Что смыло во время наводнения а что осталось медный всадник
В чем заключается образ стихии и его символическое звучание в поэме Медный всадник
Стихия в пушкинском произведении образ отрицательный. Ведь наводнение, описанное поэтом, ломает судьбы жителей, лишает крова и пропитания, отнимает жизни. Буйство стихии безжалостно разрушает все, что попадается на пути, неся горе и хаос Петербургу. Она, по мнению повествователя, воплощение зла и «Божий гнев». Рассмотрим, как автор рисует образ стихии и его символическое звучание в поэме Медный всадник….
Краткий обзор
Анализ первой части «Медного всадника» показывает, как резко противопоставлена она бодрым и красочным описаниям белых ночей и весны Петербурга во вступлении. Унылые пейзажи осени (ветер дует, «печально воя») создают ощущение неизбежного. Символика этой части поэмы пронизана предчувствием беды. Природа словно предупреждает жителей о надвигающейся катастрофе. Петербург из озаренной светом столицы превращается в город-сумрак («было поздно и темно»). Меняется и облик реки. Нева уже не плещется широко и не течет державно. И уже в первой части поэмы ей становится тесно в оковах берегового гранита: река стремится на волю.
Описание наводнения
Образ стихии своенравной Невы и его символическое звучание усиливают драматизм неизбежного в поэме «Медный всадник». Река не хочет уже мириться с каменными набережными, ограничивающими ее течение:
Потоп срывает с Петербурга весь его столичный лоск, выворачивает наизнанку, достает наружу все, что было спрятано от посторонних глаз. Наводнением вымыло «обломки хижин», кровлю и даже гробы. Устоял лишь гордый всадник, наблюдая за общим хаосом: устрашающая характеристика наводнения только подчеркивает общий трагизм фабулы поэмы.
Иллюстрация наводнение к поэме «Медный всадник»
Способы изображения событий
Не свойственные общему стилю поэмы литературные приемы, такие, как развёрнутые сравнения и метафоры, используются именно для описания наводнения, чтобы подчеркнуть главный конфликт произведения, показать непредсказуемость и стихийность происходящего:
Описание наводнения завершается в поэме «Медный всадник» насыщением Невы, которая отступает, любуясь «своим … возмущением». Однако река лишь затаилась, готовая каждое мгновенье показать свою разрушительную силу.
А.С. Пушкин Медный всадник образ стихии.
Стихия для поэта
Литературные приемы, которые Пушкин использует для изображения наводнения, указывают на то, какую «непостижимую уму» мощь, способную одновременно и созидать, и разрушать, видел в ней поэт. Только при соприкосновении или при противостоянии ей может родиться действительно нечто великое и значимое. В поэме незримо присутствует демоническая сила, таившаяся в «дикой» природе стихии. Однако сам автор, в отличие от своего героя царя Петра, убежден, что природу до конца покорить нельзя. И чтобы показать всю мощь и беспощадность этого стихийного бунта, поэт применяет так обильно разнообразные средства выразительности.
Отличительные черты произведения
При небольшом объеме (примерно 500 строф) в поэме органично соединены несколько планов повествования: история и современные дни, реальность и вымысел, детали частной жизни и задокументированные хроники. Это отразилось не только в самой фабуле, но также повлияло на ее построение и стиль. Особенности произведения следующие.
Своеобразие сюжета
Основной конфликт – это противостояние естественного начала (природы) и цивилизации (насильственного насаждения рамок, ограничений, правил). На событийном уровне он воплощается в наступлении стихии на град Петров. Развитию конфликта способствует символика поэмы. Вольная река, которую по приказу царя заковали в гранит, взбунтовалась, поднялась и безжалостно затопила город. Заложниками конфликта становятся главный герой Евгений и его возлюбленная Параша, которая погибает во время наводнения.
Особенности композиции
Произведение имеет непомерно длинное вступление, занимающее около 1\3 текста. Состоит из первой части, повествующей о бунте стихии, второй части, описывающей результат наводнения, и заключения, занимающего всего несколько строк, и потому не выделенного автором в отдельную главу.
Жанровое своеобразие
Повествование нельзя определить как историческое, ведь образ Петра, созданный в данном произведении, далек от исторической фигуры. Поэма рассказывает не об эпохе Петра, а об отражении его дел на окружающей поэта современности через события, связанные с наводнением 1824 года, на примере жизни «маленького человека» Евгения. Пушкин далек от создания героической поэмы в классическом ее понимании.
Поэтому совершено точно можно определить жанр произведения как лирико-эпическая поэма. Однако Пушкин подписал ее как «Петербургская повесть». Неужели поэта можно упрекнуть в незнании жанровой классификации? Конечно, нет. Своим подзаголовком не на жанр указывает Пушкин, а на «истинность происшествия», то есть место описываемого действия, колорит повествования.
Символика
В образах заключен философский аллегорический смысл. В Медном всаднике описано наводнение, которое на самом деле произошло в Петербурге, однако в авторской трактовке образ стихии наделен глубоким смыслом: природа не подчинилась даже царю, сумевшему обуздать Россию и построить на болоте наперекор всему новую столицу. Использованы самые яркие краски, выразительные сравнения в описании наводнения. И Нева, и ветер, выступают на страницах одушевленными существами.
