Что значит неслыханные коловики

Значение слова «неслыханный»

Источник (печатная версия): Словарь русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований; Под ред. А. П. Евгеньевой. — 4-е изд., стер. — М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999; (электронная версия): Фундаментальная электронная библиотека

Источник: «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова (1935-1940); (электронная версия): Фундаментальная электронная библиотека

неслы́ханный

1. превышающий всё известное по своей необычности; небывалый, беспримерный, поразительный ◆ Только одна блестящая сторона картины могла броситься в мои детские глаза, и это всеобщее одушевление, блеск, шум ― всё это, доселе невиданное и неслыханное мною, так поразило меня, что я в первые дни совсем растерялся и маленькая голова моя закружилась. Ф. М. Достоевский, «Маленький герой», 1857 г. ◆ Егорка явился было неслыханным франтом, в подаренном ему Райским коротеньком пиджаке, клетчатых, зелёных, почти новых, панталонах и в купленных им самим ― оранжевом галстуке и голубом жилете. И. А. Гончаров, «Обрыв», 1869 г. ◆ А тут сила, да ещё какая, неслыханная! Ф. М. Достоевский, «Бесы», 1871-1872 г.

Делаем Карту слов лучше вместе

Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать Карту слов. Я отлично умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!

Спасибо! Я обязательно научусь отличать широко распространённые слова от узкоспециальных.

Насколько понятно значение слова семенник (существительное):

Источник

Недопёсок — Юрий Коваль

Дирек­тор Губер­на­то­ров посмот­рел на часы. Через три минуты дол­жен был кон­читься послед­ний урок, и, наверно, подъ­ез­жал уже к школе «газик» со зверофермы.

Дирек­тор Губер­на­то­ров решил гля­нуть еще раз на чрез­вы­чай­ного зверя и вышел на крыльцо, повто­ряя про себя:

«Хоро­шая, инте­рес­ная задумка!»

Он пере­сек при­школь­ный уча­сток, загля­нул в кро­ли­чью клетку, и, как вспуг­ну­тые с дороги грачи, под­ня­лись на крыло дирек­тор­ские брови и вовсе уле­тели со лба — дверца клетки была рас­пах­нута, про­пал зверь чрез­вы­чай­ной важ­но­сти, исчез, растаял.

И тут залился-закло­ко­тал за спи­ной дирек­тора вал­дай­ский коло­коль­чик: кон­чился, кон­чился послед­ний урок пер­вой чет­верти, а зав­тра кани­кулы — сво­бода и весе­лье. Зав­тра зазве­нят и сбу­дутся слова, отли­тые на коло­коль­чике: «Купи — не ску­пись, ездий — веселись!»

Второй класс глядит на Менделеева

Бара­бан­ной рос­сы­пью, пуле­мет­ной дро­бью про­сту­чали крышки парт, уче­ники под­хва­тили порт­фели, кое-как поки­дали туда учеб­ники и, как пехо­тинцы с кри­ком в атаку, бро­си­лись из школы на улицу.

Кон­чился послед­ний урок пер­вой четверти!

Гуляй, дво­еч­ники и тро­еч­ники, отлич­ники и хоро­ши­сты, весе­лись, неслы­хан­ные коловики!

Только во вто­ром классе не слышно было кри­ков и весе­лья. Здесь сто­яла та самая тишина, кото­рую назы­вают мерт­вой. Выпря­мив спины, сидели вто­ро­класс­ники на своих местах, и сидели так ровно, так чисто и хорошо, что даже самый при­дир­чи­вый чело­век не мог бы ска­зать, что вот, дескать, они «плохо сидят».

От окна смот­рел на них Павел Сер­ге­е­вич, пока­чи­вал печально голо­вой, а у доски, прямо перед ребя­тами, как вели­кан перед кар­ли­ками, воз­вы­шался дирек­тор Губернаторов.

Во вто­рой класс дирек­тор захо­дил редко, и всем было ясно, что явился он неспро­ста, что сей­час нач­нется нехо­ро­ший разговор.

Огром­ный, как гора, стоял дирек­тор под порт­ре­том Мен­де­ле­ева и на пле­чах своих, каза­лось, дер­жал гро­зо­вую тучу.

Тишина ста­но­ви­лась все тише, она нагне­та­лась, нагне­та­лась и нако­нец сгу­сти­лась до такого состо­я­ния, что ее можно было уж раз­ли­вать в банки, как сгу­щен­ное молоко. Тишину пора было раз­ря­дить, и дирек­тор сде­лал это.

