Чем опасны биологизаторство и социологизаторство в понимании человека

Биологизаторство и социологизаторство в подходах к человеку

В ходе дискуссии о соотношении биологического и социального в человеке высказывается широкий спектр мнений, заключенных между двумя полюсами: концепциями человека, которые принято называть биологизаторскими, или натуралистическими, сторонники которых абсолютизируют роль естественных, биологических начал в человеке, и социологизаторскими концепциями, в которых человек представлен как всего лишь слепок с окружающих его социальных отношений, их пассивное порождение. Конечно, в законченном виде такие полярные точки зрения высказываются нечасто, однако многие трактовки человека при рассмотрении соотношения в нем биологического и социального тяготеют к одному из этих полюсов.

К биологизаторским концепциям относится расизм, который, как уже говорилось, исходит из того, что в главном, существенном природа человека определяется его расовой принадлежностью. Подобно расизму, дискредитировало себя другое биологизаторское течение — социал-дарвинизм, довольно влиятельный в конце прошлого и начале нынешнего века. Его сторонники пытались объяснить явления общественной жизни (такие, например, как борьба классов), опираясь на учение Дарвина о естественном отборе и эволюции (так, они делали вывод о том, что представители высших классов занимают ведущее место в обществе, поскольку наиболее высоко развиты).

Поучительно проследить истоки этой концепции. В свое время английский священник и экономист Т. Мальтус выдвинул тезис о том, что общественная жизнь является ареной борьбы за существование между отдельными индивидами и что успеха в этой борьбе должны добиваться наиболее приспособленные. Ч. Дарвин впоследствии применил идею борьбы за существование в своем эволюционном учении, понимая ее, как он сам писал, «в широком и метафорическом смысле».

При этом Дарвин наполнил эту идею конкретным биологическим содержанием. Затем, однако, из биологии эта идея была вновь перенесена на общественную жизнь, причем ее использование теперь освящалось авторитетом естественной науки. Утверждалось, что коль закон борьбы за существование действует в мире природы, то ему должна подчиняться и жизнь общества. В действительности же не только борьба классов, но и экономическая конкуренция зиждутся на иных — социально-экономических — основаниях и развиваются совершенно иными путями, чем внутри- и межвидовая борьба в мире живого.

Подобный — с логической точки зрения некорректный — прием вообще довольно широко используется в биологизаторских концепциях. Так, несколько десятилетий назад в западной литературе со ссылками на этологию (науку о поведении животных) много писалось о том, что человеку свойственны врожденные инстинкты агрессивности, которые он унаследовал будто бы от своих животных предков. Но как возникло само представление об агрессивности животных? Этологи, наблюдая за их поведением, должны были как-то выделять и классифицировать различные повторяющиеся формы этого поведения.

Для их наименования часто используются слова, заимствуемые из языка повседневной жизни. В новом контексте эти слова конечно же обретают и новый смысл. Именно так обстояло дело со словами «агрессия», «агрессивность» при обозначении форм поведения животных. Затем, однако, снова был осуществлен незаконный перенос значений терминов, описывающих одну сферу действительности, на другую сферу, и утверждения о «врожденной» агрессивности людей получали, таким образом, видимость естественнонаучного обоснования.

Примерно такой же неоправданный перенос значений характерен и для получившей ныне широкое распространение в ряде западных стран «социобиологии». Один из ее основателей, американский ученый Э. О. Уилсон предлагает рассматривать историю человека глазами зоолога с другой планеты, составляющего каталог земных животных. Под таким углом зрения, утверждает Уилсон, все гуманитарные и социальные науки окажутся всего лишь специализированными разделами биологии, а история и художественная литература — лишь способами исследования поведения человека как биологического вида.

Вопрос о научной несостоятельности биологизаторских концепций должен рассматриваться в плане претензий не только на описание того, что есть человек, но и на обоснование определенной программы социальных действий — будь то оправдание и защита существующих в данном обществе порядков, либо подчинение и даже истребление «менее приспособленных» представителей человечества и т. п.

В полной мере это требование относится и к концепциям, тяготеющим к другому полюсу, то есть концепциям социологизаторским. Все то, что относится к биологии человека, к естественным предпосылкам его существования, наконец, к человеческой индивидуальности в ее многообразнейших проявлениях в рамках этих концепций, воспринимается как нечто второстепенное, от чего можно отвлекаться при изучении человека, и более того, как сырой материал, обладающий бесконечной пластичностью, коим можно безгранично манипулировать во имя достижения того или иного социального идеала.

Для философского осмысления тех опасностей, которые таят в себе социологизаторские трактовки человека, очень многое дает популярный в нашем столетии жанр антиутопий — литературы, описывающей вымышленное общество, в котором господствует примитивный, одномерный социальный идеал. Ярким примером антиутопии может служить роман английского писателя О. Хаксли «О дивный новый мир» (1932 г.), повествующий о стране, в которой искусственным путем воссоздаются разные типы человеческих существ, заранее приспособленных к тем или иным видам труда, но ограниченных во всех других отношениях… Впрочем, систематическое истребление миллионов людей, своего рода выбраковка «неполноценного человеческого материала», проводившаяся, например, гитлеровцами,— это, увы, не вымысел, а реальность XX столетия.

