Что ссср построил в монголии

Монголия: нелюбимая колония

Тернистый путь «счастливого» государства или о взаимоотношениях Монголии и СССР, чьи судьбы оказались тесно связаны.

Конечно, среди советских людей, бывавших и работавших в Монголии, встречались умные, образованные люди, интересовавшиеся историей и культурой этой страны, и даже её ярые поклонники – монголофилы. Что неудивительно: когда-то Великий Хан из Каракорума решал судьбы значительной части мира. Низенькие, косматые монгольские лошади пили воду Инда, вьетнамского Меконга и немецкого Одера, топтали поля Венгрии и барханы Сирийской пустыни, пробирались по заоблачным кручам Тибета и чавкали копытами в болотах острова Ява. Это знают все, но мало кому известно, что самая древняя в мире пушка, датируемая 1237-м годом, была изготовлена монгольскими мастерами в Забайкалье. Ещё менее известно, что бумажные деньги, векселя и безналичный расчёт начали использоваться в массовом масштабе именно там.

Первоначально Советская Россия захватила Монголию для того, чтобы уничтожить находившиеся там белые войска – сама по себе эта страна была Москве не интересна. С отсутствием серьёзного интереса связано сохранение там ограниченной монархии и разрешение работать в этой стране не очень лояльным к большевикам бурятов.

Говоря о советско-монгольских отношениях, необходимо учитывать психологический фактор. Большевики были крайними европоцентристами: их идеалом была индустриальная Германия, которую в шкале симпатий затем потеснили США. Советская пропаганда, направлявшаяся на неевропейские народы (Китай, Иран, Турцию, арабские страны и др.) основывалась на восприятии их как варваров, которых можно использовать для захвата господства над миром. В этой картине мира кочевники-монголы стояли на последнем месте: большевики воспринимали их как совсем уж отсталых дикарей, которых сложно даже использовать для победы мировой революции. Советским коммунистам не хватало образования и интеллектуального уровня для того, чтобы понять: монголы, ювелирное мастерство которых не уступало самым развитым народам, и создавшие сложнейшее изобразительное искусство одновременно с европейским Возрождением, не являются ни дикими, ни примитивными. Но для большевиков значение имели только миллионы тонн чугуна и кубокилометры бетона, а ими маленький степной народ похвастаться не мог.

Результатом советского европоцентризма было пренебрежительное, расистское отношение к монголам, свойственное малокультурным и слабо образованным людям. На это накладывались внутренние советские проблемы: коррупция и воровство на всех уровнях, безответственность и леность руководителей и исполнителей. Это было особенно болезненно для Монголии, полностью зависевшей от Москвы, слишком слабой и незначительной страны, чтобы оказывать давление на громадного сюзерена.

СССР, освоившись с ролью «старшего брата», отрезал Монголию от внешних контактов – политических и экономических: из Улан-Батора к середине 1920-х гг. выслали представителей английских, японских, американских, бельгийских компаний. Пресекались научные и культурные контакты Монголии с внешним миром: в 1926 г. группы монгольской молодёжи были отправлены на учёбу в Германию и Францию, но в 1929 г. по требованию Москвы недоучившиеся студенты были вынуждены вернуться на родину (Ломакина И.И. Монгольская столица, старая и новая. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2006, с. 162).

Построенная советскими связистами телефонно-телеграфная сеть в Монголии обслуживала в первую очередь работавшие в стране советские организации, в основном советских военных. Построенные советскими специалистами немногочисленные предприятия, в основном строительные и ремонтные, принадлежали советским организациям и работали в первую очередь на самих себя. В советской собственности находились все монгольские горнодобывающие предприятия. Все специалисты и большая часть рабочих до 1991 г. были советскими: монголов неохотно обучали и брали на работу. Показательный факт: когда в декабре 1989 г. монголы взбунтовались против «народной» власти, в полумиллионном Улан-Баторе не могли отыскать ни одного крановщика-монгола, чтобы снести памятник Сталину…

