Что значит рифмовать на глаголы
Эссе о глагольных рифмах и не только.
Поэты-конструкторы перепробовали все формальные приёмы стихосложения ещё в прошлом веке. Придумать новь, отозвавшуюся и прижившуюся в сердце читателя, они не смогли, а потому направили свою неуёмную энергию из созидательного русла в разрушительное. И здесь преуспели, негативно влияя на неокрепшее сознание молодого поколения.
В этой статье затрону только два всё ещё злободневных вопроса: нежелательная глагольная рифма и крайне нежелательная (кровь – любовь).
Отмечу сразу: нет стихотворений с нежелательной или предпочтительной рифмой, есть слабые и сильные произведения вне зависимости от виртуозного владения искусством строительства окончания строк.
Избежать глагольной рифмы невозможно (а в большинстве случаев и не нужно) в силу особенностей построения речи на русском языке, если угодно – традиций в нём.
Обратимся к живым примерам.
Меж нами речь не так игриво льётся,
Просторнее, грустнее мы сидим,
И реже смех средь песен раздаётся,
И чаще мы вздыхаем и молчим.
(А.Пушкин, 1836)
Кое-как удалось разлучиться
И постылый огонь потушить.
Враг мой вечный, пора научиться
Вам кого-нибудь вправду любить.
(А.Ахматова, 1921)
Могла ли Биче словно Дант творить,
Или Лаура жар любви восславить?
Я научила женщин говорить…
Но, Боже, как их замолчать заставить!
(А.Ахматова, 1943)
А вот стихи поэта, который всячески избегал глагольных рифм, хотя это и не всегда даже ему удавалось. Легко ли ему рифмовалось? Только он мог бы ответить на этот вопрос. Но я предполагаю, что он был образцовым поэтом-конструктором, рождающим мёртвых детей, которых народ не может полюбить до сих пор.
Извёсткой скреплённая скорлупа,
спасающая от напора лба,
соли, рыхлого молотка
в сумерках три желтка.
(И.Бродский, 1993)
Замечу, что только один из ста грамотных читателей Бродского способен не потерять нить его рассуждений при лавинообразном натиске непривычных рифм и словообразований вообще. Я уже не говорю об образности.
ВЫВОД. Избегать глагольной рифмы вряд ли целесообразно преднамеренно. Мастерам слова это удаётся только в некоторых произведениях и то непроизвольно, в силу большого словарного запаса и широкого кругозора. И это – не предмет подражания, а только грань таланта – для большинства недостижимая.
Чтобы не утруждать себя поиском из классики, приведу отрывок из своего стихотворения. Читателю нескромно подскажу, что об уровне мастерства говорит не столь отсутствие глагольных рифм, сколь присутствие рифм редко встречающихся, а то и не встречающихся ранее вообще. И при большом словарном запасе это происходит автоматически на уровне подсознания, то есть без всяких временных или умственных затрат. С долей юмора можно утверждать: гению даётся легко то, на что талант затрачивает огромный труд.
Или вот это моё стихотворение.
Ветра зовут неведомо куда,
материки – совсем иные снятся.
Но – тяжело с насиженного сняться,
уютного и тёплого гнезда.
А сердце рвётся в прерванный полёт,
душа давно – легка, светла, крылата.
Не надо ей: ни жемчуга, ни злата,
она – по справедливости живёт.
И грусть ледяная
Расскажет утихшим волненьем в крови
О счастье без рая,
Глазах без улыбки и снах без любви.
(Н.Гумилёв)
Пусть халат мой залит свежей кровью,
В сердце гибель загорелась снами,
Я как мальчик, схваченный любовью
К девушке, окутанной шелками.
(Н.Гумилёв)
У Ахматовой даже при беглом просмотре обнаружил шесть (!)
примеров с такой рифмой.
Ты поверь, не змеиное острое жало,
А тоска мою выпила кровь.
В белом поле я тихою девушкой стала,
Птичьим голосом кличу любовь.
(А.Ахматова, 1911)
Смятение, 1913.
«Покорно мне воображенье. «, 1913.
«На пороге белом рая. «, 1921.
«Я гибель накликала милым. «, 1921.
Последнее стихотворение, 1943.
ВЫВОД. Можно рифмовать «любовь» и «кровь». Важно, чтобы при наличии первой не проливалась вторая.
Уже не ссылаясь на свою персону, приведу три примера мастерского владения рифмой.
Традиция в русском языке не только неисчерпаема, но и необычайно богата поэтическими находками, которые с полным правом можно отнести к мировым шедеврам литературы.
О МОЕЙ ЕДИНСТВЕННОЙ ПОДРУГЕ
ТАК ЛИ ПЛОХА ГЛАГОЛЬНАЯ РИФМА?
Я не знаю чем эта рифма «провинилась» у знатоков поэзии. И так ли она плоха?
В одном из блогов встретила такую статью, не кого нибудь а С.Я. Маршака, в чьей компетенции никто не вправе сомневаться.
Критикам глагольных рифм
С. Маршак
Воспитание словом
О мастерстве
О хороших и плохих рифмах
Рецензент пишет молодому поэту:
Спору нет, богатая, полнозвучная рифма лучше бедной, новая лучше старой, рифма, охватывающая чуть ли не все слово, лучше
мелочишки суффиксов и флексий
в пустующей кассе
склонений
и спряжений,
хотя Маяковский тут же признается, что и поэту-мастеру приходится подчас пользоваться этой «мелочишкой».
Скажем, бедны ли рифмы в стихах:
Горит восток зарею новой.
Уж на равнине, по холмам
Грохочут пушки. Дым багровый
Кругами всходит к небесам
Навстречу утренним лучам.
Туча п небу идет,
Бочка п морю плывет.
Неужели величайший мастер русского стиха Пушкин совсем не заботился о рифме, относился к ней небрежно? Или, может быть, в те времена поэзия была так примитивна и неразвита, что охотно пользовалась самыми неприхотливыми рифмами?