Характерное для социологизаторских трактовок пренебрежение к биологическому в человеке отчасти коренится в христианской традиции, в которой духовное резко противопоставлялось телесному, плотскому как возвышенное — низменному. И хотя в целом различения социального и биологического, с одной стороны, духовного и телесного — с другой, не совпадают, однако между ними есть и определенные пересечения. Например, влияние этой традиции явственно ощущается, когда в социологизаторских трактовках человека социальное не только противопоставляется биологическому, но и оценивается как нечто более высокое, более «благородное».

Источник

2. Человек как единство биологического и социального. Критика биологизаторства и социологизаторства

Человек – уникально существо. Его уникальность проявляется в сочетании биологического и социального. Очень важным для понимания человека является вопрос о соотношении биологического и социального. Он имеет огромное значение для определения тактики воспитания человека, регулирования общественных отношений и т. д.

Что же такое биологическое и социальное в человеке? С одной стороны, человек – существо биологическое. Под биологическим понимается все то, что дано человеку от природы. Прежде всего, это его анатомическое строение. Природой заложен определенный стандарт в строении тела. У каждого человека должно быть две руки, две ноги, одна голова, один и тот же набор внутренних органов. В то же время именно природой заложены и различные индивидуальности: определенный рост, цвет волос, глаз. Двух абсолютно одинаковых людей не бывает. Даже близнецы имеют различия. Именно на индивидуальных анатомических особенностях каждого человека была построена первая система криминалистической регистрации преступного элемента – бертилионаж. Название происходит от имени французского криминалиста Бертилиона. Он исходил из того, что, несмотря на то что все люди разные, может совпадать какой-то антропологический параметр, например рост, расстояние между глазами, длина руки. Однако совокупность 14 параметров никогда не совпадет. Поэтому он разработал систему 14 антропологических измерений, которая стала первой системой криминалистической регистрации. Она отмерла после того, как два других специалиста – Уильям Гершель и Френсис Гальтон – выяснили, что у каждого человека имеется такая индивидуальная черта, как дактилоскопический рисунок отпечатка пальца. Изменить эти антропологические особенности нам не дано. Человек не может по своей воле прекратить рост или стать выше на 10 сантиметров.

Природой дан человеку ряд определенных свойств, которые не характерны для представителей животного царства. Например, это прямохождение. Именно благодаря тому, что человек высвободил свои первые две конечности для какой-то другой деятельности, он сумел развиваться как человек. У человека по-другому, в отличие от животных, устроена рука. Также природой заложены некоторые предпосылки для осуществления специфической деятельности человека, например: голосовой аппарат от природы имеет способность к речи; мозг человека развит так, чтобы впоследствии человек стал человеком разумным. Есть еще ряд качеств человека, которые ему даются «готовыми» от природы. В частности – темперамент. Одни люди от природы медлительные, спокойные, другие легко возбудимы. Также можно отметить различные способности или предрасположенности к каким-либо определенным действиям (музыкальный слух, склонности к рисованию). Опять же одни дети могут заниматься музыкой, петь, другим это дается с трудом (в народе говорят: медведь на ухо наступил). Биологическим является наследственность медицинская, т. е. предрасположенность к заболеваниям.

Помимо биологического, в человеке присутствует и социальное. Социальное – это те свойства, качества человека, которые вырабатываются в совместной деятельности людей. Сюда относятся речь, усвоение и овладение определенными социальными нормами (правилами поведения, моральными нормами), трудовые навыки.

В философии активно обсуждается вопрос о том, чего в человеке больше: природного или социального? Существуют две крайние позиции ответа на данный вопрос.

Первая из них – это биологизаторство.

Данная позиция философии основывается на том, что человек – это прежде всего существо биологическое, и все в его поведении определено природой. Представителем такой позиции является З. Фрейд с его теорией психоанализа. Если в теории Фрейда есть рациональные зерна и психологией положения Фрейда не отвергаются, то идеи итальянского криминалиста Ч. Ломброзо сейчас вызывают усмешку. Лоброзо считал, что природой человеку уже предопределено, быть ему преступником или нет, то есть существует так называемый ген преступности. Этот ген определяет не только правомерное или неправомерное поведение человека, но и совершение каких видов правонарушений будет присуще данному человеку. По внешности, считал Ломброзо, можно определить, кто является потенциальным убийцей, насильником, вором, и таких людей, по его мнению, надо выявлять и в превентивном, то есть предупреждающем, плане подвергать тюремному заключению.

Вторая крайняя позиция – социологизаторство.