В 1950-е гг. через Монголию протянули железную дорогу Москва – Пекин: она работала в интересах СССР и Китая, и была полной собственностью Советского Союза. В 1974 г. советские организации начали строительство в Монголии гигантского медно-молибденового комбината «Эрдэнэт», что преподносилось как чуть ли не «братская помощь» СССР Монголии. СССР заставил Монголию взять у себя кредит для получения в собственность доли собственности комбината, который был ей совершенно не нужен, и о строительстве которого она не просила. В итоге монголам пришлось ещё и платить по этому кредиту! Никак не связанный с экономикой аграрной Монголии горнодобывающий монстр добывал медь и молибден в интересах советской промышленности, а Монголия получала в качестве налогов мизерные суммы: «Медь отправлялась в СССР по ценам ниже рыночных, питая монгольское разочарование в связи с полуколониальными экономическими отношениями» (Таинственная продажа России своей доли ГОК «Эрдэнэт» Монголии. http://www.infpol.ru).

Так что не «братское», а вполне коммерческое сотрудничество с капиталистическим странами Монголии было гораздо выгоднее. Проблема в том, что как отмечалось, Москва изо всех сил ему мешала…

Товары монгольского экспорта, поставлявшиеся в СССР (экспорт в другие страны ограничивался Москвой), продавались по заниженным ценам, а советский импорт закупался по завышенным. Например, Улан-Батор имел право экспортировать только 20% кашемира в капиталистические страны, а 80% должен был поставлять в СССР. «Монголия за каждую тонну козьего пуха получает: от СССР – 17 тысяч рублей, от Венгрии – 36 тысяч рублей, от Японии – 85 тысяч долларов, а Англия готова заплатить 90 тысяч долларов» (Яскина Г.С. История Монголии: ХХ век. Институт востоковедения РАН, 2007, с. 241). Цены, по которым советские организации закупали в Монголии мясо (это было основой монгольского экспорта), были втрое ниже внутренних цен в СССР. То, что Монголия вплоть до 1991 г. имела пассивное сальдо торгового баланса с СССР, объясняется неравноправными условиями торговли, навязанными советской стороной.

СССР неоднократно срывал попытки Монголии наладить сотрудничество с другими странами – ещё в 1920-е гг. советские представители заставили монголов расторгнуть контракты с немецкими фирмами о строительстве нескольких кожевенных и текстильных предприятий. А в конце 1960-х Москва добилась закрытия единственного монгольского нефтеперерабатывающего завода и прекращения нефтедобычи – извольте покупать нефть и бензин у СССР. Разумеется, по завышенным ценам.

Вплоть до проведённой Чойбалсаном кровавой «зачистки» монгольского политического поля все премьер-министры Монголии открыто пеняли советским руководителям на колониальный характер их политики. И только после того, как все они, один за другим, были расстреляны НКВД, жалобы прекратились…

Для того, чтобы добиться от СССР сколько-нибудь существенной помощи, руководству Монголии приходилось идти на хитрости, вплоть до провокаций. О провокации 1939 г. на Халхин-Голе говорилось выше. В 1958 г., на фоне резкого обострения советско-китайских отношений, Монголии удалось добиться больших советских вложений в развитие земледелия в своей стране: на севере страны были созданы зерновые хозяйства, снабжавшиеся советской техникой, ГСМ и удобрениями. Монголам это удалось, угрожая переходом на сторону Пекина. Надо сказать, что монголы сумели использовать этот успех в полной мере: к концу 1970-х гг. скотоводческая страна, почти не имевшая собственного зерна, вышла на полное самообеспечение хлебом.

Ещё раз Улан-Батор сумел использовать китайскую карту в торгах с Москвой в 1984 г.: тогда, после многих лет препирательств, добившись отставки и отъезда в Москву совершенно деградировавшего к тому моменту Цэдэнбала, монгольское руководство Жамбына Батмунха добилось получения Монголией в собственность половины активов Эрдэнэтского комбината и Улан-Баторской железной дороги. Советский Союз согласился на это после того, как много лет отказывался даже обсуждать эту тему, из-за ослабления своих позиций на мировой арене, усиления антисоветских настроений и оппозиционных движений в странах «социалистического содружества». Москве пришлось учитывать и недовольство в самой Монголии, что выражалось в стычках монголов с советскими гражданами, в т.ч. с военнослужащими, что казалось опасным на фоне войны в Афганистане.