— Так, — ска­зал директор.

Это про­стей­шее слово он про­из­нес настолько сильно, что оно вре­за­лось в головы вто­ро­класс­ни­ков, как гвоздь в липо­вую доску. Во вто­ром ряду кто-то тихо, но явственно задрожал.

— Зна­чит, вы не зна­ете, куда девался песец. А кто ж тогда знает?

Дирек­тор Губер­на­то­ров пре­красно пони­мал, что знает об этом весь класс. Ни секунды не думал он, что песца увел посто­рон­ний. Как только уви­дел пустую клетку, сразу вспом­нил раз­го­вор с Верой Мери­но­вой и понял, что без нее тут не обо­шлось. Знал дирек­тор, что Веру ребята ува­жали и, ско­рей всего, под­да­лись на ее аги­та­цию и спря­тали песца. Дирек­тор Губер­на­то­ров был муд­рый чело­век и всех своих уче­ни­ков видел насквозь. Одного только не мог он понять: как им уда­лось спря­тать песца, не выходя из школы? Но этот вопрос он наде­ялся про­яс­нить в самое корот­кое время.

— Мери­нова! И ты не зна­ешь, где песец? Вера вско­чила из-за парты и молча уста­ви­лась в порт­рет Менделеева.

Вера не отве­чала. В тишине слышно было, как коло­тится ее сердце.

— Мери­нова, как видно, оне­мела, — ска­зал директор.

Он при­гля­делся, посмот­рел на Веру повни­ма­тель­ней, как дро­во­сек, кото­рый хочет рас­ко­лоть полено и выби­рает, с какого бока уда­рить, но решил пока ее оста­вить и выбрать чур­бан­чик помягче.

Коля с гро­мом вско­чил из-за парты. С таким гро­мом в лес­ной тишине вдруг в кустах поды­ма­ется тетерев.

Коля открыл рот, гля­нул в окно и осекся.

— И этот оне­мел, — заклю­чил дирек­тор. — Ты куда смот­ришь? Воро­бья увидал?

— А чего он рожи строит?! — неожи­данно и плак­сиво ска­зал Коля.

Дирек­тор Губер­на­то­ров кинул взгляд в окно и уви­дел за стек­лом дошколь­ника Сер­по­кры­лова, кото­рый дей­стви­тельно строил рожи в глу­бину класса. Тут дирек­тор так посмот­рел на дошколь­ника, что состро­ен­ная рожа мигом пре­вра­ти­лась в сим­па­тич­ное и милое лицо и скромно скры­лась куда-то вниз.

— Ну, Кали­нин, так куда же про­пал песец?

Коля мол­чал, его заин­те­ре­со­вал порт­рет Мен­де­ле­ева. Пыш­ная борода зна­ме­ни­того химика бук­вально при­ко­вы­вала взор.

— Так, — ска­зал дирек­тор. — Ну что ж, про­дол­жим! Чашин!

Миша Чашин нето­роп­ливо встал из-за парты, хотел погля­деть в глаза дирек­тору, но не тут-то было. Мен­де­леев при­тя­ги­вал, как магнит.

Минуты через три весь класс стоял уже на ногах и рас­смат­ри­вал порт­рет вели­кого уче­ного. Даже дошколь­ник Сер­по­кры­лов, вновь появив­шийся в окне, тоже гля­дел на Менделеева.

Опять уста­но­ви­лась в классе непри­ят­ная тишина. С минуту была она мерт­вой, но скоро стала пре­вра­щаться в гро­бо­вую. В тишине гро­зо­вою тучей тем­нело лицо дирек­тора Губер­на­то­рова, задум­чивы были ребята, и печально гля­дел на них Павел Сергеевич.

Только лишь зна­ме­ни­тый химик Дмит­рий Ива­но­вич Мен­де­леев лас­ково улы­бался, рас­пу­стив свою вели­кую бороду над голо­вой директора.

— Павел Сер­ге­е­вич, — ска­зал неожи­данно дирек­тор, — при­ве­дите дошколь­ника Серпокрылова.

Лег­кий шелест про­шел по классу, и дирек­тор Губер­на­то­ров понял, что он попал в точку. Дирек­тор Губер­на­то­ров был муд­рый чело­век, он умел свя­зы­вать концы с концами.

О муд­рый дирек­тор Губернаторов!