Представителями данной позиции являются утописты, марксисты, которые считали, что социальные факторы сформируют любую личность, которая необходима. То есть общество ставит перед собой цель создать определенного человека, берет материал (конкретного человека) и делает из него то, что обществу необходимо. Биологическая (природная) составляющая никакой роли не играет вообще.

Однако многие философы и психологи все же исходят из того, что человек – это существо биосоциальное. Безусловно, многие предпосылки поведения человека заданы природой. Например, если мы говорим о темпераменте, то его изменить нельзя. Некоторые навыки у человека могут не сформироваться именно потому, что природа дала какой-то сбой. Так, если при родах у ребенка будет хотя бы кратковременная задержка дыхания, впоследствии могут возникнуть проблемы, например с развитием речи.

Главное, что многие природные предпосылки, данные природой, развиваются, или наоборот, не развиваются только под влиянием социальной среды. Даже если в биологическом развитии ребенка нет никаких отклонений, речь ребенка никогда не разовьется, если он не будет расти в человеческом сообществе. Человек никогда не освоит прямохождение, если не будет находиться в среде себе подобных. Если человек будет расти в среде животных, то он будет копировать их повадки: передвигаться на четырех конечностях, подражать звукам, которые они издают. Психологи это называют синдромом Маугли.

К сожаленью, с синдромом Маугли современное общество, в том числе и российское, сталкивается и по сей день. И в настоящее время люди оказываются в стаях волков или обезьян и, соответственно, усваивают именно их навыки. Синдром Маугли можно встретить в настоящее время у детей из социально неблагополучных семей. Известны случаи, когда дети, оказавшись ненужными своим родителям, проживали в будке для собаки, и их воспитателями оказывалась, естественно, собака. Такие дети поступали в детский дом уже одичавшими. Они привыкли есть из миски, как животные, передвигаться на четвереньках. Научить таких детей ходить на двух ногах, пользоваться приборами – уже большая заслуга воспитателей детских домов.

Если у человека есть предпосылки к тем или иным действиям, например, есть хороший музыкальный слух или художественные способности, то выльется ли это в реализацию таланта автоматически? Конечно же, нет. Для появления гениального музыканта или художника способности надо развивать. Для этого этому нужны определенные социальные условия (наличие педагогов, условий для занятий).

Это касается и особенностей темперамента. Если у человека взрывной темперамент и он легко возбуждается, это не значит, что он станет очень конфликтным. Темперамент исправить нельзя, но можно корректировать социальными мерами характер человека, научить его управлять своими эмоциями. Также это касается и наследственных болезней. При определенных условиях предрасположенность к болезням может реализоваться, а может и не реализоваться. Во многом это зависит от социальных условий.

Человек формируется только в человеческом сообществе. Он усваивает определенные правила, нормы поведения, и любой подрастающий член общества – это, в определенной степени, отображение того общества, в котором он развивается. Например, ребенок копирует семейные отношения. И представления о семейных отношениях ребенок будет носить именно такие, которые у него есть в семье. В этом плане очень показательна игра «дочки-матери». Играя в эту игру, дети и отображают свою семью. Если в игре девочка Маша начинает лупить куклу Машу, то это значит, что в ее семье используются такие методы воспитания. Если куклы начали употреблять нецензурные выражения, значит, в семье данные выражения употребляются довольно часто, что, естественно, противоречит принятым в обществе моральным нормам. Таким образом, личность человека, его личность представляет сочетание биологических задатков с влиянием социальной среды.

Актуальной проблемой биосоциального развития человека стала проблема акселерации. Акселерация – это ускорение биологического созревания. Современные дети быстрее растут биологически, у них раньше наступает период полового созревания. Часто современный подросток бывает выше своего сверстника, жившего лет 100—200 назад. Во многом акселерация связана с улучшением условий жизни. Даже в ХХ в. некоторое время была актуальна проблема недокорма детей. Например, так было в годы войны и послевоенные годы. Неслучайно при поступлении ребенка на отдых в детский пионерский лагерь ставилась задача добиться того, чтобы после смены он уехал, прибавив массу тела (вспомните фильм «Добро пожаловать, или Посторонним вход запрещен»). Прибавка в весе воспринималась как улучшение здоровья. Не зря слово «поправился» имеет в русском языке два смысла: «улучшилось здоровье, выздоровел» и «прибавил в весе». Сейчас уровень жизни значительно вырос (нехватка массы тела сейчас редкость, скорее распространена излишняя масса тела даже у детей младшего школьного возраста), что обусловило акселерацию. Однако более быстрый биологический рост не сочетается с темпами социального развития. Социальное развитие сейчас происходит даже медленнее, чем ранее. Подросток, который жил 100—200 лет назад, был меньше ростом своего современного сверстника, но в то же время он был в большей степени социализирован: мог работать, помогать семье. Молодой человек в 17—18 лет уже чаще был женат, содержал семью, женщина в таком же возрасте уже качала ребенка, а может и двух. Даже подростки середины ХХ в. становились взрослыми быстрее современных. В годы войны в 10—12 лет многим пришлось начинать работать, а то и воевать. Именно про них были написаны известные строчки:

Нам в 43-м выдали медали

И только в 45-м паспорта.