Нет, пушкинская рифма богата и полнозвучна. Да и не только у Пушкина, но и у многих его современников вы найдете острые, меткие, звонкие рифмы, подобранные в первый раз и на один раз, на данный случай.
Возьмите Дениса Давыдова:
. Старых барынь духовник,
Маленький аббатик,
Что в гостиных бить привык
В маленький набатик.
Все кричат ему привет
С аханьем и писком,
А он важно им в ответ:
«Dominus vobiscum!». *
Или прочтите у Баратынского:
Когда по ребрам крепко стиснут
Пегас удалым седоком,
Не горе, ежели прихлыстнут
Его критическим хлыстом4.
И даже у поэтов XVIII века можно найти немало своеобразных, звучных, изысканных рифм.
Значит, дело не в возрасте поэзии, не в стадии ее развития.
А уж если говорить о Пушкине, то мы знаем, как требовательно относился он к слову, к стиху, к рифме.
И если вглядеться внимательно в его строчки, посвященные началу Полтавского боя («Горит восток зарею новой. «), то станет ясно, что рифмы этих строк, хоть и представляют собою окончания дательного падежа, отнюдь не плохи, не бедны.
В чем же их достоинство?
В том, что эти рифмы превосходно выполняют свою задачу.
Посмотрите, какую картину рисуют одни только рифмующиеся слова, даже взятые отдельно (без остального текста):
. новой.
. холмам.
. багровый.
. небесам.
. лучам.
По этим поставленным в конце строчек словам можно догадаться, о чем в стихах идет речь, или, во всяком случае, можно почувствовать краски изображенного Пушкиным бодрого боевого утра.
Значит, не случайные, а важные для всей картины слова рифмуются поэтом. Они много говорят воображению даже в том случае, если вы закроете всю левую часть текста.
Только избалованные литературные привередники могут отказаться от такого звучания.
Что же касается пушкинского двустишия
то дело тут не в одних рифмах, но и в том, что в этих двух строчках перекликаются между собой не только окончания строк и слов, но каждое слово верхней строчки находит отклик в соответственном слове нижней, перекликаются небо и море.
В синем небе звезды блещут,
В синем море волны хлещут.
Целые строчки рифмуются здесь между собой и по смыслу и по звучанию.
Какая из двух рифмующихся строчек возникла раньше у поэта, которая из них породила другую, нельзя сказать. Так нераздельны эти строчки-близнецы.
Наш слух радует и в нашей памяти надолго остается оригинальная, полнозвучная, острая рифма или созвучие.
Но бывают случаи, когда простая глагольная рифма сильнее и уместнее самой причудливой, самой изысканной.
А вот другой пример.
В «Евгении Онегине» говорится:
Ярем он барщины старинной
Оброком легким заменил.
Было бы странно, если бы в такой прозаической, деловой строке вдруг оказалась щегольская, причудливая рифма. Да и рифмующаяся с ней строчка:
по своей спокойной серьезности не требует мудреного, вычурного окончания. Глагольная рифма тут несомненно на месте.
Или возьмем стихи Жуковского:
Раз Карл Великий пировал;
Чертог богато был украшен;
Кругом ходил златой бокал;
Огромный стол трещал от брашен;
Гремел певцов избранных хор;
Шумел веселый разговор;
И гости вдоволь пили, ели,
И лица их от вин горели6.
Глагольные рифмы последнего двустишия здесь вполне закономерны.
Торжественный тон баллады постепенно уступает место естественному разговорному тону:
Вслед за патетической фразой:
идет простая, житейская:
Шумел веселый разговор.
А кончается этот отрывок уже совсем запросто:
И гости вдоволь пили, ели,
И лица их от вин горели.
. «Прости, отец.
Тебя будить я побоялся
И с великаном сам подрался».
Здесь тоже глагольная рифма отлично выполняет свое назначение. Напряжение героической баллады разрешается веселым признанием Роланда так же естественно и легко, как в басне Крылова открывается замысловатый ларчик с секретом.
А ларчик просто открывался.
Недаром же и Крылов в этом случае тоже воспользовался глагольной рифмой. Простая рифма как бы подчеркивает, как просто открывался этот ларчик.
Говоря с начинающим автором о бедности глагольных рифм, о том, что они являются для стихотворца линией наименьшего сопротивления, рецензент должен только предостеречь поэта от нечаянного, бессознательного пользования этими простейшими рифмами.
Можно и должно обратить внимание молодого автора на сложные и богатые достижения современной стихотворной техники, но опасно и вредно толкать его на путь механического рифмоплетства, трюкачества, одностороннего и преувеличенного интереса к рифме.
Заядлый рифмоплет несноснее присяжного остряка.
Нельзя разряжать поэтическую энергию стремлением к непрестанным внешним эффектам, к остроте каждого двустишия или четверостишия.
Как будто человек может по своему желанию быть оригинальным.
В результате такого стремления к оригинальности во что бы то ни стало многие из молодых авторов так бы гримируются, наскоро приобретают ложную индивидуальность.
Легко уловить манеру, особенности стиля, скажем, Игоря Северянина, но как сложно, как трудно определить, охватить индивидуальность Чехова. Легко написать пародию на Андрея Белого, но поддается ли пародии или даже подражанию проза Лермонтова?
Тут нет или почти нет тех внешних особенностей и примет, служащих для пародиста нитью, за которую он может ухватиться, чтобы распутать узел, разобрать по ниточкам ткань.
А как быстро исчезают на наших глазах ложные индивидуальности, как легко расшифровывается, а затем и забывается их манера, стиль.
Начинающему автору говорят: ваш эпитет банален, трафаретен. Нельзя ли найти что-нибудь посвежее?
Автор перебирает десятка два-три эпитетов и находит какой-нибудь поновее. Но отрывается ли он таким образом от трафарета, от шаблона, от банальности? Ничуть.