Александр Сергеевич Пушкин. Поэма «Медный всадник»
А. С. Пушкин Медный всадник. Вступление
Заключение
Пушкин вкладывает свою точку зрения в уста Александра I, который считает, что со стихией не справиться даже царям. Однако и стихия не властна над памятником Петру, который возвышается над волнами, как символ противоборствующей силы, по мощи, равной силе самой природы.
Что смыло во время наводнения а что осталось медный всадник
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Еще пара слов о «Медном всаднике» и о наводнении
Поскольку в то время не было телевидения с его замечательными новостями, в которых даже из взрыва хлопушки неподалеку от памятника какому-нибудь полководцу могут развить тему о серии терактов, то вести о стихийном бедствии, дошедшие до Пушкина, были сперва весьма поверхностны, он отнесся к ним спокойно и в 20-х числах ноября со свойственным ему сарказмом писал брату:
«Что это у вас? потоп! ничто проклятому Петербургу! voila unе bеllе оссаsion a vos dаmes dе fairе bidet. (вот случай вашим дамам подмыться) Жаль мне Цветов Дельвига; да надолго ли это его задержит в тине петербургской? Что погреба? признаюсь, и по них сердце болит. Не найдется ли между вами Ноя, для насаждения винограда? На святой Руси не шутка ходить нагишом, а хамы смеются.»
Однако уже спустя пару недель поэт по вестям из столицы смог получить хотя бы отдаленное представление об истинных масштабах катастрофы, и тон письма к Левушке от 4 декабря
«Этот потоп с ума мне нейдет, он вовсе не так забавен, как с первого взгляда кажется. Если тебе вздумается помочь какому-нибудь несчастному, помогай из Онегинских денег. Но прошу, без всякого шума, ни словесного, ни письменного. Ничуть не забавно стоять в Инвалиде наряду с идиллическим коллежским асессором Панаевым.»
По всей видимости, мысль о трагедии, обрушившейся на столицу в его отсутствие, не раз возвращалась к поэту. По приезде в Петербург он имел возможность удостовериться в истинных масштабах катастрофы. Но для «Медного всадника», конечно не достаточно было только этого. Поэма родилась спустя годы, и ее тело состоит из гораздо большего количества причинно-следственных связей, чем это может показаться на первый взгляд.
Как-то уже в начале 1830-х годов Пушкин писал с дороги жене:
«Милая женка, вот тебе подробная моя Одисея. Ты помнишь, что от тебя уехал я в самую бурю. Приключения мои начались у Троицкого мосту. Нева так была высока, что мост стоял дыбом; веровка была протянута, и полиция не пускала экипажей. Чуть было не воротился я на Черную речку. Однако переправился через Неву выше и выехал из Петербурга. Погода была ужасная. Деревья по Царскосельскому проспекту так и валялись, я насчитал их с пятьдесят. В лужицах была буря. Болота волновались белыми волнами. По счастию ветер и дождь гнали меня в спину, и я преспокойно высидел все это время. Что-то было с вами, Петербургскими жителями? Не было ли у вас нового наводнения? что если и это я прогулял? досадно было бы. На другой день погода прояснилась».
Наводнение 1824 года до сегодняшнего дня остается самым масштабным из петербургских наводнений. Оно длилось всего несколько часов, но разрушение, которые оно принесло в город оценивались в несколько миллионов рублей. Количество жертв выяснить так и не удалось (называли число от 400 до 4000 человек). Это объяснялось прежде всего тем, что многие тела были унесены водой в Финский залив.
Один из свидетелей описывал зрелище, которое представлял собой центр города в эти часы, таким образом:
Это событие было одним из последних, во время которых проявил свою отвагу тогдашний военный губернатор Петрбурга Михаил Андреевич Милорадович, который лично руководил спасательными работами.
Между тем (и это узнали мы после) сама Нева против дворца и адмиралтейства горами скопившихся вод сдвинула и расчленила огромные мосты Исакиевский, Троицкий и иные. Вихри буйно ими играли по широкому разливу, суда гибли, и с ними люди, иные истощавшие последние силы поверх зыбей, другие на деревах бульвара висели над клокочущей бездною. В эту роковую минуту государь явился на балконе. Из окружавших его один сбросил с себя мундир, сбежал вниз, по горло вошел в воду, потом на катере поплыл спасать несчастных. Это был генерал-адъютант Бенкендорф. Он многих избавил от потопления, но вскоре исчез из виду, и во весь этот день о нем не было вести. Граф Милорадович в начале наводнения пронесся к Екатерингофу, но его поутру не было, и колеса его кареты, как пароходные крылья, рыли бездну, и он едва мог добраться до дворца, откудова, взявши катер, спас нескольких.
Все, по сю сторону Фонтанки до Литейной и Владимирской, было наводнено. Невский проспект превращен был в бурный пролив; все запасы в подвалах погибли; из нижних магазинов выписные изделия быстро поплыли к Аничкову мосту; набережные различных каналов исчезали, и все каналы соединились в одно. Столетние деревья в Летнем саду лежали грядами, исторгнутые, вверх корнями. Ограда Ломбарда на Мещанской и другие, кирпичные и деревянные, подмытые в основании, обрушивались с треском и грохотом.