Ребята заслужили государственные награды раньше, чем достигли возраста, когда выдают паспорта. После войны многим тоже приходилось, недоучившись в школе, идти работать. Современные молодые люди созревают быстрее биологически, но медленнее взрослеют социально. Официально, по законам нашей страны, до 18 лет человек считается ребенком. Однако достигнув такого возраста, многие так и остаются фактически в положении ребенка – родители решают за них все проблемы: выбирают вуз, оплачивают его, утрясают проблемы с учебой, а потом и ищут место работы. Сейчас не редкость, когда молодой специалист приходит на собеседование на будущую работу с мамой. Многие молодые люди как должное воспринимают тот факт, что родители оплачивают им учебу, содержат, покупают модную одежду, дают деньги на развлечения, и при этом сами относятся к учебе безответственно, пропускают занятия. Такая позиция опасна не только для самих молодых людей и девушек, но и для общества: оно нуждается в ответственных и активных личностях. Поэтому современные преобразования в системе образования и воспитания как раз должны быть направлены на преодоление разрыва в биологическом и социальном созревании личности.

Источник

«Биологизаторство»: что такое вульгарный материализм, есть ли у человека инстинкты и можно ли предсказать судьбу по геному — рассказывают ученые

С популяризацией науки приходит не только просвещение, но и тенденция увлеченных читателей сводить сложные явления человеческой жизни к естественнонаучным принципам. Такой редукционистский подход к объяснению поведения человека, при котором преувеличивается и абсолютизируется значение биологических, врожденных факторов на формирование психики, называют биологизаторством.

Часто биологизаторство касается не только отдельного человека, но и общества, когда такие сложные явления, как социальное или гендерное неравенство, войны или агрессию на внешнеполитической арене объясняют как чисто биологические «естественные» и чуть ли не исключительно химические процессы.

Безусловно, на человека и общество оказывают огромное влияние биологические факторы: генетика, особенности функционирования мозга и особенности эволюционного прошлого. В конце концов, нет никакого человека, отдельного от его тела, и общество тоже никуда не денется от телесности, которая лежит в его основе. Но на формирование психики и на поведение человека оказывают огромное влияние и факторы среды. От многих животных нас отличает способность создавать колоссальную по масштабам влиятельности искусственную среду — культуру. И когда мы исключаем этот важнейший фактор из исследования человеческого поведения, остается большое слепое пятно — которое и заполняется всяческими предрассудками. Справедливости ради, нужно сказать, что есть и обратное явление — социологизаторство, которое считает абсолютно всё культурно обусловленным и исключает биологию. Это тоже редукционизм.

Самые распространенные предрассудки биологизаторства:

— нейросексизм (сегодня он стремится научно объяснить неравенство мужчин и женщин так же, как расовая теория стремилась объяснить господство одних рас над другими);

— игнорирование влияния среды и культуры на агрессию (это конкуренция, тестостерон, ген МAO-А — но никак не влияние агрессивной среды на формирование психики);

— объяснение сексуальных, романтических и любовных отношений только через эволюционно обусловленные предпочтения.

Также биологизаторство можно наблюдать, когда биологи выходят с поля своей компетенции и огульно судят, например, в области психологии. Так рождаются утверждения наподобие того, что мужская любовь к машинам и женская — к сумочкам обусловлены генетически.

Обычно биологизаторские утверждения яркие, плакатные и хорошо запоминаются. Например, мем о том, женщины эволюционно обязаны носить каблуки, так как у половозрелых самок приматов удлиняются конечности — что и привлекает самцов, только по зрелом размышлении кажется бредовым объяснением фетишизма, а вообще-то, снискало популярность в массах. Поэтому биологизаторство неизменно популярно среди далеких от естественных наук людей, которые хотят найти веский аргумент для объяснения незыблемости своих (или чужих) «естественных» привычек и особенностей.

Мы попросили философа, антрополога, психолога, физиолога и нейробиолога рассказать о том, насколько человеческая жизнь определяется генетикой, инстинктами и строением мозга и что такое на самом деле «животная природа» человека.

Антон Кузнецов,

кандидат философских наук, научный сотрудник Центра исследования сознания при философском факультете МГУ

«Биологизаторство — наивный стиль мышления. Биологизаторская установка строится на том, что всякая проблема в конечном счете может быть решена отсылкой к фактам естественнонаучного мира. Это пример мифологизации научного знания.

Популярность биологизаторства можно объяснить тем, что простые объяснения сложных феноменов привлекают людей. Обычно, когда человек имеет плохое представление о предмете, он об этом смелее всего судит.

Источники биологизаторства — обычное невежество и тяга к простым объяснениям сложных феноменов (но бывает и обратное — немотивированное усложнение). И нередко в эту ловушку попадают даже ученые, когда, не обладая достаточной гуманитарной экспертизой, выносят скоропалительные суждения. В целом это нормально, что человек — компетентный в одной области — демонстрирует некомпетентность в другой.

