Чем он не влезает уже ай больно
Синдром вагинальной релаксации
Синдром вагинальной релаксации — это женское гинекологическое заболевание, при котором мышцы и слизистая оболочка влагалища утрачивают свой тонус, что приводит к увеличению объёма влагалища и неполному смыканию вульварного кольца (половой щели, входа во влагалище).
Синдром вагинальной релаксации (СВР) имеет несколько вариантов названия: вагинальная слабость, синдром широкого влагалища, атония влагалища. Заболевание не представляет угрозы для жизни, но сильно ухудшает её качество: женщины жалуются на снижение чувствительности во время сексуальной близости и трудности в достижении оргазма. Не последнее место занимают и жалобы эстетического характера: широко открытая половая щель многими воспринимается как признак вульгарности.
Причины
Основной причиной СВР являются дисфункции тазового мышечно-связочного аппарата: метаболическая дистрофия, нарушения нервной регуляции, а также повреждения соединительных тканей и мышечных волокон в области таза и влагалища в частности. Утрата мышечно-связочным аппаратом своей функциональной состоятельности может быть вызвана следующими факторами:
Также вероятность развития синдрома широкого влагалища возрастает при гиподинамии, ранней менопаузе, геморрое и варикозной болезни.
Симптомы
Ещё одним признаком СВР могут служить жалобы постоянного полового партнёра на слишком слабое примыкание стенок влагалища к половому члену, чего раньше не наблюдалось.
Лечение
Пациенткам, страдающим синдромом вагинальной релаксации, рекомендуется интимная пластика, позволяющая добиться быстрых и устойчивых результатов. Для решения проблемы вагинальной слабости применяются следующие методы:
В особо сложных ситуациях выполняется кольпорафия — полноценная хирургическая операция, в ходе которой часть тканей влагалища иссекается, а края разреза ушиваются, что позволяет сузить просвет половых путей до требуемых размеров.
О консервативной терапии
Консервативная терапия может применяться на начальных стадиях СВР, а также в случаях, если пациентки отказываются от интимной пластики. Для восстановления тонуса мышечно-связочного аппарата влагалища используют следующие методы:
Недостатком консервативного лечения СВР является низкая результативность в запущенных или особо тяжёлых случаях, а также длительный курс терапии.
Профилактика
Чтобы предупредить развитие синдрома вагинальной релаксации, достаточно соблюдать всего несколько простых рекомендаций: регулярно наблюдаться у гинеколога, контролировать вес тела, избегать поднятия тяжестей, пролечивать заболевания дыхательных путей, не допускать хронических запоров. При отсутствии противопоказаний женщинам настоятельно рекомендуется заниматься тренировкой интимных мышц.
Это больно
Молча куришь у окна
Так прикольно
Ты хотела быть одна
Это больно
Это целая война
Ай Ай Ай Ай
Это слезы
Это слезы не смотри
Это просто
Что то льется изнутри
Это воздух
Он кончается- лови
Ай Ай Ай Ай
Это круто
Это круто понимать
Завтра утром
Не пойду тебя искать
Это трудно
Это трудно отпускать
Ай Ай Ай Ай
Это больно
Это больно не смотри
Это кровь на
Она льется изнутри
И любовь на
Исчезает раз два три
Ай Ай Ай Ай
Че-то так грустно
И погода дрянь
Все слишком просто
Как хайповый вайн
За руль опасно
Я уже слишком пьян
И не встречает
Больше свет в окне
И не качает
Больше бит во мне
Но я врублю музло
И буду в огне
Я прикоснусь
К тебе во сне моя мечта
С тобой побыть
Но ты не та
С тобой уплыть
Но все не так
И нас сметает ураган
И оставляет в дураках
Но ты придешь
Ко мне во сне наверняка
И вот тебе моя рука
Ты навсегда моя река
Ты навсегда мое музло
Моя печаль, добро и зло мое
Мне казалось, что парни, парни
Мне казалось, что парни, парни
Мне казалось, что парни, парни
Не плачут, плачут, плачут, плачут
Парни, парни оказалось что
Парни, парни оказалось что
Парни, парни тоже плачут, плачут, плачут
Это больно
Молча куришь у окна
Так прикольно
Ты хотела быть одна
Это больно
Это целая война
Ай Ай Ай Ай
Это слезы
Это слезы не смотри
Это просто
Что то льется изнутри
Это воздух
Он кончается- лови
Ай Ай Ай Ай
Это круто
Это круто понимать
Завтра утром
Не пойду тебя искать
Это трудно
Это трудно отпускать
Ай Ай Ай Ай
Это больно
Это больно не смотри
Это кровь на
Она льется изнутри
И любовь на
Исчезает раз два три
Ай Ай Ай Ай
Не больно, не страшно, не одиноко
Время чтения: 11 мин.
