Что значит справедливое неравенство
Социальное неравенство: понятие, примеры, причины, критерии
Многообразие существующих общественных отношений, статусов и ролей отдельных индивидов ведет к возникновению между людьми существенных различий, в том числе в социальном плате. Сегодня социальное неравенство является одной из проблем не только российского общества. В этой стате мы поговорим о том, что такое социальное неравенство, рассмотрим его примеры, причины, и способы преодоления.
Что такое социальное неравенство?
Социальное неравенство — это дифференциация людей на основе их положения в обществе, ведущая к появлению различных возможностей использования материальных благ. Представляя данный процесс в виде пирамиды, его основание формируют беднейшие слои населения, в то время как верхний уровень составлен ограниченным числом богатейших лиц, выступающих угнетателями по отношению к расположенным под ними слоям общества.
Социальное неравенство способно проявляться в различных ипостасях, но основным является именно разделение населения на бедных и богатых.
Старт процесса расслоения общества приходится на освоение человечеством сельского хозяйства и возникновение частной собственности. Наиболее успешные из владельцев стремились к укреплению своего положения и передачи его наследникам. Именно в этот период начали формироваться основы права наследования. Не последнюю роль в расслоении общества сыграла религия, ставшая причиной возникновения отдельной касты священнослужителей, а в результате завоевательных войн появилась прослойка рабов, полностью лишенных каких-либо прав.
Признаки социального неравенства характерны для всех без исключения периодов развития человечества. Если в первобытной общине расслоение было минимальным, только главы имели некоторые преференции, то в дальнейшем процесс стал углубляться. Появление рабства, сословного или кастового деления общества было характерно для большинства стран, а в Индии кастовая система продолжает сохраняться до настоящего времени.
Примеры социального неравенства
Наиболее контрастными примерами стратификации, разделения общества на классы с различными правами и возможностями, необходимо выделить:
Причины социального неравенства
В различное время представители научного сообщества неоднократно обращались к изучению возникновения причин выстраивания иерархии в человеческом обществе и возможности его существования без неравенства. В целом при рассмотрении причин социального неравенства теоретики исходят из существования трех основных причин:
Функционализм кроется в различных функциях, возлагаемых в обществе на те или иные социальные группы. Общество способно развиваться только в условиях разделения труда, когда определенная группа отвечает за решение конкретных задач, играющих важную роль для всего социума в целом. Например, одни формируют материальные блага, другие духовные ценности. Третьи принимают на себя управленческие и контрольные функции.
Для успешного существования общества важна каждая из составляющих, но степень важности процессов будет различаться между собой. В результате иерархия, формируемая функционалом, становится причиной появления классов, обладающих различными возможностями.
Статусные причины неравенства кроются в поведении отдельных субъектов общества. Занимая определенное положение, индивид обретает и соответствующий статус, что позволяет социальное неравенство называть неравенством статусов. Успешная реализация собственной роли доступна человеку только при обладании определенными способностями, позволяющими добиться желаемого положения в социуме. Способностями при этом выступают не только профессиональные навыки и знания, но и личностные качества, позволяющие развивать карьеру.
В свою очередь возможности предусматривают потенциал, получаемый по происхождению, например, наличие финансового состояния, властных полномочий, развитых связей в высших кругах и так далее.
Экономические причины неравенства кроются в неравномерности распределения между населением материальных благ и различный уровень отношения индивидов к собственности. В результате формирующиеся классы с различным материальным достатком испытывают выраженный антагонизм к другим классам.
Критерии социального неравенства
Механизмы поддержания стратификации структуры в обществе могут быть различными. Традиционным признается сословное разделение, где представители каждого из сословий жестко ограничены в отношениях с представителями иных сословий, а их права и обязанности четко прописаны без возможности их обхода индивидом.
В индустриальном обществе декларируется равноправие, но фактически оно отсутствует. Разделение идет на основе различного уровня материального достатка, причем богатства консолидируются в руках ограниченной группы лиц, вызывая рост социальной напряженности в обществе. Вместе с этим именно неравенство выступает серьезным стимулом развития. Важную роль в современном обществе играет средний класс, часть индивидов, занимающих срединное положение между богачами и бедными слоями населения. Чем больше прослойка среднего класса, тем больше возможностей он имеет для влияния на государственную политику и формирование в обществе набора ценностных ориентиров.
В социологии экономические признании объяснения социального неравенства признаются недостаточными, поэтому вводится дополнительно социальный престиж – социальный статус, получаемый индивидом при рождении или в процессе реализации своих личностных характеристик. Для современного общества характерно разделение по следующим критериям:
Общество на всех этапах его развития разделялось на группы по принципу пирамиды, где на вершине сосредоточено ограниченное число лиц, обладающих богатством и властью. В свою очередь фундаментом выступает слой бедняков, традиционно наиболее многочисленный. В свою очередь для развитого общества пирамида трансформируется в ромб, где количество богатых и бедных ограничено, а большая часть населения представлена средним классом.
Проблемы, вызванные социальным неравенством
Социальное неравенство является глобальной проблемой, затрагивающей не только Россию. Одной из особенностей неравенства на современном этапе выступают различия в доступности ресурсов, в результате чего разделение одновременно происходит по двум направлениям – экономическому и социальному.
При всех минусах, свойственных для социального неравенства, его наличие дает обществу и определенные преимущества:
В свою очередь неравенство в обществе имеет прямую связь с такими социально негативными явлениями как:
Как результат, возникают риски социальной напряженности, способные в перспективе привести к акциям гражданского неповиновения, конфликтам, как на уровне граждан, так и населения против государственных структур. В экономике социальная несправедливость выражается в несоответствии между размером доходов и вкладываемого труда. Люди, реально работающие физически, и затрачивающие значительные силы, получают в разы меньше собственников средств производства и капитала.
Возможно ли искоренить социальное неравенство?
В мировой истории нет периодов, при которых не существовало бы разделения общества, но действительно негативной ситуация становится только в случае возникновения выраженного перекоса в одну сторону, что требует соответствующего баланса, при котором будет обеспечиваться динамичное развитие общества и экономики.
На сегодня в глобальном разрезе прослеживается несколько основных трендов:
Выделяют следующие направления борьбы с социальным неравенством:
Неравенство справедливое и несправедливое
Пандемия коронавируса еще раз показала важность проблемы неравенства. Казалось бы, вирус не разбирается, кто перед ним – бедный или богатый, образованный или неграмотный, выходец из «хорошей» или неблагополучной семьи. Но, как всегда, оказалось, что неравенство имеет значение. Если у вас большой дом, вам легче жить на карантине. Если вы образованны, скорее всего, вашу работу можно перевести в удаленный режим. Если у вас есть сбережения, вам легче пережить несколько месяцев существенного снижения или полной потери дохода – и тем более платить за доставку продуктов, а не ходить в магазин.
Неравенство результатов и неравенство возможностей
Неравенство всегда было важным предметом экономических исследований, но внимание к нему особенно усилилось после кризиса 2008–2009 гг., когда стало понятно, что глобализация и экономический рост 1990-х и 2000-х гг. привели к росту дохода не у всех и не в равной мере.
