Что такое абсолютный слух
Что такое абсолютный слух
Способность улавливать различие между звуками различной высоты, а затем интервалов является характерной чертой релативного слуха, которым обладает большинство людей. Способность реагировать на высоту звуков возрастает у детей с возрастом и может значительно развиться благодаря занятиям музыкой, кроме того, может также, как утверждает Теплов, увеличиваться под влиянием простых, кратковременных упражнений. Музыкальные люди обладают хорошо развитой слуховой памятью, а также способностью оценивать длительность звука, т.е. чувством ритма. Способность определять интенсивность и тембр звука является также характерной чертой для музыкального слуха. Немузыкальные люди, имеющие плохой музыкальный слух, реагируют, как правило, значительно слабее на различия в высоте и интенсивности звуков.
Способность безошибочно определять высоту отдельного звука принято называть абсолютным слухом. Такой вид слуха встречается гораздо реже, чем релятивный слух, однако, не является необходимым условием при определении музыкальных способностей. Высшей формой абсолютного слуха является способность определять составные сложные звуки, даже акорды.
Knudsen на основании своих исследований пришёл к заключению о том, что ухо является более чувствительным по отношению к изменениям частоты, чем изменениям интенсивности звука. Наблюдая за детьми с нарушениями слуха, можно, однако, заметить, что их чувствительность по отношению к интенсивности звуков увеличивается под влиянием упражнений (forte и piano), в то время как чувствительность по отношению к частоте улучшается очень медленно.
В свете новейших научных данных были признаны несостоятельными методы исследования слуха с помощью шепотной речи и тикающих часов, а также определение на основании результатов этих исследований трудоспособности человека и его способности понимать окружающих его людей.
В производимых в настоящее время исследованиях с помощью камертонов или же электроакустических аппаратов, так называемых аудиомеров, основой являются простые тоны. Предмет исследования — степень слышимости, т.е. чувствительность по отношению к высоте тона и его интенсивности.
История изучения слуха с помощью камертонов
Методы исследования слуха были разработаны на основании данных, полученных в процессе изучения воздушной и костной проводимости звуков; большинство работ, касающихся этого вопроса, было опубликовано различными авторами в начале XIX века, хотя некоторые положения, объясняющие звуковосириятие, были известны гораздо раньше. Girolamo Gardano (1501— 1576) описал возможность передачи звука органу слуха с помощью удерживаемой между зубами палки или же рукоятки копья. Hieronimus Capitavacci (умер в 1589 г.) соответствующим образом оценил эти явления и указал на возможность их использования для диагностики нарушений слуха; упомянутый автор обнаружил, что в тех случаях, когда повреждение локализируется в барабанной полости, звуковосприятие у больного улучшается после того, как он приложит к зубам прут. Если же прикладывание прута не помогает, и больной ничего не слышит, то можно считать, что поврежден слуховой нерв. Это явление было использовано при обучении глухонемых в начале XVII века (согласно Harald Feldmann). Изобретателем камертона считается трубач и лютнист John Shore (1711).
Методика исследования с помощью камертонов была окончательно разработана Bezold (1842—1908). На основании клинических исследований он выделил и описал различные формы понижения слуха. Работам этого автора предшествовали исследования Wollaston (1766—1828), который установил, что при повреждении проводникового отдела больной хуже слышит низкие тоны, а при иных повреждениях — высокие (повреждение воспринимающего отдела). Этот автор также доказал, что человеческое ухо воспринимает звуки в границах от 30 до 18000 цикл/сек и что существуют еще более высокие, как правило, неслышимые тоны ультразвуки.
Исследование слуха с помощью камертонов во многих случаях оказывается недостаточным в связи с тем, что этот метод не дает возможности произвести количественную характеристику нарушения слуха. Тем не менее, однако, в некоторых случаях в руках опытного клинициста этот метод имеет большое значение, главным образом, при необходимости провести дифференциальную диагностику между нарушениями слуха, возникшими вследствие повреждения проводникового и воспринимающего отделов.
Владимир Юровский об абсолютном слухе
03.01.2012 Оставьте комментарий Просмотры: 1 462
Абсолютный слух — это способность определять точную высоту звучания любого инструмента или человеческого голоса.