На другой день поутру я пошел осматривать следствия стихийного разрушения. Кашин и Поцелуев мосты были сдвинуты с места. Я поворотил вдоль Пряжки. Набережные, железные перилы и гранитные пиластры лежали лоском. Храповицкий — отторгнут от мостовых укреплений, неспособный к проезду. Я перешел через него, и возле дома графини Бобринской, середи улицы очутился мост с Галерного канала; на Большой Галерной раздутые трупы коров и лошадей. Я воротился опять к Храповицкому мосту и вдоль Пряжки и ее изрытой набережной дошел до другого моста, который накануне отправило вдоль по Офицерской. Бертов мост тоже исчез. По плавучему лесу и по наваленным поленам, погружаясь в воду то одной ногою, то другою, добрался я до Матисовых тоней. Вид открыт был на Васильевский остров. Тут, в окрестности, не существовало уже нескольких сот домов; один— и то безобразная груда, в которой фундамент и крыша — все было перемешано; я подивился, как и это уцелело. — Это не здешние; отсюдова строения бог ведает куда унесло, а это прибило сюда с Ивановской гавани. — Между тем подошло несколько любопытных; иные, завлеченные сильным спиртовым запахом, начали разбирать кровельные доски; под ними скот домашний и люди мертвые и всякие вещи. Далее нельзя было идти по развалинам; я приговорил ялик и пустился в Неву; мы поплыли в Галерную гавань; но сильный ветер прибил меня к Сальным буянам, где, на возвышенном гранитном берегу, стояло двухмачтовое чухонское судно, необыкновенной силою так высоко взмощенное; кругом поврежденные огромные суда, издалека туда заброшенные. Я взобрался вверх; тут огромное кирпичное здание, вся его лицевая сторона была в нескольких местах проломлена как бы десятком стенобитных орудий; бочки с салом разметало повсюду; у ног моих черепки, луковица, капуста и толстая связанная кипа бумаг с надписью: «№ 16. февр. 20. Дела казенные».
Возвращаясь по Мясной, во втором доме от Екатерингофского проспекта заглянул я в нижние окна. Три покойника лежало уже, обвитые простиралами, на трех столах. Я вошел во внутренний двор, — ни души живой. Проникнул в тот покой, где были усопшие, раскрыл лица двоих; пожилая женщина и девочка с открытыми глазами, с оскаленными белыми зубами; ни малейшего признака насильственной смерти. До третьего тела я не мог добраться от ужаснейшей наносной грязи. Не знаю, трупы ли это утопленников или скончавшихся иною смертию. На Торговой, недалеко от моей квартиры, стоял пароход на суше.
Необыкновенные события придают духу сильную внешнюю деятельность; я не мог оставаться на месте и поехал на Английскую набережную. Большая часть ее загромождена была частями развалившихся судов и их груза. На дрожках нельзя было пробраться; перешед с половину версты, я воротился; вид стольких различных предметов, беспорядочно разметанных, становился однообразным; повсюду странная смесь раздробленных (. ).
Я наскоро собрал некоторые черты, поразившие меня наиболее в картине гнева рассвирепевшей природы и гибели человеков. Тут не было места ни краскам витийственности, от рассуждений я также воздерживался: дать им волю — значило бы поставить собственную личность на место великого события. Другие могут добавить несовершенство моего сказания тем, что сами знают; г-да Греч и Булгарин берутся его дополнить всем, что окажется истинно замечательным, при втором издании этой тетрадки, если первое скоро разойдется и меня здесь уже не будет.
«Нева всю ночь
Рвалася к морю против бури,
Не одолев их буйной дури.
И спорить стало ей невмочь. «
Вода начинает двигаться в обратную сторону и Нева выходит из берегов.
Как уже было сказано выше, к счастью, с 1824 года Финский залив больше не издевался над Питером с такой силой. И то. Достаточно одного «Медного всадника».
«Медный всадник»
В ноябре 1824 года в Петербурге произошло самое разрушительное за всю его историю наводнение. Вода поднялась на 410 сантиметров над уровнем ординара и затопила практически весь город. Только по официальным данным было полностью разрушено и повреждено более четырех тысяч домов. Наводнение оставило тяжелый след в памяти петербуржцев. О нем долгое время ходили самые невероятные слухи, многие из которых трансформировались в народные предания, легенды и просто мифы.
Это было далеко не первое наводнение в Петербурге. Еще первые жители Петербурга хорошо знали, какую опасность представляют повторявшиеся из года в год и пугающие своей регулярностью наводнения, старинные предания о которых с суеверным страхом передавались из поколения в поколение. Рассказывали, что древние обитатели этих мест никогда не строили прочных домов. Жили в небольших избушках, которые при угрожающих подъемах воды тотчас разбирали, превращая в удобные плоты, складывали на них нехитрый скарб, привязывали к верхушкам деревьев, а сами «спасались на Дудорову гору». Едва Нева входила в свои берега, жители благополучно возвращались к своим плотам, превращали их в жилища, и жизнь продолжалась до следующего разгула стихии. По одному из дошедших до нас любопытных финских преданий, наводнения одинаковой разрушительной силы повторялись через каждые пять лет.