Даже советские исследователи признают: «Советско-монгольское экономическое сотрудничество оказалось не в состоянии создать в Монголии современные отрасли промышленности, способные производить из сельскохозяйственного и минерального сырья конкурентоспособную продукцию. Она осталась преимущественно сырьевой страной… Экономическая эффективность промышленности МНР в целом оставалась низкой. Имеющиеся промышленные мощности использовались недостаточно полно и эффективно. Качество продукции многих предприятий… оставалось низким. Имели место многочисленные нарушения производственной и трудовой дисциплины, бесхозяйственность» (Яскина Г.С. История Монголии: ХХ век. Институт востоковедения РАН, 2007, с. 247, 284). Иными словами, 60 лет строительства социализма, советская «помощь» и членство в Монголии в СЭВ не вывели её из отсталости.

В том, что Монголия являлась советской колонией, сомнений быть не может: вся социальная, экономическая, военная, дипломатическая и культурная политика СССР в отношении этой страны мало отличалась от колониальной политики Великобритании, Франции, Бельгии или Нидерландов в отношении их колоний.

Но было одно отличие, причём важнейшее: колониальный гнёт европейских держав постоянно ослабевал, расшатывавшийся давлением национально-освободительных движений в колониях, растущим влиянием антиколониальных сил в самих метрополиях и менявшимися экономическими интересами компаний, работавших в колониях. Социально-экономическая политика СССР в отношении колоний, к которым, помимо Монголии, относились ГДР, Польша, Чехословакия, Венгрия и Болгария, была абсолютно статичной и не менявшейся десятилетиями. На фоне других колоний СССР Монголия была самой нелюбимой и неуважаемой: с теми всё-таки больше считались, опасаясь их выхода из-под контроля. А в отношении Монголии в Москве господствовало презрительное отношение: да куда она от нас денется? Похожим было отношение, например, Великобритании к Британскому Сомали: если Индия или Южная Африка – любимые колонии, то эта – самая не интересная. Или Франции к Чаду: не очень-то он нужен, но куда его девать?

Что получил СССР от Монголии? Полушубки, валенки и шерстяное бельё для советских солдат в Великой Отечественной. Одного этого достаточно, чтобы с уважением относиться к маленькому народу, дарившему советским людям то, чего самим страшно не хватало. Сами монголы во время войны голодали, мёрзли в дырявых юртах и худых одёжках, считали последние тугрики, отправляя в СССР не только полушубки, но и живой скот, войлок, деньги. Делали они это добровольно или по приказу страшного маршала Чойбалсана? Скорее, больше по приказу; но какое это имеет значение, если наши предки согревались их теплом?

Пресловутые долги Монголии по советским счетам, которые Москва то пытается получить, то «великодушно» списывает, складывались в результате неэквивалентного, колониального обмена между двумя странами, и не могут считаться законными. Присутствие советских войск в Монголии, с перерывами длившееся 70 лет, не защищало Монголию от внешних угроз, а осуществлялось во исполнение советских внешнеполитических целей.