Абсолютный слух — способность врожденная. Его можно искусственно развивать, но это все равно уже будет относительно абсолютный слух. Расхожее мнение определяет абсолютный слух как неотъемлемую составляющую музыкального таланта и вообще чуть ли не единственное условие успешной карьеры музыканта.
На самом деле дело обстоит немного иначе. Способность помнить высоту звучания современного камертона полезна для музыкантов, прежде всего, в период их обучения — для написания музыкальных диктантов. Потому что не нужно задумываться, какой интервал ты слышишь. Ты просто слышишь мелодию, и у тебя в мозгу автоматически возникают названия звуков. И ты их записываешь.
Однако гораздо более важным для музыканта является относительный слух. То есть способность от любого звука, любого камертона строить точные интервальные взаимоотношения. Причем как темперированные, так и нетемперированные. Грубо говоря, способность услышать разницу между чистой квинтой или мажорной терцией, которые извлекаются на современном фортепиано, на барочном клавесине и на скрипке. В наше время музыкального плюрализма, когда нет одного заданного строя, эта способность становится все более необходимой.
Высота звучания измеряется частотой биения. Измеряется она в Герцах (Гц). Есть общепринятая норма: нота «ля» первой октавы, по которой строится камертон, имеет биение 440 Гц. Но может быть и «ля» в строе 442, 444, 435, 430, 415 Гц. Чем ниже число биений, тем ниже камертон. Ну, разница между 440 и 442 почти не слышна. Разница между 440 и 430 — то есть между современным строем и строем эпохи Моцарта — уже слышна. Но даже для «абсолютчиков», выросших на современном фортепиано, это все еще нота «ля», которая просто звучит чуть темнее.
А вот когда ты сталкиваешься со строем Баха — 415 — тут ты опускаешься уже на полтона. А если ты уходишь на запад во Францию и еще чуть-чуть дальше, в эпоху короля Людовика XIV, то при Люлли и Рамо строили вообще 392. Но при этом Монтеверди в Неаполе играл свою «Коронацию Поппеи» в строе 445. А у Бибера, который служил в Зальцбурге органистом и капельмейстером и писал свой Реквием (его Жорди Саваль недавно записал), строй 465.
Сейчас самый высокий строй в Вене. Там строят 444—445. Наверное, к концу спектакля, когда инструменты разогреваются, разбухают и строй у струнных естественным образом ползет вверх, там бывает 448. Когда-то в Советском Союзе был очень высокий строй. Сразу после войны. Потому что в советских оркестрах в основном играли на духовых инструментах немецкой системы — кларнетах, гобоях, трубах. А немецкие инструменты, особенно деревянные духовые, склонны к завышению строя
Существует такая легенда, будто Антонина Нежданова сделала выговор своему мужу Николаю Семеновичу Голованову за то, что петь стало невозможно, слишком высоко. Если в Большом театре они еще как-то сдерживали строй, то на радио, где Голованов был главным дирижером, строй был в районе 448. Это слышно по старым записям.
Опять же, по легенде Голованов написал письмо Жданову, и приказом сверху было велено строй понизить! Но это само по себе разрулилось в начале шестидесятых годов, когда в консерваториях повсеместно стали вводить французскую систему гобоев и кларнетов, — строй более-менее устоялся и стал таким как сейчас, 442—444. В нынешнем оркестре Большого театра — строй 442.
У меня когда-то в детстве был звуковой шок. Я обладал вот этим самым абсолютным слухом и лодырничал на уроках сольфеджио. Мне очень легко все давалось, и я ленился слушать интервалы. Я просто слышал ноты и записывал их, диктанты всегда писал на «пятерки». Хотя педагоги говорили, что нельзя лениться, нужно стараться слушать интервалы. Но я к этому как-то несерьезно относился.
А шок у меня случился где-то в двенадцатилетнем возрасте, когда мой папа (известный дирижер Михаил Юровский. — OS) в очередной раз съездил в командировку в ГДР и привез оттуда грампластинку с записью Скрипичных концертов Баха. Исполнялись они венским ансамблем Concentus Musicus. Первую скрипку играла Алиса Арнонкур, дирижировал Николаус Арнонкур — люди по тем временам, по крайней мере в нашей стране, совсем неизвестные.