Оказалось, что основной выигрыш от глобализации и технологического прогресса получили наиболее образованные слои западного общества, а также так называемый «глобальный средний класс» – в первую очередь рабочие в Китае и Индии. В то же время «нижний» средний класс в развитых странах столкнулся со стагнацией зарплат и сокращением рабочих мест вследствие автоматизации и конкуренции с импортом из развивающихся стран. Следствием этого стали и протесты Occupy Wall Street, и резкий рост популярности книги Тома Пикетти «Капитал в XXI веке», и существенный подъем популизма в США и Европе.
Почему западные общества обеспокоены ростом неравенства? Ответ на этот вопрос не так очевиден, как могло бы показаться. Неравенство доходов само по себе необязательно приводит к несправедливости или неэффективности. Например, в социалистической экономике неравенство доходов было гораздо ниже, чем в капиталистической, но плановая экономика не была ни справедливой, ни эффективной. Если всем платят одинаково, какой смысл работать больше и лучше? И что справедливого в том, что те, кто работает больше, получают столько же, сколько и те, кто ничего не делает?
Несправедливое неравенство – это в первую очередь неравенство возможностей. Его можно измерить несколькими способами.
Во-первых, это оценки межпоколенческой мобильности – то есть того, насколько доходы детей коррелируют с доходами родителей. Самые точные оценки существуют в развитых странах с обширными базами данных налоговых служб, которые охватывают длительные периоды, – например, в США или Швеции. Тем не менее за последние годы Всемирный банк сформировал и глобальную базу данных межпоколенческой мобильности (Global Database on Intergenerational Mobility, GDIM), которая позволяет оценить межпоколенческую мобильность когорт, рожденных между 1940 и 1989 гг., для 148 стран.
Еще один способ позволяет учесть и другие факторы неравенства возможностей – гендер, расу, этнос, место рождения и т.д. Этот подход заключается в следующем: исследователи рассматривают распределение доходов в стране и вычисляют, какую часть неравенства доходов можно объяснить факторами, на которые человек повлиять не может (образование родителей и их доходы, гендер, этническая принадлежность и т.д.), – это и есть неравенство возможностей. Для всех посткоммунистических стран такие расчеты проведены, например, в докладе ЕБРР о переходном процессе за 2016–2017 гг. (EBRD Transition Report).
Последствия несправедливого неравенства
Неравенство возможностей является и несправедливым, и неэффективным. Оно неэффективно, так как человек, родившийся «не в том месте и не в то время», не может реализовать свой потенциал – тем самым не позволяя реализовать свой потенциал и всей экономике в целом. Оно несправедливо, поскольку фактически предполагает привилегии по праву рождения, которые в современном обществе считаются неприемлемыми. Соответственно, общество с высоким неравенством возможностей с большей вероятностью будет характеризоваться политической нестабильностью, что также плохо скажется на экономическом росте.
Можно ли утверждать, что неравенство отрицательно влияет на экономический рост? В 1990-х гг. был опубликован целый ряд межстрановых исследований, которые показали, что выявить устойчивые корреляции между неравенством и ростом трудно: результаты зависят от выборки стран, периода времени, спецификации эконометрических моделей и т.д. Впрочем, в недавней статье экономисты МВФ Шехар Айяр и Кристиан Эбеке пишут о том, что в этих исследованиях как раз и недоставало данных о неравенстве возможностей, которые появились в последние годы. Они показывают, что в выборке стран с низким неравенством возможностей корреляции между неравенством доходов и экономическим ростом нет – в этих странах неравенство «справедливое». В то же время в выборке стран с высоким неравенством возможностей есть сильная отрицательная корреляция между неравенством доходов и ростом: чем выше неравенство, тем ниже темпы роста, ведь в этих странах неравенство является несправедливым и неэффективным.
Айяр и Эбеке показывают, что в странах с равенством возможностей даже высокий начальный уровень неравенства доходов не означает отрицательных последствий для экономического роста. Они говорят о необходимости институтов, которые разрывают связь между неравенством доходов (и богатства) и неравенством возможностей. Это институты, которые обеспечивают равенство богатых и бедных перед правосудием, равные возможности богатых и бедных быть представленными в политике и СМИ. Без этих институтов неравенство доходов превращается в неравенство возможностей.
Даже если старшее поколение зарабатывает свое богатство в честной конкуренции, у него есть искушение изменить правила игры, чтобы обеспечить процветание своим детям. В такой ситуации возникает построенная в 2012 г. американским экономистом Аланом Крюгером «кривая Великого Гэтсби», которая показывает, что страны с высоким неравенством доходов (латиноамериканские страны, США и Китай) – это и страны с низкой межпоколенческой мобильностью. Страны, которым удалось избежать роста неравенства возможностей, – это в первую очередь североевропейские страны и некоторые англосаксонские страны, за исключением США. Что у них общего? Демократические институты, свободные (в том числе и от олигархов) СМИ, нетерпимость к коррупции и равный доступ к качественному образованию и здравоохранению.
О несправедливом равенстве и справедливом неравенстве
Творческое правосознание направлено на постижение нравственного начала, подлинной цели социальной справедливости, которую должен был преследовать законодатель. Об этом исключительно точно написал великий русский философ И.А. Ильин: «Человек должен ввести установленный им смысл закона и фактическую цель законодателя в глубину своего здорового христианского правосознания. он должен поставить найденный им смысл и уловленную им цель закона в луч так называемого «первоначального», или «естественного», правосознания, которое соответствует в области права тому, что мы называем в области нравственности — совестью. Человек должен сделать это для того, чтобы выдвинуть на первый план, сделать решающими найденные в нем справедливые и верные, христиански-социальные элементы. Надо научиться извлекать из каждого закона то, что в нем верно и справедливо. Надо отыскать в каждом законе скрытую в нем правду и ей отдавать предпочтение над остальным. В каждом законе надо как бы разбудить заснувшую в нем справедливость. В каждом законе надо уметь найти то, что может одобрить правовая совесть человека. В каждом законе есть некое доброкачественное, звенящее серебро правоты и добра; надо отчистить монету закона так, чтобы это серебро проявилось и засияло» (Ильин И.А. Путь духовного обновления. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 1. — М.: Русская книга, 1996. С. 230).
Творческое правосознание основывается на господстве духа над буквой, исключает давление буквы на дух. Поэтому буквальное толкование закона далеко не всегда позволяет уяснить его истинный смысл.
Указанные начала толкования особенно актуальны в аспекте реализации принципа справедливого равенства (неравенства). Как указывалось выше, равенство (неравенство) юридического статуса справедливо, если оно основано на учете всех факторов, которые в соответствии с нравственными требованиями должны быть реализованы в законе. Между тем нормы права в силу своего общего характера не в состоянии отразить всех индивидуальных особенностей единичного жизненного явления, которые должны влиять на юридический статус. «Закон всегда условно уравнивает условно похожее и отвлекается от всей остальной жизненной неодинаковости; если закон не будет делать это, то он не создаст ни одного общего правила и не сложит ни правопорядка, ни организации» (Ильин И.А. Собрание сочинений: Справедливость или равенство? — М.: ПСТГУ, 2006. С. 470—471). Поэтому полная справедливость может быть обеспечена лишь творческим правосознанием правоприменителя, который призван на практике учесть то, чего закон учесть не в состоянии.