Как опыт­ный капи­тан, обходя под­вод­ные рифы, ведете вы школь­ный корабль и без под­зор­ной трубы видите, что тво­рится в душах и серд­цах дво­еч­ни­ков, тро­еч­ни­ков и коло­ви­ков. Как плот­ник Мери­нов видит насквозь ста­кан с лимо­на­дом, как мамаша Мери­нова видит насквозь самого плот­ника, так точно и вы видите насквозь их дочку, а с нею вме­сте всех своих уче­ни­ков и даже дошколь­ника Сер­по­кры­лова, вво­ди­мого в эту минуту в класс. Страшно чело­веку, слу­чайно раз­бив­шему стекло, под­хо­дить к двери вашего каби­нета, страшно лен­тяю, нарочно забыв­шему дома тет­радку по мате­ма­тике, встре­титься с вами в кори­доре, плохо при­дется ему, одним взгля­дом про­ни­зан­ному насквозь. Лишь чело­век с чистой душой, с чистыми ног­тями и тет­ра­дями, отлич­ник и хоро­шист может спо­койно пройти мимо вас, да и то, наверно, вздрог­нет и поду­мает про себя: а так ли уж я чист, а не я ли на про­шлой неделе обма­нул самым бес­со­вест­ным обра­зом класс­ного руководителя?

— Ну вот, — ска­зал дирек­тор. — Явился глав­ный сви­де­тель. Ну‑с, граж­да­нин дошколь­ник, как вы поживаете?

Дошколь­ник Сер­по­кры­лов почти­тельно отрях­нул на пороге валенки и при­сло­нился к печке. Он стоял так скромно, тихо и непо­движно, что можно было усо­мниться: да Леша ли это, дошколь­ник ли, не ело­вый ли это пенек? И дирек­тор понял, что нако­нец-то попа­лось ему полешко послабже. Дирек­тор уж взмах­нул топо­ром, чтоб рас­ко­лоть его, как вдруг зафыр­чал у ворот школы «газик», взре­вел белу­гой и заглох. Откры­лась дверца, и высу­ну­лась из машины зна­ме­ни­тая пыжи­ко­вая шапка.

Два директора

Очень и очень пост­ным да прес­ным сде­ла­лось лицо дирек­тора Губер­на­то­рова. В глу­пое, в непри­ят­ное поло­же­ние попал дирек­тор. Посы­лал теле­фо­но­граммы про надеж­ные руки, а полу­чи­лась чепуха. Неодоб­ри­тельно осмот­рев свои руки, ока­зав­ши­еся не такими уж надеж­ными, он убрал их в пиджач­ные карманы.

Источник

Что значит неслыханные коловики

«Коваль – это планета с мощным гравитационным полем…»

9 февраля 1938 года в Москве родился Юрий Иосифович Коваль, отец его служил в уголовном розыске, а мать была врачом психиатром. Писатель никогда не жаловался на тяжёлое детство, пришедшееся на войну, но эвакуация, голод и холод тех лет отозвались в его жизни костным туберкулёзом… В его семье не было литераторов, зато со школьным преподавателем литературы ему несказанно повезло. Владимира Николаевича Протопопова, описанного им позже в повести «От Красных ворот», никак нельзя было назвать типичным учителем. Он был талантлив и странен во всех своих проявлениях и, может быть, поэтому разглядел в среднем ученике, которого надо было подтянуть по литературе, личность… На всех уроках будущий писатель и его ближайшие друзья писали стихи, а классе в восьмом они даже образовали тайный союз поэтов, чем изрядно взволновали родителей.

Вечерние беседы о литературе сделали своё дело и в 1955 году Юрий Коваль поступил в Пединститут, где с первых дней учёбы прослыл незаурядной личностью. Круг его интересов был удивительно широк: он занимался прозой Зощенко, рисовал в изостудии, пел и играл на пианино, банджо, гитаре, сочинял стихи и прозу для институтской газеты, играл в настольный теннис и ходил в походы… Всякое было в те годы: и прогулы лекций, и споры до хрипоты, кто хуже учится, и «шпаргализация» вопросов для зачётов, как говаривал известный бард Юлий Ким, учившийся на параллельном курсе, и разработанная Ковалём остроумная система подготовки к экзаменам по литературе: он приглашал девушек в кино и театр на постановки произведений, которые не успел прочесть. Короче говоря, в студенческие годы Коваль был настоящим гусаром.