А я очень любил эти Концерты Баха, особенно Двойной, ре-минорный. Ну, поставил я эту пластинку, юркнул в папино кресло — в предвкушении, что сейчас зазвучит любимейшее, наизусть известное начало этого Концерта. И я чуть не свалился с кресла, когда услышал, что звучат-то вроде как известные мне ноты, но в тональности ре-бемоль минор. От тональности ре-минор тональность ре-бемоль минор отличается количеством знаков при ключе. Если в ре-миноре один знак, то в ре-бемоль миноре их восемь. Такой тональности вообще как бы и нет.
Я сначала решил, что у меня что-то не в порядке с проигрывателем, стал проверять скорость. Но смотрю — скорость вроде нормальная. Только потом я прочитал на конверте пластинки маленькие буковки: period instruments. Что это такое, я не знал. Но папа объяснил мне, что это инструменты того периода, в котором была написана музыка. И камертон там был другой.
Это было мое первое столкновение с тем, что ничего абсолютного в музыке нет и быть не может. Позднее я узнал, что в те замечательные времена строй вообще был плавающим. Переехав из одного города в другой, ты мог очутиться в совершенно другом строе. Кроме того, в баховские времена помимо камертона существовал еще оргельтон. Камертон — это была настойка для камерной инструментальной музыка, а оргельтон был для органной настройки. Орган очень часто звучал выше. Иногда аж на терцию.
И у Баха в кантатах мы часто замечаем странную вещь. Голоса и basso continuo выписаны в одной тональности, а остальные инструменты — скажем, флейты — в другой. Дело было именно в том, что Бах должен был писать для органа определенной церкви, который был настроен по определенному оргельтону. А музыканты, которые приходили к нему играть, настраивались по камертону. И поскольку Бах хотел избежать какофонии на концерте, а репетиций толком не было, то он сразу писал партии флейты в другой тональности.
Когда я впервые сел играть на клавесине с барочным оркестром и ощутил у себя под пальцами ля-минор, который звучал как ля-бемоль минор, — поначалу было очень трудно. То есть надо было либо не смотреть на клавиатуру, либо перестать слышать. В данном случае гораздо проще людям, у которых нет зафиксированного понятия о том, что такое нота «ля». Ту ноту «ля», которая им в данный момент дается, они принимают за исходную точку и уже от нее пляшут. Дальше человек должен слышать интервалы, взаимоотношения между ними, биение внутри интервалов.
Труднее людям, воспитанным на равномерной темперации, которая появилась где-то с середины восемнадцатого века. Об этом есть много книг, одна очень интересная, она написана нашим великим соотечественником Андреем Волконским. Эта книжка в декларативной «волконской» манере посвящена «всем настройщикам мира» и называется «Основы темперации». Книга остроумная и довольно легкая для понимания.
Струнники или духовики с этой проблемой сталкиваются очень рано. Многие духовики работают на транспонирующих инструментах — то есть инструментах, которые для простоты записываются от ноты «до». Это, например, валторны и трубы. Там традиционно не ставятся знаки при ключе. Таким образом мы всегда действуем внутри тональности До мажор. Это пошло с тех времен, когда инструменты были натуральные и могли производить только основные звуки натурального звукоряда.
Натуральный обертоновый звукоряд возникает при колебании столба воздуха или колебании струны. Струна может колебаться целиком или в разных ее частях. Если разные части струны во время ее колебания прижимать, будут возникать обертоны. Если ты поделишь струну прямо посередине — возникнет звук на отаву выше. Если ты поделишь на две трети — то возникнет квинта. Если на три четверти — то кварта. Если на четыре пятых — мажорная терция.
Если нижнюю ноту назвать «до», то дальше за ней идут «до» следующей октавы, «соль», «до», «ми», «соль», «си бемоль» и так далее. Этот звукоряд можно построить от любой другой ноты. Но так как в былые времена музыканты были людьми малообразованными, то, чтобы не забивать им голову разной транспозицией, для них придумали вот так: они должны были читать только обертоновый звукоряд от «до», а крона при этом в инструменте могла быть любая. То есть пишется нота «до», а звучит при этом нота «фа» или нота «си бемоль».
Натуральная валторна — такой бублик, и внутри этого бублика — маленькие бублички. Это кроны. То есть вставляется крона, и из-за этого меняется общая длина инструмента. Чем больше длина, тем ниже звук. Исполнители на натуральных валторнах все приходят с такой связкой баранок. А современная валторна — она уже хроматическая. То есть можно поменять длину переключением вентильных клапанов и получить любой звук. Но традиция записывать партию в До мажоре осталась.