Реализация этического принципа справедливого неравенства в российском праве
Романец Ю.В., доктор юридических наук, профессор.
Статья посвящена реализации этического принципа справедливого неравенства в российском праве.
Ключевые слова: право, справедливость, принцип справедливости в праве.
The article is devoted to the implementation of ethical principles of justice disparities in russian law.
См. по этому вопросу: Романец Ю.В. Реализация этического принципа справедливого равенства в российском праве.
Ильин И.А. Справедливость или равенство? Собрание сочинений. М.: ПСТГУ, 2006. С. 454.
Святое Евангелие с толкованием блаженного Феофилакта, Архиепископа Болгарского. Свято-Успенская Почаевская Лавра, 2008. С. 648.
Ильин И.А. Книга надежд и утешений. М.: Апостол веры, 2006. С. 200.
Человек, наделенный какими-либо способностями, выполнит свое нравственное предназначение, если правильно распорядится ими. И наоборот, на того, кто лишен таких способностей, нельзя возлагать соответствующих обязанностей и ответственности. Умственно, психически или физически неполноценный человек не должен обременяться такими же обязанностями и ответственностью, как здоровые люди. Правовое регулирование, адекватно отражая фактическое неравенство и правильно распределяя юридические обременения и облегчения, должно способствовать реализации нравственного предназначения. Иными словами, различия в юридическом статусе, помогающие проявлять лучшие качества и препятствующие негативным проявлениям, служат реализации равного нравственного равенства. Таким образом, неравенство юридического статуса необходимо постольку, поскольку оно служит утверждению равного нравственного достоинства.
См. Постановление Европейского суда по правам человека от 12.04.2006 по делу «Стек и другие против Соединенного Королевства».
Ильин И.А. Справедливость или равенство? Собрание сочинений. М.: ПСТГУ, 2006. С. 457.
Следовательно, юридическое равенство справедливо, если правовой статус, адекватно отражающий нравственно обоснованный признак, распространяется на всех лиц, характеризующихся этим признаком, а другие признаки, которые могли бы обосновать неравный статус, отсутствуют. Юридическое неравенство справедливо, если специальный правовой режим адекватно отражает нравственно обоснованные особенности определенного круга субъектов и распространяется на всех лиц, характеризующихся этими особенностями. В связи с этим законодатель должен стремиться, во-первых, к установлению равного статуса для всех субъектов, которые обладают одинаковыми признаками, и, во-вторых, к максимальному учету значимых для права различий.
Так, Законом Краснодарского края от 26.11.2003 N 639-КЗ были установлены ставки транспортного налога для транспортных средств с мощностью двигателя свыше 200 л/с в размере 55 рублей для юридических лиц и 60 рублей для физических лиц. Признавая эту норму незаконной, Высший Арбитражный Суд РФ исходил из следующего. В п. 1 ст. 361 Налогового кодекса РФ установлены ставки транспортного налога, которые могут быть увеличены или уменьшены законом субъектов РФ. При этом законодательному органу субъекта РФ предоставлено право устанавливать ставки налога в зависимости от категории транспортного средства и его мощности. Дифференциация ставок данного налога в зависимости от субъекта налогообложения федеральным законом не предусмотрена. Следовательно, у законодательного органа субъекта РФ отсутствовали полномочия устанавливать разные ставки транспортного налога для юридических и физических лиц на один и тот же вид транспортного средства, той же категории и мощности (Постановление Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 27.01.2009 N 11519/08).
2.2. Как уже отмечалось, неравенство юридического статуса должно быть нравственно обоснованным или, иными словами, служить этически верным целям: способствовать нравственному совершенствованию путем утверждения нравственно положительного (добра) и пресечения нравственно отрицательного (зла), отражая при этом равное уважение к нравственному достоинству всех людей.
Реализацию этого этического принципа можно проследить на примере правового режима различных форм собственности. Согласно ст. 8 Конституции в Российской Федерации признаются и защищаются равным образом частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности, то есть в целом установлен единый правовой режим различных форм собственности. В то же время в ст. 212 ГК сказано, что законом могут устанавливаться особенности приобретения и прекращения права собственности на имущество, владения, пользования и распоряжения им в зависимости от того, находится имущество в собственности гражданина или юридического лица, в собственности Российской Федерации, субъекта Российской Федерации или муниципального образования.
Мейер Д.И. Русское гражданское право: В 2-х ч. Ч. 2. По исправленному и дополненному 8-му изд., 1902. М.: Статут, 1997. С. 300. Серия «Классика российской цивилистики».
По вопросу о конституционности ч. 2 ст. 170 КЗоТ РФ см. Постановление Конституционного Суда РФ от 24.01.2002 N 3-П.
Подробнее по этому вопросу см. Определение Конституционного Суда РФ от 13.10.2009 N 1069-О-О.
Подробнее по этому вопросу см. Постановление Конституционного Суда РФ от 15.07.2009 N 13-П.
Постановление Конституционного Суда РФ от 05.04.2007 N 5-П.
См., в частности, Постановления Конституционного Суда РФ от 27.11.2009 N 18-П, от 16.07.2007 N 12-П, от 03.06.2004 N 11-П.
Постановление Конституционного Суда РФ от 16.07.2007 N 12-П.
Постановление Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 15.07.2008 N 5989/08.
По вопросу о конституционности ст. ст. 278 и 279 Трудового кодекса РФ см. Постановление Конституционного Суда РФ от 15.03.2005 N 3-П.
Постановление Конституционного Суда РФ от 19.03.2003 N 3-П.
Подробнее по этому вопросу см.: Постановление Конституционного Суда РФ от 24.06.2009 N 11-П.
По этому вопросу см., в частности, Постановление Конституционного Суда РФ от 24.05.2007 N 7-П.
Постановление Конституционного Суда РФ от 16.07.2004 N 15-П.
Борьба за «справедливое неравенство»
Русский философ Н. Бердяев считал неравенство одной из фундаментальных характеристик жизни, отмечая, что всякий жизненный строй иерархичен и имеет свою аристократию. Изучая феномены социального неравенства и структурирования, не только критически настроенные конфликтологи (от К. Маркса до Р. Дарендорфа), но и позитивно воспринимающие их функционалисты (от Э. Дюркгейма до Э. Гидденса), преимущественно обращались к сложным динамическим характеристикам, элементам и следствиям социальной иерархизации.
Одна из фундаментальных человеческих потребностей – в стабильности и предсказуемости («защищенности», по А. Маслоу), как показали А. Турен в «социологии действия» и Д. Хоманс в «обменной теории взаимодействия», она фиксирует створы каналов социальной мобильности, упорядочивая конкуренцию и задействуя особые фильтрационные механизмы системы социальных перемещений. Другая потребность – в социальном продвижении и признании, что в рамках разных исследовательских традиций подтверждают В. Парето, К. Кумар, П. Бурдье и даже И. Валлерштайн, – определяет интенсивность социальной динамики, распределение каналов социальных перемещений и пульсацию их наполнения.