Механизм петербургских наводнений на самом деле удивительно прост. Как только атмосферное давление над Финским заливом значительно превышает давление над Невой, оно начинает выдавливать воду из залива в Неву. Понятно, что наводнения связывали с опасной близостью моря. Поговорки: «Жди горя с моря, беды от воды; где вода, там и беда; и царь воды не уймет» явно петербургского происхождения. Если верить легендам, в былые времена во время наводнений Нева затопляла устье реки Охты, а в отдельные годы доходила даже до Пулковских высот. Известно предание о том, что Петр I после одного из наводнений посетил крестьян на склоне Пулковской горы. «Пулкову вода не угрожает», — шутя сказал он. Услышав это, живший неподалеку чухонец ответил царю, что его дед хорошо помнит наводнение, когда вода доходила до ветвей дуба у подошвы горы. И хотя Петр, как об этом рассказывает предание, подошел к тому дубу и топором отсек его нижние ветви, спокойствия от этого не прибавилось. Царю было хорошо известно первое документальное свидетельство о наводнении 1691 года, когда вода в Неве поднялась на 3 метра 29 сантиметров. Нам, сегодняшним петербуржцам, при всяком подобном экскурсе в историю наводнений надо учитывать, что в XX веке для того, чтобы Нева вышла из берегов, ее уровень должен был повыситься более чем на полтора метра. В XIX веке этот уровень составлял около метра, а в начале XVIII столетия достаточно было сорока сантиметров подъема воды, чтобы вся территория исторического Петербурга превратилась в одно сплошное болото.
Природа Петербурга постоянно напоминала о себе разрушительными наводнениями, каждое из которых становилось опаснее предыдущего. В 1752 году уровень воды достиг 269 сантиметров, в 1777-м — 310 сантиметров, в 1824-м, как мы знаем, Нева поднялась на 410 сантиметров. Такие наводнения в фольклоре называются «Петербургскими потопами». Еще в XVIII веке в Петербурге сложилась зловещая поговорка-предсказание: «И будет великий потоп».
Не обошлось без курьезов и во время наводнения 1824 года, о котором в мемуарной литературе осталось особенно много свидетельств очевидцев. Известен анекдот о графе Варфоломее Васильевиче Толстом, жившем в то время на Большой Морской улице. Проснувшись утром 7 ноября, он подошел к окну и к ужасу своему увидел, что перед окнами его дома на 12-весельном баркасе разъезжает граф Милорадович. Толстой отпрянул от окна и закричал камердинеру, чтоб тот тоже взглянул в окно. А уж когда слуга подтвердил увиденное графом ранее, тот едва вымолвил: «Как на баркасе?» — «Так-с, ваше сиятельство: в городе страшное наводнение». — И только тогда Толстой облегченно перекрестился: «Ну, слава Богу, что так, а я думал, что на меня дурь нашла».
Забегая вперед, напомним, что не менее страшным стало и наводнение 1924 года, когда многие улицы Ленинграда вдруг остались без дорожного покрытия. В то время оно было торцовым, то есть выложенным из специальных шестигранных деревянных шашек, уложенных торцами. Видимо, изобретатели этого остроумного способа одевать городские дороги не рассчитывали на подобные стихийные бедствия. С тех пор торцовые мостовые исчезли с улиц города навсегда. Память о них сохранилась разве что в фольклоре. Известна детская загадка с ответом: «Наводнение»:
Как звали ту, которая с Дворцовой
Украла кладку с мостовой торцовой?
Надо сказать, наводнения сегодня уже не вызывают такого страха. В фольклоре даже отмечена некоторая путаница с причинно-следственными связями, появившаяся в детских головках. На вопрос: «Придумайте сложно-подчиненное предложение из двух простых: „Наступила угроза наводнения“ и „Нева вышла из берегов“, следует ответ: „Нева вышла из берегов, потому что наступила угроза наводнения“».
Памятные доски с отметкой уровня воды во время того или иного наводнения укреплены на многих петербургских фасадах. Петербуржцы относятся к ним достаточно ревностно, не без оснований считая их памятниками истории. В городе живет легенда об одной из таких досок, которая вдруг оказалась на уровне второго этажа, что никак не соответствовало значению подъема воды в сантиметрах, указанной на самой доске. На вопросы любопытных дворник с удовольствием объяснял: «Так ведь доска историческая, памятная, а ее мальчишки царапают постоянно».
Есть в Петербурге и общая для всех наводнений памятная доска. Она находится у Невских ворот Петропавловской крепости, ведущих к причалам Комендантской пристани. Ее в Петербурге называют: «Летопись наводнений». Еще один указатель уровня наводнений — так называемая «Шкала Нептуна» установлена у Синего моста.
Однако вернемся к хронологической логике нашего рассказа. Пушкина во время наводнения в Петербурге не было. Напомним, что он находился в ссылке и вернулся в столицу только в 1826 году. Со свойственной ему темпераментной любознательностью жадно вслушивался в воспоминания очевидцев. Рассказывали о каком-то незадачливом чиновнике Яковлеве, перед самым наводнением беспечно гулявшем по Сенатской площади. Когда вода начала прибывать, Яковлев поспешил домой, но, дойдя до дома Лобанова-Ростовского, с ужасом увидел, что идти дальше нет никакой возможности. Яковлев будто бы забрался на одного из львов, которые «с подъятой лапой, как живые» взирали на разыгравшуюся стихию. Там он и «просидел все время наводнения».
Известен был Пушкину и другой рассказ о недавнем наводнении. Героем его был моряк Луковкин, дом которого на Гутуевском острове вместе со всеми родными смыло водой. А Владимир Соллогуб со смехом поведал Пушкину всем известную байку о том, как под окнами Зимнего дворца по затопленной площади проплыла сорванная со своего места сторожевая будка вместе с находившимся в ней караульным. Увидев стоявшего у окна императора, часовой будто бы сделал на караул. Говорили о гробе, который всплыл на каком-то затопленном кладбище и гонимый сильной волной доплыл до Дворцовой площади, пробил оконную раму в нижнем этаже Зимнего дворца и остановился только в комнате самого императора.
