Что так быстро тают листья ничего мне не понятно
Имя на поэтической поверке. Игорь Кохановский
Когда 1-го сентября 1952 года, Игорь Кохановский вошёл в свой 8 «б», то увидел много «новеньких», вернее тех, кто раньше учился в этой школе, но в других, параллельных 7-х классах.
В то время после «семилетки» поступали в техникумы, и в результате переформирования, уменьшения классов, среди «новеньких» появился и Владимир Высоцкий.
Они с ним чем-то внешне были похожи, и по необъяснимой причине, сразу же сели за одну парту. Так началась новая дружба, в которой они бок обок шли по жизни и только в 1973 году стали расходиться в стороны.
Литературой Игорь и Владимир увлеклись в 10-ом классе. От учительницы узнали о существовании Игоря Северянина, Николая Гумилёва, Саши Чёрного.
У Велимира Хлебникова обоих потрясла строчка: «Русь, ты вся – поцелуй на морозе». Стали ходить в читальный зал Библиотеки им. В.И.Ленина, брать книги этих поэтов, что-то выписывать, заучивать.
Вообще читальный зал Ленинки, в те годы, пользовался популярностью у старшеклассников Москвы ещё и потому, что был своеобразным местом встреч и знакомств.
Многие впечатления от прочитанного легли позже, отразились в творчестве Владимира Высоцкого, к примеру гумилевский «изысканный жираф», стал прототипом песни «В жёлтой жаркой Африке».
После школы Игорь Кохановский и Владимир Высоцкий поступили в один институт – Московский инженеро- строительный имени В.В.Куйбышева, но Владимир проучился в нём один семестр, до нового 1956 года и поступил в школу-студию МХАТ.
Игорь и Владимир продолжали общение, а с осени 1961 года Владимир стал писать песни, а Игорь – с дипломом инженера-строителя, всё время переходил с работы на работу, тихо ненавидя свою «инженерную стезю».
Когда в очередной раз Игорь и Владимир встретились, то Владимир спел, свои первые пять песен: «Татуировку», «Их было восемь», «Город уши заткнул и заснуть захотел», «Что же ты, зараза бровь себе подбрила», «Синие, зелёные, жёлтые, лиловые».
Игорь Кохановский был страшно удивлён.
Клёны выкрасили город
Колдовским каким-то цветом.
Это снова,
это снова
бабье лето,
бабье лето.
Что так быстро тают листья –
ничего мне не понятно.
Я ловлю, как эти листья,
наши числа,
наши даты.
Только вот тревожно маме,
что меня ночами нету,
что опять меня обманет
бабье лето,
бабье лето.
Я кружу напропалую
с самой ветреной из женщин.
Я давно искал такую –
и не больше
и не меньше.
Я забыл когда был дома,
спутал ночи и рассветы.
Это омут,
это омут –
бабье лето,
бабье лето.
Владимир Высоцкий часто пел, на концертах и в кругу друзей, песню «Бабье лето», что было своего рода признанием песни с его стороны.
А Клавдия Ивановна Шульженко, при встрече и знакомстве с Игорем Кохановским сказала ему: «Игорь, Вы, наверное, знаете, что я много пела любовной лирики, но не помню, чтобы меня так задевали стихи, как Ваши».
Любопытно, что на одно стихотворение написали музыку сразу три разных автора и исполняли три ведущих певца:
-«Бабье лето», муз. Кохановского, исп. Владимир Высоцкий.
-«Бабье лето», муз. Т.Марковой, исп. Клавдия Шульженко.
-«Бабье лето» муз. Ю.Антонова, исп. «Поющие сердца», Юрий Антонов.
Известный, современный российский поэт-песенник, Игорь Васильевич Кохановский родился 2 апреля 1937 года.
Окончил в 1960 году МИСИ им. Куйбышева, он пять лет работал инженером-механиком, потом внештатным сотрудником в газете «Московский комсомолец».
В 1965 году Игорь Кохановский уехал на Север, работал в газете «Магаданский комсомолец» с 1965 по 1968 год, затем мыл золото в старательской артели на одном из приисков Чукотки, зарабатывая на квартиру в Москве.
За сезон заработал 6 с половиной тысяч, но квартиру так и не купил, в то время это было невозможно сделать.
Одноклассник, сокурсник по МИСИ и друг Владимира Семёновича Высоцкого. Владимир Высоцкий посвятил ему песню «Мой друг уехал в Магадан» в 1965 году, первые строки, которой:
«Мой друг уедет в Магадан-
Снимите шляпу, снимите шляпу!
Уедет сам, уедет сам –
Не по этапу, не по этапу».
Кроме этой песни Владимир Высоцкий посвятил другу ещё песни:
«Я видел Ногайскую бухту», «Получил я недавно письмо», «У меня приехал друг из Магадана», «Возвратился мой друг неожиданно».
За свою творческую жизнь Игорь Васильевич сумел написать тексты 89-ти песен, исполнявшихся звёздами советской и российской эстрады от Клавдии Шульженко и Людмилы Зыкиной до Вероники Кругловой, Вадима Мулермана, Валерия Ободзинского, Муслима Магомаева, Юрия Антонова, Иосифа Кобзона, Льва Лещенко, Валерия Леонтьева, Александра Барыкина, Ириной Аллегровой.