Для того чтобы успешно бороться с банальностью, отойти от рутины и трафарета, надо зорко и внимательно наблюдать мир, глубоко думать и чувствовать.
Меньше всего заботились об оригинальности своего учения Маркс, Энгельс, Ленин.
Не стремились к своеобразию ради своеобразия ни Павлов, ни Лев Толстой, ни Чехов.
Шекспир посвятил ложной оригинальности, мнимой новизне иронический сонет:
Увы, мой стих не блещет новизной,
Разнообразьем перемен нежданных.
Не поискать ли мне тропы иной,
Приемов новых, сочетаний странных?
Оригинальные, новые, своеобразные рифмы приходят естественно и свободно, когда их вызывают к жизни оригинальные, новые, своеобразные мысли и чувства. Они рождаются так, как рождались меткие слова у запорожцев, сочинявших письмо турецкому султану, или у Маяковского, когда он писал «Во весь голос».
Боксер дерется не рукой, а всем туловищем, всем своим весом и силой, певец поет не горлом, а всей грудью.
Так пишет и настоящий писатель: всем существом, во весь голос, а не одними рифмами, сравнениями или эпитетами.
Рифмой великолепно пользуется живая народная поэзия. Там рифма появляется то в конце строчек, то в начале, то в виде точной рифмы, то в виде свободного созвучия.
Вот, например, колыбельная песня, записанная где-то на Севере:
Но ведь и Пушкин, как всем известно, учился у народа и записывал то, что слышал на базарах и на проезжих дорогах.
Из иной прибаутки или песенки можно извлечь много полезного и ценного. Она не только учит нас народной мудрости и толковости, но и заражает слушателя той счастливой непосредственной веселостью, которою подчас так богаты безымянные поэты-импровизаторы.
Вдоль по улице в конец
Шел удалый молодец.
На нем шапочка смеется,
Перчаточки говорят,
Как бы каждую девицу
По три раза целовать.
Даже на фронте среди жесточайших боев народ не терял дара веселой импровизации. Под Ельней я слышал от наших танкистов такую частушку:
Танк танкетку полюбил,
В рощицу гулять водил.
От такого рОмана
Вся роща переломана.
А хороший хозяин прежде всего знает, что всему должно быть свое место и свое время.
Но, полемизируя с любителями поэтических красот, он с откровенной преднамеренностью избегал какого бы то ни было щегольства в отборе слов, размеров и рифм.
Смотри, какой здесь вид: избушек ряд убогий,
За ними чернозем, равнины скат отлогий,
Над ними серых туч густая полоса.
Где нивы светлые? где темные леса?
Где речка? На дворе у низкого забора
Два бедных деревца стоят в отраду взора.
Два только деревца. И то из них одно
Дождливой осенью совсем обнажено,
И листья на другом, размокнув и желтея,
Чтоб лужу засорить, лишь только ждут Борея.
И только. На дворе живой собаки нет.
Вот, правда, мужичок, за ним две бабы вслед.
Без шапки он; несет под мышкой гроб ребенка
И кличет издали ленивого попенка,
Чтоб тот отца позвал да церковь отворил.
Скорей! ждать некогда! давно бы схоронил. 8
Вся тогдашняя Россия отразилась в этих стихах, открывавших новую страницу в русской поэзии.
Я думаю, что было бы нелегко объяснить придирчивому дегустатору, что он мерит стихи не той меркой, что богатые, изысканные и замысловатые созвучия были бы столь же неуместны в этих правдивых, суровых стихах, как и привычные «светлые нивы» и «темные леса», которые желал бы видеть в сельском пейзаже «румяный критик, насмешник толстопузый».
1950
Что вы думаете по этому поводу?
Я тебя любила,
Ты от меня ушел.
Нам с тобой хорошо было,
Но пришла другая и ты за ней пошёл.
(это примера ради) или
Марина Попенова, очень важная тема. Я считаю, что нельзя придираться к стихам из-за того, что в них использована глагольная рифма. Классики использовали глагольную рифму довольно часто.
Хочу привести пример:
Когда бы встретил я в раю
На третьем небе образ твой,
Он душу бы пленил мою
Своей небесной красотой;
И я б в тот миг (не утаю)
Забыл о радости земной.
Спокоен твой лазурный взор,
Как вспоминание об нем;
Как дальный отзыв дальных гор,
Твой голос нравится во всем;
И твой привет и твой укор,
Все полно, дышит божеством.
Не для земли ты создана,
И я могу ль тебя любить?
Другая женщина должна
Надежды юноши манить;
Ты превосходней, чем она,
Но так мила не можешь быть!
В последних строках глагольная рифма: любить, манить, быть.
Про зиму написал наш классик,
Глагольной рифмою раскрасил:
«Блестя на солнце, снег лежит.
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.»
Нам некуда деваться, люди.
Глагольной рифмою мы будем
Писать отныне и в веках.
Светить нам будет солнце наше,
Пусть даже в новом антураже,
Но не прервётся та строка.
Аллергия на глагольные рифмы
— Глагольные рифмы? Ах, оставьте…
Встречала стихи, которые читаешь на одном дыхании, воспринимаешь, как неделимое целое. И лишь при повторных прочтениях обращаешь внимание на техничность написания стихотворения. А у Автора – ба! – глагольные имеются рифмочки-с!
Стихотворение, нарочито написанное без единой глагольной рифмы, ощущается пресным, каким-то не наполненным.
От кого, интересно, это пошлО: глагольные рифмы? – ффффууу.
Вообще, кто законодатель поэтической моды?
Ну, не понимаю я этих новаторских введений. Пока не понимаю. Но надежда есть. Может, кто объяснит. Хорошо бы сподобились объяснить те, кто сторонится глагольных рифм как моровой чумы: да не дай Бог!
Сама стала шарахаться: найду у себя глагольную рифму, и хочется окропить самоё себя святой водой.
Не понимаю, почему считаются хорошими, нормальными рифмы «существительное»-«существительное»?! Например: весна-блесна, ёжик-ножик, солнце-оконце и т.д.