Возмущения против неравенства в социальной практике редко носят вульгарный характер борьбы за торжество уравнительных принципов. Стремление к реализации «справедливости» как более адекватной системы неравенства прослеживается в формулах «Равная плата – за равный труд», «Каждому – по потребностям», «Свободу сильным – защиту слабым» и т.д., в которых альтернативные социальные требования демонстрируют общее стремление к парадоксальному (дифференцированному) равенству. Так, в каждом обществе создается несимметричная система социального неравенства, где привычные механизмы структурирования разных групп могут носить даже конфронтационный характер, хотя в значительной части они все же согласованы друг с другом.
Наиболее рельефными моделями социальной стратификации являются рабство, касты, сословия и классы. В них отнесение к определенному социальному слою сопровождается жесткой общественной регламентацией деятельности и поведения людей, но сами принципы общественного структурирования детонируют разрушение социального порядка. Именно так Э. Дюркгейм объясняет «несовершенную солидарность». Он рассматривает нарушение солидарности как естественный ход культурного процесса, вводя концепты «нравственного заражения», внутригруппового порождения талантов, окультурирования («. они стали умнее, богаче, многочисленнее и их вкусы и желания изменились вследствие этого»*). Дюркгейм постулирует идею, которую позже подтвердили в своих исследованиях М. Мид и К. Клакхон: для того чтобы культурная и социальная ассимиляция стали возможны, общности, впитывающие и передающие друг другу социальные образцы, должны иметь общие культурные основания. Итак, в ситуации, когда происходит развитие культурного поля, а социальные функции уже закреплены, нарушается согласие между способностями индивидов и предназначенными им видами деятельности.
*Дюркгейм Э. О разделении общественного груда. Метод социологии. М., 1991. С. 349.
Новелла о символах расслоения. Современное общество с его опосредованной ролевой коммуникацией делает людей субъектами разных, часто дезинтегрированных, социальных статусов. Идентификационная символика упорядочивает социальное пространство, закрепляя систему устойчивых обозначений общностей и их позиций. Она часто обманчива по существу, однако достаточно точно отражает тесную связь знаковых форм с важнейшими социальными характеристиками их носителей.
Поскольку люди действуют, исходя из своего понимания знаков социального пространства (при этом опираясь на общепринятые и личные, стандартные и оригинальные, подтвержденные и гипотетические представления), мир общественной символики опосредует практически все формы коммуникации, собственно и являясь для людей миром их специфической действительности. Социокультурное производство, в котором каждая личность и сам социум предстают как специфический артефакт, в каждом своем акте содержит притязание на культурную легитимность. «Коллективно организованные образцы символических кодов» объективно структурируют социальное пространство, интегрируя страты, кристаллизуя классы, порождая то, что в привычном смысле слова называется «общество».
Сложившаяся в современном обществе сложная ролевая и статусная диспозиция актуализирует проблему социального различения. М. Вебер, определяющий социальный порядок как способ распределения символических почестей, рассматривал социальный статус как корпоративный символ, который формируется постольку, «поскольку он не является индивидуально и социально иррелевантной имитацией другого стиля жизни, но представляет собой основанное на достигнутом согласии совместное действие закрытого типа»*. П. Бурдье специально изучал вопрос о том, как «посредством свойств и их распределения социальный мир приходит, в самой своей объективности, к статусу символической системы, которая организуется по типу системы феноменов в соответствии с логикой различий. »** Прикладным аспектом этой проблемы является оценка статуса человека по определенным символическим индикаторам.
*Вебер М. Основные понятия стратификации // Социологические исследования. 1994. № 5. С. 152.
**Бурдье П. Социальное пространство и генезис классов // Социология политики. М., 1993. С. 68.
Внешнее символическое признание, престиж, является, по Веберу, индикатором страты, легитимизации ее социальной позиции и ее потенциальной или реально используемой монополии «особого рода». В достаточно точном смысле символическая стилизация жизни отдельных обшностей и страт отражает устойчивость соответствующей структуры общества. Определенная символика, выработанный язык социальной коммуникации, внутренняя культура (субкультура), очень корректно отграничивающая «своих» от «чужих», конструирует не только внутреннее, но и внешнее общественное пространство (отношений, связей с другими субъектами) и тем самым способствует институционализации страты.
Российское общество в этом смысле имеет достаточно размытые и пересеченные контуры, хотя мы обоснованно говорим о дифференцированной структуре современных элит, включающих «старую» и «новую» подобщности. Маргинальность новых элит, как и новых слоев аутсайдеров, вынуждает их продолжать использовать сложившиеся прежде символические стереотипы и смысловые ценности, держаться традиционного для них знакового ряда; но процесс легитимизации статуса не столько связан с отграничением прежнего социального бытия, сколько с символической инициацией в новой общности. По мере закрепления в элите осваиваются новая культура и стиль, теряет социальный смысл гипериндикация (символическая демонстрация самопричисления).
Как выявляется в результате сопоставления, символическая социальная «упаковка» субъекта оценивается в современной России довольно своеобразно: в первую очередь учитываются знаки принадлежности к власти, демонстрация уровня благосостояния (материальных «возможностей»), наличие «патронажа» и связанных с ним возможностей заимствования ресурсов. В связи с этим меняются оценки социального престижа разных видов деятельности, когда физически или этически «грязная» работа все же считается более привлекательной с точки зрения денежного вознаграждения.
Профессиональная стратификация в значительной степени теряет свою первостепенность в определении социального статуса и престижа, поскольку вознаграждения очень иррационально соотносятся и с системными (общефункциональными) ценностями профессии, и с достигнутым уровнем профессионализма как таковым. По этим причинам соответствующие индикаторы социального положения оказываются содержательно запутанными и фактически неадекватными. Следовательно, ответы нужно искать в анализе «аксессуаров» социальных «одежд», которые демонстрируют конкретные субъекты (люди, группы, партии), открывая свое истинное место в общественной диспозиции (стиль социальной символики), свои социальные запросы (гипертрофированная самоиндикация), собственные оценки сложившейся социокультурной среды стратификационных отношений (социальные идеалы, маркировки «свои – чужие»).
Динамика коэффициентов удовлетворенности, характеризующая изменения качества жизни россиян, показывает стабильный приоритет круга общения (0,8) и отношений в семье (0,77), которые определяют сегодня микромир человека. Н. Смелзер, обобщая современные социологические представления о классе, писал, в частности, о том, что многие исследователи отмечают значительно большую вовлеченность в семейные заботы людей из нижних, а не из средних слоев. В примерах, которые он приводит, просматривается социальное сходство с досуговым поведением россиян, характеристики которого подтверждают неразвитость среднего класса, выявленную по функциональным и формальным параметрам *.
*См.: Беляева А.А. Средний слой российского общества: проблемы обретения социального статуса // Социологические исследования. 1993. № 10; УмовВ.И. Российский средний класс: социальная реальность и политический фантом // Политические исследования. 1993. № 4; КомаровМ.С. Социальная стратификация и социальная структура // Социологические исследования. 1992. № 7; и др.