В этом году фонду помощи хосписам «Вера» исполняется 15 лет. Когда наш фонд только появился, паллиативная помощь в России была точечной — уже существовал Первый московский хоспис, работали хосписы в Самаре, Кемерове, Пскове, других регионах, но этого категорически не хватало.
За 15 лет изменилось не просто много — произошли системные изменения. Теперь в Москве есть Центр паллиативной помощи — и кроме Первого московского хосписа, он курирует еще 8 учреждений. Есть Дом милосердия кузнеца Лобова, есть Горячая линия помощи неизлечимо больным людям и программа «Помощь детям», есть выездные службы и много чего еще. И важно — появилась адекватная законодательная база! Нам по-прежнему есть куда стремиться, но сейчас это спланированное, поступательное развитие.
Но самое главное — есть люди, которым не все равно, когда другому человеку больно. Конечно, они были всегда — сострадание присуще нормальной человеческой природе, но теперь это не «одинокие воины» в поле борьбы с равнодушной системой. Теперь у них есть поддержка: профессиональная, дружеская, правовая, информационная, материальная.
Оглядываясь назад, мы видим, какой колоссальный путь прошли за эти 15 лет. В этой статье мы собрали истории врачей из хосписов и учреждений, с которыми сотрудничает фонд «Вера». Каждая из них — про фантастические изменения, которые стали возможными благодаря общим усилиям, неутомимому движению вперед и огромной любви к своему делу.
Юрий Викторович Суханов, главный врач Первого московского детского хосписа
Это было в Архангельске в 2017-2018 годах. Я тогда работал реаниматологом в отделении реанимации. Людмила появилась на пороге нашего отделения с двухлетней Вероникой осенью. В усталых желтых красках сентября — так точнее будет сказать. Вероника страдала синдромом Ли. Ситуация осложнялась тем, что Людмила сама была врачом, прекрасным педиатром. А значит глубоко понимала всю тяжесть последствий заболевания своего ребенка.
У Вероники, как и у других детей с подобным синдромом, было кризовое течение заболевания. 4-й или 5-й криз закончился утратой функции дыхания. С этого момента все закружилось: реанимация, интубация, а затем многократные попытки отлучить от вентиляции. Девочка в то время находилась в реанимации одна, но в качестве исключения Людмиле разрешили находиться рядом с ребенком. Им был выделен специальный бокс.
Представляете мельцеровский бокс? Это комната 3х3 метра с туалетом, с отдельным входом, с одним окошком. И вот мама круглосуточно находилась с Вероникой. Мне казалось, это нескончаемо долго. Дни тянулись: прошел месяц, другой, третий. И ничего практически не менялось…
Вероника дышала только за счет ИВЛ, ей была установлена трахеостома, а ещё она полностью утратила сознание. И для мамы, которая еще недавно могла общаться с ребенком, это было просто катастрофой.
Кто-то из родителей в материнских группах, которые объединялись по заболеваниям детей, посоветовал ей обратиться в фонд «Вера». Через какое-то время после того, как была отправлена заявка, приехал аппарат ИВЛ, кислородный концентратор и куча расходки.
Я помню тот момент, когда мы все вместе поехали на нашей реанимационной машине к Людмиле домой. Повезли сначала оборудование, установили там все, и следующим рейсом уже перевезли туда Веронику.
Для меня это было настоящее чудо. Вероника прожила дома три года с семьей и ей было не одиноко! За это время была всего лишь одна госпитализация на ИВЛ.
Юрий Суханов. Фото из личного архива
Варвара Николаевна Брусницына, врач анестезиолог-реаниматолог, эксперт учебного отдела Московского многопрофильного центра паллиативной помощи
Варвара Брусницына. Фото: Facebook
Это история мужчины 82 лет. Он страдал хронической обструктивной болезнью легких 4-й степени. Дедушка был подтянутый, поджарый, высокий. Он как-то удивительно мало двигался и как будто ограничивал себя.
Однажды я увидела очень трогательную картину. Я уже уходила домой, когда к дедушке приехали родственники — дочь с супругом и внуки. Одному мальчику было лет 12-14, а второму годика 4. Дедушка сидел с ними. Я задержалась специально на посту, чтобы понаблюдать. И вдруг вижу: дед сидит на кресле-каталке, как будто хочет встать. Внук бежит и кричит: «Деда! Деда! Кинь мячик!». А он рад бы встать, но его словно «припечатывает» к креслу. Такое случается, когда возникает резкий порыв, но человек вспоминает, что нельзя двигаться и в последнюю минуту одергивает себя.
А потом мы его выписали! При расставании он сказал мне, что поверил в то, что жить можно полноценно, даже когда болеешь.
Сегодня многие люди с ХОБЛ живут с морфином уже не один год. И им не больно и не страшно.
