Что случилось в буйнакске
В сентябре 1999 года в России одну за другой взорвали четыре жилые многоэтажки — в Буйнакске, Москве и Волгодонске. Жертвами этих терактов стали 307 человек, пострадали почти две тысячи. О трагедии в дагестанском городе, где погибли 64 человека, тогда писали меньше всего — он был где-то там, далеко, в полусотне километров от Чечни, где недавно снова началась война. Двадцать лет спустя корреспондент «Ленты.ру» Сергей Лютых побывал в Буйнакске, чтобы встретиться с теми, кто чудом выжил и хранит память о тех, кому выжить не удалось.
Пятиэтажка на улице Шихсаидова была по буйнакским меркам домом новым и престижным. По крайней мере, квартиры здесь стоили заметно дороже. До 90-х в этом доме жили только семьи офицеров 136-й мотострелковой бригады, которая базируется в Буйнакске.
Там жили и супруги Рамазановы — Рамазан и Бубу. Он был начальником гарнизонного дома офицеров, а она — домохозяйкой и швеей. Полы и стены их квартиры украшали вытканные ее руками ковры, лампа в прихожей была с домотканым абажуром из макраме. Десятки местных женщин ходили в сшитых Бубу платьях.
В Буйнакск семья Рамазановых переехала в 1995 году из Карабаха, почти сразу после Карабахской войны. Их сыновья, Саша и Руслан, прилежно учились в школе, ходили в драмкружок. Сашу назвали в честь погибшего в Карабахе сослуживца Рамазана.
1 августа 1999 года главу семейства перевели в республиканский военкомат Дагестана. Через две недели ему присвоили звание подполковника. Сыновья гордились отцом, получившим повышение. В планах у семьи было построить собственный дом и вырастить сад.
За неделю до взрыва Руслан ходил с отцом на рыбалку. Они наловили окуней. Мальчик сам пожарил рыбу и угощал пришедшую в гости подругу матери Зухру Акимову — жительницу Буйнакска, работавшую тогда в доме офицеров.
В день взрыва — в субботу, 4 сентября 1999 года, — Бубу принесла в дом офицеров свой комнатный цветок крокус.
«Я хочу подарить вам этот цветок. Вы любите цветы, они у вас хорошо растут, ваш кабинет утопает в зелени. А у меня он что-то сохнет, и вообще, я хочу вам подарить этот цветок от нашей семьи», — вспоминает ее слова Зухра.
В благодарность за этот подарок, да и просто по давней дружбе, Акимова собиралась прийти домой к Рамазановым, чтобы помочь Бубу с консервированием помидоров. Однако именно 4 сентября в доме офицеров ждали визита проверяющего из Министерства обороны — полковника Жихарева. Новый начальник клуба попросил подчиненных не уходить домой, пока не закончится эта инспекция.
В ту последнюю встречу Бубу рассказала Зухре, что уже через две недели их семья покинет Буйнакск, а затем отправилась домой к мужу, который в этот день приехал из Махачкалы.
«Яхья, твой дом взорвали!»
Дома у него была жена и трое детей.
«Стеной стояла пыль. В темноте почти ничего не видно было. Обрушилась средняя часть дома: два подъезда по 15 квартир превратились в груду кирпичей. Левая и правая — еще стояли. Однако никакого хаоса не было. Вокруг развалин уже стояло оцепление из милиции и военных», — рассказывает Яхья.
Людей извлекали из-под обломков, везли в военный госпиталь и центральную городскую больницу. Всего насчитали 64 погибших и 146 раненных.
Фото: Олег Булдаков / ТАСС
В то время в Буйнакске было много военных, имевших за плечами опыт первой и едва начавшейся второй чеченской кампании. Они уже научились действовать на уровне инстинктов. И это спасло город еще от одной трагедии.
Майор Крюков сам обезвредил устройство за 15 минут до того, как установленный часовой механизм должен был инициировать подрыв, а затем сел за руль этого грузовика и уехал на нем из города. Офицер знал, что в любой момент мог взлететь на воздух, а еще он нарушил инструкцию по разминированию гражданского объекта. Позднее Крюков получит за этот поступок звезду Героя России.
А Яхья Гамидович в это время искал своих родных. Сперва он ринулся в госпиталь, а потом в больницу. Там офицера встретил знакомый, который обнял его и сообщил о гибели супруги.
Трое детей Яхьи — две девочки и мальчик — выжили. Их посекло осколками стекол. «В момент взрыва дети находились в той части квартиры, которая частично уцелела», — объясняет он.