Должны ли монголы испытывать благодарность Советскому Союзу? Это пусть они решают сами. Да, практически всё более или менее современное – заводы, здания, инфраструктура, логистика, образование, здравоохранение, армия, госаппарат – создано при помощи советских специалистов. Но построено-то всё это было на монгольские средства, либо на часть денег, получаемых Советским Союзом от неэквивалентной торговли: можно ли считать это «братской помощью»? И всё это – ухудшенные копии советских образцов, которые и в оригиналах были, мягко говоря, не лучшими в мире, а уж в копиях совсем убоги. Например, многоэтажки постройки 1960-х гг. в Монголии частично строились… без туалетов (вокруг них вонючей порослью теснились скопища уличных «кабинок»). Но даже этих позорных сооружений было мало – большая часть столичных жителей к 1990 г. жила в юртах, грязно-серым морем окружавших городские кварталы, тонувшим в чаде и смоге от тысяч примитивных печек. Сами кварталы, лишённые тротуаров и дорожной разметки, в основном состояли из натыканных в полном беспорядке домов, среди грязных пустырей, и представляли собой весьма неэстетичное зрелище. Не такой уж большой Улан-Батор (1,4 миллионов жителей в 2017 г.) – один из самых экологически неблагополучных городов мира. 4 построенных советскими энергетиками ТЭЦ, плюс котельные советского типа, натыканные в хаосе городской застройки, плюс тысячи «буржуек» в юртах (свидетельство крайней нехватки современного жилья) до сих пор затягивают монгольскую столицу смогом страшнее, чем Пекин, Новокузнецк или Красноярск. Огромное количество туалетов-«скворечников» наполняет воздух ужасающими миазмами, отравляет водоёмы. Провинциальные города, застроенные совсем уж нищенскими лачугами и опять же юртами, невообразимо грязные и унылые: они смотрятся примерно так же, как заброшенные посёлки ГУЛАГа на Колыме или вдоль сталинской «Мёртвой дороги» Салехард-Игарка.

Советские специалисты, работавшие в Монголии, в 1980-е гг. простодушно удивлялись: если революция в этой стране произошла 60 лет назад, почему она такая отсталая? Действительно, после 60 лет социалистического строительства Монголия лишь незначительно опережала что по уровню развития, что по уровню жизни самые отсталые страны планеты – Чад, Мали и Гаити, и уступала, например, Свазиленду, Парагваю или пресловутому Гондурасу.

Это всё – повод для благодарности монголов советским «старшим братьям»? А как они должны вспоминать о десятках тысяч соотечественников, убитых чекистами и их монгольскими подручными (только министров – десятки, а лам, уничтоженных по личному приказанию Сталина – 17 тысяч)? О кочевьях, расстрелянных и разбомбленных советскими самолётами? О монастырях, полностью уничтоженных – центрах национальной культуры, образования и медицины, среди которых были настоящие шедевры архитектуры?

История «народной» Монголии 1921-90 гг. – это баллада о потерянном времени. Монголы – часть великой восточной культуры, наряду с Китаем, Японией, Кореей и Таиландом. И эта страна вполне могла за десятилетия мирного развития достичь высокого уровня социально-экономического и культурного развития: в Монголии сосредоточены огромные природные ресурсы, и монголы – достаточно талантливый народ, и после краха социализма они это наглядно демонстрируют в самых разных сферах.

И только после того, как социализма и соответствующего «содружества» не стало, Монголия начала развиваться, как и положено современной стране. Советское наследие всё равно чувствуется там на каждом шагу: пяти- и девятиэтажки ветшают, дороги только начинают строить (их не было совсем – только «тракты» без покрытия). Народ очень сильно пьёт; коррупция преодолевается трудно; профессиональный уровень на всех уровнях, от промышленных рабочих до управленцев и высокопоставленных чиновников, явно недостаточен.

А отношение к советскому прошлому и к нынешней России в Монголии в целом остаётся довольно толерантным: там помнят тысячи советских людей, работавших на их земле, среди которых были и тупые, и талантливые, ничтожные хапуги и выдающиеся подвижники, высокомерные расисты и настоящие друзья. Были те, кто терроризировал, поучал, угнетал и унижал «младших братьев», но были многие, кто учил, сочувствовал и помогал. Помнят тех, с кем бок о бок трудились, страдали, веселились, с кем рядом воевали. Нельзя забывать, что в Монголии, как и в СССР, выросли поколения, которым вдалбливали о дружбе с СССР, советской помощи, успехах строительства социализма и т.д. Ещё живы сотни пропагандистов, делавших на всём этом имя, славу, деньги и научные звания; их дети и внуки не готовы признать, что предки трудились впустую и отстаивали лживые ценности. В этом наши народы схожи – в трудном возвращении исторической памяти, в зачастую лукавом отношении к истине.

