать в стиль поэтического изображения всю бытовую терминологию. Все детали обозначений, характеристичные для обиходного, жизненного языка, находится та самая мнимая растянутость крыловского изложения, которая Жуковскому казалась недостатком слога Крылова по сравнению с обобщённой краткостью Дмитриевского стиля.
Встряхнулся, полетел, и в шею Льву впился:
У Льва глаз кровью налился;
Из пасти пена бьёт; зубами он скрежещет,
Ревёт, и всё вокруг уходит и трепещет!
От Комара всеобщий страх!
Он в тысячи местах,
И в шею, и в бока, и в брюхо Льва кусает
И даже в глубь ноздри влетает!
Тогда несчастный Лев, в страдании выше сил,
Как бешенный, вкруг чресл хвостом своим забил
И начал грызть себя |…|
И, место высмотрев и время и время улуча,
Орлом на Льва спустился,
И Льву в крестец всем жалом впился.
Увёртлив наш Комар, да он же и не трусит!
Льву сел на самый лоб и Львину кровь сосёт.
Лев голову крутит, Лев гривою трясёт;
Но наш герой своё несёт:
То нас забьётся Льву, то в ухо Льва укусит.
Престрашный поднял рёв,
Скрежещет в ярости зубами
И Землю он дерёт когтями.
Любопытно, что двум Дмитриевским строчкам:
Ревёт, и всё вокруг уходит и трепещет.
От Комара всеобщий страх! –
Соответствуют следующие шесть крыловских стихов – очень сложного стилистического состава и разнообразной экспрессивной окраски:
От рыка грозного окружный лес дрожит.
Страх обнял всех зверей; всё кроется, бежит;
Отколь у всех взялился ноги,
Как будто бы пришёл потоп или пожар!
Наделал столько всем тревоги!
Ср. также у Дмитриева:
Крылатый богатырь тут пуще зажжужал,
И всюду разглашать о подвигах помчался.
У Крылова – острое сцепление разнородных и разностильных фраз и образов, осложнённых тонкими нюансами звукового воспроизведения победной песни комара:
Насыпил злость Комар; Льва жалует он миром:
Из Ахиллеса вдруг становится Омиром,
Летит трубить свою победу по лесам.
Новые методы повествования и изображения, опирающиеся на семантику реально-бытового языка с его разными стилями, то приближающимися к книжной речи, то уходящими в глубь устной народной речи. Были связаны с приёмом драматического воспроизведения действия, факта, предмета в их жизненной динамике, в их связях с другими явлениями и вещами. Поэтому широко известные и употребительные выражения разных стилей и жанров книжного и разговорного языка, независимо от их принадлежности к системе среднего слога, вовлекаются Крыловым в стиль басни, в язык художественной литературы и располагаются в пределах одного и того же произведения были не свойственны стилям классицизма. В той же басне Крылова «Лев и Комар» рядом с животными и экспрессивными выражениями обиходного языка, как бы непосредственно отражающими жизненные факты и явления в их единичной конкретности, встречаются и отвлечённо-книжные и традиционно-литературные фразы и обозначения. Например:
Сухое к комару явил презренье Лев |…|
И вызывает Льва на смертоносну брань.
Из Ахиллеса вдруг становится Омиром.
Эти новые формы выражения, разрабатываемые Крыловым и отчасти уже подготовленные Новиковым, Радищевым и Державиным, знаменовали не только полное распадение системы трёх стилей XVIII века, но и отходов от признания среднего стиля центральным ядром новой системы русского литературного языка. Ещё ярче и шире выступили в творчестве Грибоедова, Пушкина, Гоголя, Белинского и Лермонтова, в языке передовых деятелей художественной литературы и журнальной прозы 20-30-х годов XIX века.
Попытка И.И. Дмитриева, шедшего вслед за Карамзиным, выработать общенациональную норму русского литературного выражения на основе реформированной системы среднего стиля, представляла собой необходимый этап на пути от русского литературного языка эпохи классицизма с его «тремя штилями» к новому русскому литературному языку первой трети XIX века – к языку Жуковского, Крылова, Грибоедова и Пушкина.
Дмитриев ушёл вместе с пушкинской эпохой, пережив Державина и Карамзина, оставаясь «поэтической знаменитостью первой величины», как сказал Белинский, ещё при жизни поэта отметивший, что «его поэтическое дарование не подвержено ни малейшему сомнению».