Сын и дочери две недели провели в больнице, а сам он на семь дней уехал в родное село — хоронить жену. В это время дом разбирали, вытаскивали и складывали сохранившееся имущество. Трагедии часто привлекают мародеров, но в этот раз было по-другому: все найденные в развалинах золотые изделия, по словам Яхьи, лежали в одной кучке, откуда выжившие и их родственники забирали свое.
Фото: Олег Булдаков / ТАСС
Дом офицеров в Буйнакске стоял прямо напротив той самой пятиэтажки и тоже сильно пострадал от взрыва: уцелело только то, что было сделано из железобетона.
Осколки огромных толстых витринных стекол нашпиговали мебель и музыкальные инструменты. «Сторож чудом уцелел, так как в момент взрыва стоял, прислонившись к колонне», — рассказывает Акимова.
Сама она покинула здание всего за полчаса до этого. Ждала проверяющего до 21 часа. Тот стал отчитывать женщину за то, что в Калининграде и Москве культурно-массовая работа организована иначе. Свидетелем этой сцены стал муж Акимовой, который зашел за ней. Он вспылил и сказал инспектору из Москвы, что немедленно забирает жену домой.
«Мы только в квартиру зашли и вдруг. Обычное землетрясение вправо-влево шатает, а это как-то. Снизу вверх дом поднялся и опустился. Мы на балкон. С балкона в сторону бригады две ракеты: одна выше, другая ниже. И столб пыли. Во всем городе, наверное, окна повыбивало», — вспоминает Зухра.
По словам Акимовой, Буйнакск в то время был фактически прифронтовым городом, в котором все было подчинено одной цели — защитить Дагестан и Россию от наступавшей армии чеченских боевиков.
Военные, милиционеры и ополченцы объединились на передовой, а горские женщины и жены русских офицеров — в тылу. «Полевые кухни не поспевали за бойцами, и женщины несли им туда еду. Без команды. Понимали, что воинам кушать надо», — вспоминает собеседница «Ленты.ру».
Палатки, в которых поселили жильцов взорванного дома. Ноябрь 1999 года
Фото: Роман Денисов / ТАСС
На следующий день после взрыва жилого дома в Буйнакск съехались большие начальники, в том числе глава МЧС Сергей Шойгу. Началось расследование произошедшего.
«По нашей заставе пока не стреляют»
За месяц до взрыва, 7 августа 1999 года, началось массовое вторжение бандформирований под командованием Шамиля Басаева и Хаттаба в Ботлихский район Дагестана. Это стало началом второй чеченской войны.
На самом же деле, конечно, никакого начала не было, рассказывают местные жители. Как не было и прекращения первой войны после подписания Хасавюртовских соглашений. Нападения боевиков на дагестанскую землю и российских военных не прекращались.
Зухра Акимова, ставшая известной дагестанской писательницей и поэтессой, написала книгу о 136-й мотострелковой бригаде «Жизнь, отданная Родине», в которой опубликовала собранные астраханцем Борисом Водомским письма его солдат-земляков, погибших в ту вроде бы мирную пору, а также во время августовских боев за Дагестан.
Вы спрашиваете: «Кто еще из Астрахани служит у нас?» В моем взводе никто. В Гералахе (это Герей-Авлак) есть земляки. Да, в воскресенье сидим в столовой завтракаем, вдруг все застряслось. Оказывается землетрясение. Надо же! Как там бабушка с дедушкой? Привет им огромный. Пусть не беспокоятся за меня. Тете Вере Шкодиной, Ирине и дяде Юре, крестной тоже передавайте привет. Я сразу всем по привету. Писать времени нет. Сами больше пишите».
Конвой российской армии на пути в Дагестан
Фото: Antoine Gyori / Sygma via Getty Images
«Мам, привет! Сегодня мы точно должны уехать. Меня могли оставить здесь, но я решил ехать. Может быть, ты не поймешь, почему я так решил. Если бы я остался, я перестал бы себя уважать. Спроси у отца, может быть, он тебе объяснит, что движет нами в таких случаях. Прости. Как только вернусь, пришлю тебе телеграмму. »
«Бабушка, дедуля, дядя, мамулечка, Леночка! Пишу вам из Кизляра. Вы не переживайте. Спросите, почему вас обманывал, уезжал в Дагестан? — просто не знал, как будет здесь работать почта. Не писал еще и потому, чтобы вы не приезжали. Сами понимаете.