Во всяком случае, после десятилетий, проведённых вместе, Монголия остаётся для нас не чужой страной. И Россия для монголов – не чужая. Требуется и помнить хорошее, и признавать плохое; необходимо относиться к совместной истории честно, без гордыни и самолюбования. Потому, что нашим странам и дальше предстоит жить рядом.

Источник

Научно-
образовательный
портал IQ

Степной социализм

«Мы делали там так, чтобы было светлое будущее», — говорят о годах, проведенных в Монголии, инженеры, строители, геологи, врачи и другие совспецы из бывших союзных республик. Размах проекта был от земли до неба: от освоения монгольской целины до покорения космоса. Создание степного социализма началось с энтузиазма, продолжилось желанием заработать, а кончилось деконструкцией проекта. Мощная стройка и травма после ее краха сплачивают совспецов до сих пор. Больше сотни представителей сообщества дали глубинные интервью политологу Алексею Михалеву. На основе этого материала он рассказал IQ.HSE об их коллективной памяти.

Пересоздание жизни

Многие советские специалисты, работавшие в Монголии в 1960–1980-е годы, возвращались домой состоятельными людьми. Они могли купить то, что было недоступно для других соотечественников: квартиру, машину, элитные мебельные гарнитуры и бытовую технику. Однако их предшественники, более ранние строители монгольского социализма, ехали в Монгольскую народную республику (МНР) не только и не столько за этим. Помимо прагматических соображений, был драйв другого свойства: энтузиазм строителей социализма с нуля. Совспецы создавали школы, поликлиники и коммуникации, поднимали промышленность и сельское хозяйство, развивали науку в Монголии. Они строили безоблачное будущее, ощущали себя новыми прометеями, носителями прогресса — и тут же, на месте, видели успехи своей миссии.

Если следовать политической фразеологии тех лет, Монголия сразу шагнула из феодализма в социализм, минуя стадию капитализма. Но и если говорить без пафоса, то советские специалисты в Монголии, начиная с первых лет существования СССР и заканчивая периодом реформ 1990-х, были авторами и исполнителями большинства проектов модернизации.

«После нас остались дороги, дома, аэродромы — много всего, — рассказывает один из совспецов. — Другая жизнь осталась».

Витрина успеха

Уже в ранние годы существования СССР присутствие «орос» (по-монгольски — русских, а фактически — людей с советским гражданством) в Монголии было значительным. Алексей Михалев подчеркивает:

«В 1920–1930-х годах для работы на монгольских предприятиях советских концессий активно привлекались на добровольной основе советские специалисты. Русские рабочие трудились на большинстве предприятий Монголии, строили фабрики, развивали инфраструктуру. Русские крестьяне основали один из первых госхозов-миллионеров». Впоследствии заезд в страну стал массовым. За 1960–1980-е годы в МНР поработали десятки тысяч совспецов.

В этом мощном проекте, как и в освоении целины в СССР, была своя романтика.

«После приезда поразила прекрасная нетронутая природа этого края. До сих пор помню вкус чая, сваренного посреди степи», — рассказывает один из респондентов, инженер.

Но прежде всего этих людей вдохновляло ощущение их сверхмиссии — как прогрессоров и культуртрегеров. Строительство новой жизни «посреди степи» было таким политическим, экономическим и культурным проектом, реализация которого воспринималась как неопровержимый идеологический аргумент в пользу социализма.

Монголия служила витриной достижений стран Совета экономической взаимопомощи — «зримым воплощением эффективности планирования и сотрудничества, направленных на подтягивание отстающего «собрата» до общего уровня», отмечает известный востоковед Сергей Панарин. Эта витрина была во многом развернута в сторону развивающихся стран Азии и Африки — она показывала «возможность успешного построения социализма, минуя капитализм».