Весь этот замечательный городской фольклор, конечно же, был прекрасным материалом для творчества. Легко предположить, что рассказ о затопленной Дворцовой площади мог родить первую строчку вступления к будущей поэме: «На берегу пустынных волн…».
Сделаем маленькое отступление. Сама по себе знаменитая строка для петербуржцев не могла стать неким откровением. Легенда о безбрежной заболоченной пустыне на месте будущего Петербурга и до Пушкина была одной из самых устойчивых петербургских легенд. Пушкин просто довел ее до афористичной законченности. На самом же деле только на территории исторического центра Петербурга к моменту основания города находилось около сорока деревень и деревушек, хуторов и рыбачьих поселений, мелких усадеб и ферм. Их названия хорошо известны: Калинкино, Спасское, Одинцово, Кухарево, Волково, Купчино, Максимово и многие другие. Однако весь XVIII век петербуржцам льстило, что их город основан на пустом, гибельном, непригодном для жизни месте единственно волею своего великого основателя — Петра I. А уж после появления пушкинской поэмы поверили в это окончательно и бесповоротно. До сих пор многие так и пребывают в этой уверенности. Легенда родила легенду.
Да, фольклор был хорошим материалом для поэмы. Но это еще не поэма. Недоставало самого главного — конфликта. Дикая, необузданная стихия хоть и противостояла человеку, была слепа и глуха. Что может противопоставить ей человек? Она его не услышит.
Найти конфликт помогла встреча Пушкина со своим давним, хотя и старшим по возрасту, приятелем — весельчаком и острословом, Михаилом Виельгорским. Один из самых заметных представителей пушкинского Петербурга, «гениальнейший дилетант», как характеризовали его практически все современники, был сыном польского посланника при екатерининском дворе в Петербурге.
При Павле I Михаил Виельгорский отмечается знаком высшего расположения императора — вместе со своим братом он был пожалован в кавалеры Мальтийского ордена. Виельгорский был широко известным в масонских кругах Петербурга «Рыцарем Белого Лебедя» и состоял «Великим Суб-Префектом, Командором, а в отсутствие Великого Префекта, правящим капитулом Феникса». В его доме проходили встречи братьев-масонов ордена.
Кроме масонских собраний Виельгорские устраивали регулярные литературные вечера. В их салоне бывали Гоголь, Жуковский, Вяземский, Пушкин, Глинка, Карл Брюллов и многие другие представители русской культуры того времени. Дом его на углу Михайловской площади (ныне площадь Искусств) и Итальянской улицы в Петербурге называли: «Ноев ковчег». Многие произведения литературы, если верить преданиям, увидели свет исключительно благодаря уму, интуиции и интеллекту Михаила Юрьевича. Рассказывают, что однажды он обнаружил на фортепьяно в своем доме случайно оставленную Грибоедовым рукопись «Горя от ума». Автор комедии к тому времени еще будто бы не решился предать ее гласности, тем более отдать в печать. И только благодаря Виельгорскому, который «распространил молву о знаменитой комедии» по Петербургу, Грибоедов решился наконец ее опубликовать.
Известно также предание о том, что склонный к мистике, старый масон Михаил Виельгорский поведал Пушкину историю об ожившей статуе Петра, легенда так поразила поэта, что не давала ему покоя вплоть до известной осени 1833 года, когда в болдинском уединении была, наконец, создана поэма «Медный всадник».
Пушкин хорошо знал историю памятника основателю Петербурга. Его открыли 7 августа 1782 года в центре Сенатской площади, при огромном стечении народа, в присутствии императорской фамилии, дипломатического корпуса, приглашенных гостей и всей гвардии. Это — первый монументальный памятник в России. До этого памятников в современном понимании этого слова в России вообще не создавалось. Важнейшие события в истории государства отмечались строительством церквей. Так же сохранялась память о государственных деятелях. В их честь тоже воздвигались храмы.
Монумент Петру I создал французский скульптор Этьен Фальконе. Место установки было определено еще в 1769 году «каменным мастером» Ю. М. Фельтеном, его именно тогда за «Проект укрепления и украшения берегов Невы по обеим сторонам памятника Петру Великому» перевели из разряда мастеров в должность архитектора.
Между тем в народе живут многочисленные легенды, по-своему объясняющие выбор места установки памятника. Вот одна из них: «Когда была война со шведами, — рассказывает северная легенда, — то Петр ездил на коне. Раз шведы поймали нашего генерала и стали с него с живого кожу драть. Донесли об этом царю, а он горячий был, сейчас же поскакал на коне, а и забыл, что кожу-то с генерала дерут на другой стороне реки, нужно Неву перескочить. Вот, чтобы ловчее скок сделать, он и направил коня на этот камень, который теперь под конем, и с камня думал махнуть через Неву. И махнул бы, да Бог его спас. Как только хотел конь с камня махнуть, вдруг появилась на камне большая змея, как будто ждала, обвилась в одну секунду кругом задних ног, сжала ноги, как клещами, коня ужалила — и конь ни с места, так и остался на дыбах. Конь этот от укушения и сдох в тот же день. Петр Великий на память приказал сделать из коня чучело, а после, когда отливали памятник, то весь размер и взяли из чучела».