В чём провинились, считающиеся бедными глагольные рифмы: едет-бредит, споёт-не даёт, получить-обручить и т. д.
Не бедны ли рифмы «прилагательное»-«прилагательное»?
Нет ли здесь какой-нибудь особенности энергетики Слова и всего стихотворения в целом, в зависимости от этого?
А, господа поэты-эстеты? Может, литературку подскажете, где об этом можно прочесть?
А может, это просто навязанная крайность всё-таки?!
Подумалось вдруг даже: а не спланированный ли это наезд на Светило Русской Поэзии, который, как известно, активно пользовался глагольной рифмой?! Ну, что-то вроде развенчания культа гениальности Нашего Великого Всего. Или что-то вроде: облей грязью то, что сверкает, и сам заблестишь на фоне этой грязи. Но даже, скорее всего, оно всё гораздо серьёзней со Светилом нашим: спланированная атака по Слову Русскому и миссии Поэта в целом. Заметьте, Поэта с большой буквы. А Поэт с большой буквы дружил с тривиальной глагольной рифмой. И жёг. Глаголом.
Дабы убедиться в правильном направлении своих мыслей и подбодрить себя, достала с полки несколько книжек со стихами всем известных классиков, русских Поэтов 20 века.
Вот выборка навскидку из стихотворных отрывочков пяти заслуженных корифеев. И все, хоть немного, грешат глагольной рифмой.
******
По неделе ни слова ни с кем не скажу,
Всё на камне у моря сижу,
И мне любо, что брызги зелёной волны,
Словно слёзы мои солоны…
… «Ты не та ли, кого я повсюду ищу,
О которой с младенческих лет,
Как о милой сестре, веселюсь и грущу?»
Я чужому ответила: «Нет!»
А как свет поднебесный его озарил,
Я дала ему руки мои,
И он перстень таинственный мне подарил,
Чтоб меня уберечь от любви…
(«По неделе ни слова ни с кем»)
*******
Что стыдно оставаться
До мая в городах,
В театре задыхаться,
Скучать на островах.
(«Теперь прощай, столица»)
******
Господи! Ты видишь, я устала
Воскресать, и умирать, и жить.
Всё возьми, но этой розы алой
Дай мне свежесть снова ощутить.
*****
Ворон криком прославил
Этот призрачный мир…
А на розвальнях правил
Великан-кирасир.
******
Что-то хочется крикнуть
В эту чёрную пасть,
Робким сердцем приникнуть,
Чутким ухом припасть.
(«Небо в тонких узорах»)
(«На дне преисподней»)
Заметно при прочтении, что совсем не любили и не баловали глагольную рифму Пастернак, Цветаева, Вознесенский. Но и у них при беглом просмотре обнаружила эту «проказу».
(«Не знаю, какая столица»)
*****
Так ясно сиявшие
До самой зари –
Кого провожаете,
Мои фонари?
Кого охраняете,
Кого одобряете,
Кого озаряете,
Мои фонари?
*****
И за это, быть может,
Как огонь горяча,
Дочка голову сложит
Под рукой палача…
…И опять мы в метели,
А она всё метёт,
И в церковном приделе
Свет, и служба идёт.
*****
Москвою кто-то бродит,
накрутит номер мой.
Послушает и бросит –
отбой…
*****
вы прошлой любви не гоните,
вы с ней поступите гуманно –
как лошадь её пристрелите.
Не выжить. Не надо обмана.
(стихотворение из двух строк)
Очень интересная и достойная, на мой взгляд, статеечка: «О глагольной рифме, и не только», Алексей Всегдар http://lito.ru/text/8198
ЗАМЕТКИ О СОВРЕМЕННОЙ И НЕСОВРЕМЕННОЙ РИФМЕ
http://www.poetograd.ru/nomer.php?id=2424
© Copyright: Наталья Губанова, 2011
Свидетельство о публикации №11104086569
Глагольная рифма
М. Л. Гаспаров, Т. В. Скулачева
Глагольная рифма и синтаксис стихотворной строки
1. Стих состоит из слов. Подбор и расположение слов в стихе определяются тремя факторами, которых нет в нестихотворной речи, — метром, ритмом и рифмой. Метр (в том виде, в каком он существует в русском силлабо-тоническом стихосложении, в частности, в ямбе) — это значит, что все ударения неодносложных слов (фонологические, смыслоразличительные) должны приходиться только на определенные слоги в строке, называемые сильными (икты), а на последний из них — обязательно. Ритм (в том виде, в каком он выявлен в большинстве исследованных стихосложений мира) — это значит, что более длинные слова оттягиваются к концу стихотворной строки: так называемый «принцип центробежности» (термин, предложенный исследователями финской народной силлабики). Для русского ямба и хорея это значит, что на конце строки (на предпоследнем икте, потому что последний всегда ударен) оказывается больше всего пропусков ударений, и затем такие слабоударные икты чередуются через один от конца к началу, все менее заметно: так называемый «закон регрессивной акцентной диссимиляции» (термин К.Ф. Тарановского). Наконец, рифма — это значит, что в стихах, концы которых скреплены рифмующими созвучиями, к этим концам тяготеют такие слова, которые имеют в языке как можно больше созвучных окончаний.
Ритм и рифма определяют, таким образом, формальные тенденции подбора слов на определенных местах строки: «более длинные», «имеющие больше созвучных окончаний». Но это уже частично определяет и их грамматические характеристики.
«Длинные слова» для русского языка — это прежде всего слова «пиррихиеобразующие» (термин М.А. Красноперовой), т. е. имеющие в начале и / или конце два или более безударных слогов: такое слово, попадая в ямб или хорей, своим безударным краем неминуемо делает безударным соседний икт. Такими длинными словами в русском языке являются преимущественно три главные части речи: существительные, прилагательные, глаголы.