Биологизаторами могут быть как ученые, так и обычные люди (как правило, имеющие косвенное отношение к науке или слабую гуманитарную подготовку). Яркий пример биологизатора — Сэм Харрис. Также к нему можно добавить и остальных представителей „четверки всадников нового атеизма“: Ричарда Докинза, Дэниела Деннета, Кристофера Хитченса. Но здесь не все так однозначно. Нередко обвинение в биологизаторстве может быть риторическим приемом в дискуссии, это подчеркивает негативную коннотацию термина.

Конечно, нельзя отрицать, что биологизаторство притягательно еще и в силу ошеломительного прогресса биологических наук. Чтение научпопа может вызывать искус биологизаторства. Тем более что авторы научно-популярной литературы зачастую сами не стесняются в выражениях. Это „обратная сторона медали“ научпопа.

Схожая с биологизаторством модель — вульгарный материализм. Его сторонники считают, что мир не только материалистичен на фундаментальном уровне, но также объясняют материализмом все феномены. Вульгарные материалисты считают, что все вокруг — только атомы и пустота. Вообще все. Биологизаторство — то же самое.

Мы можем попробовать редуцировать природу всех социальных, культурных феноменов, отношений и тому подобное к биологическим фактам. Но это будет неверно. В вульгарную идею можно превратить все, что угодно. Например, любовь. Можно попробовать объяснить ее игрой гормонов, но если мы это сделали, то это не значит, что мы все про нее рассказали.

Биологизаторство — не отдельное идейное направление или течение мысли, как, например, сциентизм (хотя и в отношении его это тоже будет некоторой натяжкой). Все биологизаторы в целом сциентисты, но не все сциентисты биологизаторы. Сциентисты — это люди, которые, помимо того, что верят в объяснение многих вещей наукой, также считают, что у науки есть ценность. Что чем больше мы знаем о мире, тем лучше становится жизнь. По их мнению, научные достижения — путь к прогрессу и к счастью. Это такой классический позитивистский взгляд. Многие из них справедливо не согласятся с биологизаторами, потому что те допускают ошибки в объяснении феноменов.

Есть и обратная сторона медали — те, кто верит в магические объяснения, действия духов и т. д. В общем-то, обычная штука, связанная с бытовым мышлением. В США, к примеру, очень много католических школ, и многие мои знакомые профессора говорят, что 50 % людей считают теорию эволюции ложной.

Важно учитывать, что критика биологизаторства не означает отрицания роли биологических наук в прояснении природы культурного характера. Безусловно, знания биологии позволяют иметь более полную картину как естественного, так и социального мира, так как последний не существует в отрыве от первого, а человек одновременно — и социальное существо, и животное. Термин „биологизаторство“ призван подчеркнуть именно избыточный радикализм в истолковании феноменов социального мира.

Радикализм противоречит духу научного познания и ведет к догматизму и закостенелости. Любой радикализм — это всегда плохо. Биологизаторство — это пример радикализма. Следовательно, биологизаторство — это плохо».

Сергей Васильев,

главный научный сотрудник ИЭА РАН, руководитель Центра физической антропологии

«В поведении человека нет ничего такого, что было бы на 100 % обусловлено биологически или социально. Есть биологические корни, а дальше наслаиваются социальные составляющие. Никто не сможет вам сказать, что тут 30 % биологического и 70 % социального, или наоборот. Здесь нет математики. Поведение — это результат взаимодействия.

Не все, что мы делаем, строится на наших инстинктах. Основные вещи, такие как выживание и материнство, инстинктивны. Но если вы сели решать задачку, то это уже когнитивный процесс, это уже мышление. Инстинкты лежат в основе пирамиды, но это не значит, что они абсолютно управляют человечеством.

Инстинкт не закодирован генетически на 100 %. В 60-х годах российский анатом и антрополог Борис Никитюк разработал так называемый близнецовый метод. Профессор увидел, что, несмотря на идентичную генетику, близнецы выросли совершенно разными. Он наблюдал, какие из признаков зависят от генетики, а какие — от социальных моментов, природной среды и чего-то еще. Этот метод показал, что темперамент, который считался заложенным генетически, на 50 % зависит от воспитания и среды. Нет ни одной абсолютно генетически заложенной штуки. Даже ваше телосложение не продиктовано генетически. Есть два периода в жизни человека, когда на него влияет все, что вокруг: первый год жизни и подростковый период. В ваших генах не написано, что ваш рост будет 160 см. Есть норма реакции, в которой заложено, что ваш рост может быть от 150 см до 160 см. А результат того, каким вы будете, зависит от вашего питания, от того, какая санитарно-гигиеническая обстановка в семье, чем вы болели или не болели.