Со слов некоего старообрядца современный петербургский писатель Владимир Бахтин записал легенду о том, как Петр I два раза на коне через Неву перескочил. И каждый раз перед прыжком восклицал: «Все Божье и мое!» А на третий раз хотел прыгнуть и сказал: «Все мое и Божье!» То ли оговорился, поставив себя впереди Бога, то ли гордыня победила, да так и окаменел с поднятой рукой.
В одном из северных вариантов этой легенды противопоставления «моего» и «богова» нет. Есть просто самоуверенность и похвальба, за которые будто бы и поплатился Петр. Похвастался, что перескочит через «какую-то широкую речку», да и был наказан за похвальбу — окаменел в то самое время, как передние ноги коня отделились уже для скачка от земли.
В варианте той же самой легенды есть одна примечательная деталь: Петр Великий «не умер, как умирают все люди: он окаменел на коне», то есть был наказан «за гордыню, что себя поставил выше Бога».
Но вот легенда, имеющая чуть ли не официальное происхождение. Как-то вечером наследник престола в сопровождении князя Куракина и двух слуг шел по улицам Петербурга. Вдруг впереди показался незнакомец, завернутый в широкий плащ. Казалось, он поджидал Павла и его спутников и, когда те приблизились, пошел рядом. Павел вздрогнул и обратился к Куракину: «С нами кто-то идет рядом». Однако тот никого не видел и пытался в этом убедить цесаревича. Вдруг призрак заговорил: «Павел! Бедный Павел! Бедный князь! Я тот, кто принимает в тебе участие». И пошел впереди путников, как бы ведя их. Затем незнакомец привел их на площадь у Сената и указал место будущему памятнику. «Павел, прощай, ты снова увидишь меня здесь». Прощаясь, он приподнял шляпу, и Павел с ужасом разглядел лицо Петра. Павел будто бы рассказал об этой мистической встрече своей матери императрице Екатерине II, и та приняла решение о месте установки памятника.
Особым вниманием фольклора пользовался конь, на котором изображен Петр Великий. В северных легендах этот великолепный конь — не персидской породы, но местный, заонежский. С некоторыми сокращениями приводим две легенды.
«В Заонежье у крестьянина вызрел жеребец: копытища с плетену тарелку-чарушу, сам, что стог! Весной, перед пахотой отпустил коня в луга, а он и затерялся. Погоревал, а что станешь делать? Однажды пошел мужик в Питер плотничать. Стоит он, знаешь, на бережке Невы-реки, видит: человек на коне, как гора на горе. Кто таков? Великий Петр, кому и быть. Коня, главно дело, узнал. „Карюшка, Карий“, — зовет. И конь подошел, кижанину голову на плечо положил. „Осударь! — он коня за уздечку берет. — Ведь я при Боге и царе белым днем под ясным солнышком вора поймал“. — „Ну! Что у тебя украли?“ — Петр сердится, гремит, как вешний гром. Не любит воров да пьяниц. — „Коня, на котором твоя милость вершником сидит“. — „Чем докажешь?“ — „На копытах приметная насечка есть“. — „Не я увел. Слуги по усердию. За обиду прости“. — „Мне, конешно, пахать, семью кормить, тебе подати платить. Да ведь и у тебя забота немалая. Россию поднимать. Владей конем!“ Не восемьдесят ли золотых дал Петр за коня? Или сто. Да „спасибо“ впридачу. Побежал мужик в Заонежье с придатком. Мы в Ленинград придем — наперво на площадь идем. Туда, где медный Петр на Карюшке, мужицком коне, сидит. Наш ведь конь-то. Заонежский! — Насечки на копыте ищем. Должны быть».
И вторая северная легенда о коне Петра I: «Петр Великий и весом был великий, нас троих бы он на весах перетянул. Кони его возить не могли: проедет верхом версты две, три на коне — и хоть пешком иди, лошадь устанет, спотыкается, а бежать совсем не может. Вот царь и приказал достать такого коня, на котором бы ездить ему можно было. Понятно, все стали искать, да скоро ли приберешь? А в нашей губернии, в Заонежье, был у одного крестьянина такой конь, что, пожалуй, другого такого и не бывало и не будет больше: красивый, рослый, копыта с тарелку были, здоровенный конище, а сам — смиренство. Вот и приходят каких-то два человека, увидели коня и стали покупать и цену хорошую давали, да не отдал. Дело было зимой, а весной мужик спустил коня на ухожье, конь и потерялся. Подумал мужик: зверь съел или в болоте завяз. Пожалел, да что будешь делать, век конь не проживет. Прошло после того два года. Проезжал через эту деревню какой-то барин в Архангельск и рассказывал про коня, на котором царь ездит. Узнал про коня и мужик, у которого конь был, подумал, что это его конь, и собрался в Питер, не то, чтобы отобрать коня, а хоть посмотреть на него. Приехал в Питер, а Питер-то тогда меньше теперешнего Питера в сто семьдесят раз был. Ходит по Питеру и выжидает: когда царь на коне поедет. Вот едет царь, и на его коне. Он перед самым конем встал на колени и наклонился лицом до самой земли. Царь остановился. „Встань! — крикнул государь громким голосом. — Что тебе нужно?“ Мужик встал и подал прошение. Взял прошение царь, тут же прочитал его и говорит: „Что же я у тебя украл?“ — „Этого коня, царь-государь, на котором ты сидишь“. — „А чем ты можешь доказать, что конь твой?“ — спросил царь. — „Есть царь-государь приметы, он у меня двенадцатикрестный, насечки на копытах есть“. Приказал царь посмотреть, и действительно в каждом копыте в углублениях вырезаны по три больших креста. Видит царь, что коня украли и ему продали. Отпустил мужика домой, дал ему за коня восемьдесят золотых и еще подарил немецкое платье. Так вот, что в Питере памятник-то есть, где Петр Великий на коне сидит, а конь на дыбах, так такой точно конь и у мужика есть».