При этом в существительных длинные безударные зачины слов и длинные безударные окончания встречаются одинаково часто; в прилагательных преобладают длинные окончания (за счет суффиксов: красный, красная, красненькая), а в глаголах длинные зачины (за счет приставок: бежать, побежать, перебежать, не перебежать) [Гаспаров 1984]. Это значит, например следующее. При пропуске ударения на икте в ямбе или хорее возникает 3-сложный междуударный интервал. В зависимости от положения словораздела он может разделяться между концом предыдущего и началом следующего слова следующим образом: 0+3, 1+2, 2+1, 3+0 слогов. В первых двух случаях преобладает длинный зачин второго слова; оно, следовательно, стремится быть глаголом, а стало быть, иметь своим предыдущим словом существительное (в качестве дополнения, обстоятельства, подлежащего) или наречие: И чудеса подозревал, Младое сердце искушал, Старушке Ленский отвечал, Владимир сухо отвечал. Во вторых двух случаях преобладает длинное окончание первого слова; оно, следовательно, стремится быть прилагательным, а стало быть, иметь последующим словом определяемое существительное: Любви приманчивый фиал, Я сквозь магический кристалл, Перекрахмаленный нахал. Так между прилагательным и глаголом идет борьба за господство над междуударным интервалом, а тем самым за синтаксическую конструкцию этого места в строке.
2. В пушкинском «Евгении Онегине» (не считая писем Татьяны и Онегина и «Путешествия»), 2886 мужских рифмослов. Они составляют 159 рифмических гнезд. Мы перечислим их от самых емких по числу строк к самым скудным. Все рифмы — парные, поэтому число рифмослов в каждом гнезде должно быть четным. Если этого нет, значит рифма была неточной, и слова рифмической пары разошлись по разным гнездам («на стекле — О да Е», «колеи — земли», «плоды — мечты», «тебя — меня»).
Выразим в процентах, во-первых, соотношение 1-, 2-, 3- и 4- сложных слов в каждом гнезде, и во-вторых, соотношение отдельных частей речи в них. Обозначения: С(существительные в) и(менительном и в) к(освенных падежах), П(рилагательные в) п(олной и) к(раткой форме), Г(лагол), Н(аречие), М(естоимения) л(ичные и) п(ритяжательные), пр(очие).
1 2 3 4 Си Ск Пп Пк Г Н Мл Мп пр.
Начнем с самой маленькой и простой группы — с 4-сложным глаголом. 5 из них (50%) образуют простейший стих, двухсловный (так называемая VI ритмическая форма) — процент очень высокий: несомненно, ради симметрии двух 4-сложных слов: Где Рафаель живописал, Сей Геллеспонт переплывал, Кто колдуна перепугал?, И чудеса подозревал, Уж не тебя ль изображал. В первой строке существительное и глагол соотносятся как сказуемое и подлежащее (обозначаем СГ), в остальных существительное (или заменяющее его местоимение) и глагол соотносятся как сказуемое и подчиненное слово, прямое дополнение (обозначаем сГ).
Остальные 5 стихов образуют основной тип строки, трехсловный (так называемая IV ритмическая форма). Все они развивают структуру сГ “сказуемое и подчиненное слово” (дополнение, обстоятельство), лишь осложняя ее а) прилагательным (или притяжательным местоимением) к подчиненному слову: Я время то воспоминал, Он время то воспоминал (обозначаем сп Г, пробел означает, что между смежными словами «то» и «воспоминал» синтаксической связи нет; мы выделяем эти строки из «Кавказского пленника», I, и «Разговора книгопродавца…», потому что они почти формально повторяют друг друга — с этим мы еще встретимся), В пустынной мгле нарисовал (обозначаем псГ, синтаксическая связь между смежными словами — всюду); б) наречием к глаголу, Для вас я вновь перемешал (обозначаем с нГ); в) произвольным вставным словом, Всю ночь, увы! понтировал (обозначаем с х Г).
Таким образом, из 10 строк 9 строятся по уловимым правилам синтаксического распространения, и только 1 (10%) ускользает от классификации. Почти то же мы увидим и на более широком материале.
4. Переходим к следующей группе — с 3-сложным глаголом на конце (151 строка). Из них двухсловными, VI ритмической формы, будут уже только 19 (13%). Из них две (10,5%) могут считаться чисто-глагольными: И откормил и обокрал (Г-Г, черточка означает сочинительную связь), Не унывая, открывал (дГ, с деепричастием). Две (10,5%) образуют сочетание подлежащего со сказуемым (СГ): Кий на бильярде отдыхал, Меч богатырский засверкал. Примечательно, что подлежащее находится в той части первого метрического слова, которая приходится на слабом слоге; приходись оно на икт, *Булат могучий засверкал, стих считался бы трехсловным, IV ритмической формой. Семь строк (37%) образуют сочетание глагола с подчиненным существительным (дополнением) (сГ): Он провиденье искушал, Он вдохновенье презирал (броское клише-параллелизм в «Демоне» 1823), Всяк переправу охранял, С негодованьем отказал и пр. Восемь строк (42%) образуют сочетание глагола с подчиненным наречием (нГ) — до сих пор в двухсловных стихах мы этого не видели: Я безмятежно расцветал, Я безотрадно испытал, Он простодушно обнажал, И равнодушно пировал и пр.: намечающиеся клише уловимы слухом. В 5 из этих 8 строк незаметно присутствует и подлежащее (Я…, Он…), но так как оно на безударной метрической позиции, то в счет слов не входит.
Эти исходные двухсловные конструкции СГ и сГ (не забудем, вторая в 3,5 раза чаще первой) подвергаются синтаксическому разворачиванию в остальных 132 трехсловных стихах IV ритмической формы (87%). Третья конструкция, нГ, непосредственному разворачиванию не поддается (к наречию подчиненных слов почти не существует) и о ней говорить придется немного.