Хотя некоторые композиторы с этим боролись. Например, Шенберг и Прокофьев — композиторы, прямо скажем, разные по стилю. Но и тот, и другой настаивали на том, что музыкантов-инструменталистов нужно заставить думать хроматически, как бы в условиях современного фортепиано.
Но тут-то и возникает основная проблема. Современное фортепиано, которое в конце 19-го—начале 20-го века считалось венцом инструментального творения, на самом деле, с точки зрения богатства обертонового звукоряда, инструмент крайне ограниченный. Потому что современный рояль настраивается по компромиссному принципу, при котором октава делится на произвольное количество полутонов — а именно, на 12. И расстояния между ними абсолютно одинаковые.
А такого в природе нет. В ней есть несимметричность. Природа так устроила, что квинта (второй обертон), которая возникает в натуральном звукоряде, будет очень широкая. А мажорная терция (четвертый обертон) — очень узкая. И если попытаться их совместить, будет не вполне чисто звучать. По крайней мере, совсем не так, как звучит на современном фортепиано.
В современном фортепиано все полутона уравняли между собой. «До диез» стал «ре бемолем». А на самом деле еще во времена Моцарта существовали клавесины, у которых в октаве было не 12, а 17 клавиш. То есть после «до» шел «до диез», а потом уже «ре бемоль».
Многие столетия люди бились над этой проблемой, придумывали разные системы, как настраивать инструменты, прежде всего, клавишные. Потому что во время игры на них ты не можешь на микроскопическое расстояние отодвинуть палец и подправить интонацию для того, чтобы звучало более-менее гармонично. Уже ко времени Баха нашли компромиссные варианты, при которых можно было пользоваться не тремя-четырьмя тональностями, а прочти всеми.
Хотя и баховский «Хорошо темперированный клавир» на самом деле еще не писался для инструментов в современной темперации. Это массовое заблуждение. Современная темперация появилась позже. При Бахе были другие системы. Недавно появилась теория, что у Баха была совершенно своя система. Например, есть замечательный английский чембалист Ричард Игар (Richard Egar) — он записал «Гольдберг-вариации» по системе настройки, которая приписывается самому Баху. Она чуть-чуть отличается от других систем того времени — соотношением чистых и темперированных интервалов.
Я думаю, что в ту эпоху не было понятия «абсолютный слух», было просто понятие «слух». Слух предполагал способность слышать и все эти отличия между разными камертонами, и тонкости собственно настройки инструментов и построения тех или иных интервалов. И сейчас это понятие — «абсолютный слух» — несостоятельно. Ни научно, ни творчески.
Слух видоизменяется в зависимости от условий, в которые он попадает. Слух должен гибким, слух должен быть подвижным. Все инструменталисты, играющие в оркестре, знают, что когда они работают с сольным инструментом роялем, они должны строить чуть-чуть по-другому. Они должны пристраиваться к его равномерной темперации. И настоящий музыкант высокого класса — это тот, кто сможет услышать, воспринять и воспроизвести различия систем, которые предлагаются разными обстоятельствами. Скажем, такими, как переезд из города в город.
Все мы ездим на гастроли. Когда на гастроли едут скрипачи, виолончелисты, кларнетисты — они свои инструменты берут с собой. Когда на гастроли едут пианисты, мало кто из них берет с собой свое собственное фортепиано. Ну, за Рихтером в последние годы возили рояль. За Горовицем всегда возили. Кстати говоря, Горовицу инструмент настраивал один и тот же человек и настраивал очень по-особому.
Если внимательнейшим образом вслушиваться в самые последние записи Горовица, которые уже делались в идеальных студийных условиях Deutsche Grammophon, то становятся слышны интереснейшие вещи. Его инструмент как будто бы искусственным образом обогащается какой-то реверберацией — я поначалу предполагал, что она связана со студией, c примочками звукорежиссеров. Но люди, которые слышали Горовица живьем (я, к сожалению, в 86 году не попал на его единственный концерт в Москве), тоже описывали именно этот эффект.