Памятник Петру I на Сенатской (Петровской) тощади Б. Патерсен. 1799 г.
Появление на берегах Невы бронзового всадника вновь всколыхнуло извечную борьбу старого с новым, века минувшего с веком наступившим. Вероятно в среде старообрядцев, родилась апокалипсическая легенда о том, что бронзовый всадник, вздыбивший коня на краю дикой скалы и указующий в бездонную пропасть, — есть всадник Апокалипсиса, а конь его — конь бледный, появившийся после снятия четвертой печати, всадник, «которому имя смерть; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертой частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными». Все как в Библии, в фантастических видениях Иоанна Богослова — в Апокалипсисе, в видениях, получивших удивительное подтверждение. Все совпадало. И конь, сеющий ужас и панику, с занесенными над головами народов железными копытами, и всадник с реальными чертами конкретного Антихриста, и бездна — вод ли? Земли? — но бездна ада — там, куда указует его десница. Вплоть до четвертой части земли, население которой, если верить слухам, вчетверо уменьшилось за время его царствования. Интереснейшей композиционной находкой Фальконе стал, включенный им в композицию памятника, образ змеи, или «Какиморы», как называли ее в народе, придавленной копытом задней ноги коня. С одной стороны, змея, изваянная в бронзе скульптором Ф. Г. Гордеевым, стала дополнительной точкой опоры для всего монумента, с другой — это символ преодоленных внутренних и внешних препятствий, стоявших на пути к преобразованию России.
Впрочем, в фольклоре такое авторское понимание художественного замысла значительно расширилось. В Петербурге многие считали памятник Петру I неким мистическим символом. Городские ясновидящие утверждали, что «это благое место на Сенатской площади соединено невидимой обычному глазу „пуповиной“ или „столбом“, с Небесным ангелом — хранителем города». А многие детали самого монумента сами по себе не только символичны, но и выполняют вполне конкретные охранительные функции. Так, например, под Сенатской площадью, согласно старинным верованиям, живет гигантский змей, до поры до времени не проявляя никаких признаков жизни. Но старые люди верили, что как только змей зашевелится, городу наступит конец. Знал будто бы об этом и Фальконе. Вот почему, утверждает фольклор, он включил в композицию памятника изображение змея, на все грядущие века словно заявляя нечистой силе: «Чур, меня!»
Близких нету никого,
Только лошадь да змея,
Вот и вся его семья.
К памятнику относились по-разному. Не все и не сразу признали его великим. То, что в XX веке возводилось в достоинство, в XVIII, да и в XIX веках многим представлялось недостатком. И пьедестал — «диким», и рука непропорционально длинной, и змея якобы олицетворяла попранный и несчастный русский народ, и так далее, и так далее. Вокруг памятника бушевали страсти и кипели споры. О нем создавали стихи и поэмы, романы и балеты, художественные полотна и народные легенды.
Судя по воспоминаниям современников, памятник Петру внушал неподдельный ужас. По свидетельству одного из них, во время открытия монумента впечатление было такое, будто «император прямо на глазах собравшихся въехал на поверхность огромного камня». Заезжая иностранка вспоминала, как в 1805 году вдруг увидела «скачущего по крутой скале великана на громадном коне». — «Остановите его!» — в ужасе воскликнула пораженная женщина. По одной из легенд, во время литургии в Петропавловском соборе по случаю открытия «Медного всадника», когда митрополит, ударив посохом по гробнице Петра I, воскликнул: «Восстань же теперь, великий монарх, и воззри на любезное изобретение твое», будущий император Павел I всерьез испугался, что прадед и в самом деле может ожить.
До сих пор, утверждает городской фольклор, каждый раз накануне крупных наводнений бронзовый Петр вновь оживает, съезжает со своей дикой скалы и скачет по городу, предупреждая о надвигающейся опасности. Это перекликается с другой легендой о том, что иногда Медный всадник поворачивается на своем гранитном пьедестале как флюгер, указывая направление ветра истории.
Все это Пушкин знал или мог знать. Но то, что рассказывал Виельгорский, стало для него откровением. Случилось это в 1812 году, в то драматическое лето, когда Петербургу всерьез угрожала опасность наполеоновского вторжения. Мы уже рассказывали о том, что первоначально французская армия намеревалась войти в Петербург. В Петербурге всерьез озаботились спасением художественных и исторических ценностей. Среди прочего император Александр I распорядился вывезти статую Петра Великого в Вологодскую губернию. Были приготовлены специальные плоскодонные баржи и выработан подробный план эвакуации монумента. Статс-секретарю Молчанову для этого выделили деньги и специалистов.
В это самое время, рассказывал Виельгорский, некоего не то капитана, не то майора Батурина стал преследовать один и тот же таинственный сон. Во сне он видел себя на Сенатской площади, рядом с памятником Петру Великому. Вдруг голова Петра поворачивается, затем всадник съезжает со скалы и по петербургским улицам направляется к Каменному острову, где жил в то время император Александр I. Бронзовый всадник въезжает во двор Каменноостровского дворца, из которого навстречу ему выходит озабоченный государь. «Молодой человек, до чего ты довел мою Россию! — говорит ему Петр Великий, — Но пока я на месте, моему городу нечего опасаться!» Затем всадник поворачивает назад, и снова раздается звонкое цоканье бронзовых копыт его коня о мостовую.