Ариф Ниязович Ибрагимов, заведующий Первым московским хосписом
Ариф Ибрагимов. Фото: Ефим Эрихман
15 лет фонду «Вера» — это то количество лет, которое я работаю в паллиативной помощи. Что поменялось? Мне кажется, проще сказать, что не поменялось.
Вспомним, кто были пациенты паллиативной помощи? Исключительно онкологические пациенты. Все другие люди, страдающие тяжелыми неизлечимыми заболеваниями с коротким прогнозом жизни, оставались за бортом. Как будто их просто не было. Получить опиоидные анальгетики в амбулаторных условиях могли только люди с онкологией. Хотя болью страдают не только они. Сейчас мы на законных основаниях берем этих пациентов.
10-15 лет назад врачу не надо было задумываться, какой опиоидный препарат назначить. Их было 3-4. Сегодня ассортимент опиоидных анальгетиков огромный. Мы научились использовать препараты по-разному, в разных режимах. Что касается пролонгированных инфузий, где содержится несколько препаратов, сейчас это рутинная практика.
Я начинал свою работу врачом паллиативной помощи с выездной службы. Я помню до сих пор, что значило для родственников пациентов получить обезболивающие препараты на руки. Врач паллиативной помощи выписывал рецепт и начиналась долгая борьба за выдачу препаратов. Что же мы имеем сейчас?
Я и представить себе не мог, что увижу пациента с болевым синдромом, решу, что в этой клинической ситуации надо применять опиоидные анальгетики, а через 2 часа у пациента будут эти препараты на руках!
Семимильными шагами развивается респираторная поддержка паллиатива. В условиях реанимации о комфорте, о связи с родственниками не было и речи. Сегодня пациент на аппарате ИВЛ может жить дома с любящей семьей. И ему не одиноко. При этом на родственников не ложится финансовое бремя в виде покупки аппарата ИВЛ. Его можно получить на дом от государства, как и необходимые расходные материалы к нему.
Оксана Ивановна Нестеренко, заведующая хосписом «Зеленоград»
Оксана Нестеренко. Фото из личного архива
Летом 2021 года у нас в хосписе «Зеленоград» появился пациент по имени Айман. Он был родом из Сирии, учился и работал в Москве, женился, жил с семьей в Рыбинске, в Ярославской области. В 42 года Айман заболел — для его семьи, которая воспитывала ребенка с инвалидностью, это стало бы катастрофой, если бы не дальнейший виток судьбы. У Аймана выявили новообразование головного мозга — эпидермоидная киста левого мосто-мозжечкового угла. Опухоль удалили. Но послеоперационный период осложнился развитием тяжелой пневмонии, дыхательной недостаточности. У него развилась дисфагия тяжелой степени, гнойный менингит. Айману была наложена трахеостома и гастростома, проведена антибактериальная терапия. Состояние расценивалось как тяжелое, были выявлены показания к оказанию паллиативной медицинской помощи.
Айман обслуживал себя частично сам, общался жестами, мог писать. В хосписе он научился кормить себя через гастростому.
Когда по коридору разносили арбузы и фрукты, он просил: «Положите мне в рот вот ту ягоду. Я хотя бы хочу ее попробовать на язык, пожевать и выплюнуть, ощутить ее аромат».
Сначала нам казалось, что он останется у нас надолго — встал вопрос о возможности деканюляции, удалении трахеостомической трубки. А для этого требовалось провести ряд дополнительных исследований, которые невозможны в условиях хосписа. А потом нам пришла светлая мысль: а почему бы не позвонить в Дом милосердия Кузнеца Лобова? Это же Ярославская область!
Мы позвонили Алексею Васикову, директору Дома милосердия Кузнеца Лобова. Алексей сразу откликнулся: «Присылайте промежуточный эпикриз, мы будем что-то думать».
И дальше началась спецоперация. Сирийские друзья Аймана, которые сейчас работают и живут в Москве, помогли нам с транспортировкой. Счастливый пациент поехал домой в Рыбинск через Поречье. Айман вернулся!
Его жену Светлану научили правильно ухаживать за супругом и купили откашливатель. Понимая, насколько тяжело будет первое время, Алексей договорился о прикреплении его к кабинету паллиативной помощи города Рыбинска.
И вы знаете, в этот момент мы поняли, что теперь мы вот так, спокойно, коллегиально между регионами можем общаться и передавать своих пациентов. Это такое большое счастье, что мы стали говорить на одном медицинском паллиативном языке! И нас становится с каждым годом все больше и больше! И это была маленькая победа мультидисциплинарной команды, частью которой оказались и сотрудники Дома милосердия Кузнеца Лобова.
С Айманом мы до сих пор на связи. Его деканюлировали в Центральной городской больнице Ярославля, он дышит сам. Сейчас Айман находится в любящей семье и возвращается к полноценной жизни.
Татьяна Владимировна Кравченко, главный внештатный специалист по паллиативной помощи взрослым в Москве
Татьяна Кравченко. Фото: соцсети ММЦПП
Эта история произошла в 2021 году. К этому моменту я уже 15 лет работала в паллиативной помощи.