С Игорем Кохановским работали известные композиторы: Никита Богословский, Оскар Фельцман, Давид Тухманов, Владимир Добрынин, Стас Намин, Владимир Мигуля, Алексей Рыбников.
Немало песен Игорь Васильевич сочинил и для польской певицы Анны Герман, занимаясь также переводами текстов польских песен.
Не хочется умалять значение музыки – и действительно мелодии у песен были потрясающие – но всё-таки Слово всегда было, да и остаётся определяющим для русского человека.
На слуху любые, из многочисленных, любимых слушателями, песен Игоря Кохановского, а их всё же 89-ть, и можно не ведать, всуе, что он автор их слов. К примеру:
-«Было и прошло»,муз.Владимира Добрынина, исп. ВИА «Красные маки».
-«Возвращайся», муз. Игоря Саруханова, исп. Игорь Саруханов.
«Две свечи», муз. Владимира Добрынина, исп. Михаил Шуфутинский,
-«Лицо в ладонях», муз. Анатолий Днепрова, исп ВИА «Поющие сердца»
-«Мона Лиза», муз. Давида Тухманова, исп. Александр Барыкин
-«Поверь в мечту», муз. Юрий Антонов, исп. Юрий Антонов.
Беря навскидку любую из этих и других популярных песен Игоря Васильевича Кохановского, помнишь, что первая «ласточка» у него, его визитной карточкой была «Бабье лето».
В Магадане вышла первая книжка стихов Игоря Кохановского «Звуковой барьер».
Надо, кстати, сказать, что Игорь Кохановский родился в тех краях, на Колыме. Отец у него был из моряков и в молодости служил вместе с Эдуардом Петровичем Берзиным (Берзиньш) – латыш.
Личность легендарная, прапорщик, командовал Латышской стрелковой дивизией, в Гражданскую Войну. Один из организаторов и руководителей системы Гулаг, деятель ВЧК-ОГПУ-НКВД.
В ноябре 1931года, Э.П.Берзин,организовал государственный трест «Дальстрой» по добыче золота на Колыме, по личному указанию Сталина. За три года, с1934 по 1936 –дал стране 52 тонны золота, больше чем американская Калифорния в два раза, основав новую отрасль, буквально, на пустом до этого месте.
По старому знакомству, Берзин пригласил отца Игоря Кохановского работать под его началом, вместе с 21 человеком, в управлении треста, где работали десятки тысяч заключённых. Отец, как человек авантюрного склада, как и его хороший знакомый, Эдуард Петрович Берзин, согласился.
В 1938 году, Берзина арестовали и ликвидировали, в 1956 реабилитировали.
Фактически город Магадан основал Э.П.Берзин.
Отца же Игоря, который только что родился, посадили.
У младенца начался дикий авитаминоз, из-за того что на Севере весной витаминов нет. Мать потом говорила «ты весь раздирался», и консилиум врачей постановил вывезти младенца на материк.
Игорь Васильевич, став взрослым сказал: «Я спас семью, потому что отца посадили, и если бы мы не уехали, посадили бы и мать».
Отец вышел через полтора года, к власти пришёл в НКВД Берия, после Ягоды, и сказал: «Скоро некого будет сажать». В образовавшееся, небольшое окно, отца и выпустили.
Он вышел, постарев лет на тридцать, он просто стал аксакалом. Он был молодой красивый мужчина, а вышел стариком.
С магаданской книжкой стихов в 1970 году, Игорь Васильевич, попал на Совещание молодых литераторов, на семинар к Михаилу Луконину, Станиславу Куняеву.
Семинар рекомендовал Игоря Кохановского в Союз писателей и на Высшие литературные курсы.
С той поры стихи Игоря Кохановского стали часто появляться на страницах газеты «Магаданский комсомолец» и в центральном молодёжном журнале «Юность».
Ещё в 1958 году, когда Игорь Кохановский, ещё учился в строительном институте, Владимир Высоцкий провидчески, посвятил ему четверостишие:
«Тебе б филфак был лучшим местом:
Живёшь ты с рифмой очень дружно.
Пиши ты ямбом, анапестом,
А амфибрахием – не нужно!»
Из поэтического наследия Игоря Кохановского.
Дрожит самолёт всем корпусом
по рации вылет дан.
Сейчас горизонт наклонится
под рейсом Москва-Магадан.
Я вновь как на строгом конкурсе
Любви к моим городам.
Жюри вопросами колется:
Москва? Магадан?
А мне бы и надо вне конкурса –
я в обе любови влип.
Наверно, с моральным кодексом
вступаю сейчас в конфликт.
Но так уж судьба закручена.
Филолог, прости меня грешного,
что трудное слово «соскучиваться
грамматикой нашей подвешиваю.
Соскучиваться! Чтоб духом
понять щемящую плату
в Москве – Ногаевской бухте,
в Ногаевской бухте- Арбату,
чтоб ждать с ними встреч, как отпуска,
отсроченного годами.