Монголия как щит

Была здесь и геополитика другого рода. МНР служила важным буфером между СССР и Китайской народной республикой. В 1960-х годах советско-китайские отношения обострились. Возникло противостояние. Его первый этап был связан с событиями на острове Даманский в 1969 году и советско-китайским конфликтом. Второй этап был обусловлен китайско-вьетнамской войной 1979 года, в которой СССР поддерживал Вьетнам. Не удивительно, что на территории Монголии с середины 1960-х годов была сосредоточена немалая группировка Советской армии. Китайское же присутствие в стране резко сократилось.

Прогрессоры и прометеи

Совспецы из разных республик ощущали себя общностью, почти монолитом. «Всех нас объединяло одно: сделать жизнь в Монголии соответствующей высоким стандартам современности, вытащить из отсталого прошлого», — вспоминает респондент-инженер. Сплачивали и трудности: от климатических до бытовых, когда не было «элементарных условий, существовали проблемы с водой», отмечают информанты. Для многих МНР была «другой планетой», которой нужно было помочь и, в духе прогрессоров из произведений братьев Стругацких, развить. Тогдашний культурный контекст — бум научной фантастики, романов Ивана Ефремова и тех же Стругацких — усиливал этот энтузиазм.

Владимир Джанибеков и Жугдэрдэмидийн Гуррагча, inet.mn

Размах социалистического строительства был буквально космическим. Апогеем прогресса стал советско-монгольский полет в космос. В марте 1981 года в составе экипажа Владимира Джанибекова полетел первый монгольский космонавт Жугдэрдэмидийн Гуррагча.

Кстати, советские специалисты помогали Монголии не только построить будущее, но и восстановить, или, в определенной мере, сконструировать национальное прошлое. В 1960–1989 годах (а по сути, и ранее) в стране работала мощная совместная историко-культурная экспедиция. Археологи СССР и МНР зарегистрировали тысячи памятников — поселений, могил, петроглифов, древних надписей и каменных скульптур, оставленных как в доисторические времена, так и в пору державы Хунну и Великой Монгольской империи.

Русский Улан-Батор

С конца 1950-х советское присутствие в МНР ширилось. Согласн архивным данным, «в 1961 году советских [специалистов] в Монголии было 990 человек, через год — 2624, а еще через год — 3770». Основная масса работала в сельском хозяйстве — ветеринарами, зоотехниками, агрономами. Другие трудились на строительстве ТЭК, железной дороги, угольных шахт, в сфере деревообработки, в пищепроме и пр. Был заметный десант «орос» в геологоразведке, в научных институтах, министерствах, школах, больницах и пр. Существовал даже русский квартал Улан-Батора, где жили люди с советским гражданством.

Масштабы их присутствия в городе впечатляли. Сергей Панарин вспоминал: «Когда я в первый раз шел по его главной улице Энх тайвны гудамж (Проспект Мира), мне порой казалось, что соотечественников на ней больше, чем монголов. Представители прочих социалистических стран, если и попадались, то, наоборот, столь нечасто, что сразу бросались в глаза».

С большинством приехавших жили их семьи. Для них создавались школы, поликлиники, детсады, магазины, клуб и Дом советской науки и техники. «Пространство Улан-Батора было испещрено домами, выведенными из-под монгольской юрисдикции: одних только принадлежавших 39-й армии зданий и сооружений, в начале 1990-х переданных монгольской стороне, набралось 354», — говорится в мемуарах.

Выросло не одно поколение детей советских специалистов, которые с ностальгией вспоминают о своем монгольском опыте и поддерживают связи друг с другом.

Монгольский Коминтерн

Отношения совспецов с местным населением регламентировались. Они строились по модели «старший брат» (друг, помощник) — и «младший брат». Планирование в экономике шло совместными усилиями — парторганов СССР и Монголии. Официальный дискурс был эгалитаристским — и, несомненно, в духе коммунистического интернационализма. «Имперское» высокомерие не допускалось.