У одного из моих учителей, профессора, который когда-то в ординатуре учил меня основам фундаментальной науки в Медицинском радиологическом научном центре в Обнинске, обнаружилось онкологическое заболевание. К сожалению, со временем болезнь зашла достаточно далеко — появились метастазы в головном мозге. И он оказался в реанимации.
При первой же возможности его перевели из реанимации онкологического центра к нам в отделение длительной респираторной поддержки Московского многопрофильного центра паллиативной помощи. Он находился на аппарате ИВЛ, но при этом был в сознании. Его супруга постоянно находилась рядом с ним — и это благодаря тому, что с 2018 года у нас есть это отделение. Они оба прекрасные заслуженные ученые, отдавшие фундаментальной науке более 50 лет. Это изумительная пара, у них двое прекрасных детей и внуки. Несмотря на то, что ей больше 80 лет, она приезжала к нему каждый день. Здесь у нее была возможность быть со своим близким человеком.
«Вы знаете, это какое-то волшебство! До этого мы лежали в разных стационарах, проходили лечение в разных центрах, но здесь впервые со мной разговаривали. Мне подробно объясняли, что происходит с моим близким любимым человеком. Я понимала, что врачи делают, чем они помогают, что конкретно сейчас происходит. Они объясняли, почему проводили ту или иную манипуляцию. До этого он был месяц в реанимации и пускали туда на полчаса, на 40 минут в день», — вот ее слова.
Постепенно у пациента нарастали явления отека головного мозга и болевой синдром. Но благодаря качественно подобранной симптоматической терапии, все время, что он пробыл у нас, ему не было больно. Когда пришло время, он тихо ушел во сне.
Знаете, это великое счастье для родных — понимать и знать, что происходит с близким, иметь возможность постоянно находится рядом. Иметь возможность общаться столько, сколько может пациент.
Когда родные теряют близкого человека, для них жизненно важно знать, что они сделали все, что было нужно ему. Это помогает пережить горечь потери и учиться дальше жить без любимого… Для супруги это был переломный момент, процесс ухода любимого супруга с которым она прожила больше 50 лет… Позже она делилась: «Мы прощались столько, сколько нам нужно. Я понимаю, что все происходило именно так, как должно было происходить».
Анастасия Юрьевна Иванова, врач в Доме милосердия кузнеца Лобова, село Поречье-Рыбное
У нас в Поречье при Доме престарелых была «умиральня» — обособленная, отдаленная от всех помещений комната со специфическим запахом. Закрыть, не видеть, не замечать — так понималось здесь сопровождение в последний путь.
15 лет назад не то, что паллиативной помощи с осознанной хосписной философией, не было даже обычного амбулаторного приёма для почти двух тысяч людей, преимущественно пожилых и престарелых.
«Отмучился», «отстрадал» — вот, что говорили об умерших. Так, в общем, и было: что хорошего в ежеминутном ощущении рвотной массы или в забирающем мысли удушье… Даже в церкви в разговорах мечтали о быстрой, внезапной смерти. Хотя, что может быть страшнее.
Как порыв ветра распахивает форточку для свежего воздуха, так все возможные пути уйти достойно, по-человечески стали доступны с фондом «Вера» для поречан и жителей ближайших районов. Обезболивающее, препараты и оборудование для снятия симптомов, доброжелательность и поддержка — все это лучами, как от солнца, сегодня распространяется от нашего дома милосердия по округе. Приезд Нюты на Пасху 2018 года изменил пространство, время и жизнь, и качество смерти в нашем посёлке.
Сегодня в доме милосердия смертельно больной человек может заново научится спать не сидя, думать не про боль, планировать не возможность дождаться очередного укола, а, выспавшись, кружиться под музыку на кресле-каталке. Без страха, принимая себя и болезнь.
Сегодня подопечные Дома милосердия кузнеца Лобова думают о последних желаниях. Подбор лечения ведет врач, за приемом препаратов смотрит медсестра, а обезболивание получает соцработник. Все иначе, лучше.
Нам больше не нужна «умиральня», мы каждого держим за руку у постели. Чтобы знать, когда он попросит отключить кислородный аппарат или сменить музыку. Чтобы глаза, медленно скользящие по узору занавески, могли найти и глаза того, кто рядом, и услышать дыхание, и почувствовать тепло.
Теперь внезапно умереть — это несчастье, а успеть проститься — по-человечески.
Ольга Васильевна Осетрова, главный врач Самарского хосписа
Ольга Васильевна Осетрова в Самарском хосписе. Фото: bfpvera.ru
В 2005 году специалисты нашего хосписа, в том числе и я, побывали в одном из хосписов в Англии. Однажды наблюдала там такую картину: привезли пациента, худенького такого, с трахеостомой. В машине прямо в пижаме ехал, сверху одеяльцем накрыт, пледиком каким-то… Смотрю, у него из кармана выглядывает дозировочный шприц. Этот шприц — невероятно удобная вещь. Раз в сутки медработник заряжал в него обезболивающее, а дальше человек сам мог вводить себе лекарство через гастростому.