…В душе у меня два оттиска –
следы двух любовей,
мне данных
Москвою и Магаданом.
И мучусь, точно заочник,
и попеременно спешу я
песчинкой часов песочных
то в ту любовь, то в другую.
Лиман. Чукотка. Новый год.
Ночь звёздной россыпью богата,
и облюбованный богами
чернеет низкий небосвод.
Звенит ночной тиши аккорд,
и дым из труб плывёт кантатой…
Глядят, как бодрствует Анадырь,
лиман, Чукотка, Новый год.
Как тени двое, Их уход
в ночь из чужих и дымных комнат –
побег в мечту, в забвенье, в омут
от не уюта, от забот.
Фантазии запретный плод
уже их чем-то грешным кормит,
но скромны руки их, как скромны
лиман, Чукотка, Новый год.
Кто их осудит, кто поймёт?
Как школьники на перемене,
упали в снег…
Течёт мгновенье,
земля шатается и плот.
И тишина – ночной оплот –
поймёт их мысли и сомненья…
К дневной готовы перемене
лиман, Чукотка, Новый год.
Но не спешит узнать восход
в своей медлительности сонной.
А кто она ему? Кто он ей?
Нет, не спешит. Наоборот
он не торопит переход
к дневным, обычным, здравым нормам,
где обретут иные формы
лиман, Чукотка, Новый год.
И вновь
дней суетный разброд,
как липким снегом для забавы
до крыш заботами завалит,
пошлёт забвение в расход.
Но, как бы круто в оборот
потом их будни не забрали,
как озарение, запали
лиман, Чукотка, Новый год.
***
Чукотки лето коротко,
как в тесных тучах солнца прогляд.
Уж скоро струны ливней дрогнут,
и стукнет осень ноготком
в моё окно.
Ну а пока
лимана пенистый бокал
вздыхает на моей ладони,
и солнце шариком латуни
купает в нём свои бока.
Последние глотки лимана
остались берегу цедить.
Но почему дано ценить
лишь то,
чего всегда
так мало. ».
«Скачки».
Я сам поставил на себя,
я сам скакун и сам наездник,
под ипподромовым навесом,
себе болельщик и судья,
слежу свой бег.
А рядом ставят
(не на меня, не на меня),
афишки пристально листают,
ища надёжного коня.
Мой конь трибунам незнаком,
а ставят только на знакомых,
здесь рисковать не очень склонны,
таков на игрищах закон.
А может крикнуть: «Кто не трус?
Ставь на меня, и всё в порядке,
ведь я не тёмная лошадка,
да, на меня! Велик искус?
Да, на себя весь мой расчёт.
Иной расчёт считаю ложным:
поставив, ждать, что чья-то лошадь
тебе удачу принесёт.
И я скачу, хрипя, сопя,
мне дарит силы мысль простая:
мне больше не на кого ставить,
и я поставил на себя.
Сначала били самых родовитых,
Потом стреляли самых работящих,
Потом ряды бессмысленно убитых
Росли из тысяч самых не молчащих.
В подручных поощряя бесталанность,
Выискивала власть себе подобных,
В средневековье шла тоталитарность,
Изображать воистину счастливых,
По праву заслуживших легендарность…
Держава, обессиленная в пытках,
Ещё не знала о потерях сущих,
Не знала, что КОЛИЧЕСТВО убитых
Откликнется ей КАЧЕСТВОМ живущих.
1989 г.
песня клены выкрасили город колдовским каким то цветом
Имя на поэтической поверке. Игорь Кохановский
Когда 1-го сентября 1952 года, Игорь Кохановский вошёл в свой 8 «б», то увидел много «новеньких», вернее тех, кто раньше учился в этой школе, но в других, параллельных 7-х классах.
В то время после «семилетки» поступали в техникумы, и в результате переформирования, уменьшения классов, среди «новеньких» появился и Владимир Высоцкий.
Они с ним чем-то внешне были похожи, и по необъяснимой причине, сразу же сели за одну парту. Так началась новая дружба, в которой они бок обок шли по жизни и только в 1973 году стали расходиться в стороны.
Литературой Игорь и Владимир увлеклись в 10-ом классе. От учительницы узнали о существовании Игоря Северянина, Николая Гумилёва, Саши Чёрного.
У Велимира Хлебникова обоих потрясла строчка: «Русь, ты вся – поцелуй на морозе». Стали ходить в читальный зал Библиотеки им. В.И.Ленина, брать книги этих поэтов, что-то выписывать, заучивать.
Вообще читальный зал Ленинки, в те годы, пользовался популярностью у старшеклассников Москвы ещё и потому, что был своеобразным местом встреч и знакомств.
Многие впечатления от прочитанного легли позже, отразились в творчестве Владимира Высоцкого, к примеру гумилевский «изысканный жираф», стал прототипом песни «В жёлтой жаркой Африке».
После школы Игорь Кохановский и Владимир Высоцкий поступили в один институт – Московский инженеро- строительный имени В.В.Куйбышева, но Владимир проучился в нём один семестр, до нового 1956 года и поступил в школу-студию МХАТ.