Изучение ценностных оснований идентификации в современном российском обществе (например, исследования С. Г. Климовой, В.А. Ядова и др.) показывает, что по сравнению с началом 80-х гг. значительно увеличивается эмоциональное переживание проблем витально-мотивационного и семейно-родственного комплексов.
Тем не менее и ориентация на «обеспеченность», и ценности «реализации», смыкаясь на признании высокой значимости микросоциальных отношений и качества микромира людей как такового, присущем большинству россиян (по крайней мере, в переломное время), ведут к повышению роли досуга, который и сегодня выступает важнейшим символическим индикатором статуса. Объем досуга, его функциональное и качественное наполнение стали определять социальное положение весьма характерным образом.
Эволюция индивидуального названия, включая характеристики номинации, легитимизирующей положение человека в социальной структуре, символически закрепляющей его общественный рейтинг, суть социография, описание происхождения, социализации, жизненных свершений, статусной траектории конкретного человека. Даруя символический капитал, конвертируемый в эмоциональные формы поддержки, доверие, авторитет, политическое влияние, прямые материальные выигрыши, название приносит разного рода социальные прибыли.
Номинация в современном обществе создает социальные страты, поскольку перераспределяет статусно подкрепленный престиж, задним числом формирует для поименованного социальную позицию, транслируя возможности «достичь особого рода монополии» (М. Вебер). Речь идет, в сущности, о правилах социальной метаигры, договоре об условиях занятия тех или иных общественных позиций. Д. Белл именно в этом смысле определяет социальный класс как «институционализированную систему основных правил приобретения, удержания и изменения дифференциальной власти и связанных с нею привилегий»*. Такой договор, такого рода правила устанавливаются путем символической позитивной санкции – легитимизации.
*Цит. по: Надель С.Н. Современный капитализм и средние слои. М., 1978. С. 22.
Номинация, признанная и затверженная норма отношений к субъекту (именно так она может быть рассмотрена в теоретической перспективе Р. К. Мертона), в случаях уклонения от правил установленной директивно или только рекомендуемой субординации создает более тонко проявленное социальное напряжение*.
* См.: Мертон Р.К. Социальная теория и социальная структура // Социологические исследования. 1992. № 2.
Рассматривая общество как символический порядок, П. Бурдье описывает мобилизацию всех социальных ресурсов конкурирующих субъектов в целях завоевания официального имени. «В символической борьбе. за монополию легитимной номинации. агенты используют символический капитал, приобретенный ими в предшествующей борьбе, и, собственно, любую власть, которой они располагают в установленной таксономии. »*Такая внешне бессмысленная борьба за символы: «значки», «марки», отвлеченные отметины социальной позиции на самом деле – полная внутреннего напряжения содержательная работа по социальному продвижению, поскольку символический социальный капитал умножается, а «соотношение объективных сил стремится воспроизвести себя в соотношении символических сил»**.
* Бурдье П. Социальное пространство и генезис «классов» // Социология политики. М., 1993. С. 72.
Каждое поле, или сфера, социальных взаимодействий является пространством «более или менее декларированной» борьбы за установление официально закрепленных правил «разметки». Политика как особое пространство, где определяются и устанавливаются «правила правил» метасоциальной игры: законы, формальный регламент общественных взаимодействий, имеет ряд уникальных особенностей. Когда реальные капиталы для получения социальной номинации недостаточны и не действует логика взаимоучета власти монополий разного рода, в ход идет манифестация как символическая акция, становящаяся эффективной только в случае символического (информационного) резонанса*. Ю.Л. Качанов формулирует вывод о том, что монополия производства системы легитимной социально-политической дифференциации имеет исключительное значение, так как воплощается в мобилизованных группах.**
*См.: Шампань П. Манифестация: производство политического события // Вопросы социологии. 1992. Т. 1, № 2. С. 46, 56, 57.
** См.: КонановЮ.Л. Агенты поля политики: позиции и идентичность // Вопросы социологии. 1992. Т. 1, № 2. С. 66.
Поскольку практика номинации устанавливает правила социальных отношений, поощрения, санкции и привилегии, закрепляя соответствующие стереотипы восприятия, возникает благодатная почва для имитации (и мобилизации новых) символических солидарностей, а также индивидуальной социальной принадлежности.
Аскриптивная модель «культурного соответствия» предполагает развитие через вариативность, игру, инновационный поиск в социальном творчестве, способствует разложению «культурных консервов» общества. Достигательная модель требует аутентичного освоения норм и ценностей «приемной» культуры, ее ортодоксального поддержания, однако на начальных стадиях врастания в новую общность это происходит лишь формально и стандартная социальная символика получает эклектичные интерпретации и необычные акценты. Значительному большинству россиян сегодня приходится осваивать новые элементы социокультурной индикации, приобретать ранее не свойственные стереотипы, менять оценки и установки. Это неизбежно приводит к эклектизму, гипертрофированному следованию тем символическим социальным образцам, которые кажутся нормальными в новых общностях, достаточными не только для «включения», но и принятия в ней.
Таким образом, социальная стратификация в конце концов предстает перед нами как сложившаяся культурная стилистика разных сосуществующих общностей. Этот результат не отрицает других оснований возникновения общественных структур и иерархий, однако позволяет констатировать, что возрастает роль социальной символики в поддержании регламента и упорядоченности социальной организации в современном обществе.
Новелла о социальных монополиях. Древний социальный институт наследования является одним из мощнейших способов консервации социальной расстановки в большинстве известных культур. Помимо переноса «харизмы», установления «социальной форы» и фиксации статусного имиджа происхождение несет еще три функциональные черты: 1) ограничение культуровоспроизводственных возможностей, установка образовательного горизонта, социальной ориентации посредством формирования ценностного мира; 2) обусловленность развития природных способностей и талантов; 3) предопределение объема и характера наследуемого потенциала социальных влияний.
В России приоритеты социального наследования харизмы «людей влиятельных» сменяются приоритетами «людей обеспеченных», как и порождающие доминанты этих характеристик. В новых статусных группах властной и экономической пирамид отмечаются некие критические точки «насыщения», по достижении которых базовые критериальные основания прагматично-функционального плана трансформируются в достигательные цели номинации (официальной, номинальной и заявочной) и символических ценностей. Это проявляется в погоне за званиями как знаками действительных статусных значений, в приобретении реквизитов для демонстрации своей корпоративной принадлежности, в игре символами социальных возможностей.
Отличие российской стратификации состоит в том, что социальные позиции закрепляются преимущественно не отчужденными формами функционально-ролевых отношений, а межперсональными связями (протекция, родство, товарищество, корпоративность. ), что влияет на механизмы маргинализации, замещения и социации: разрушенные структуры восстанавливаются и воспроизводятся «связками», «командами», состоящими из персонально, а не функционально дополняющих друг друга социальных элементов.