Такая дозировка тогда казалась огромной. Когда потом я рассказывала про это коллегам в Самаре, все говорили «Не может быть!». У нас было четыре ампулы в день и это считалось высокой дозировкой. 18 мл у нас бы было на пять дней, а тут в сутки!
Сейчас у четырех из наших сорока шести пациентов дозировка выше. А у остальных ниже не потому что им не дают, а просто им столько не требуется. Но тогда для меня был шок: 18 ампул — и он ходит, и может приехать в дневной стационар!
С портативным кислородным концентратором она могла не только ходить, но и летать на самолете, путешествовать — Ира мечтала увидеть лавандовое поле, и ей это удалось.
Вам может быть интересно:
Перепечатка материала в сети интернет возможна только при наличии активной гиперссылки на оригинал материала на сайте pro-palliativ.ru
Материал подготовлен с использованием гранта Президента Российской Федерации, предоставленного Фондом президентских грантов.
Не, ни, не, ни.
Не или ни? Ни или не? Кто только ни задавался этим вопросом, кто (да что уж там, сознаемся!) ни проклинал все на свете, пытаясь вспомнить правило из школьной программы: что же, что именно здесь надо написать, не или ни.
А поскольку ошибки все-таки встречаются, причем и в рекламе, и в журнальных текстах, не говоря уж об Интернете, можно сделать вывод, что вспомнить удается далеко не всегда. Тогда в силу вступает правило, известное всем как «русский авось». Вот исходя из этого правила обычно и выбирают: не или ни.
Итак, ни. Существуют случаи, которые смело можно назвать простыми.
Мы пишем ни, и только ни в устойчивых выражениях (таких, как ни свет ни заря, ни днем ни ночью, ни жив ни мертв, ни рыба ни мясо). Ни с места! Ни шагу назад! Ни один человек не пришел на акцию (то есть никто). Он ни разу мне не позвонил (то есть нисколько). Это запомнить просто.
Но есть и непростые ситуации, куда же без них!
О, это «ни для усиления отрицания». Со школьных времен мы думаем о тебе с содроганием. А напрасно, между прочим. И это можно попробовать запомнить. Итак, в предложениях, где ни используется для усиления отрицания, обычно уже имеется отрицание (нет или не): Нет ни копейки денег. Он не дал мне ни рубля. Иногда отрицание только подразумевается: Ни копеечки (не было) в кармане.
Существует, правда, двойное отрицание с не (ты не мог меня не заметить). Но это двойное отрицание придает предложению смысл утверждения, а вовсе не отрицания! Что такое не мог не заметить? Это значит «заметил». Как сказали бы математики, «минус на минус дает плюс».
Однако вернемся к ни.
Если же речь идет о независимом восклицательном или вопросительном предложении, то пишется не: Кто не восхищался ею! Что он только не передумал!
Ни, и только ни мы напишем в так называемых уступительных придаточных, чтобы усилить утверждение.
Тут будет уместно вспомнить шлягер Аллы Пугачевой: «Я отправлюсь за тобой, что бы путь мне ни пророчил». Да, знаю, сама она поет не пророчил. Но это ошибка, увы. Ни пророчил, и только ни!
Не больно, не страшно, не одиноко
Время чтения: 11 мин.
В этом году фонду помощи хосписам «Вера» исполняется 15 лет. Когда наш фонд только появился, паллиативная помощь в России была точечной — уже существовал Первый московский хоспис, работали хосписы в Самаре, Кемерове, Пскове, других регионах, но этого категорически не хватало.
За 15 лет изменилось не просто много — произошли системные изменения. Теперь в Москве есть Центр паллиативной помощи — и кроме Первого московского хосписа, он курирует еще 8 учреждений. Есть Дом милосердия кузнеца Лобова, есть Горячая линия помощи неизлечимо больным людям и программа «Помощь детям», есть выездные службы и много чего еще. И важно — появилась адекватная законодательная база! Нам по-прежнему есть куда стремиться, но сейчас это спланированное, поступательное развитие.
Но самое главное — есть люди, которым не все равно, когда другому человеку больно. Конечно, они были всегда — сострадание присуще нормальной человеческой природе, но теперь это не «одинокие воины» в поле борьбы с равнодушной системой. Теперь у них есть поддержка: профессиональная, дружеская, правовая, информационная, материальная.
Оглядываясь назад, мы видим, какой колоссальный путь прошли за эти 15 лет. В этой статье мы собрали истории врачей из хосписов и учреждений, с которыми сотрудничает фонд «Вера». Каждая из них — про фантастические изменения, которые стали возможными благодаря общим усилиям, неутомимому движению вперед и огромной любви к своему делу.