Из инструкции уполномоченному ЦК ВКП(б) в МНР товарищу Охтину (утверждена Политбюро ЦК ВКП(б) 23 апреля 1932 года): «Полпред должен самым решительным образом карать за самые малейшие проявления великодержавного шовинизма, за попытки командования и подмены монгольского руководства со стороны советских работников в МНР». В документе советским гражданам велели «помнить, что они являются помощниками и советниками соответствующих монгольских руководителей учреждений».

Сообщество советских специалистов в Монголии называли себя «компанами». Один из них рассказывает: «Все совспецы были уверены, что это слово из монгольского языка, а монголы считали, что из русского». Со временем выяснилось, что этот термин используется в стране с 1938–1939 годов. Тогда отряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии снова вошли в Монголию для ее обороны, и среди них — добровольцы из СССР, участвовавшие в гражданской войне в Испании на стороне интербригад. Они заимствовали местное обращение «compañero» — «товарищ». Считая себя продолжателями дела испанских интернационалистов, совспецы принесли это слово и в Монголию. Оно трансформировалось в «компан».

Любопытно, что к компанам относились только советские строители социализма. Представители других стран Совета экономической взаимопомощи (СЭВ) — Болгарии, Венгрии, Чехословакии — держались отдельно. Внешнеполитическая повестка никуда не исчезала, поясняет Михалев. Многие помнили события с участием советских войск в Будапеште в 1956 году, затем в Праге в 1968 году. Кстати, специалисты стран СЭВ были дорогим удовольствием. Они требовали больше удобств, их оклады намного превышали оклады совспецов той же квалификации. И те, и другие держались за выгодный монгольский контракт.

Братское неравенство

Перед поездкой в Монголию советские граждане проходили собеседование в партийных органах и КГБ. Нельзя было дискредитировать высокое звание советского человека, требовалось безупречное поведение. Проштрафившихся строителей социализма «пропесочивали».

Местное население по-разному вспоминает те времена. Одни говорят о них как об эпохе подъема. Другие рассуждают в колониальных терминах. Вторая интерпретация, убежден Алексей Михалев, явно несправедлива. Советские специалисты совсем не «колониально» относились к Монголии. «Они обучали, поддерживали, ликвидировали эпидемии болезней. Были масштабные денежные вливания в экономику страны. Многие монголы учились в Иркутске», — поясняет Алексей.

«МНР для меня не была чем-то неизвестным, в Союзе я учился вместе с монголами и примерно представлял их обычаи», — вспоминает респондент-строитель. Информант-геолог добавляет: «Монголы жили сами по себе, а мы сами. Но с ними многие дружили семьями».

Прогрессорство с корыстью

В 1970–1980-х годах в Монголию поехали более прагматично настроенные кадры — и хуже подготовленные. Экономическая сегрегация между ними и местным населением тем временем разрасталась. Неравенство во многом и положило в 1990-х годах конец идее содружества двух народов, считает Михалев.

Люди приезжали на два-три года, чтобы быстро накопить денег на квартиру и другие блага.

«Было понятие «инвалютный рубль» — за работу платили в таких рублях. Монголы называли их бичик», — рассказывает респондент-строитель. Другой информант, инженер, дополняет: «Честно говоря, я поехал ради этого чека [бичика]. Хотел заработать на машину».

На новом месте средний заработок советского спеца в местной валюте приближался к 800-900 тугрикам. Это был оклад заместителей министра Монголии.

Неравенство между специалистами из Союза и местным населением явно проявлялось в сфере потребления. «По уровню товарной скудости Монголия заметно опережала европейские страны СЭВ и даже СССР», — пишет Сергей Панарин. Но в Улан-Баторе работали элитные, недоступные местным жителям магазины (с правом экстерриториальности), в которых продавались отличные, сделанные на экспорт советские товары и деликатесы. Такие, которые трудно было купить на родине: осетрина, икра, элитные сыры и колбаса, фрукты и вина и пр. Пропуска в такие заведения выдавали советским гражданам и семьям монгольских руководителей. Со временем на «входе в рай» поставили советских солдат, чтобы ограничить попытки простых монголов там закупаться. «В условиях тотального дефицита в МНР в 1970–1980-е годы это порождало антисоветские настроения, перераставшие в этнонационалистические выступления», — отмечает Алексей Михалев.