Животные совокупляются ради размножения. У людей это не всегда так. Если вы занимаетесь сексом ради удовольствия — это не инстинкт. Вы просто хотите получить удовольствие.

Наверняка природа придумала так, чтобы это удовольствие и заставляло живые существа продолжать свой род, поэтому на каком-то этапе эволюции половой акт начал сочетаться с эйфорией. Но удовольствие без размножения — уже не инстинкт. Это социальная вещь.

Поведение человека также не зависит от расы (к слову, это сугубо биологическое понятие). В XIX веке все антропологи договорились, что каждый человек — homo sapiens, один вид. Этому есть доказательства, достаточно открыть учебник биологии. Мы все способны скрещиваться и иметь потомство, и если бы мы были разными, то не были бы плодовитыми. Раса — это подвид, видовое отличие. Ряд характеристик, связанных с пигментацией волос, глаз, формой носа и т. д. Больше ничего. Никаких психологических, умственных, когнитивных различий нет.

А вот этнос — это народ, который может иметь единое самосознание, психологию и т. д. Этнические особенности обусловлены не только географией, но и историческим процессом. Когда мы говорим о конкретном народе, то подразумеваем этногенез — то есть формирование конкретного рода, в процессе которого мы получаем его психологию, морфологию и т. п. Но и здесь нет простых рецептов. Кто такие русские? Понять очень трудно, потому что у русских есть 9 антропологических типов. Архангельские русские не похожи на рязанских, а рязанские не похожи на воронежских и липецких. Народ складывается из разных популяций.

Биологизаторы делают акцент на теории Чарлза Дарвина — но это уже история науки. Уже давно нет этой теории, от нее ушли. Есть синтетическая теория эволюции — много теорий эволюции, основанных, конечно, на дарвинизме. Вот тоже беда наша. Мы в школе изучаем Дарвина и почему-то думаем, что он наш современник, но он жил в XIX веке. Мы же не возвращаемся к законам Ньютона, когда говорим о физике? Когда жил Дарвин, не было даже генетики и массы доказательств происхождения человека!»

Иван Хватов,

заведующий научно-образовательным центром биопсихологических исследований Московского института психоанализа, заведующий кафедрой общей психологии МГППУ

«Естественнонаучная ориентация предполагает, что вы не отрываетесь от природы. Никогда не бывает такого, что какой-то феномен возникает внезапно. Если мы покопаемся в ходе эволюции, то всегда обнаружим какие-то предпосылки — но это вовсе не значит, что все объясняется только ими. Людям, которые в отечественной науке занимаются зоопсихологией и сравнительной психологией, приходится бороться, с одной стороны, с биологизаторством, с другой — с социологизаторством.

Мы — продукт биологической эволюции, и в этом отношении у нас есть некоторые врожденные особенности. Это касается, во-первых, нашего строения, а во-вторых, в человеческом поведении, психологии и поступках нет ничего, что в конечном счете не опиралось бы на инстинкт. Это объясняется механизмом запечатления: чтобы запомнить новую информацию, вы должны связать ее со старой, ранее имевшейся.

Когда вы рождаетесь на свет, у вас есть только инстинкты — больше ничего. Правда, здесь следует избегать некорректной интерпретации: если что-то опирается на инстинкт, это не означает, что оно целиком сводимо к инстинкту.

Большинство понятий классической психологии, таких как темперамент, характер, способности т. д., — достояние лишь человеческой психики, и, когда ты говоришь об индивидуальных особенностях животного (о том, что у них есть темперамент, например), корифеи психологической науки отвечают: „Ну ты что, это есть только у людей“. У нас много сходств с животными: у них, например, как и у нас, есть психика и, в частности, эмоции, ориентировочные функции, мышление и память. Мы в лаборатории работаем с пресмыкающимися, земноводными, членистоногими и т. д., и у всех этих животных присутствуют процессы взаимоотношения с окружающей средой, предполагающие психическую регуляцию. Тем не менее нет доказательств, что у животных есть чувства. Они испытывают привязанность к хозяину, как вариант, но это не более, чем запечатление.

С другой стороны, есть и биологи, которые выводят человеческую индивидуальность напрямую из строения тела и, в частности, из морфологии мозга. Это некорректно в том смысле, что надо понимать психику как информационный процесс, который возникает, когда вы как живой организм взаимодействуете с окружающей уникальной средой обитания. Изучая только организм и его генетику, мы не сможем понять, как работает психика. Нельзя игнорировать окружающую среду и всю историю взаимодействия организма с момента зачатия.

Насколько корректно оправдывать мотивацию человека мотивацией животного? Для начала нужно разобраться, что такое мотив. Мотив — это образ предмета потребности. Например, утром вы голодны и решаете приготовить яичницу. В этом случае яичница будет мотивом. Основа мотива — нужда. Это субъективное переживание того, что вам чего-то не хватает (организму в первую очередь), связанное с переживанием дискомфорта. В данном случае нужда — голод.