Юрий Викторович Суханов, главный врач Первого московского детского хосписа
Это было в Архангельске в 2017-2018 годах. Я тогда работал реаниматологом в отделении реанимации. Людмила появилась на пороге нашего отделения с двухлетней Вероникой осенью. В усталых желтых красках сентября — так точнее будет сказать. Вероника страдала синдромом Ли. Ситуация осложнялась тем, что Людмила сама была врачом, прекрасным педиатром. А значит глубоко понимала всю тяжесть последствий заболевания своего ребенка.
У Вероники, как и у других детей с подобным синдромом, было кризовое течение заболевания. 4-й или 5-й криз закончился утратой функции дыхания. С этого момента все закружилось: реанимация, интубация, а затем многократные попытки отлучить от вентиляции. Девочка в то время находилась в реанимации одна, но в качестве исключения Людмиле разрешили находиться рядом с ребенком. Им был выделен специальный бокс.
Представляете мельцеровский бокс? Это комната 3х3 метра с туалетом, с отдельным входом, с одним окошком. И вот мама круглосуточно находилась с Вероникой. Мне казалось, это нескончаемо долго. Дни тянулись: прошел месяц, другой, третий. И ничего практически не менялось…
Вероника дышала только за счет ИВЛ, ей была установлена трахеостома, а ещё она полностью утратила сознание. И для мамы, которая еще недавно могла общаться с ребенком, это было просто катастрофой.
Кто-то из родителей в материнских группах, которые объединялись по заболеваниям детей, посоветовал ей обратиться в фонд «Вера». Через какое-то время после того, как была отправлена заявка, приехал аппарат ИВЛ, кислородный концентратор и куча расходки.
Я помню тот момент, когда мы все вместе поехали на нашей реанимационной машине к Людмиле домой. Повезли сначала оборудование, установили там все, и следующим рейсом уже перевезли туда Веронику.
Для меня это было настоящее чудо. Вероника прожила дома три года с семьей и ей было не одиноко! За это время была всего лишь одна госпитализация на ИВЛ.
Юрий Суханов. Фото из личного архива
Варвара Николаевна Брусницына, врач анестезиолог-реаниматолог, эксперт учебного отдела Московского многопрофильного центра паллиативной помощи
Варвара Брусницына. Фото: Facebook
Это история мужчины 82 лет. Он страдал хронической обструктивной болезнью легких 4-й степени. Дедушка был подтянутый, поджарый, высокий. Он как-то удивительно мало двигался и как будто ограничивал себя.
Однажды я увидела очень трогательную картину. Я уже уходила домой, когда к дедушке приехали родственники — дочь с супругом и внуки. Одному мальчику было лет 12-14, а второму годика 4. Дедушка сидел с ними. Я задержалась специально на посту, чтобы понаблюдать. И вдруг вижу: дед сидит на кресле-каталке, как будто хочет встать. Внук бежит и кричит: «Деда! Деда! Кинь мячик!». А он рад бы встать, но его словно «припечатывает» к креслу. Такое случается, когда возникает резкий порыв, но человек вспоминает, что нельзя двигаться и в последнюю минуту одергивает себя.
А потом мы его выписали! При расставании он сказал мне, что поверил в то, что жить можно полноценно, даже когда болеешь.
Сегодня многие люди с ХОБЛ живут с морфином уже не один год. И им не больно и не страшно.
Ариф Ниязович Ибрагимов, заведующий Первым московским хосписом
Ариф Ибрагимов. Фото: Ефим Эрихман
15 лет фонду «Вера» — это то количество лет, которое я работаю в паллиативной помощи. Что поменялось? Мне кажется, проще сказать, что не поменялось.
Вспомним, кто были пациенты паллиативной помощи? Исключительно онкологические пациенты. Все другие люди, страдающие тяжелыми неизлечимыми заболеваниями с коротким прогнозом жизни, оставались за бортом. Как будто их просто не было. Получить опиоидные анальгетики в амбулаторных условиях могли только люди с онкологией. Хотя болью страдают не только они. Сейчас мы на законных основаниях берем этих пациентов.
10-15 лет назад врачу не надо было задумываться, какой опиоидный препарат назначить. Их было 3-4. Сегодня ассортимент опиоидных анальгетиков огромный. Мы научились использовать препараты по-разному, в разных режимах. Что касается пролонгированных инфузий, где содержится несколько препаратов, сейчас это рутинная практика.
Я начинал свою работу врачом паллиативной помощи с выездной службы. Я помню до сих пор, что значило для родственников пациентов получить обезболивающие препараты на руки. Врач паллиативной помощи выписывал рецепт и начиналась долгая борьба за выдачу препаратов. Что же мы имеем сейчас?