Первая из исходных конструкций, «подлежащее-сказуемое», СГ, проще всего разворачивается (а) путем раздвоения или удвоения подлежащего: Владимир-Солнце пировал (С=СГ), Чтоб муж иль свет не угадал (С-СГ). Но возможности здесь ограничены, только эти 2 строки и имеются в нашем материале (1,5% от 132).
(б) Следующий способ — расширение существительного прилагательным или притяжательным местоимение. Здесь возможен как обратный порядок слов, СП Г (Татарин буйный пировал, Помещик новый прискакал, Казак усталый задремал…), так и прямой ПСГ (Где мирный ангел обитал, Какой-то демон обладал, Уж мой Онегин поскакал…). Оба варианта употреблены по 6 раз (по 4,5%, всего 9% от 132); но можно заметить, что обратный порядок чаще в стихах до 1824, а прямой — начиная с 1824 г.
(в) Следующий способ — расширение глагола зависимыми существительными или заменяющими их местоимениями. Подчиненное существительное может предшествовать паре СГ, образуя конструкцию с СГ (По зале шепот пробежал, По сердцу пламень пробежал, Старушке Ленский отвечал, Стамбулу русский указал…) — 8 случаев (6%), — или может вклиниваться в эту пару, образуя конструкцию С сГ (Зарецкий жернов осуждал, Сам царь Иуду утешал, А князь тем ядом напитал, Уж он меня не узнавал…) — 7 случаев (5,5%). Как кажется, интонационно это означает, что начальное слово, синтаксически отбитое от остальных — дополнение или обстоятельство в первом случае, подлежащее во втором случае — получает сильное семантическое ударение, и первая, слабоударная стопа семантически уравнивается со второй, сильноударной: средство семантического выравнивания строки, характерного для Пушкина [Гаспаров 1995].
(г) Следующий способ — расширение глагола зависимыми наречиями. Они тоже могут предшествовать паре СГ, образуя конструкцию н СГ (Еще забор не заграждал, Еще никто не открывал…), или вклиниваться в эту пару, образуя конструкцию С нГ (Владимир сухо отвечал, Владимир тут же начертал…). Каждая конструкция употреблена по 3 раза (в первом случае — наречия очень десемантизированные, приближающиеся к частицам, во втором случае — наречия полнозначные), всего 6 раз (4,5%).
(д) Наконец, вне отчетливых комбинаций остаются еще 10 строк: Когда луч молний озарял (х СГ, с союзом), Клевать их ворон прилетал (г СГ, с глаголом-обстоятельством), формульная пара Так я, бывало, воспевал (1817) и Так я, беспечен, воспевал («Онегин», I, 57), и при них еще Казалось, ангел почивал; далее, Мазепа молча скрежетал (С дГ, где деепричастие близко к наречию), три случая с заменами существительного (И все несчастный тосковал, н ПС, И, сонный, слезы проливал, П сГ, и ясное только из контекста Гирей с моими сочетал, С пГ); ср. также на границе придаточного предложения О ты, который сочетал (С/пГ). На эти случаи приходится еще 7,5% от 132 строк, а всего на развертывание пары СГ, «подлежащее-сказуемое» — 45 строк, 34%.
Вторая из исходных конструкций, сГ, сочетание глагола с подчиненным ему существительным (или заменяющим его местоимением), может быть развернута в трехсловие всеми аналогичными способами.
(а) Простейшее удвоение подчиненного существительного (с-сГ) — 4 раза (3% от 132 строк): В нем кровь и мысли волновал, И нос и плечи подымал, На грусть и скуку променял, Умом и страстью побеждал: два прямые дополнения, два косвенные.
(б) Расширение подчиненного существительного прилагательным или притяжательным местоимением. Обратный порядок слов, сп Г встречается 8 раз (6%): Сатиру злую написал, Брегов противных достигал, На сечу грозну вызывал, В мечтах небесных рисовал, В речах неясных намекал (клише!) и пр. Прямой порядок слов, псГ, на этот раз более, чем вдвое чаще — 20 раз (15%): Младое сердце искушал, Высокий жребий указал, С спокойным сердцем ожидал, За их здоровье выпивал, Я в черных книгах отыскал (ср. ниже: В архивах ада отыскал) и пр.; сюда же мы отнесли В пяти саженях попадал. Так как дополнения и обстоятельства перед сказуемым уже образуют по большей части обратный порядок слов, то дополнительно его усиливать инверсией определяемого и определения, по-видимому, излишне.
Расширение подчиненного существительного может производиться не только согласованным, но и несогласованным определением, посредством существительного. (Такое существительное, подчиненное другому существительному, будем обозначать с.) Такие конструкции 7 раз имеют обычный порядок слов, сс. Г (Поля сраженья оглашал, Из мрака ссылки завещал, В архивах ада отыскал…) и только 2 раза — обратный, с. сГ (Свободы песню запевал, К трудам охоту сочетал). Всего — 9 случаев (7% от 132 строк).
(в) Расширение глагола еще одним подчиненным существительным или заменяющим его местоимением: конструкция с сГ. Если это два дополнения, то прямое стремится стать ближе к глаголу, чем косвенное (Пред ним Мазепу называл, В гостях улыбку возбуждал, И с ними гибель разослал и пр. — 5 раз; И взоры в землю опускал и пр. — только 2 раза); если это косвенные дополнения и обстоятельства, то никаких тенденций в расположении не просматривается (Во ставке ночью пировал, И в поле перстом указал, К царю, по долгу отсылал и пр. — 7 раз). Всего 14 случаев (10,5%).
(г) Расширение глагола наречиями предпочитает ставить наречие впереди сочетания сГ (н сГ, 10 случаев: Стремглав по почте поскакал, Но поздно русских разгадал, Легко мазурку танцевал, И вчуже чувство уважал и пр.) и заметно реже — вклинивать его в середину сочетания (с нГ, 6 случаев: И друга нежно обнимал, Меня внезапно поражал, Иных он очень отличал и пр.). Всего 16 случаев (12% от 132).