Игорь и Владимир продолжали общение, а с осени 1961 года Владимир стал писать песни, а Игорь – с дипломом инженера-строителя, всё время переходил с работы на работу, тихо ненавидя свою «инженерную стезю».
Когда в очередной раз Игорь и Владимир встретились, то Владимир спел, свои первые пять песен: «Татуировку», «Их было восемь», «Город уши заткнул и заснуть захотел», «Что же ты, зараза бровь себе подбрила», «Синие, зелёные, жёлтые, лиловые».
Игорь Кохановский был страшно удивлён.
Клёны выкрасили город
Колдовским каким-то цветом.
Это снова,
это снова
бабье лето,
бабье лето.
Что так быстро тают листья –
ничего мне не понятно.
Я ловлю, как эти листья,
наши числа,
наши даты.
Только вот тревожно маме,
что меня ночами нету,
что опять меня обманет
бабье лето,
бабье лето.
Я кружу напропалую
с самой ветреной из женщин.
Я давно искал такую –
и не больше
и не меньше.
Я забыл когда был дома,
спутал ночи и рассветы.
Это омут,
это омут –
бабье лето,
бабье лето.
Владимир Высоцкий часто пел, на концертах и в кругу друзей, песню «Бабье лето», что было своего рода признанием песни с его стороны.
А Клавдия Ивановна Шульженко, при встрече и знакомстве с Игорем Кохановским сказала ему: «Игорь, Вы, наверное, знаете, что я много пела любовной лирики, но не помню, чтобы меня так задевали стихи, как Ваши».
Любопытно, что на одно стихотворение написали музыку сразу три разных автора и исполняли три ведущих певца:
-«Бабье лето», муз. Кохановского, исп. Владимир Высоцкий.
-«Бабье лето», муз. Т.Марковой, исп. Клавдия Шульженко.
-«Бабье лето» муз. Ю.Антонова, исп. «Поющие сердца», Юрий Антонов.
Известный, современный российский поэт-песенник, Игорь Васильевич Кохановский родился 2 апреля 1937 года.
Окончил в 1960 году МИСИ им. Куйбышева, он пять лет работал инженером-механиком, потом внештатным сотрудником в газете «Московский комсомолец».
В 1965 году Игорь Кохановский уехал на Север, работал в газете «Магаданский комсомолец» с 1965 по 1968 год, затем мыл золото в старательской артели на одном из приисков Чукотки, зарабатывая на квартиру в Москве.
За сезон заработал 6 с половиной тысяч, но квартиру так и не купил, в то время это было невозможно сделать.
Одноклассник, сокурсник по МИСИ и друг Владимира Семёновича Высоцкого. Владимир Высоцкий посвятил ему песню «Мой друг уехал в Магадан» в 1965 году, первые строки, которой:
«Мой друг уедет в Магадан-
Снимите шляпу, снимите шляпу!
Уедет сам, уедет сам –
Не по этапу, не по этапу».
Кроме этой песни Владимир Высоцкий посвятил другу ещё песни:
«Я видел Ногайскую бухту», «Получил я недавно письмо», «У меня приехал друг из Магадана», «Возвратился мой друг неожиданно».
За свою творческую жизнь Игорь Васильевич сумел написать тексты 89-ти песен, исполнявшихся звёздами советской и российской эстрады от Клавдии Шульженко и Людмилы Зыкиной до Вероники Кругловой, Вадима Мулермана, Валерия Ободзинского, Муслима Магомаева, Юрия Антонова, Иосифа Кобзона, Льва Лещенко, Валерия Леонтьева, Александра Барыкина, Ириной Аллегровой.
С Игорем Кохановским работали известные композиторы: Никита Богословский, Оскар Фельцман, Давид Тухманов, Владимир Добрынин, Стас Намин, Владимир Мигуля, Алексей Рыбников.
Немало песен Игорь Васильевич сочинил и для польской певицы Анны Герман, занимаясь также переводами текстов польских песен.
Не хочется умалять значение музыки – и действительно мелодии у песен были потрясающие – но всё-таки Слово всегда было, да и остаётся определяющим для русского человека.
На слуху любые, из многочисленных, любимых слушателями, песен Игоря Кохановского, а их всё же 89-ть, и можно не ведать, всуе, что он автор их слов. К примеру:
-«Было и прошло»,муз.Владимира Добрынина, исп. ВИА «Красные маки».
-«Возвращайся», муз. Игоря Саруханова, исп. Игорь Саруханов.
«Две свечи», муз. Владимира Добрынина, исп. Михаил Шуфутинский,
-«Лицо в ладонях», муз. Анатолий Днепрова, исп ВИА «Поющие сердца»
-«Мона Лиза», муз. Давида Тухманова, исп. Александр Барыкин
-«Поверь в мечту», муз. Юрий Антонов, исп. Юрий Антонов.
Беря навскидку любую из этих и других популярных песен Игоря Васильевича Кохановского, помнишь, что первая «ласточка» у него, его визитной карточкой была «Бабье лето».