Из местной продукции, по словам Панарина, советские покупатели предпочитали дубленки, ковры с национальным орнаментом и красочные почтовые марки, напечатанные в странах СЭВ. Многое — от меховых шапок из степной лисы до антиквариата — можно было купить на окраине города, на большой толкучке.

Блошиный рынок, Улан-Батор. 1972 г.

Частью престижного потребления были «западные» бары — например, в гостинице «Баянгол». Открытие этого заведения в разгар застоя воспринималось как «эпохальное событие». Как пишет Панарин: «В баре, как и положено, была стойка, за которой двое сменявших друг друга молодых монголов-барменов готовили коктейли с напитками «оттуда». Освещение было тоже, как положено — то мелькающим, то интимно приглушённым; звучала популярная западная музыка. Присутствовали и красивые местные девушки, готовые осчастливить изголодавшихся по сексу иностранцев за плату».

Сконструированный враг

Особый сюжет в жизни совспецов в Монголии — «местнорусские»: люди разных социальных групп, многие из которых негативно воспринимали Советскую власть. Это были потомки белоэмигрантов, русских колонистов царских времен, старообрядцев, раскулаченных крестьян. Они жили в стране до прихода совспецов. Политическому воображению всегда требуются враги, и «местнорусские» как раз и оказались идеальными кандидатами на эту роль.

«Одна учительница объяснила нам, что перед тем, как приехать в Монголию, человек проходил инструктаж, где четко говорилось, что с местными русскими знакомиться и дружить нежелательно», — рассказывает респондентка.

Ещё один информант-офицер замечает: «Говорили, что они потомки белых казаков — семёновцы [по имени казачьего атамана Григория Семенова]. Правда это или нет, я не знаю. Но вели они себя очень агрессивно и не любили советских. Зато иногда мы выменивали у них классную самогонку».

При обострении международной обстановки «местнорусские» рассматривались как вероятная пятая колонна, их социальная эксклюзия закреплялась. Их не принимали в КПСС, комсомол и другие советские организации, способствовавшие вертикальной мобильности. Права и статус советских граждан, равно как и общегражданские загранпаспорта СССР, были предоставлены этой группе лишь в 1979 году.

Травма исхода

После распада СССР многие совспецы и «местнорусские» под давлением массы обстоятельств — экономических, этнических, социальных — покинули Монголию. Для советских граждан это было особенно травматично, комментирует Алексей Михалев: «Они потеряли свой статус и суперспособность — нести прогресс, ощутили себя на периферии жизни».

Демократическая революция 1990 года изменила почти всё, подчеркивает исследователь. Монголия стала расставаться с советским наследием, происходила деконструкция «старшего брата». В стране разрастался национализм. Главным символом страны стал Чингисхан (появлялись памятники, площади с его именем и пр.). Его возвращение должно было напомнить «старшему брату» о временах татаро-монгольского ига и поставить вопрос о легитимности старшинства.

«Портреты Чингисхана в руках демонстрантов были формой протеста против навязанного СССР понимания истории и сущности исторического пути страны», — поясняет исследователь. Смена политического курса вылилась в прессинг: «Людей фактически выталкивали из страны».

Инерция социальной памяти

«В начале девяностых было очень тяжело. Лишний раз в другой район не ходили, только по необходимости. Потом всё как-то успокоилось, и к русским снова стали относиться, по крайней мере, терпимо», — вспоминает информант-геолог. Жизнь «вернулась в свою колею», резюмирует он.

В конце 1990-х — начале 2000-х годов приток российских специалистов в Монголию вновь активизировался. Несмотря на политические перипетии, в стране «остались люди, благодаря которым сообщество, составлявшее русский квартал Улан-Батора, не утратило социальную память», заключает Михалев.
IQ

Источник