К числу предначертанных условий достижения социальной позиции относится и возникающая из неопределенных факторов природная монополия – талант. Особые, нераспространенные в социуме способности представляют тем большую ценность, чем более они адекватны целевым установкам общества, чем выше шансы рассматривать их как «средства» или как «ресурс». В связи с этим проявление и реализация способностей или талантов людей очень жестко зависят от социокультурного контекста, от общественной поддержки инновации, которая всегда выступает следствием проявления таланта в творчестве. Стабильные общества (в отличие от современного российского) стремятся ограничивать, а часто и подавляют такого рода эффекты еще на этапах ранней социализации. Социальные проявления талантов дают обществу дополнительный потенциал, который при определенных условиях может сыграть роль резервного.
Способности и социальное происхождение в современных обществах с преимущественно достигающим типом мобильности являются лишь начальным капиталом (потенциалом) социального продвижения. Ведущим стратификационным критерием становится профессионализм как социальная характеристика, которая означает наличие у человека закрепленной и признанной социальной функции, говорит о наличии специфических знаний, умений и навыков, монополии обучения и накопления функционального опыта, качественных параметрах его общественно ориентированной деятельности.
В России стратификационная роль профессии и профессионализма, с одной стороны, смягчена, поскольку общее экономическое развитие отстает от высокого современного стандарта, а некоторые сегменты квалифицированного труда потеряли сферы традиционного приложения; с другой стороны, она повышается в силу ряда причин: во-первых, востребован целый ряд профессий, для которых не велось специальной подготовки, т.е. возник структурный дефицит; во-вторых, потребности социальной стабилизации требуют усиления функциональной привязки, что эффективнее всего осуществляется через профессию; в-третьих, эпоха перемены социальных ролей вызвала критическую профанацию и породила дилетантизм и на фоне профессиональной маргинализации высокий уровень специальной подготовки и функциональная корректность приобретают особую социальную ценность.
Среди стратификационных оснований современного общества, доминирующих в большинстве теоретических моделей, неким инвариантом выступают власть и собственность. Трактовка их каузальной связи предопределила развитие конфликтологического и эволюционистского направлений в теории социальных структур.
Несмотря на заметный рост дифференциации российского населения по доходам в 90-е гг., фундаментальные исследования показывают «инерционность композиции основных структурообразующих элементов» общества и одновременные «заметные изменения в составе элит»*. Это говорит о том, что инициативно-достигательный механизм дифференциации по доходам действует лишь в узком сегменте общественной структуры, основное же «тело» общества (около 90%) экономически расслаивается вследствие перераспределительных актов субъектов – носителей власти (государственных органов и «позитивно привилегированных стяжательных классов»**, по М. Веберу). Доминантой функционального преобразования экономики является становление класса частных предпринимателей.
* См.: Рукавишников Б.О. Социология переходного периода (закономерности и динамика изменений социальной структуры и массовой психологии в посткоммунистической России и восточноевропейских странах) // Социологические исследования. 1994. № 6. С. 29.
** Вебер М. Основные понятия стратификации // Социологические исследования. 1994. № 5. С. 154.
Структурирование общества по вертикали проявляется в контроле и подконтрольности, принуждении и эксплуатации, регламентации и подчинении, несимметричном взаимовлиянии. Р. Дарендорф рассматривает такого рода структуризацию как априорное предписание «латентных интересов» социальным позициям *. Сходство социальных позиций («стиля жизни» по М. Веберу) разбивает социальный агрегат на «квазигруппы» с выраженными сходными ожиданиями и неосознанностью собственной идентичности. Такой фантом общности может кристаллизоваться в реально действующую группу посредством социальной организации, превращающей ее в субъект структурного конфликта.
* См.: Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта // Социологические исследования. 1994. № 5.
Для российского общества это характерно. Экономические и политические структуры в ролевом отношении перекрывают друг друга (это проявляется и в индивидуальных траекториях: политики идут в бизнес, бизнесмены – в парламент), что действительно создает почву для борьбы всех за всё.
Конфликт явных и латентных функций, социальных и индивидуальных ценностей влияет на процесс оформления элит и усиливает нестабильность не только «верхушки», но и всего общества.
Отделение какой-либо общности от других и создание ореола исключительности, который выступает формой номинального символического капитала, происходит путем узурпирования «статусной» почести. Развитие статуса в символическом обретении групповой идентичности в этом ракурсе изучали и М. Вебер, и А. Турен. Все субъекты в поле социальных взаимодействий используют различные символические стратегии, посредством которых «намереваются установить свое видение деления социального мира и свои позиции в этом мире»*.
* Бурдье П. Социология политики. М., 1993. С. 72.
Формирование символического капитала имени в России имеет весьма специфические интенциональные черты, предопределенные социокультурными и историческими основаниями:
• Традиционное стремление к получению государственных званий и отличий носит ореол сверхценности, поскольку они символизируют и особость социального положения, и корпоративную приобщенность к власти, распределяющей социумные блага и привилегии. Стратегия социального продвижения «вверх через официальную номинацию» в российском обществе наиболее эффективна.
• Институциональная и конституциональная трансформация общества в текущее историческое время требует особенно интенсивной маркировки социального пространства и обозначения наличных «портов» самопричисления, упорядочивающих процесс организации новой общественной структуры.
• Относительно широко распространены мнимые формы социальной символизации (имитация, инсценировка и др.). Архетипически это обусловлено сверхзначимой ролью официальной номинации, ситуативно – возможностями заявочного обретения символического капитала (весьма практичного по своим воздействиям не только в нашей культуре).
• Для современного состояния общества характерна социальная демонстрация с элементами гипертрофии, акцента, аффекта в знаковом оформлении коммуникативного пространства локальных сообществ, которая связана с повышенной ценностью завоевания символической позиции и закрепления в социальной структуре вновь сформированных общностей.
• Имя обретает повышенную значимость в аспекте репутации, поскольку этот род символического капитала вообще является легко конвертируемым во властную, трастовую, финансовую и другие формы социального влияния.
В процессе легитимизации, статусного закрепления социальных позиций групп большую роль играет символическое оформление занятого ими «пространства». Признание правил социальной игры всеми субъектами и непосредственная включенность в систему социальных взаимодействий, развивающихся по определенным согласованным нормам, является основанием стратификационного порядка в любом обществе.
Так, монополия собственности влечет монополию распоряжения ею и монополию присвоения ее полезных эффектов (доходов и т.п.). Последняя создает преимущество собственников в условиях легальной социальной игры и имплицитно содержит возможности для участия в «теневых» играх для избранных. Однако устойчивость государственных институтов предполагает и невыписанную обратную логику, ведущую к возникновению того же самого эффекта «цепной реакции» монополизации. Государственные органы в силу переданных им, а в значительной степени и узурпированных полномочий получают доходы от всех видов социальной деятельности, аккумулируют их, распоряжаются ими и обретают власть над не принадлежащей им собственностью. Монополия при этом возникает как результат редистрибуции, обусловленной неподконтрольным распоряжением объектами собственности. Поэтому для анализа социально-экономической диспозиции в России необходимо учитывать два способа распределения «жизненных шансов», которые заданы шкалой распределения как собственности, так и квазисобственности: распорядительной экономической власти.