В Магадане вышла первая книжка стихов Игоря Кохановского «Звуковой барьер».
Надо, кстати, сказать, что Игорь Кохановский родился в тех краях, на Колыме. Отец у него был из моряков и в молодости служил вместе с Эдуардом Петровичем Берзиным (Берзиньш) – латыш.
Личность легендарная, прапорщик, командовал Латышской стрелковой дивизией, в Гражданскую Войну. Один из организаторов и руководителей системы Гулаг, деятель ВЧК-ОГПУ-НКВД.
В ноябре 1931года, Э.П.Берзин,организовал государственный трест «Дальстрой» по добыче золота на Колыме, по личному указанию Сталина. За три года, с1934 по 1936 –дал стране 52 тонны золота, больше чем американская Калифорния в два раза, основав новую отрасль, буквально, на пустом до этого месте.
По старому знакомству, Берзин пригласил отца Игоря Кохановского работать под его началом, вместе с 21 человеком, в управлении треста, где работали десятки тысяч заключённых. Отец, как человек авантюрного склада, как и его хороший знакомый, Эдуард Петрович Берзин, согласился.
В 1938 году, Берзина арестовали и ликвидировали, в 1956 реабилитировали.
Фактически город Магадан основал Э.П.Берзин.
Отца же Игоря, который только что родился, посадили.
У младенца начался дикий авитаминоз, из-за того что на Севере весной витаминов нет. Мать потом говорила «ты весь раздирался», и консилиум врачей постановил вывезти младенца на материк.
Игорь Васильевич, став взрослым сказал: «Я спас семью, потому что отца посадили, и если бы мы не уехали, посадили бы и мать».
Отец вышел через полтора года, к власти пришёл в НКВД Берия, после Ягоды, и сказал: «Скоро некого будет сажать». В образовавшееся, небольшое окно, отца и выпустили.
Он вышел, постарев лет на тридцать, он просто стал аксакалом. Он был молодой красивый мужчина, а вышел стариком.
С магаданской книжкой стихов в 1970 году, Игорь Васильевич, попал на Совещание молодых литераторов, на семинар к Михаилу Луконину, Станиславу Куняеву.
Семинар рекомендовал Игоря Кохановского в Союз писателей и на Высшие литературные курсы.
С той поры стихи Игоря Кохановского стали часто появляться на страницах газеты «Магаданский комсомолец» и в центральном молодёжном журнале «Юность».
Ещё в 1958 году, когда Игорь Кохановский, ещё учился в строительном институте, Владимир Высоцкий провидчески, посвятил ему четверостишие:
«Тебе б филфак был лучшим местом:
Живёшь ты с рифмой очень дружно.
Пиши ты ямбом, анапестом,
А амфибрахием – не нужно!»
Из поэтического наследия Игоря Кохановского.
Дрожит самолёт всем корпусом
по рации вылет дан.
Сейчас горизонт наклонится
под рейсом Москва-Магадан.
Я вновь как на строгом конкурсе
Любви к моим городам.
Жюри вопросами колется:
Москва? Магадан?
А мне бы и надо вне конкурса –
я в обе любови влип.
Наверно, с моральным кодексом
вступаю сейчас в конфликт.
Но так уж судьба закручена.
Филолог, прости меня грешного,
что трудное слово «соскучиваться
грамматикой нашей подвешиваю.
Соскучиваться! Чтоб духом
понять щемящую плату
в Москве – Ногаевской бухте,
в Ногаевской бухте- Арбату,
чтоб ждать с ними встреч, как отпуска,
отсроченного годами.
…В душе у меня два оттиска –
следы двух любовей,
мне данных
Москвою и Магаданом.
И мучусь, точно заочник,
и попеременно спешу я
песчинкой часов песочных
то в ту любовь, то в другую.
Лиман. Чукотка. Новый год.
Ночь звёздной россыпью богата,
и облюбованный богами
чернеет низкий небосвод.
Звенит ночной тиши аккорд,
и дым из труб плывёт кантатой…
Глядят, как бодрствует Анадырь,
лиман, Чукотка, Новый год.
Как тени двое, Их уход
в ночь из чужих и дымных комнат –
побег в мечту, в забвенье, в омут
от не уюта, от забот.
Фантазии запретный плод
уже их чем-то грешным кормит,
но скромны руки их, как скромны
лиман, Чукотка, Новый год.
Кто их осудит, кто поймёт?
Как школьники на перемене,
упали в снег…
Течёт мгновенье,
земля шатается и плот.
И тишина – ночной оплот –
поймёт их мысли и сомненья…
К дневной готовы перемене
лиман, Чукотка, Новый год.
Но не спешит узнать восход
в своей медлительности сонной.
А кто она ему? Кто он ей?
Нет, не спешит. Наоборот
он не торопит переход
к дневным, обычным, здравым нормам,
где обретут иные формы
лиман, Чукотка, Новый год.
И вновь
дней суетный разброд,
как липким снегом для забавы
до крыш заботами завалит,
пошлёт забвение в расход.