Годы учения в институте можно смело назвать лицейскими, решающими в формировании будущего писателя. Это был золотой век Пединститута, преподавательский состав в те годы сложился блестящий и студенты ему соответствовали: с Юрием Ковалём учились ставшие известными всей стране барды Юрий Визбор, Юлий Ким и Ада Якушева, поэт Юрий Ряшенцев, театральный режиссёр Пётр Фоменко и многие другие. Главная задача учителя была, по словам сокурсника Коваля, будущего директора школы Семёна Богуславского, развивать в себе незаурядность, чем, собственно, и старались заниматься тогдашние студенты. Бо́льшую часть времени они проводили в институте, дневали и ночевали там порой в прямом смысле слова, а частые туристические походы помогали не расставаться.

Несмотря на частые публикации в институтской газете, Юрий Коваль не был доволен написанным в то время. И так уж получилось, что, сочиняя с детства, в живописи он всё же проявил себя раньше, чем в прозе: в институте закончил курс изобразительного искусства и, получив звание преподавателя рисования, готовил себя к карьере художника. Уже в начале 60-х ему как художнику было что показать. Тогда, отработав год после института в сельской школе в Татарии, он привёз в Москву несколько взрослых рассказов, и целую серию ярких живописных полотен, написанных маслом. Рассказы не были опубликованы, а вот поражающие буйством красок картины были высоко оценены в мастерской его друзей московских скульпторов Владимира Лемпорта, Дмитрия Сидура и Николая Силиса. С этими художниками, которых он впоследствии называл своими учителями, Юрий Коваль не прерывал связь до последнего дня своей жизни, без малого сорок лет. Это с их лёгкой руки он приобщился к скульптуре, делал и обжигал в их печи керамические тарелки и панно, нашёл свой стиль в технике горячей эмали. В свою очередь они признавали, что интересом к живописи их заразил именно Коваль.

Вернувшись из Татарии, Юрий Коваль несколько лет работал учителем в школе рабочей молодежи, литсотрудником в только что созданном журнале «Детская литература», иногда печатаясь вместе с однокурсником Леонидом Мезиновым под псевдонимом Фим и Ам Курилкины, а в 1966 году навсегда ушёл «на вольные хлеба». Изредка подрабатывая журналистикой и литературным трудом, печатаясь еле-еле, Юрий Коваль оставался верным себе и при первой возможности хлопотал за друзей, пытался опубликовать, пристроить рукопись, подавал массу творческих идей, вовлекал в коллективные проекты. В те годы в издательстве «Малыш» были опубликованы первые книжки Коваля: сборники стихов «Станция Лось» (1967) и «Слоны на Луне» (1969).

По заданию журнала «Мурзилка» в 1968 году поэт Юрий Коваль отправился в командировку на погранзаставу писать стихи о границе, а вернувшись в Москву, вместо стихов написал рассказ «Алый», принесший ему первый громкий успех. «Вот тут-то я и поймал прозу за хвост», – сказал об этом времени писатель. Жизнь погранзаставы и борьба с нарушителями границы описаны в этом рассказе, но всё же он о верности и любви человека и собаки. Молодой писатель не боялся «недетских» тем, оставался при этом искренним и поэтичным, как в описании смертельно раненого истекающего кровью пса: «Кошкин поднял его, и тепло-тепло стало его рукам, будто он опустил их внутрь абрикоса, нагретого солнцем». Рассказ издали огромным тиражом, о нём написали в газетах и журналах, кинорежиссёр Юлий Файт снял по сценарию писателя художественный фильм… После «Алого» Юрий Коваль продолжал писать и публиковать рассказы из «пограничной» серии, но сам почему-то не был ими доволен. И тогда произошло важное событие в его литературной биографии, он принял решение не работать долго в одном жанре, менять его практически в каждом новом произведении.

Ещё школьником Коваль увлёкся охотой и со знакомыми охотниками совершал короткие вылазки в леса, в институтские годы он был уже заядлым охотником и рыболовом. Его друг, прозаик и страстный охотник Вадим Чернышёв писал о Ковале: «Его охотничья и рыбацкая страсть не была всепоглощающей, диктующей как жить, – её было отпущено ему судьбой столько, сколько нужно, чтобы мир обрёл краски и запахи, чтобы всё это нашло отражение в его творчестве». Действительно, редко встретишь в его прозе сцены охоты, мало того, всю сознательную жизнь Юрий Коваль считал защиту природы самым главным делом на земле. Регулярными стали его дальние поездки в глухие уголки и маленькие деревни Урала и русского Севера, где он жил порой неделями и месяцами. Автомобильные и пешие путешествия по Вологодчине и жизнь на Цыпиной горе возле Ферапонтова монастыря сформировали интерес писателя к традиционному деревенскому и особенно северному русскому быту и языку.