Я и представить себе не мог, что увижу пациента с болевым синдромом, решу, что в этой клинической ситуации надо применять опиоидные анальгетики, а через 2 часа у пациента будут эти препараты на руках!
Семимильными шагами развивается респираторная поддержка паллиатива. В условиях реанимации о комфорте, о связи с родственниками не было и речи. Сегодня пациент на аппарате ИВЛ может жить дома с любящей семьей. И ему не одиноко. При этом на родственников не ложится финансовое бремя в виде покупки аппарата ИВЛ. Его можно получить на дом от государства, как и необходимые расходные материалы к нему.
Оксана Ивановна Нестеренко, заведующая хосписом «Зеленоград»
Оксана Нестеренко. Фото из личного архива
Летом 2021 года у нас в хосписе «Зеленоград» появился пациент по имени Айман. Он был родом из Сирии, учился и работал в Москве, женился, жил с семьей в Рыбинске, в Ярославской области. В 42 года Айман заболел — для его семьи, которая воспитывала ребенка с инвалидностью, это стало бы катастрофой, если бы не дальнейший виток судьбы. У Аймана выявили новообразование головного мозга — эпидермоидная киста левого мосто-мозжечкового угла. Опухоль удалили. Но послеоперационный период осложнился развитием тяжелой пневмонии, дыхательной недостаточности. У него развилась дисфагия тяжелой степени, гнойный менингит. Айману была наложена трахеостома и гастростома, проведена антибактериальная терапия. Состояние расценивалось как тяжелое, были выявлены показания к оказанию паллиативной медицинской помощи.
Айман обслуживал себя частично сам, общался жестами, мог писать. В хосписе он научился кормить себя через гастростому.
Когда по коридору разносили арбузы и фрукты, он просил: «Положите мне в рот вот ту ягоду. Я хотя бы хочу ее попробовать на язык, пожевать и выплюнуть, ощутить ее аромат».
Сначала нам казалось, что он останется у нас надолго — встал вопрос о возможности деканюляции, удалении трахеостомической трубки. А для этого требовалось провести ряд дополнительных исследований, которые невозможны в условиях хосписа. А потом нам пришла светлая мысль: а почему бы не позвонить в Дом милосердия Кузнеца Лобова? Это же Ярославская область!
Мы позвонили Алексею Васикову, директору Дома милосердия Кузнеца Лобова. Алексей сразу откликнулся: «Присылайте промежуточный эпикриз, мы будем что-то думать».
И дальше началась спецоперация. Сирийские друзья Аймана, которые сейчас работают и живут в Москве, помогли нам с транспортировкой. Счастливый пациент поехал домой в Рыбинск через Поречье. Айман вернулся!
Его жену Светлану научили правильно ухаживать за супругом и купили откашливатель. Понимая, насколько тяжело будет первое время, Алексей договорился о прикреплении его к кабинету паллиативной помощи города Рыбинска.
И вы знаете, в этот момент мы поняли, что теперь мы вот так, спокойно, коллегиально между регионами можем общаться и передавать своих пациентов. Это такое большое счастье, что мы стали говорить на одном медицинском паллиативном языке! И нас становится с каждым годом все больше и больше! И это была маленькая победа мультидисциплинарной команды, частью которой оказались и сотрудники Дома милосердия Кузнеца Лобова.
С Айманом мы до сих пор на связи. Его деканюлировали в Центральной городской больнице Ярославля, он дышит сам. Сейчас Айман находится в любящей семье и возвращается к полноценной жизни.
Татьяна Владимировна Кравченко, главный внештатный специалист по паллиативной помощи взрослым в Москве
Татьяна Кравченко. Фото: соцсети ММЦПП
Эта история произошла в 2021 году. К этому моменту я уже 15 лет работала в паллиативной помощи.
У одного из моих учителей, профессора, который когда-то в ординатуре учил меня основам фундаментальной науки в Медицинском радиологическом научном центре в Обнинске, обнаружилось онкологическое заболевание. К сожалению, со временем болезнь зашла достаточно далеко — появились метастазы в головном мозге. И он оказался в реанимации.
При первой же возможности его перевели из реанимации онкологического центра к нам в отделение длительной респираторной поддержки Московского многопрофильного центра паллиативной помощи. Он находился на аппарате ИВЛ, но при этом был в сознании. Его супруга постоянно находилась рядом с ним — и это благодаря тому, что с 2018 года у нас есть это отделение. Они оба прекрасные заслуженные ученые, отдавшие фундаментальной науке более 50 лет. Это изумительная пара, у них двое прекрасных детей и внуки. Несмотря на то, что ей больше 80 лет, она приезжала к нему каждый день. Здесь у нее была возможность быть со своим близким человеком.