Теперь о самом главном. Да, здесь стреляют часто. Но по нашей заставе пока не стреляют. У нашей бригады три заставы. По первой и второй бьют. Наша застава находится на старом рыбоводном заводе. Едим все, что сами себе готовим на полевой кухне. Здесь рядом живут дагестанцы. Хорошие люди. Приносят сыр, молоко парное, сметану.
Мы иногда у них покупаем: стыдно брать так. Хорошие очень люди. Как мы тут несем службу? Заступаем на ночь дежурить, утром сменяемся. Вода есть. Ходим в душ. Вода, правда, наполовину минеральная, сладковатая.
Вот вкратце и все о службе. Не беспокойтесь обо мне. Все будет хорошо. Приедем, возможно, в ноябре, тогда расскажу подробнее. »
Этого бойца, скрывшего от родных службу в Дагестане, звали Александр Никитов. Он погиб 10 сентября 1999 года на сопке в Новолакском районе Дагестана. В те дни основные силы боевиков уже вынудили отступить в Чечню. Никитов был в расчете зенитной установки. Расчет попал в окружение. Солдаты отбивались до последнего, всеми силами пытались сохранить орудие. Под конец командир расчета — молодой лейтенант (его фамилия неизвестна) — дал команду подчиненным уходить, а сам остался их прикрывать.
Существует мнение, что боевые порядки басаевцев были разбиты авиацией, а солдатам оставалось лишь добить их на земле. Но в Дагестане хранятся многочисленные свидетельства о личных и коллективных подвигах, об отчаянных, но захлебнувшихся атаках и невосполнимых потерях.
Траурные мероприятия в память о жертвах террористического акта, 2009 год
Фото: Сергей Расулов / NewsTeam / РИА Новости
За организацию и исполнение взрыва в Буйнакске в тюрьму отправили восемь человек. Двое — Иса Зайнутдинов и Алисултан Салихов — отбывают пожизненный срок. Одному террористу сидеть еще семь лет. Пятеро уже должны быть на свободе, причем двоих из них отпустили по амнистии.
«В 1993 году дивизию расформировали. Многие офицеры свои квартиры попродавали и уехали, так что в 1999 году в этой пятиэтажке уже было больше гражданских, чем военных», — вспоминает Яхья Гамидович.
В Буйнакске на месте взорванного дома теперь небольшой сквер, мемориал и маленькая мечеть. На каменных плитах выбиты имена всех 64 жертв теракта. На деньги служивших тогда солдат и офицеров в части был построен скромный православный храм. Рядом с ним — стена, выстроенная из необычного приплюснутого кирпича. Она и еще два корпуса казарм сохранились тут с XIX века, когда на месте Буйнакска была крепость Темир-Хан-Шура, в которой размещался Апшеронский полк Русской императорской армии.
Памятник погибшим был открыт в 2000 году
В сотне метров от взорванного дома сохранилась такая же пятиэтажка. Они обе были построены в 1974 году на месте старого кладбища. Местных старожилов это несколько смущало. Теперь уцелевший дом весь оброс какими-то несусветными самодельными пристройками: люди продолжали жить, и жить лучше.
«Люди из этого дома получили намного больше денег, чем выжившие из взорванного. Так получилось, потому что они судились, а мы — нет. Некому судиться. Разъехались почти все кто куда», — рассказывает Яхья Гамидович.
В 2001 году жертвам взрыва в Буйнакске дали ордера на новое жилье. Семья Яхьи Гамидовича получила ключи от трехкомнатной квартиры в подмосковном Чехове. Однако мужчина решил отказаться — остался верен Буйнакску и своей бригаде.
Здесь, среди коллег, вдовец встретил новую любовь, и эта женщина подарила ему еще одного сына.
А за плечами бойцов и командиров 136-й мотострелковой бригады теперь уже не только две чеченские кампании, но и поход в южноосетинский Цхинвал.
Тех, кто погиб 4 сентября 1999 года, и военных, и гражданских, здесь вспоминают, как погибших в бою солдат: возложением цветов, маршем и салютом почетного караула. Будет также театральная постановка к 20-летию трагедии.
Фото: Патимат Амирбекова.
— Да утешить невозможно было! – говорит Фатима. — Это трагедия мирового масштаба, погибли дети, воспитанники наши, родственники, соседи, друзья. Это невосполнимая утрата и для нас, и для всего города. Как будто вчера случилось. 20 лет прошло, казалось бы, а вот все еще рана не затянута. Мой муж только пришел домой из больницы с дежурства, но как узнал, туда побежал — и бегом расчищать завалы, вытаскивать людей, эвакуировать.