Но, как бы круто в оборот
потом их будни не забрали,
как озарение, запали
лиман, Чукотка, Новый год.
***
Чукотки лето коротко,
как в тесных тучах солнца прогляд.
Уж скоро струны ливней дрогнут,
и стукнет осень ноготком
в моё окно.
Ну а пока
лимана пенистый бокал
вздыхает на моей ладони,
и солнце шариком латуни
купает в нём свои бока.
Последние глотки лимана
остались берегу цедить.
Но почему дано ценить
лишь то,
чего всегда
так мало. ».
«Скачки».
Я сам поставил на себя,
я сам скакун и сам наездник,
под ипподромовым навесом,
себе болельщик и судья,
слежу свой бег.
А рядом ставят
(не на меня, не на меня),
афишки пристально листают,
ища надёжного коня.
Мой конь трибунам незнаком,
а ставят только на знакомых,
здесь рисковать не очень склонны,
таков на игрищах закон.
А может крикнуть: «Кто не трус?
Ставь на меня, и всё в порядке,
ведь я не тёмная лошадка,
да, на меня! Велик искус?
Да, на себя весь мой расчёт.
Иной расчёт считаю ложным:
поставив, ждать, что чья-то лошадь
тебе удачу принесёт.
И я скачу, хрипя, сопя,
мне дарит силы мысль простая:
мне больше не на кого ставить,
и я поставил на себя.
Сначала били самых родовитых,
Потом стреляли самых работящих,
Потом ряды бессмысленно убитых
Росли из тысяч самых не молчащих.
В подручных поощряя бесталанность,
Выискивала власть себе подобных,
В средневековье шла тоталитарность,
Изображать воистину счастливых,
По праву заслуживших легендарность…
Держава, обессиленная в пытках,
Ещё не знала о потерях сущих,
Не знала, что КОЛИЧЕСТВО убитых
Откликнется ей КАЧЕСТВОМ живущих.
1989 г.
Поэт Игорь Кохановский: Владимир Высоцкий посвятил мне пять песен
Светлана Можаева
Песня «Бабье лето» на стихи поэта Игоря Кохановского популярна с 1960-х. Любопытно, что на одно стихотворение написали музыку сразу три разных автора.
– Игорь Васильевич, как стихотворение «Бабье лето» стало песней?
– Я хотел с Андреем Вознесенским познакомиться – он был моим кумиром. А у меня в 1962 году был романчик с дочкой литературоведа Льва Копелева. Лена говорит как-то: «Миша Демин (у художника, двоюродного брата писателя Юрия Трифонова, на Сретенке была мастерская) пригласил в гости, приходи – будет Вознесенский. Встретились, стали читать стихи, я прочитал «Бабье лето». Вознесенский говорит: «Слушай, очень классные стихи, может, это песня? На песню смахивает». Я рассказал: «У меня дружок Высоцкий, он – актер, пишет песни и поет в компании, и по белой зависти решил написать стихи». Новый, 1967 год, мы с Высоцким праздновали у Вознесенского. Володька говорит: «Будем Новый год встречать у Андрея. Он пригласил. Я сказал, у меня есть друг Игорь Кохановский, с которым мы всегда вместе». – «Так я его знаю, – сказал Вознесенский. – Он же «Бабье лето» написал».
[OBJ=»Бабье лето» в исполнении Владимира Высоцкого]
– Как появились три мелодии на стихи «Бабье лето»?
– Судьба песни любопытная. Первый вариант музыки мой. В сентябре 1964 года (надо отметить, год был плодотворным) звонит какая-то дама: «Игорь, вы автор слов «Клены выкрасили город…?», наконец-то вас нашла. Я – Тамара Маркова, композитор, а также аккомпаниатор-репетитор Клавдии Шульженко. Ехала на дачу – в электричке молодежь пела эту песню, попросила переписать слова. Долго не могла найти автора. Сказали: это Евтушенко. Позвонила, он ответил: «Не знаю, кто». Кто-то вспомнил, что Окуджавы. Булат Шалвович: «Не моя». Случайно от Бориса Брунова услышала: «А, этот парень?» Отвечаю: «Мне, конечно, приятно, Шульженко – моя любимая певица, но как будет женщина петь: «Я кружу напропалую с самой ветреной из женщин»? Маркова на это: «Клавдия Ивановна исполняет так, что даже в голову не придет, что стихи мужские. Приезжайте, я вас познакомлю». Приехал на Аэропорт, там писательские дома, рядом – «музыкальные», Шульженко жила на третьем этаже, а Маркова – на четвертом, она меня познакомила и, как сейчас помню, Клавдия Ивановна говорит: «Игорь, вы, наверное, знаете, что я много пела любовной лирики, но не помню, чтобы меня так задевали стихи, как ваши». Это был второй вариант.
– А какой пел Высоцкий?