Вокруг него царила атмосфера творчества. Уезжая из Москвы, по настоянию Коваля, его друзья брали с собой альбомы для рисования, карандаши и фломастеры. С удовольствием ведя свои дневники поездок, он приучил и многих из них записывать значимые события прошедших дней. Коваль не был педантом, с карандашиком и записной книжкой в руках не ходил, равнодушен был и к сбору вырезок о себе и своём творчестве из журналов и газет. Его записи были дневником художника, он вёл их в огромных альбомах, называл «Монохрониками» и вклеивал туда же наброски, рисунки и разные памятные бумажки. Работа эта спасала его в трудные времена, помогала оставить в памяти важные и мелкие подробности жизни. На основе этих записей позже было написано и опубликовано «Веселье сердечное» («Новый мир», 1988 № 1), повествование, сохранившее бесценные сведения о старшем друге Коваля самобытном писателе-сказочнике Борисе Шергине. Молодым журналистом-словесником пришёл он когда-то брать у него интервью, и был потрясён встречей с полуслепым стариком, открывшим для многих из нас неведомый богатый мир архангельских былин и сказаний. Шергин стал для Юрия Коваля наставником и учителем, дал ему рекомендацию в Союз писателей.

Источник

Недопёсок — Юрий Коваль

Второй класс глядит на Менделеева

Барабанной россыпью, пулеметной дробью простучали крышки парт, ученики подхватили портфели, кое-как покидали туда учебники и, как пехотинцы с криком в атаку, бросились из школы на улицу.
Кончился последний урок первой четверти!
Гуляй, двоечники и троечники, отличники и хорошисты, веселись, неслыханные коловики!
Только во втором классе не слышно было криков и веселья. Здесь стояла та самая тишина, которую называют мертвой. Выпрямив спины, сидели второклассники на своих местах, и сидели так ровно, так чисто и хорошо, что даже самый придирчивый человек не мог бы сказать, что вот, дескать, они «плохо сидят».
От окна смотрел на них Павел Сергеевич, покачивал печально головой, а у доски, прямо перед ребятами, как великан перед карликами, возвышался директор Губернаторов.
Во второй класс директор заходил редко, и всем было ясно, что явился он неспроста, что сейчас начнется нехороший разговор.
Огромный, как гора, стоял директор под портретом Менделеева и на плечах своих, казалось, держал грозовую тучу.
Тишина становилась все тише, она нагнеталась, нагнеталась и наконец сгустилась до такого состояния, что ее можно было уж разливать в банки, как сгущенное молоко. Тишину пора было разрядить, и директор сделал это.
— Так, — сказал директор.
Это простейшее слово он произнес настолько сильно, что оно врезалось в головы второклассников, как гвоздь в липовую доску. Во втором ряду кто-то тихо, но явственно задрожал.
— Значит, вы не знаете, куда девался песец. А кто ж тогда знает?
Директор Губернаторов прекрасно понимал, что знает об этом весь класс. Ни секунды не думал он, что песца увел посторонний. Как только увидел пустую клетку, сразу вспомнил разговор с Верой Мериновой и понял, что без нее тут не обошлось. Знал директор, что Веру ребята уважали и, скорей всего, поддались на ее агитацию и спрятали песца. Директор Губернаторов был мудрый человек и всех своих учеников видел насквозь. Одного только не мог он понять: как им удалось спрятать песца, не выходя из школы? Но этот вопрос он надеялся прояснить в самое короткое время.
— Меринова! И ты не знаешь, где песец? Вера вскочила из-за парты и молча уставилась в портрет Менделеева.
— Что ж ты молчишь?
Вера не отвечала. В тишине слышно было, как колотится ее сердце.