Так вот, этот эффект достигался прежде всего настройщиком Горовица. Когда он настраивал инструмент, он его слегка расстраивал. В зависимости от того репертуара, который Горовиц исполнял, он какие-то интервалы настраивал чисто, по обертонам. То есть не делал точную 12-тоновую темперацию. Он заставлял инструмент звучать либо божественно, либо ужасно фальшиво. И это редчайшее искусство, им владеют всего несколько настройщиков на земле.
Все великие пианисты прошлого работали с настройщиками вплотную. Из нынешних — я знаю, Поллини возит за собой одного и того же настройщика. Я играл с Поллини, инструмент был настроен очень по-особому. Я знаю, что очень большое внимание настройке инструментов уделяет Кристиан Цимерман, он даже сам их настраивает.
Но я наблюдал еще более впечатляющий трюк, который произвел в моем присутствии композитор Валентин Сильвестров. Он играл в Берлине на фестивале MaerzMusik. Это был концерт в оранжерее Еврейского музея.
Там стоял обычный концертный рояль, настроенный самым обычным образом. Сильвестров начал играть свои «Багатели». Первые пять минут ничего не возможно было понять. Сидит человек и что-то бормочет себе под нос — такое было впечатление. Но постепенно звук инструмента каким-то мистическим образом заполнил весь зал. Причем Сильвестров не стал играть громче. А звучание все росло и росло. После концерта я подошел его поздравить и спросил:
На что Сильвестров в свойственной ему обыденной, повседневной манере с сочным южным акцентом ответил:
«Да ничего трудного в этом нет. Просто надо, пока играешь, прислушаться к обертонам, которые создает зал, уловить их, а потом все уже закручивается само».
На самом деле, если у человека не абсолютный, а тонкий слух, он поймет, на какой ноте нужно задержаться чуть дольше, чтобы следующие за ней завязались в обертоновую связь. Потому что все равно в рояле обертоны не убиты полностью. Известно, что если беззвучно нажать какую-нибудь клавишу и просто держать ее, а потом с полной силой нажать другую клавишу в зоне ее обертонового звукоряда, та нажатая струна ответит.
Поэтому тут все дело во владении обертонами. Этому прежде всего надо учиться тем, кто начинает свой путь в музыку с фортепиано. Тот, кто начинает свой путь через струнный или духовой инструмент или же через пение в хоре, естественным образом приходит к этому знанию. Я беру на себя смелость утверждать, что хористы, поющие в церковном хоре, и струнники и духовики (даже без высшего образования), если они действительно хорошо владеют инструментом, слышат лучше любого пианиста.
И только те из пианистов, которые обладают очень тонким слухом (кстати, к этим людям относится Михаил Васильевич Плетнев), могут и на современном фортепиано достигать необычных звучаний. И связано это не с глубиной прочтения музыки и даже не с каким-то особым туше, а с владением обертонами. На самом деле все сводится к физике.
Поэтому так важно, когда мы вводим детей в мир музыки, чтобы они обязательно пели. И по возможности играли на инструменте, где звуки нужно извлекать самому, — не на клавишном. Я говорю как пострадавший. Потому что я вошел в музыку через фортепиано. И потом, уже когда я стал работать со старинными инструментами, серьезнейшим образом занимался перестройкой слуха.
То, что мне удалось разрушить эту заскорузлую систему так называемого абсолютного слуха, воспитанного на домашнем фортепиано, говорит о том, что на самом деле абсолютный слух как таковой — это фикция. Слух — он изначально относителен.
Наверное, стоит оставить словосочетание «абсолютный слух» для названия какой-нибудь телевизионной программе, а в оценке музыкального дарования переформулировать это понятие, подстроить его под более соответствующие современности нормы.
Записала Екатерина Бирюкова, “OpenSpace”
Что такое абсолютный слух
Абсолютный слух – тема спорная, на многих интернет-форумах об неё ломаются копья, большинство хором сходится на том, что «слух развить нельзя, он либо есть, либо нет» (а тем более абсолютный), и «абсолютниками рождаются, это особый дар».
Сам абсолютный слух, в понимании обывателя, это:
— очень хороший музыкальный слух. Обладатель абсолютного слуха – это этакий Бэтмен в музыке, он может всё и сразу: и мелодию подобрать, и аккорды, и гитару настроить идеально, и спеть конечно же тоже не дурак. И хоть ничему не учился и играть ни на чём не умеет – всё равно всё может. И, что важно — никогда не ошибается!