Монополизация экономики, а вместе с тем и неэкономических продуктов социальной жизни (эффект вовлечения в единую игровую логику), таких, как «присвоение детей», уникальных результатов творчества, информации и т.д., создает более рельефную социальную конструкцию общества, где групповые и индивидуальные диспозиции достаточно четко определены, социальные запросы (интересы), по выражению Р. Дарендорфа, кристаллизованы, а взаимодействующие субъекты «с точки зрения организации являются идентичными»*.
* См.: ДарендорфР. Элементы теории социального конфликта // Социологические исследования. 1994. № 5. С. 143.
Понятие господства здесь вырастает из организационной трактовки социальной структуры, диспозиции правящих и управляемых, анализа социальных форм асимметричного распределения власти. Вертикаль господства – подчинения даже в такой модернизированной форме создает стратификационную структуру, в которой верхние слои неизбежно «объективируют» нижние и социальные взаимодействия между стратами приобретают все более «технологический» однонаправленно распорядительный характер, который в российском обществе абсолютизируется до монополии управления всеми социальными ресурсами.
Новые условия социального развития России, актуализация и легализация широкого спектра стратификационных правил постепенно снижают роль аскрипции и «рентной» формы выплаты социальных призов в пользу достигательной социальной активности. Власть как универсальная монополия, операциональным эффектом которой является влияние, достижение направленного социального результата путем волевого воздействия, приобретает в значительных сегментах общественного пространства качество «переходящего жезла». Это не только результат некоторой демократизации, но и следствие неустойчивых форм переходного периода общественного развития. Такое динамическое состояние лучше описывается ситуационно-факторными моделями Э. Гоффмана, Г. Зиммеля, Д. Коулмена. В них власть это «временное преимущество» того, кто находится во властной позиции.
Монополизация социального положения при всех вариантах социальной метаигры становится самым эффективным защитным механизмом, ограждающим занятую позицию, утверждающим социальный статус, рейтинг в системе функциональных и идеальных ценностей сообщества. Она позволяет распоряжаться ресурсами, использовать подконтрольные ей виды социальной энергии, в том числе получаемые путем дозированного и неравноценного обмена, осуществлять результативный социальный шантаж, реально развивать элитные режимы жизнедеятельности и охраны своего общественного ареала от внешней конкуренции.
Новелла о транзитивной структуре. Актуальность исследования проблем социального расслоения современного российского общества обусловлена высокой потребностью в прикладном, операциональном знании и дефицитностью предложения со стороны социальной теории. Изучение процессов социально-экономического и социально-политического расслоения широко ведется на базе применения методик массовых опросов населения (например, исследования ВЦИОМ, фонда «Общественное мнение», ИСПИ РАН, ЦЭНИИ и др.), однако получаемые материалы не дают возможности широких теоретических обобщений.
С одной стороны, уникальность российского общества как объекта социологического изучения и отсутствие фундаментальных работ по стратификационному анализу переходных (транзитивных) обществ делают невозможным прямое использование известных теоретических схем. С другой стороны, только глубокое знание сформировавшихся научных подходов позволяет «изобрести велосипед» для познавательных путешествий по новой реальности путем продуктивного заимствования уже накопленного знания о развитии социальных структур.
Применение качественных методов исследования в рамках ряда отечественных научных проектов 90-х гг. позволило разработать ряд эвристичных концептов: «рецидивирующей общественной трансформации» (Н.Ф. Наумова), «кризиса идентификации», «символических солидарностей» (В.А. Ядов), «культурной инсценировки» в формировании новых российских общностей (Л.Г. Ионин), «персонального тождества советских элит» (О.И. Шкаратан, Ю.Ю. Фигатнер), «ценностного кризиса поколений», «возрастания значимости примордиальных солидарностей» (С.Г. Климова), «насильственной маргинализации» (Е.Н. Стариков) и др. Однако эти исследования касались отдельных аспектов трансформации социальной структуры и не претендовали на целостное рассмотрение проблемы.
Более общее теоретическое рассмотрение процессов стратификации в России осуществлено в исследованиях В.О. Рукавишникова (изучение динамики социального структурирования в современных обществах переходного периода), В.А. Ядова (институциональный кризис социальной структуры, многомерные модели стратификации, политеоретическое описание процессов расслоения, выявление социальных асимметрий экстернальности – интернальности и групповой – личностной идентификаций в современном развитии российской общественной структуры), Е.Н. Старикова (изучение маргинальности, новых элементов иструктурных особенностей переходных состояний, оценка тенденций развития социальной структуры), Л.А. Беляевой, В.И. Умова (проблемы становления среднего класса в России), З.К. Голенковой (формирование гражданского общества и воспроизводство российской общественной структуры), Л. Гудкова (социологический анализ интеллигенции), М. Восленского (изучение социального слоя номенклатуры), В.Б. Пастухова (анализ феномена «новых русских»), В.И. Ильина, М.С. Комарова, В.В. Радаева, Р.В. Рывкиной (разработка общей теории социальной стратификации).
Изучение социальной структуры транзитивного (переходного) общества, переживающего социальную революцию (бурную групповую мобильность), является очень сложным, поскольку «объект» научного исследования находится в крайне неопределенном, амбивалентном состоянии.
Вместо устойчивой системы социальных позиций нужно проанализировать сжатый во времени процесс структурной трансформации российского общества. Сложность этого объекта обусловлена, во-первых, тем, что изменения социальной структуры тесно взаимосвязаны со всеми характерными (а иногда и со случайными) социальными проявлениями. Поэтому изучение социальных структур связано с необходимостью исследования функциональной, системной организации общества, характера конституирования различных солидарностей (групп – корпораций – общностей), социогенетических воспроизводственных кодов, закрепленных в социальных институтах, и др.
Во-вторых, сложность объекта обусловлена реальным переплетением структуроформирующих процессов микро- и макроуровня, когда идентификации, социально-символическое конструирование, функциональная и ценностно-смысловая переориентация в общественной системе не могут рассматриваться в логике обусловливания и каузальных (причинно-следственных) связей.
В-третьих, специфичность объекта исследования предопределена тем, что в первую очередь рассматривается структурирование российского метасоциума, имеющего особый характер социального развития, причем в особенно нестабильный, «переходный» период, чреватый рецидивами и экстремальными состояниями, коренным изменением структуроформирующих параметров.
Однако это не весь круг проблем, связанных с выделением «объекта» исследования. Наряду с выявлением внутренних границ изучаемого процесса необходимо хотя бы чисто операционально определиться с внешними. Говоря об изменении структуры, о социальном расслоении общества, мы не можем не учитывать произошедшее изменение представлений о нем в процессе эволюции социологического познания. С одной стороны, общемировые интегральные тенденции позволяют интерпретировать современное «общество» как глобальную цивилизацию, а не как локальное образование в координатах нация – территория – государство; с другой стороны, возрождение архаичных социальных общностей и его теоретическое осмысление составляет этим представлениям обоснованную альтернативу. Учитывая все это, мы все же исходим из априорной посылки о специфической социокультурной природе и историческом опыте общественной локализации России, позволяющей рассматривать российское сообщество как целостную и в то же время относительно обособленную социокультурную общность (общество).