Майор добивается свидания с личным другом императора, князем Голицыным, и передает ему виденное во сне. Пораженный его рассказом, князь пересказывает сновидение царю, после чего, утверждает легенда, Александр I отменяет свое решение о перевозке монумента. Статуя Петра остается на месте, и, как это и было обещано во сне майора Батурина, сапог наполеоновского солдата не коснулся петербургской земли.
О таком развитии сюжета можно только мечтать. Все остальное оставалось «делом техники» и литературного мастерства. Даже конфликт, который и без того все более отчетливо и остро просматривался в сюжете, при желании можно было бы и далее обострить.
И действительно, Пушкин на это будто бы пошел. Существует одно малоизвестное литературное предание о том, что Пушкин не ограничился ныне хорошо известными двумя, как считают многие исследователи, маловразумительными вне контекста всей поэмы, полустроками, вложенными в уста несчастного Евгения и адресованными «державцу полумира»: «Добро, строитель чудотворный / Ужо тебе!» Согласно легенде, бедный полупомешанный чиновник произнес целый обвинительный монолог, обращенный к медному истукану, лишившему его не только обыкновенного существования, но и человеческого облика. Называли даже количество стихов этого страстного монолога, которые цензура якобы безжалостно вычеркнула. Говорили, что их было тридцать и что при чтении поэмы самим Пушкиным они производили «потрясающее впечатление». Правда, еще Валерий Брюсов, внимательно вслушиваясь в эту легенду, заметил, что «в рукописях Пушкина нигде не сохранилось ничего, кроме тех слов, которые читаются теперь в тексте повести». Но кто знает. Как известно, фольклор на пустом месте не появляется.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
Поэма Пушкина «Медный всадник»
Поэма Пушкина «Медный всадник» Поэма Пушкина «Медный всадник» – наглядное подтверждение этому. Петр, олицетворяющий державную мощь российской государственности, является и здесь главным героем, хотя действие поэмы относится к 1824 году, ко времени большого
ВСАДНИК (Неоконченный рассказ)
ВСАДНИК (Неоконченный рассказ) Почему единственные сыновья, почти как правило, бывают пухлыми блондинами? Почему у них сзади, под низко растущими волосами, шея нежна и розова, как от холодной воды, даже если она и плохо вымыта? Не потому ли, что особенно привыкли к пуху
МЕДНЫЙ ПУШКИН. 7 ЮБИЛЕЕВ[1]
МЕДНЫЙ ПУШКИН. 7 ЮБИЛЕЕВ[1] 1880Он «памятник себе воздвиг нерукотворный», мы же в дополнение к нему соорудили рукотворный памятник — МЕДНОГО ПУШКИНА, со стуком выпадающего в осадок всякого юбилея. И собственно история пушкинских празднеств в России начинает свой отсчет с
«Медный год»: 1997[34]
«Медный год»: 1997[34] Дамы и господа! Героини и герои! Действующие лица и исполнители! Многие из сидящих в этом зале — сочинители. Представьте на минуту, что вы, автор, очутились в окружении своих воплотившихся персонажей, и даже держите перед ними речь. Сон смешного человека,
Там, где правит медный таз
Там, где правит медный таз Питер Филлипс. Сон – дело святое. Журнал «Если»В перечне традиционных демократических свобод находится место и законному праву человека на личное безумие. Неприкосновенность головы сохраняется Конституцией. Мозг – точно такая же частная
«ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ВСАДНИК» (The Electric Horseman) США, 1979.120 минут.
«ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ВСАДНИК» (The Electric Horseman) США, 1979.120 минут. Режиссер Сидни Поллак.В ролях: Роберт Редфорд, Джейн Фонда, Валери Перрин, Уилли Нелсон, Джон Сэксон.В — 3; М — 3; Т — 2,5;Дм — 4; Р — 3; Д — 3; К — 3,5. (0,604)Сонни Стил, бывшая звезда родео, злоупотребляет алкоголем и подрабатывает
Скрытая аллюзия и полисемия в поэтическом тексте: всадник мертвый и конь белеющий в поэме И.А. Бродского «Петербургский роман»
Скрытая аллюзия и полисемия в поэтическом тексте: всадник мертвый и конь белеющий в поэме И.А. Бродского «Петербургский роман» [333]В поэме Бродского «Петербургский роман» (1961) главный герой Евгений соотнесен с Евгением из пушкинского «Медного Всадника», а также с его
26. Медный Лоб
26. Медный Лоб Разновидностью благодарных животных можно считать фигуру, которая в сказке иногда называется «Медный Лоб», «Лесное Чудо» и т. д. «Медный Лоб» — это чудовищное существо, которое содержится при дворе короля в плену. Он просит королевича выпустить его. «Выпусти
4. «Я родился и вырос в балтийских болотах, подле…»: поэзия Бродского и «Медный всадник» Пушкина
4. «Я родился и вырос в балтийских болотах, подле…»: поэзия Бродского и «Медный всадник» Пушкина В 1975–1976 годах Бродский написал поэтический цикл «Часть речи». В нем есть стихотворение, открывающееся такими строками: Я родился и вырос в балтийских болотах, подле серых