Дело в том, что «абсолютный слух» – это не понятие из разговорной речи. Это музыкальный термин со вполне конкретным значением. Поэтому мнение обывателей мы пока запомним, а дальше разберёмся.
У музыканта, который либо знаком с термином «абсолютный слух», либо не постеснялся спросить у Яндекса, ответ будет такой:
— «АС – это способность узнавать или воспроизводить на слух высоту отдельного звука, не сравнивая его с другим звуком, высота которого известна».
(Большая Советская Энциклопедия)
То есть: сыграли вам звук. Вам не показали, какую клавишу нажали. Вы сказали: это нота ми. Сыграли мелодию. Вы сказали: соль-ми-ми-соль-ми-ми-соль-фа-ми-ре-до. И ничего не надо подбирать «методом тыка», всё и так ясно.
Можно ли развить АС, ни музыканты, ни обыватели – объективно – не знают. Для объективного ответа надо попробовать развить слух у себя, у других людей, посвятить этому время, отследить результаты и их взаимосвязь с уровнем первоначальной подготовки человека, его возрастом и музыкальными способностями. И лишь потом говорить о результатах. Это настоящая исследовательская работа, немалый труд.
Исследовательских работ в этой области никто из тех, кто треплется на форумах, не проводил. Из обывателей, далёких от музыки в принципе – тем более. Но поговорить о чём-то надо, копья поломать, выставить себя «знатоками».
Поэтому появляются – внимание! – появляются МИФЫ:
МИФ #1
Абсолютный слух – это ЧУДО. Если у меня есть абсолютный слух – я могу всё. Я могу подбирать аккорды, мелодии, я могу громко и чисто петь. Мне не надо учиться музыке, мне не надо знать правила, не надо строить гаммы и изучать сольфеджио. Мне обязательно учиться играть и не надо знать, где какие ноты на гитаре – я и так её настрою! Ведь у меня есть это ЧУДО – абсолютный слух.
Но… (продолжает обыватель, слегка всхлипнув)… у меня нет этого слуха. Это же чудо. А ко мне волшебник на голубом вертолете не прилетал. Ведь абсолютный слух – это…
МИФ #2
Абсолютный слух – это врождённое.
Это дано или не дано! И поэтому у меня нет слуха, а был бы – вот тогда бы я развернулся. Всем Киркоровым бы фору дал.
Насчёт «врождённого».
Давайте пойдём с самого начала. Откуда у нас взялись звуки? Откуда появились гаммы? Созданы ли они Богом, или может быть, гаммы — это природное явление?
Ещё раз, для тех, кто в танке. Врождённым может быть только то, что относится к чистой биологии. Рефлексы, например.
То, что относится к искусственно созданному человеком (культуре) – врождённым быть не может по определению.
Можно говорить о врождённых способностях к чему-либо. Но чтобы эти способности использовать, нужно обучение, приобщение к культуре.
Вот ребёнок, у него отличная зрительная память. Врождённая. Покажите ему алфавит – запомнит, читать научится. А оставьте его Маугли среди зверей – не научится.
Вот другой ребёнок, у него память на звуки и их сочетания. Начните его с раннего возраста учить играть на пианино. И ноты расскажите, где какая, и как называются. Он запомнит, и будет по слуху узнавать через некоторое время. А не покажете – не начнёт. Вот вам и «врождённый» абсолютный слух.
Вот смотрите, откуда всё взялось:
Что такое звук?
Звук, в широком смысле — колебательное движение частиц упругой среды, распространяющееся в виде волн в газообразной, жидкой или твёрдой средах. В узком смысле — явление, субъективно воспринимаемое специальным органом чувств человека и животных. Человек слышит звуки с частотой от 16 гц до 20 000 гц (Большая Советская энциклопедия)
То есть, мы слышим звуки (воспринимаем колебания) в диапазоне от 16 до 20 000 Гц.
Из этого диапазона исторически были выделены музыкальные звуки:
И так далее по шкале. Высокие звуки – выше частота, низкие – ниже. На октаву выше – частота в 2 раза выше. Ля 1-й октавы 440, ля 2-й 880, всё остальное поделено на 12 частей внутри октавы (основных нот 7, но есть ещё до-диез, соль-диез, и т.п., а всего 12, поэтому 12 частей).