И теория, и практика стремятся к получению наименее искаженных представлений о содержании и логике социального расслоения в России. Ни количественный анализ, ни поиск исторических и инокультурных аналогий, ни исследование общественного мнения, ни изучение сиюминутно ломающейся социальной структуры не являются адекватными методами познания и не позволяют сформулировать эффективное операциональное знание.
Поэтому общая проблематика исследования транзитивной российской структуры может быть определена следующим образом:
• Социальное структурирование в современной России – это сложное, многоаспектное социальное явление, культурный контекст которого (исторический, ориентационный) играет большую роль в его понимании.
• Стандартные методы исследования по названным выше причинам малоэффективны, односторонни, а «экзотические» – недостаточно обоснованы, релятивны. Поиск синтетического метода исследования и описания стратификации является важной частью проблемы.
• Социальную организацию современного российского общества вульгарно изучать как «структуру»; мы свидетели бурного, масштабного, интенсивного во времени процесса социального переструктурирования, в котором сочетаются элементы разной степени динамичности, продолжительности, охвата социального пространства, качественной определенности.
• Социальные процессы такой степени сложности требуют особой чуткости и компетентности: важно зафиксировать как можно больше разных аспектов феномена независимо от априори предсказанной значимости, всесторонне рассмотреть динамику включения людей в новые социальные структуры, формирования каналов мобильности.
• Социальные порядки – «разметка» социального пространства, барьеры и каналы социальных перемещений, правила соблюдения и нарушения социальной диспозиции – устанавливаются и поддерживаются самими людьми. Это позволяет рассматривать системоформирующие социальные процессы как метаигры, символика которых является источником универсальных интерпретаций «правил», «закономерностей», «отношений» и «взаимодействий» социальных субъектов, объединенных в общество.
Когда рушится прежнее социальное устройство, меняется ценностный мир, формируются многочисленные новые ориентиры, образцы и нормы, люди поневоле становятся маргиналами, лишенными устойчивых социальных стереотипов. Каждый выступает «сам за себя», но он ищет «своего другого» и помогает себе и потенциальным «своим», используя символику самопричисления. Это проявляется в выборе одежды, жилья, средств перемещения, оформлении досуга, профессиональных принадлежностей, предметов роскоши, предпочтении информационных каналов и т.п. Мы облегчаем друг другу «видовой поиск», демонстрируя свои ценности, социальные претензии, реальное положение и потребность в коммуникации. Особенно наглядно такие процессы должны протекать в период новой дифференциации.
Представляется, что на основе анализа символики социального расслоения в современной России социологи получат нетривиальные и достаточно полноценные данные о формирующейся общественной структуре, взаимоотношениях, дистантности, степени закрытости и диспозиции различных социальных слоев, общностей и групп, а также сделать обоснованные предположения об основаниях социального расслоения и способах эффективных социальных перемещений в структуре общества.
Применение символико-игровой интерпретационной перспективы приведет к новым теоретическим выводам относительно расслоения современного российского общества, его доминантных критериев и направлений. Разрабатываемые в пионерских исследованиях теоретические положения позволяют ученым существенно продвинуться в изучении структуры переходных обществ и построении специальных теорий социальной стратификации.
«Кипящая вселенная» социальных групп
Аналоговая модель «кипящей вселенной» помогает интерпретировать процессы образования и разрушения социальных общностей, изменения структурной диспозиции в обществе (метаобщности). Обращение к динамическим и игровым элементам социального продвижения позволяет посмотреть на микро- и макропроцессы мобильности в особой теоретической перспективе.
Расслоение человеческих сообществ присуще историческим, рудиментарным общинам (Gemeinschaft, community) и современным обществам (Gesellschaft, society). «Социально-структурные общности, если мы считаем их зрелыми социальными субъектами, деятельны: они способны к самоорганизации и саморегуляции своего бытия в общественной структуре», – считает В.А. Ядов*.
* Ядов В.А. Социально-структурные общности как субъекты жизнедеятельности // Социологические исследования. 1989. № 6. С. 63.
Переменчивая российская современность ограничивает возможности субъектного подхода, поскольку прежде устойчивые общности продолжают разрушаться, ранее вторичные факторы идентификации выходят на первый план, возникают разного рода массовидные образования, порождая «самости» социального сознания и социальных действий. Вследствие этого различия между «встроенными» в общественную структуру и «невстроенными» общностями весьма относительны, и анализ групповых представлений для выявления реальных показателей социальной структуры, ее элементов, взаимодействий и иерархических уровней становится более актуальным.
Модификация социального восприятия в сфере обыденного сознания приводит к разрушению интерпретационных схем, которые ориентируют людей в социальном пространстве и делают это пространство привычной средой обитания. Разрушение культуры, таким образом, выступает прямой, непосредственной социальной причиной (и одновременно проявлением) разрушения социальной структуры. Этот вывод касается прежде всего «культурных консервов», по выражению Я. Морено, т.е. социальных правил, норм, поведенческих образцов, традиционных ценностей.
«Нормальная», естественная маргинализация, которая является частью гомеостатической системы общества и основой спонтанной социальной мобильности, позволяющей людям вписываться в структуры, где удовлетворяются их потребности в принятии, признании, самосовершенствовании, реализации, творчестве и т.п., принимает в наших условиях насильственный, внешний, предписанный характер властного побуждения чужих планов и объективных обстоятельств.
Привычный стереотип состоит в том, что маргиналы «оседают на дно», в основание стабильного каркаса общественной структуры, однако это происходит очень редко. Естественная, фоновая маргинализация носит в целом социально обогащающий характер, т.е. связана с горизонтальными либо повышательными перемещениями к лучшим позициям. Предписанная маргинализация, как правило, принуждает к понижению положения и статуса, а экстремальная (опосредованно предписанная) выбивает из социальных ниш по неопределенной социальной траектории. Однако предписанная маргинализация и первого, и второго рода разрушает ориентационный потенциал подверженных ей социальных субъектов, формально пресекает коммуникативные каналы связи с прежней генеральной общностью, но не может лишить субъекта всех социальных характеристик, которые предопределяли его «вписанность» в устойчивые общественные структуры. Таким образом, остается возможной частичная или полная социальная регенерация, питаемая внутренним стремлением и макрокультурными стимулами.
Законы социальной витальности обычно побуждают маргинальные элементы к повторному встраиванию, а правила компенсации и макромотивации иногда приводят к очень интенсивной массовой мобильности (восстаний, войн, переворотов и революций).
Таким образом, частичное или полное разрушение устойчивых (как и массовидных) общностей обусловливает появление маргинального субстрата общества, который самопроизвольно или же под влиянием целенаправленной мобилизации встраивается в прежние или объединяется в новые общественные группы, отвоевывающие собственное социальное пространство. Они стремятся к внедрению в элитные слои, завоевывают сторонников, лоббируют, ротируют, кооптируют, переворачивая привычную социальную структуру «вверх дном»: иногда по форме (замещение элит, переструктурирование), иногда по содержанию (замещение новыми субъектами традиционных для общества структурных позиций). Это как физическая теория «кипящей вселенной», в которой непрерывно возникают и умирают целые миры, рождаются и исчезают пространства, наступает и изменяется время.