– Это моя музыка, и когда Володе стали приходить авторские запросы, он написал в письме, что выступал в Тбилиси, спел песню «Мой друг уехал в Магадан», которую посвятил мне, а потом «Бабье лето», сказав, что помог написать мелодию. «Васечек, извини, ну на сцене ради красного словца чего не скажешь!» Потом звонит: «Мне пришло из ВААПа (Сейчас Российское авторское общество. – прим. ред.) письмо, чтобы я зарегистрировал «Бабье лето». Давай поедем, я напишу, что она не моя». Мы встретились – и он написал. Кстати, мы потом в ВААПе последний раз в жизни встретились: в апреле 1980-го. Он раньше помещался, где Третьяковка – в Лаврушке все встречались в подвальном помещении. Нужно было пройти подземным коридором. Еще ледок был, подъезжаю, Володькин «Мерседес» стоит. Я заглянул туда – девочка-блондиночка сидит: это была Оксана. Хорошенькая. Подумал: «Ай да молодец». Иду, мы сталкиваемся в подземном переходе. Обнялись, поцеловались. Спрашиваю: «Как дела?» – «По-всякому».
Третий вариант появился благодаря тому, что я тогда много сотрудничал с Юрием Антоновым. И сказал: «У меня есть стихи, но моя музыка – примитивная. Еще есть песня, которую поет Шульженко. Но что это – вальсочек… При всем моем пиетете это мужская песня». Антонову понравились стихи, он написал музыку. Юра был тогда полузапрещен и отдал песню «Поющим сердцам», а потом исполнил сам очень симпатично.
У меня вышла в 1976 году пластинка «Бабье лето», но с ней отдельная история. Туда входила одна из моих любимых песен «Лицо в ладонях». Написал ее Толя Днепров. Он эмигрировал. И мне говорят: «Нужно заменить одну песню, иначе диск снимут». – «Какую?» – «Лицо в ладонях». Я не стал менять, и диск не вышел. Зато второй «Кружатся диски» побил все рекорды, потому что это была первая пластинка в стиле диско, здорово сделана, там одна песня переходила в другую, а на второй стороне одна «врезалась» в другую – на Западе это было, а у нас это первый диск «без проворотов». Вышел как раз накануне Олимпиады. Была дискотека в Олимпийской деревне, там и продавался. Потом узнал, что пластинка так расходилась, что ее не успевали печатать: у нее был тираж 15 миллионов.
С другой известной песней тоже связана история. Я с приятелем Наумом Олевым отнес стихи Оскару Фельцману. Он за час написал музыку, потом говорит: «Все хорошо, только первые четыре строчки никуда не годятся». «Что изменить?» – «А я знаю? Вы – поэт, вы и должны придумать». Придумал, звоню: «Нет, никуда не годится». Через пару дней опять то же самое. Мне стало неловко, звонить стал раз в неделю. Прошел месяц, предложил еще вариант: «Сегодня я нисколько не боюсь с XX веком временно расстаться, позвольте я в любви вам объяснюсь высоким словом русского романса». И Оскар Борисович говорит: «Игорь, и это вы писали полтора месяца?» Песня стала популярной.
– Сколько песен вам посвятил Высоцкий?
– Пять песен. Перед отъездом в Магадан я устроил мальчишник, Володя принес мне как подарок листок, где каждый куплет написан разного цвета фломастером. Взял гитару и спел «Мой друг уехал в Магадан». Известны еще «Я видел Ногайскую бухту», «Получил я недавно письмо», четвертая (когда приехал в первый раз в командировку с Севера): «Что сегодня мне суды и заседанья/ мчусь галопом/ закусивши удила/ У меня приехал друг из Магадана/ так какие же тут…». А когда у него начался роман с Мариной, он написал: «Возвратился мой друг неожиданно/ Бабу на меня променял /Где же это видано?
Еще Володя написал мне такие строки в конце 1950-х:
Тебе б филфак был лучшим местом:
Живешь ты с рифмой очень дружно.
Пиши ты ямбом, анапестом,
А амфибрахием – не нужно!
Я стихи посвятил ему еще в Магадане. После того как он мне в письме написал, что его все приглашают, и он уже возненавидел звонки, потому что все зовут, чтобы пришел попел. Это был 1965-й. «К таким со своими песнями прошу тебя не ходить». Потом писал еще. Он умер в июле, а в августе мне звонит Стас Намин: «У меня приятель Володя Матецкий, бас-гитарист, музыку пишет, хочет с тобой сотрудничать». Матецкий звонит: «У меня есть мелодия, хочу показать». Мне она понравилась, я пришел домой и сразу не отрывая руки написал: «Больше не встречу такого друга». В моей новой книжке «Несовпаденье» два стиха, написанные с большим интервалом. «Бывает, вспомню Магадан» – про то, как он ко мне приехал и это:
И 25 июля я каждый раз твержу сквозь мат:
Ну как же так, не завернули, его с дороги, мчавшей в ад…
Кстати, в тот приезд ко мне Высоцкий не выступал. Его просили, но он сказал: «Не хочу, я приехал к другу на два дня».
У меня в 1986 году выходила книжка в «Советском писателе» и там стихи уже были о нем, но мне сказали заменить строчку «Здесь посетил меня мой друг, чье творчество – сама эпоха». Что это такое? Какая эпоха?