Можно ли сказать, что яичница задана генетически? Нет. Потребность именно в яичнице приобретена культурой, а голод остается врожденным.

Базовые нужды в защите, в комфортном пространстве, в ассимиляции и контакте с особями своего вида, в обнаружении полового партнера продиктованы биологически. Но наша психика, которая складывается в ходе приобретенного опыта, опредмечивает эти нужды».

Инга Полетаева,

физиолог, доктор биологических наук

«Геном человека во многом схож с другими представителями животного царства. У шимпанзе, например, почти 98 % генов общие с человеком, а у нематоды из класса круглых червей — около 75 %. Много общего у генома человека и с геномом растений.

Но между мозгом человека и шимпанзе есть ряд серьезных отличий: мозг человека больше, в нем больше нервных элементов, и он значительно сложнее. Различия между геномами разных видов в большой степени определяются не столько „структурными“ генами (которые кодируют белки, из которых состоят клетки), сколько „регуляторными“ генами.

Регуляторные гены включают и/или выключают те или иные структурные гены. Межвидовые различия даже с нашими ближайшими родственниками в большой степени связаны именно с регуляторными влияниями на геном.

Все живые организмы отличаются друг от друга. Любой признак поведения (если мы его можем четко описать и измерить) имеет и генетический компонент изменчивости, и компонент изменчивости, связанный с влиянием внешних условий. Экспрессия генов (их включение или „невключение“) человека или животного под влиянием внешних условий может меняться. Например, изменение температуры тела, вызванное жаркой погодой, может изменить функцию терморегуляции и вызывать физиологические изменения, помогающие перенести жару, — или не вызвать их (такому организму жару перенести сложнее). Такие различия связаны с особенностями генотипа. Это явление называется „взаимодействием генотипа и среды“.

В части психологических признаков этот феномен четко описан современной психогенетикой, она исследует роль генетической изменчивости в формировании психики человека.

У животных есть признаки поведения, на которые очень мало могут влиять особенности внешних воздействий. Например, сложные физиологические регуляции поведения и гормональных процессов, связанных с „продолжением рода“, трудно изменить. Существуют „наследственные координации“ (по К. Лоренцу), которые называются „фиксированные комплексы действий“ — это достаточно простые „единицы“ инстинктивного поведения. Фиксированные комплексы действий всегда одинаковы по форме, но „пороги“ их провокации могут быть разными и у разных видов, и у разных пород и линий животных. Такие движения — врожденные, и они проявляются как результат активности определенных структур мозга. Например, движения умывания и чистки шерсти у грызунов: частота их проявления может быть разной в разных условиях — но их форма всегда одинакова.

Есть ли инстинктивные движения у человека? Да, они есть, и целый ряд специалистов по этологии человека их исследуют. И. Эйбл-Эйбесфельдт, ученик К. Лоренца, показал сходство (и выявил различия) в сигнализирующих о настроении мимических реакциях у людей разных этнических групп: мимика позитивных контактов или гримасы отвращения. Такое сходство никак не могло быть следствием воспитания или сходства культурных навыков.

Это проявление общей для человека как вида основы поведения, и его можно условно назвать „биологическим оснащением“ поведения человека. В целом поведение строится и под влиянием генотипа, и под влиянием условий, в которых происходит формирование мозга и поведения. В зависимости от генотипа условия могут сильно повлиять на поведение — но могут повлиять и слабо.

Можно ли по генотипу распознать преступника или предрасположенность к наркотикам? Сегодня — нельзя. Распознавание преступника по генотипу (часто имеется в виду особенности психики мужчин с добавочной Y-хромосомой) — крайне противоречивая и сложная область психологии и психогенетики. Исследования этой проблемы немногочисленны, и данные, полученные разными исследователями, нередко противоречат друг другу. В то же время в современной нейробиологии существует важное направление — исследование биологических основ психических болезней человека с использованием биологических (в частности, генетических) моделей. В этом отношении очень успешными и продуктивными в практическом отношении можно считать исследования генетических моделей синдрома Дауна и болезни Альцгеймера.

Что касается биологических — точнее физиологических — основ поведения пристрастия (к наркотикам, например), то исследований этих феноменов очень много. Известно, например, вовлечение в эту патологию определенных структур мозга, какие группы нейронов сильнее, чем другие, вовлечены в эти процессы, и т. д. Однако по генотипу человека определить его склонность к употреблению наркотиков нельзя».

Николай Кукушкин,

эволюционный нейробиолог, Нью-Йоркский университет

«Можем ли мы, посмотрев на мозг, предсказать поведение? Теоретически, наверное, да, если забыть про непредсказуемость мира на квантовом микроуровне, если знать каждый импульс каждой молекулы в каждой клетке, а также все возможные взаимодействия и все возможные их результаты, то вполне возможно, что можно и рассчитать что-нибудь на пару секунд вперед. Но это задача такого колоссального масштаба, что не сильно отличается от предсказания будущего вселенной. На практике реализовать ее невозможно ни сегодня, ни завтра, ни, скорее всего, в будущем. А уж о предсказания на годы вперед могут носить исключительно форму вероятности (типа: у человека с такой конфигурацией извилин на 5 % выше шанс стать преступником, чем у среднестатистического). Такое возможно и сейчас.