(д) Несколько строк, не поддающихся систематизации, перечислим полностью; большинство их имеет внутри сильный синтаксический раздел (отсекающий вставное слово, оборот, придаточное предложение и пр.): Тебе я полну наливал, Со страха скорчась, обмирал, И весь как лист он трепетал, С тех пор как жив не забывал, Бывало, музу призывал, Блажен, кто с нею сочетал, Ручей, где в полдень отдыхал. Всего 7 случаев (5,5%). А всего на развертывание структуры сГ, «глагол с подчиненным существительным», приходится 59% трехсловных строк.
Наконец, последняя из исходных структур, нГ, «глагол с подчиненным наречием», тоже способна на некоторые вариации: раздвоение наречия (н=нГ: Я сладко-сладко задремал), добавление подподчиненных наречий (ннГ: Еще не ясно различал, И даже ясно понимал), добавление равноправного наречия (н нГ: Впервые смутно познавал). Это — 4 случая (3%).
Реже, чем другие части речи, но удваиваться (даже утраиваться) может и сам глагол. В нашем материале есть еще пять строк с повторением глаголов: сочинительным (Страдал, любил и проклинал; Взял карты, молча стасовал — где «взял карты» есть одно фонетическое слово; И руку жмет — и запылал) и подчинительным (Сегодня быть он обещал, Смирить надолго обещал). Это дает еще 5 случаев, 4%.
Таким образом, если в немногочисленных двухсловных строках (VI формы), кончающихся на 3-сложный глагол, пропорции между структурами типа ГГ: СГ: сГ: нГ были приблизительно 10:10:37:42%, то в трехсловных строках (IV формы) пропорции между расширенными производными этих структур — приблизительно 4:34:59:3%. На первом месте по способности к синтаксическому развертыванию стоят структуры сГ (с подчинительными глагольными связями), затем СГ (с предикативными и атрибутивными связями), затем остальные. Дополнительный показатель этого вот какой. В нашем наборе 151 строк, кончающихся на 3-сложный глагол, содержится 249 межсловесных синтаксических связей (только внутри строк!). Из них связи ГГ и Гг составляют 4%, СГ — 16% (предикативные), сГ — 45% и нГ — 16% (остальные приглагольные), ПС — 15% и Сс — 4% (атрибутивные). К сожалению, мы пока не имеем сравнительных данных по прозе. В дальнейшем, конечно, связи сГ предстоит дифференцировать на связи прямыми, косвенными дополнениями и обстоятельствами.
5. Переходим к следующей группе материала — 118 строкам с 2-сложными глаголами на конце. Из них 9 являются двухсловными (форма VI), 109 трехсложными (8 — ритмическая форма II, «И потаенный меч достал»; 7 — форма III, «Онегин обо всем молчал»; остальные — форма IV, как выше) и 45 четырехсложными (форма I, «Я день и ночь над ним дрожал»). Это потому, что 2-сложный глагол не является длинным, пиррихиеобразующим словом, и ударение на 3-м слоге с конца может не только пропускаться (как мы видели в VI и IV формах), но и присутствовать (как во II, III и I формах). Спрашивается, как это повлияет на синтаксис рифмы.
Двухсловных строк (форма VI), как сказано, 9. Из них две образованы двумя глаголами (Г-Г: Он возвратился и попал, Мог изъясняться и писал), четыре — большая часть, как и прежде — глаголом с подчиненным существительным (сГ: Ты никому там не мешал, А Цицерона не читал, И ожиданием страдал, Как над Виргилием дремал), один — глаголом с наречием (нГ: И уж заранее зевал), и два — стыком разных предложений (Ни Альбиона, где искал, Не за себя. Он не слыхал). Трехсловные формы, числом 64, как и раньше, представляют собой разворачивание двухсловных.
Первый исходный тип, глагольный Г-Г, представлен 6 строками (9% от 64): 4 раза к паре глаголов спереди прирастает подлежащее (СГ-Г: Злой дух тревожил и смущал, И ветер бился и летал, Никто не ведал, не слыхал, Я с криком вырвался, бежал), 2 раза в середину вклинивается подчиненное существительное (Г-сГ, Наполнил, в воздухе пропал и — на стыке предложений — Гс/Г, Клонились к осени. Дышал).
Второй исходный тип (в двухсловиях отсутствовавший), СГ, разворачивается, во-первых, за счет расширения существительного-подлежащего прилагательным-определением, с инверсией, СП Г: Елень испуганный искал, И час торжественный настал!, И витязь пасмурный шептал, всего 3 строки (4,5% от 64). Во-вторых, за счет расширения глагола зависимым существительным или деепричастием в начале словосочетания, с СГ (Но о Марии ты молчал), д СГ (Не предузнав, уж ты мечтал) и, на стыке с придаточным предложением, с/СГ (И место, где потоп играл, В долине, где Руслан лежал), 4 строки (6%). В-третьих, за счет расширения глагола в середине словосочетания — зависимым существительным (С сГ: Наш витязь с жадностью внимал, И чтобы дождь в окно стучал, Онегин обо всем молчал и пр.) или наречием (С нГ: Как Сади некогда сказал), всего 6 строк (9%). Вне отчетливых комбинаций остаются еще 2 строки с рубежами вводных слов и придаточных предложений: Но я бы, кажется, желал и Туда, где дед ваш не бывал (3%).
Третий исходный тип, сГ, разворачивается прежде всего расширением подчиненного существительного с помощью прилагательного-определения. Прямой и инверсионный порядок слов встречаются при этом, в отличие от прежнего, с почти одинаковой частотой: прямой (псГ: Он в бранном пламени скакал, С тяжелым топотом скакал, Над адской бездною летал, И потаенный меч достал и пр.) — 9 строк (14%), инверсированный (сп Г: Я слово смелое сказал, Я строфы первые читал, На деву страстную взирал, На духа чистого взирал, Рукой рассеянной бряцал, Главой поникшею сиял и пр.) — 11 строк, да еще 1 строка (только!) с несогласованным определением сс.Г (Устав наездника читал): всего 12 строк (19%). Именно в таких строчках, как Елень испуганный скакал или Главой поникшею сиял, видно, как прилагательные с их длинными окончаниями стремятся завладеть пространством, освободившимся при укорочении глагола; но напор их невелик, и они охотно делятся им с существительными вроде Над адской бездною летал.