– Что за история с Магаданом?
– Странная. Для меня до сих пор принести стихи в какое-нибудь издательство – мука мученическая. Двоюродный брат сказал: «Мы учились с Женькой Сидоровым (ныне – первый секретарь Союза писателей Москвы. – прим. ред.) на юридическом МГУ в одной группе, он сейчас зав. отделом литературы в «МК». Давай отнесу стихи». Их напечатали. Пришел знакомиться. Сидоров спросил: «Где вы работаете?» Я работал на строительстве Химок-Ховрино. (Когда приехал туда, там два дома было всего). Оказались случайно в редакции представители отдела рабочей молодежи, спросили: «Не можешь написать про строительство»? (лето, 1964 год, Хрущев объявил «100 дней большой химии»). Строился аммиачный комбинат. «Поезжай, мы не можем ничего оттуда получить» Было интересно, поехал. С утра пришел на планерку (комбинат строило организаций 40), и руководители друг с другом лаялись, а я записывал, кто что сказал, потом уточнял имя прораба, начальника управления. Материал понравился, опубликовали на первой полосе.
Помню, статья «Плотина «живой» воды» вышла с карикатурой, где играют в пинг-понг: комбинат будущий строительные организации перебрасывают. Начал сотрудничать. В это время брат попросил распределения в Магадан и работал в прокуратуре. Он пишущий человек, сотрудничал с «Магаданским комсомольцем» и прислал сценарий в институт кинематографии, ему дали рекомендацию на Высшие сценарные курсы. Приехал в Москву и говорит: «Давай стихи отнесу в «Смену». Там работает бывший мой начальник». Владимир Новиков был главным редактором «Магаданского комсомольца». Отнес, опубликовали. Приехал знакомиться, захожу в кабинет и слышу: «Окончили прекрасный вуз, шесть лет учились на хирурга, чтобы писать стихи. Вот Кохановский строит Химки-Ховрино, пишет стихи, мы печатаем». – «Уже не строю». – «А что делаешь?» – «Работаю внештатно». – «Сколько зарабатываешь?» – «Рублей 80». – «Если менять профессию, надо начинать не с московского, а с «Магаданского комсомольца». Хочешь, наверное, книжку издать. Сколько лет будешь здесь ее издавать?» Езжай в Магадан, я порекомендую, там в издательстве сразу выпустишь книжку. Вернешься, вступишь в Союз писателей».
13 июля 1965 года был зачислен в штат. Но часто сюда приезжал – устраивали все время командировки: сидел в ЦК Комсомола, делал обзоры молодежных региональных газет. Вернулся в Москву осенью 1969-го.
С магаданской книжкой как раз попал в 1970 году на Совещание молодых литераторов, а с рукописью, которую отдал в «Молодую гвардию», в семинар к Михаилу Луконину, Станиславу Куняеву. Семинар меня рекомендовал в Союз. Моя голубая мечта была поступить на Высшие литературные курсы. Отдаю заявление, мне сказали: москвичей практически не берут. Стипендия была большая – 140 рублей при средней зарплате в 120. Я расстроился. Иду к проректору: «Можно вольнослушателем?» – «Пожалуйста». Потом освободилось место, взяли. У меня не было ни одного пропуска.
– Почему новая книга называется «Несовпаденье»?
– Это «несовпаденье» моих моральных ценностей с тем, что сегодня время из себя представляет. Сейчас поэзию не очень покупают… Книжка, которую я написал в 1986 году, была так изуродована, исковеркана цензором, что я даже на него написал стихотворение. Вышла к 50-летию, но она мне так разонравилась, что не хотел больше писать. И все равно стихи писал, написал четыре поэмы, и как-то меня познакомил приятель с Димой Быковым. Он прочел: «Старик, так это нужно издавать». Здорово сделали первое издание – а это в два раза больше.
– Почему фотографии не включили?
– Не хочу пиариться за счет других.
– У вас продвигается проект мюзикла об истории любви Высоцкого и Марины Влади?
– С прошлой осени хочу осуществить. Мне очень просто договориться с композиторами, но я хочу найти театр или антрепризу, чтобы пригласить их уже на проект, который имеет адрес.
«Бабье лето»
Клены выкpасили гоpод
Колдовским каким-то цветом,
Это снова, это снова
Бабье лето,
бабье лето.
Что так быстро тают листья –
Ничего мне не понятно…
Я ловлю, как эти листья,
Наши числа –
Наши даты.
Только вот pугает мама,
Что ночами шляюсь где-то
Что я слишком часто пьяный
Бабьим летом,
бабьим летом.
Только как расскажешь маме,
Что я, как ходок отпетый,
Вновь в романе, как в дурмане,
Бабьим летом,
Бабьим летом.
А я кручу напpопалую
С самой ветpеной из женщин,
Я давно хотел такую –
И не больше,
и не меньше.
А я забыл, когда был дома,
Спутал ночи и pассветы…
Это омут,
это омут –
бабье лето,
бабье лето.
Кстати
Бабье лето по народному календарю заканчивается 27 сентября в день Воздвиженья.