Как видите, деление это условно. Так же, как единицы длины, веса и т.п.
У нас сантиметры – а у них дюймы! У нас килограммы – у них фунты. Шкалы разные.
В привычной нам шкале, в традициях европейской музыки, минимальное расстояние между звуками – полутон. В традициях других культур используются и меньшие расстояния, например, ½ полутона (или ¼ тона) и меньше – у индийцев, персов и т.д.
Точка отсчета – Ля 1-й октавы, 440 Гц. Почему именно 440 Гц? А потому, что в 1939 году международная конференция в Лондоне приняла именно эту частоту за стандарт. А раньше нота Ля была ниже.
«Для настройки инструментов в ансамбле уже давно была очевидна необходимость иметь универсальный стандарт высоты тона. Еще в 1619 году Преториус (Praitorius) предложил использовать в качестве эталонной высоты тона (ноты А4 — ля первой октавы) звук с частотой 422,5 Гц. … В 1939 году международная конференция в Лондоне приняла стандарт частоты для высоты тона А4 440 Гц, который является международным эталоном до настоящего времени». (Журнал «Звукорежиссер», октябрь 2003, http://rus.625-net.ru/audioproducer/2003/10/aldo.htm)
Так вот и представьте.
Жил Моцарт. Слышал ноты абсолютным слухом, называл названиями, записывал на бумаге.
Сейчас живут абсолютники. Слышат ноты. Записывают на бумаге.
Только Моцарт эти звуки записал бы как ля-си-ля например, а люди, живущие в наше время — как соль-диез – ля-диез – соль-диез.
Потому что все шкалы звуков – условны, а не абсолютны. И названия звуков – условны. Хоть Цу Ту Лу назови вместо До ре ми – принципиальной разницы не будет, названия тоже исторически сложились.
Вот вам и абсолютный слух, врожденная якобы способность, ЧУДО.
Кончилось чудо. Скончалось. Аминь.
Так что же есть, раз чуда нет?
Есть абсолютный слух. Как способность запомнить высоту звуков, из которых состоит принятый в современной музыке звукоряд. В котором ноте ля соответствует частота в 440 Гц, а октава делится на 12 частей.
Не исключаю, что можно абсолютно запомнить и другие строи, в которых необязательно ля 440 Гц, и необязательно минимальное расстояние между звуками – полутон. Почему бы и нет, это опять же – как запомнить по длине и сантиметр, и дюйм.
Чего-то уникального, мега-супер-пупер-офигенного в этой способности запомнить высоту отдельных нот, Чуда, Которое Было Бы Принципиально Невозможно – я не вижу, скажу честно.
Что тогда было с людьми, которые «родились» со слухом?
Они от природы:
А) обладают повышенной чувствительностью к звукам.
Этим объясняются их способность запомнить по названиям эти звуки, способность чувствовать малейшую фальшь, то, что их самих этот слух зачастую напрягает (как-то меня на форуме абсолютники просили придумать курс избавления от абсолютного слуха).
Б) обладают хорошей памятью на звуки. Либо: звуки являются для них бОльшими раздражителями, чем для всех остальных, поэтому лучше запоминаются.
Вот и всё.
Что делает курс развития абсолютного слуха?
С помощью курса можно запомнить высоту нот. Чтобы вы слышали звук и тут же вспоминали его название (ля, си и т.д.).
И мелодии будете слышать как последовательности нот.
Для этого надо повысить вашу чувствительность к звукам, научить вас чувствовать тонкие различия между звуками.
Именно поэтому, занятия по такому курсу улучшают ваш музыкальный слух в целом. Вы учитесь чувствовать и различать. Если занимаетесь некоторое время и стабильно – можете дойти до абсолютного слуха (то есть, различать все ноты).
Есть люди, которые этого результата уже достигли, работая по моему курсу. «Чуда» здесь никакого нет, и изначально не предполагалось. Есть только работа и полученный навык.
Частые вопросы по АС
Будет ли развитый абсолютный слух давать такие же побочные эффекты, как у «врожденного»? Говорят, от каждой фальшивой ноты человек мучается.
Доводить это до такой степени чувствительности, как у «врожденных» абсолютников – не нужно (и не факт, что получится). А значит, побочных эффектов у вас не будет.
Слух – явление зонное. То есть, за каждую ноту отвечает «зона». Ля это не всегда точно 440 Гц. А промежуток от 435 до 445 Гц.