— Меринова, как видно, онемела, — сказал директор.
Он пригляделся, посмотрел на Веру повнимательней, как дровосек, который хочет расколоть полено и выбирает, с какого бока ударить, но решил пока ее оставить и выбрать чурбанчик помягче.
— Калинин!
Коля с громом вскочил из-за парты. С таким громом в лесной тишине вдруг в кустах подымается тетерев.
— А ты что скажешь?
Коля открыл рот, глянул в окно и осекся.
— И этот онемел, — заключил директор. — Ты куда смотришь? Воробья увидал?
— А чего он рожи строит?! — неожиданно и плаксиво сказал Коля.
Директор Губернаторов кинул взгляд в окно и увидел за стеклом дошкольника Серпокрылова, который действительно строил рожи в глубину класса. Тут директор так посмотрел на дошкольника, что состроенная рожа мигом превратилась в симпатичное и милое лицо и скромно скрылась куда-то вниз.
— Ну, Калинин, так куда же пропал песец?
Коля молчал, его заинтересовал портрет Менделеева. Пышная борода знаменитого химика буквально приковывала взор.
— Так, — сказал директор. — Ну что ж, продолжим! Чашин!
Миша Чашин неторопливо встал из-за парты, хотел поглядеть в глаза директору, но не тут-то было. Менделеев притягивал, как магнит.
Минуты через три весь класс стоял уже на ногах и рассматривал портрет великого ученого. Даже дошкольник Серпокрылов, вновь появившийся в окне, тоже глядел на Менделеева.
Опять установилась в классе неприятная тишина. С минуту была она мертвой, но скоро стала превращаться в гробовую. В тишине грозовою тучей темнело лицо директора Губернаторова, задумчивы были ребята, и печально глядел на них Павел Сергеевич.
Только лишь знаменитый химик Дмитрий Иванович Менделеев ласково улыбался, распустив свою великую бороду над головой директора.
— Павел Сергеевич, — сказал неожиданно директор, — приведите дошкольника Серпокрылова.
Легкий шелест прошел по классу, и директор Губернаторов понял, что он попал в точку. Директор Губернаторов был мудрый человек, он умел связывать концы с концами.
О мудрый директор Губернаторов!
Как опытный капитан, обходя подводные рифы, ведете вы школьный корабль и без подзорной трубы видите, что творится в душах и сердцах двоечников, троечников и коловиков. Как плотник Меринов видит насквозь стакан с лимонадом, как мамаша Меринова видит насквозь самого плотника, так точно и вы видите насквозь их дочку, а с нею вместе всех своих учеников и даже дошкольника Серпокрылова, вводимого в эту минуту в класс. Страшно человеку, случайно разбившему стекло, подходить к двери вашего кабинета, страшно лентяю, нарочно забывшему дома тетрадку по математике, встретиться с вами в коридоре, плохо придется ему, одним взглядом пронизанному насквозь. Лишь человек с чистой душой, с чистыми ногтями и тетрадями, отличник и хорошист может спокойно пройти мимо вас, да и то, наверно, вздрогнет и подумает про себя: а так ли уж я чист, а не я ли на прошлой неделе обманул самым бессовестным образом классного руководителя?
— Ну вот, — сказал директор. — Явился главный свидетель. Ну-с, гражданин дошкольник, как вы поживаете?
Дошкольник Серпокрылов почтительно отряхнул на пороге валенки и прислонился к печке. Он стоял так скромно, тихо и неподвижно, что можно было усомниться: да Леша ли это, дошкольник ли, не еловый ли это пенек? И директор понял, что наконец-то попалось ему полешко послабже. Директор уж взмахнул топором, чтоб расколоть его, как вдруг зафырчал у ворот школы «газик», взревел белугой и заглох. Открылась дверца, и высунулась из машины знаменитая пыжиковая шапка.