Расширение глагола вторым подчиненным существительным, (с сГ И в руки шкиперу попал, Над ней он голову ломал, Он на руках меня держал), употреблено всего 3 раза (4,5%), расширение глагола наречием (н сГ: Прилежно юноше внимал, И наконец от них отстал и пр., 4 раза; с нГ: Ему бессмысленно внимал, И книжку поутру читал и пр., 3 раза) — как и в прежнем материале, чаще, 7 раз (11%).
Несколько строк и в этом типе, как обычно, не поддаются классификации — в частности, перебитые вставными словами и оборотами: Уж за рекой, дымясь, пылал, Молве, казалось, не внимал, И, мнится, с ужасом читал, И, признаюсь, от них бежал, Тогда ль, кк розами венчал — всего 5 случаев (8%).
Четвертый исходный тип, нГ, практически не получает развертывания в трехсловиях. Лишь условно к нему можно отнести 2 строки (3%), осложненные вопросительными словами: И как несчастливо играл! Теперь ужель их не узнал?
Наконец, 5 строк (8%) не удается отнести без натяжек ни к одному типу: почти все они находятся на стыках оборотов и предложений и иногда бессмысленны, потому что согласуемые слова остаются за их пределами. Это Подняв несчастную, сказал, Скажи, когда ты не скучал, (День) Давно предвиденный, настал, Какое б в сердце ни читал (…мечтанье), (мурлыкал: Benedetta) Иль Idol mio, и ронял (в огонь …журнал).
Распределение четырех типов по трехсловиям в строках, оканчивающихся на 2-сложный глагол, получается таково: ГГ, Гг: СГ: сГ: нг: пр. = 9:24:56:3:8. Это почти то же, что в строках, оканчивавшихся на 3-сложный глагол (4:39:59:3). Распределение межсловесных связей внутри всего корпуса строк (всего 118 бесспорных связей): ГГ — 8%, СГ — 18, сГ — 43, нГ — 10, пС — 20, Сс — 1%. Тоже сходство почти полное.
В заключение — лишь несколько замечаний об остальных, 45 четырехсловных строках, кончающихся 2-сложным глаголом. Строение четырехсловных строк слишком сложно, слишком многовариантно, чтобы можно было на этом малом материале наметить его схематику. Бросаются в глаза лишь некоторые факты. 1) Конечный глагол почти всегда находится в контактной синтаксической связи с предыдущим словом — это следствие общего правила, что строки в стихе и колоны в прозе синтаксически крепче связаны к концу. Нарушений (И дико взгляд его сверкал) — только 4. 2) Это предыдущее слово, с которым связан глагол, — существительное (10 раз) или, чаще, заменяющее его местоимение (23 раза): строка стремится к концу облегчиться от полновесных слов, Уже душистый чай бежал появляется в 2,5 раз реже, чем Как труп, в пустыне я лежал. 3) Это предыдущее слово, с которым связан глагол, в 19 случаях является его подлежащим (Как труп, в пустыне я лежал) и немного реже, в 14 случаях, подчиненным ему существительным или местоимением (И Бога глас ко мне воззвал). Доля полновесных существительных немного больше среди подлежащих (38%), чем среди подчиненных слов (21%). 4) Доля подлежащих (как вообще, так и выраженных существительными) в первой и второй половине четырехсловных строк приблизительно равная. 5) Способ развертывания синтаксической структуры, насколько можно судить по выборке в 25 строк (без оборотов, придаточных предложений и пр.), комбинирует способы развертывания СГ и сГ в трехсловия: ядром является пара «подлежащее-сказуемое», подлежащее обрастает прилагательными, сказуемое — подчиненными существительными (иногда с прилагательными) и наречиями, и так заполняются все 4 позиции в строке.
6. Последняя группа нашего материала — 19 строк, кончающиеся 1-сложными глаголами (гнал, дал, ждал, знал, пал, спал, стал). Из них 8 — трехсловные и 11 четырехсловные (чем короче последнее слово, тем больше простора для трех слов внутри). Из 8 трехсловий два построены на основе Г-Г (Скрывался и Наины ждал, Вот отошел, вот боком стал), четыре на сГ (с инвертированными прилагательными, чьи длинные окончания заполняют безударный интервал: Возврата солнечного ждал, Гнезда надежного не знал, Он клятвы страшные мне дал, ср. В беспечной юности я знал), одно то ли на СГ, то ли на сГ (Кто на тебе со славой пал?), одно на нГ (Давно нетерпеливо ждал). Для комментариев этот материал слишком мал. Из 11 четырехсловных строк большинство содержит вводные слова, обороты и стыки предложений (Блаженней тот, кто их не знал, Вскипела кровь. Он мрачен стал) и тоже неудобны для анализа.
Такова наша попытка определить основные синтаксические структуры в стихах, кончающихся на глагол, и сравнительную предпочтительность их вариантов. Обнаруженные закономерности окажутся случайными или характерными, когда можно будет сопоставить сравнительный материал (по другим поэтам 4-ст. ямба; по 5-ст. ямбу и т. п.: по 3-ст. амфибрахию, размеру того же слогового объема, но с другим ритмом; и, конечно, по прозе). Кроме того, нужно будет дифференцировать существительные, прилагательные и заменяющие их личные и притяжательные местоимения, чего мы в нашем первом приближении не делали. Тогда, может быть, мы приблизимся к решению вопроса: насколько сеть словоразделов в стихе является порождением языка вообще и насколько — конкретных конструкций, диктуемых устойчивыми словосочетаниями.