Чем меньшую «зону» вы распознаете (¼ тона, 1/8 тона, 1/16 тона), тем лучше слух.
Чтобы развить абсолютный слух, достаточно распознавать ½ тона. А эти звуки вы и так слышите вокруг себя каждый день – и навряд ли вас фальшь сильно тревожит. Оттого что вы запомните ещё, дополнительно, как эти звуки называются – мир не перевернется.
«В музыке, область, в пределах которой могут меняться физические количественные характеристики звука (частота колебаний, состав, интенсивность, продолжительность звука) без изменения при восприятии его качества как данного звука. В частности, каждой ступени музыкального звукоряда (до, до-диез, ре и т.д.) соответствует не одна частота, как в математически выраженном строе, а целая область близко расположенных частот (например, звук ля первой октавы может иметь не только 440 колебаний в секунду, но любое число колебаний в пределах примерно от 435 до 445). Такие области частот называются звуковысотными зонами».
(Большая Советская Энциклопедия)
Можно ли все ноты тупо «задолбить»? Я вот сидел-сидел, долбил-долбил ноту «до», так и не запомнил.
Неудивительно. Даже и не надейтесь. Изучайте механизмы работы памяти – зубрёжка практически не работает ни в каких областях. Вспомните ту же школу – как быстро вы забывали вызубренное в ночь перед экзаменом?
Дело ещё в том, мы привыкли запоминать информацию визуально, зрением. А здесь стоит задача запомнить звук. Задача нетривиальная, для её решения найдены специальные методы, гораздо более эффективные, чем тупая зубрёжка.
Впрочем, если вам хочется – можете «подолбить», поработать дятлом. Ожидайте эффекта примерно через 3000 повторений 🙂
Так а что же делать? Я всё равно хочу моментально подбирать, понимать где какая нота звучит, чисто петь, настраивать гитару и писать свою музыку!
Надо разобраться с задачей и определить, какой вид слуха вам нужен.
«Просто музыкального слуха», имея который, можно делать «всё» – не бывает. Словосочетание «музыкальный слух» – это поверхностное, обиходное выражение. Точнее было бы сказать «музыкальные способности».
А слух бывает:
— абсолютный (слышите мелодию нотами)
— относительный (определяете расстояния между звуками)
— гармонический (понимаете, где какой аккорд был взят. Аккорд – это сочетание звуков, от 3-х и более, в отличие от мелодии, где звуки идут по одному).
Если вы хотите с ходу подбирать мелодию – вам нужны относительный и абсолютный слух. В принципе, можно обойтись относительным, и каждый раз «тыкаться» по инструменту в поисках нужных нот.
Можно развить АС и тогда вы будете определять ноты абсолютно, а «проверять» себя тут же – относительным слухом.
Если вы хотите подбирать аккорды – вам нужен гармонический слух и музыкальная теория (в которой объяснены принципы, как строится музыка, где какой аккорд берётся, какие бывают их сочетания и т.д.)
Без теории вы будете так же «тыкаться», как слепой котёнок.
Если вы собираетесь писать музыку – вам нужно всё. Относительный, гармонический, музтеория, абсолютный слух тоже пригодится.
Как это будет работать: вы «про себя», в голове, придумываете мелодию. Если абсолютный слух – то сразу нотами. Если относительный – то пойдёте «тыкаться» на инструменте, подберёте.
Дальше аккорды. Ваши знания теории помогут вам их подобрать. А если есть гармонический слух – то вы сможете представить себе звучание сочетания аккордов песни ещё в голове, без инструмента. А потом только зафиксировать на бумаге.
То есть, сначала вам надо определить, чего же вы хотите,
Понять, какой конкретно вид(ы) слуха вам для этого нужен, и нужна ли музтеория. И начать изучать то, что требуется для достижения цели. И практиковаться, конечно – голая теория ничего не стоит.
Если решается несколько задач – нужно несколько навыков. Они работают вместе.
А чуда, скажу вам по секрету – не бывает. Чтобы получить какой-то навык, нужно работать. Хорошая новость в том, что, если вы любите музыку – для вас это не работа, а удовольствие. Заодно отличный тест – нужна ли вам вся эта музыка, на самом деле 🙂
Удачи и трудолюбия вам.