Очень и очень постным да пресным сделалось лицо директора Губернаторова. В глупое, в неприятное положение попал директор. Посылал телефонограммы про надежные руки, а получилась чепуха. Неодобрительно осмотрев свои руки, оказавшиеся не такими уж надежными, он убрал их в пиджачные карманы.
— Садитесь, — сказал директор ученикам, а Павлу Сергеевичу шепнул два слова, и тот побежал на крыльцо встречать представителя зверофермы.
В окно видно было, как пыжиковая шапка пересекла школьный двор, поднялась на крыльцо, а тут перехватил ее Павел Сергеевич и стал что-то объяснять, горячо размахивая руками. Что говорил Павел Сергеевич, слышно не было, но пыжиковая шапка недовольно шевелилась в ответ.
Наконец объяснения кончились, простучали по коридору неслыханные еще в школе полуботинки, приоткрылась дверь, и директор Некрасов вошел в класс, длинный, сухопарый, в пыжиковой шапке.
Второклассники с громом вскочили из-за парт, приветствуя директора зверофермы.
— Во жердина-то! — восхищенно шепнул Коля Калинин. — Во журавель, во сушеный лещок!
— Сядьте, дети, — мягко сказал Губернаторов. — А ты, Калинин, встань столбом и постой пока!
— За что? — заныл Коля. — Я больше не буду.
Но директор Губернаторов знал за что. Он имел чуткое ухо, которое сразу ухватило и «журавля» и «лещка сушеного». Только лишь «жердину» проморгало оно. Директор Некрасов прошел между парт к доске и протянул руку директору Губернаторову. Встретились два директора и поглядели друг другу в глаза.
Властным был взгляд директора Некрасова, волевым — директора Губернаторова.
Встретились два директора — и тесно стало во втором классе, захотелось чуть-чуть раздвинуть стены, распахнуть окна.
Директора крепко пожали друг другу руки. Некрасов после рукопожатия руку положил в карман и уселся, а директор Губернаторов свою руку, на которой написано было «Таня», поднял в воздух и грозно покачал пальцем.

— Так, значит, вы не знаете, куда девался песец? — сказал он, не глядя на директора Некрасова. — Весь день сидел в клетке, а теперь, когда приехал ответственный товарищ, он вдруг пропал… Так-так, но мне известно, что песца вы спрятали. Его надо вернуть на ферму — и никаких разговоров.
Директор закончил короткую речь и в конце ее поставил яростную точку.
После точки тишина в классе сделалась еще более тягостной и опасной. Никто не шевелился. Попробовал шевельнуться неопытный дошкольник, но тут же устремились на него директорские взгляды, и дошкольник замер.
Наконец у окна зашевелился Павел Сергеевич. Он решил, как видно, спасти положение.
— Ребята, — начал он, — песца надо вернуть. Это не наш песец. Он стоит больших денег и принадлежит государству. А если вам хочется выращивать зверей — пожалуйста. У нас есть кролики, можно завести черно-бурых лисиц.
Павел Сергеевич перевел дыхание и, заметив, что второй класс не подает признаков разговора, продолжал:
— Я просто не понимаю, почему вы не хотите его отдавать? Ну объясните мне.
Павел Сергеевич остановился и попытался заглянуть ребятам в глаза. Но взгляды второклассников блуждали по классу и по проторенной дорожке устремлялись понемногу к Менделееву.
— Вера, — ласково сказал Павел Сергеевич, — я не спрашиваю, где песец. Скажи, почему вы не хотите его отдавать?
Вера любила рисование и очень уважала Павла Сергеевича. К тому же он был замешан в этом деле, и, если б не он, неизвестно, чем бы кончилось приключение в ковылкинском овраге. Павел Сергеевич имел право на ответ.
Вера собралась с духом и выпалила несколько фраз. Однако она так разволновалась, что разобраться в ее словах никто не смог.
— Что такое? Что?
— Что ты сказала? Повтори! — сказал и директор Губернаторов.
И долго еще упрашивали Веру повторить, прежде чем она снова собралась с силами и ясно высказалась.
— Мы Тишку на ферму не отдадим, — сказала она, — Из него там воротник сделают.
— Воротник? — изумился Павел Сергеевич и руками развел от неожиданности. Он хотел было сказать что-то в ответ, но никак не мог подобрать подходящие слова.
Павел Сергеевич замялся, а ребята оторвались от Менделеева и глядели на учителя.
Вот теперь Павел Сергеевич имел возможность посмотреть ребятам в глаза, но взгляд его побрел по классу, уперся на миг в пыжиковую шапку и нашел наконец-таки интересное местечко. Павел Сергеевич смотрел на Менделеева.
Затейливым был все-таки портрет знаменитого химика: багетовая рамка, пышная борода и подпись печатными буквами — «Дмитрий Иванович Менделеев». «А вот вы, Дмитрий Иванович, как бы вы поступили в таком случае? Что бы вы сказали насчет воротника? Сделают ведь, а?»
Но не успел ответить Дмитрий Иванович — вдруг раздался в классе неожиданный грохот. Это ударился об стол кулак директора Некрасова, и второклассники все, как один, вскочили из-за парт и встали по стойке «смирно».
Директор Некрасов вытянулся во весь рост и снял с головы пыжиковую шапку.
Второклассники, конечно, не знали, что директор Некрасов делает это очень редко. Только в самых ответственных случаях.

Источник