«Вы знаете, это какое-то волшебство! До этого мы лежали в разных стационарах, проходили лечение в разных центрах, но здесь впервые со мной разговаривали. Мне подробно объясняли, что происходит с моим близким любимым человеком. Я понимала, что врачи делают, чем они помогают, что конкретно сейчас происходит. Они объясняли, почему проводили ту или иную манипуляцию. До этого он был месяц в реанимации и пускали туда на полчаса, на 40 минут в день», — вот ее слова.
Постепенно у пациента нарастали явления отека головного мозга и болевой синдром. Но благодаря качественно подобранной симптоматической терапии, все время, что он пробыл у нас, ему не было больно. Когда пришло время, он тихо ушел во сне.
Знаете, это великое счастье для родных — понимать и знать, что происходит с близким, иметь возможность постоянно находится рядом. Иметь возможность общаться столько, сколько может пациент.
Когда родные теряют близкого человека, для них жизненно важно знать, что они сделали все, что было нужно ему. Это помогает пережить горечь потери и учиться дальше жить без любимого… Для супруги это был переломный момент, процесс ухода любимого супруга с которым она прожила больше 50 лет… Позже она делилась: «Мы прощались столько, сколько нам нужно. Я понимаю, что все происходило именно так, как должно было происходить».
Анастасия Юрьевна Иванова, врач в Доме милосердия кузнеца Лобова, село Поречье-Рыбное
У нас в Поречье при Доме престарелых была «умиральня» — обособленная, отдаленная от всех помещений комната со специфическим запахом. Закрыть, не видеть, не замечать — так понималось здесь сопровождение в последний путь.
15 лет назад не то, что паллиативной помощи с осознанной хосписной философией, не было даже обычного амбулаторного приёма для почти двух тысяч людей, преимущественно пожилых и престарелых.
«Отмучился», «отстрадал» — вот, что говорили об умерших. Так, в общем, и было: что хорошего в ежеминутном ощущении рвотной массы или в забирающем мысли удушье… Даже в церкви в разговорах мечтали о быстрой, внезапной смерти. Хотя, что может быть страшнее.
Как порыв ветра распахивает форточку для свежего воздуха, так все возможные пути уйти достойно, по-человечески стали доступны с фондом «Вера» для поречан и жителей ближайших районов. Обезболивающее, препараты и оборудование для снятия симптомов, доброжелательность и поддержка — все это лучами, как от солнца, сегодня распространяется от нашего дома милосердия по округе. Приезд Нюты на Пасху 2018 года изменил пространство, время и жизнь, и качество смерти в нашем посёлке.
Сегодня в доме милосердия смертельно больной человек может заново научится спать не сидя, думать не про боль, планировать не возможность дождаться очередного укола, а, выспавшись, кружиться под музыку на кресле-каталке. Без страха, принимая себя и болезнь.
Сегодня подопечные Дома милосердия кузнеца Лобова думают о последних желаниях. Подбор лечения ведет врач, за приемом препаратов смотрит медсестра, а обезболивание получает соцработник. Все иначе, лучше.
Нам больше не нужна «умиральня», мы каждого держим за руку у постели. Чтобы знать, когда он попросит отключить кислородный аппарат или сменить музыку. Чтобы глаза, медленно скользящие по узору занавески, могли найти и глаза того, кто рядом, и услышать дыхание, и почувствовать тепло.
Теперь внезапно умереть — это несчастье, а успеть проститься — по-человечески.
Ольга Васильевна Осетрова, главный врач Самарского хосписа
Ольга Васильевна Осетрова в Самарском хосписе. Фото: bfpvera.ru
В 2005 году специалисты нашего хосписа, в том числе и я, побывали в одном из хосписов в Англии. Однажды наблюдала там такую картину: привезли пациента, худенького такого, с трахеостомой. В машине прямо в пижаме ехал, сверху одеяльцем накрыт, пледиком каким-то… Смотрю, у него из кармана выглядывает дозировочный шприц. Этот шприц — невероятно удобная вещь. Раз в сутки медработник заряжал в него обезболивающее, а дальше человек сам мог вводить себе лекарство через гастростому.
Такая дозировка тогда казалась огромной. Когда потом я рассказывала про это коллегам в Самаре, все говорили «Не может быть!». У нас было четыре ампулы в день и это считалось высокой дозировкой. 18 мл у нас бы было на пять дней, а тут в сутки!
Сейчас у четырех из наших сорока шести пациентов дозировка выше. А у остальных ниже не потому что им не дают, а просто им столько не требуется. Но тогда для меня был шок: 18 ампул — и он ходит, и может приехать в дневной стационар!
С портативным кислородным концентратором она могла не только ходить, но и летать на самолете, путешествовать — Ира мечтала увидеть лавандовое поле, и ей это удалось.
Вам может быть интересно:
Перепечатка материала в сети интернет возможна только при наличии активной гиперссылки на оригинал материала на сайте pro-palliativ.ru
Материал подготовлен с использованием гранта Президента Российской Федерации, предоставленного Фондом президентских грантов.