Работа мозга — это изменение его физической структуры. Поэтому совершенно все, что мозг делает, описывается его строением и тем, что с этим строением происходит. Другое дело, можно ли считать строение мозга „объяснением“ чего бы то ни было.

Обычно, когда люди думают, что они объяснили, почему мозг что-то делает, они на самом деле просто описали то же самое с использованием научных слов. Вот вы думали, что вам мороженое нравится — а на самом деле это у вас дофамин выделился. Вот вы думали, что у вас хорошо развито планирование, а на самом деле это у вас активная дорсолатеральная префронтальная кора. Разумеется, такие объяснения ничего не объясняют, просто меняют систему координат. Чтобы именно „объяснить“, почему мороженое нравится, нужно привлекать как всю эволюционную траекторию, приводящую к любви к сладкому, так и весь жизненный опыт взаимодействия с мороженым. Без такого холистического подхода об „объяснениях поведения“ речи быть не может.

Сама постановка вопроса — „сравнение человека с животным“ — это, конечно, уже большой такой антропоцентрический замах. Все равно что спрашивать „чем отличается белый человек от низовых рас“.

Человек — это животное безо всяких „но“. Он сформирован генами, которым миллиарды лет. Разумеется, эти гены никуда не делись, когда обезьяны вдруг заговорили. В масштабах жизни на земле наш мозг, например, почти не отличается от мозга гориллы, да, в общем, и мыши, да, в общем, и рыбы. Поэтому, конечно, наше поведение основано на нашей эволюционной истории.

Например, социальность человека восходит к социальности приматов. Акцент на заботу о потомстве заложен в физиологию млекопитающих (плацента и молочные железы — специальные органы для детей). Скорость мысли и движения восходит к теплокровности. Огромный мозг восходит к огромным размерам позвоночных.

Другое дело, что у человека есть что-то, чего у других животных нет — символический язык неограниченного объема, на основе которого возникает развитая культура, пласт негенетической информации, формирующий нас наравне с генами. Наш мозг, как и любой другой мозг в мире, устроен таким образом, чтобы усваивать внешнюю среду и меняться под ее влиянием. Просто у нас эта внешняя среда — культурное окружение — тоже эволюционирует, сама по себе, параллельно с генами и несопоставимо быстрее. С ее помощью эволюция человечества может происходить на промежутках нескольких лет или даже месяцев, тогда как без культуры человечеству, как и большинству других животных, пришлось бы приспосабливаться к изменениям среды тысячелетиями.

Вопрос, который все очень любят задавать, — это сколько в нас инстинктов, а сколько сознания. Но мне кажется, это ложная дихотомия. „Инстинкт“ — вообще устаревший термин, он просто означает всё, что делается не по волевому решению, а автоматически. То есть вопрос упирается в свободу воли: насколько воля человека свободнее воли других животных. Но это философский вопрос, а не эмпирический: может ли что-либо в принципе быть неавтоматическим? Я смотрю на свободу воли так: разумеется, воля свободна. Любая система в принципе всегда делает, что хочет: развивается в направлении своего энергетического минимума. Камень падает на землю, полено сгорает, магнит притягивает железо.

На самом деле вопрос не в том, насколько свободна воля, а в том, насколько она свободна для меня. Что делаю я, а что делает мое тело. Но что если „я“ — это что-то, что делает мое тело?

С моей точки зрения, сама идея свободы воли привязана к идее постоянства субъекта, которая просто не соответствует действительности. Разделение на сознательное и бессознательное поведение искусственно, как и разделение на „меня“ и „мое тело“. Это одна и та же система, ей просто кажется, что их две.

Я рассматривал бы человека по отношению к другой жизни на земле с других позиций: не сознание против инстинктов, а культура с генами против просто генов.

По симпатичному мне выражению Э. О. Уилсона, „гены держат культуру на привязи“. Смысл в том, что гены определяют границы возможного, а культура оперирует в этих рамках.

Культурные начинания, нежизнеспособные в генетическом смысле, долго не проживут: культ бретарианства, по которому нельзя ничего есть и пить, вряд ли станет мировой религией. Но в то же время далеко не каждый культурный признак должен приносить биологическую пользу или обосновываться генетическим отбором: мы носим галстуки не потому, что у нас ген галстукофилии, а потому что так повелось.

Может ли социальное неравенство объясняться биологическими причинами? Наверное, может. Снимает ли это с нас ответственность? Конечно нет. Наша культура позволяет нам воображать будущее, строить общество по своему замыслу, менять свое поведение. Эти способности — такая же часть нашей „прошивки“, как страх смерти или половое влечение. Если угодно, у нас есть инстинкт сознательности».

Источник