— У кого были машины, все ездили туда, в гостях у нас сидел брат, а он — водитель маршрутного такси, тоже сразу поехал, — рассказывает Наида. — Вернулся поздно ночью, рассказывал весь ужас, который видел: кто-то без головы, у кого-то прям наружу всё, что внутри, вывалилось.
— В домах никого не осталось, ринулись помогать пострадавшим. Весь город там был, даже школьники – 10-11 классы разгребали завалы. Никто не остался безучастным, все были на дежурствах и принимали раненых. Психбольница, горбольница, поликлиника… очень много раненых было, очень! Сейчас вспоминаю — и такая дрожь. Очень страшно! Дети, ни в чем не повинные дети, как можно было?!
Фото: Эльмира Кожаева.
До утра люди расчищали завалы. Я, например, воду таскала, чтобы отмыть раненых от грязи, но почему-то воды не было. У кого-то же запасы воды должны быть.
— Сзади частный сектор, эти дома тоже были повреждены, — вспоминает Наида.
— Дети просили пить, потом мы пошли в магазин и купили ящики воды.
Подруга у меня тогда ушла… 30 лет ей было, бесподобный человек! Дети остались, муж на дежурстве был в больнице, он врач, а вот ее нет, — говорит Фатима.
Фатима Гаджиева. Фото: Патимат Амирбекова.
— Еще жена нашего знакомого ребенка там потеряла.
— Да, она потеряла, а сама – вся в осколках стекла была. Во все тело вонзилось, до сих пор она вытаскивает эти осколки.
— Тогда не до драгоценностей было, которые в доме остались. Хотя в тот момент, оказывается, были такие люди, которые могли все это забирать.
— Не говорят, что были, а были. Я помню, Абдурагим рассказывал, шестерых сразу забрали – они ковры таскали, телевизоры. Во все времена находятся люди, которые хотят нагреть руки на чужом несчастье. К счастью, таких людей мало.
Фото: Эльмира Кожаева.
— Он раньше работал в колхозе трактористом, и его все так и звали потом, – рассказывает она.
— Немало, к сожалению, — соглашается Фатима.
— И вот не знаю, жалеть или не жалеть его. Но ему, конечно, не посчастливилось, так его прикладом били.
— Отправьте его на рудники – пусть приносит пользу государству, пусть на самом тяжелом месте работает, но бить… Получается, ты уподобляешься этому террористу, если бьешь. Чем ты лучше него?
Двадцать лет — близко
Приходим в аллею. И не сразу понимаем, что именно здесь взорвался дом. Все руины стерты с лица земли. Вместо них – плиты. О случившемся напоминает дом напротив, который, по словам военнослужащих, давно должен быть снесен из-за ветхости. Но снесли другой.
— Тут рядом еще один дом стоял, он не должен был быть снесен, — объясняет военнослужащий 136 мотострелковой бригады Руслан Абакаров. — Он не пострадал вообще. По решению суда должны были снести этот, но почему-то здесь люди живут. Дома по бумагам нет. Нам обидно, мы много раз поднимали этот вопрос. 20 лет прошло, когда вижу такое отношение к месту памяти, понимаю, что и тогда было безразлично, и дальше так будет. Не надо что-то делать для галочки, делайте для людей, память чтобы была, чтобы наше поколение могло дальше вспоминать об этих днях. Это может в любой момент произойти. Надо быть бдительным, и отношение должно быть соответствующим.
Руслан Абакаров. Фото: Патимат Амирбекова.
Он жил с родным братом – тоже военнослужащим 136 бригады – в четырехкомнатной квартире. За все утраченное имущество им возместили 150 000 рублей.
— Мы получили мизер от государства. И не всем так выделяли, в зависимости от того, сколько у тебя членов семьи было. На тот период сумма выделялась по количеству прописанных людей в квартире, — говорит Руслан.
В результате взрыва Руслан Абакаров потерял родителей, невесту и племянника. Его родной брат – жену и сына. Руслан был в гостях, а его брат – в Ботлихе по служебному заданию.
— Я лично похоронил отца и мать, невесту и племянника, отец мой — тоже бывший военнослужащий дивизии, дислоцированной в Буйнакске. Во время взрыва нас чисто случайно не было дома, мы были в гостях. Мой брат был в Ботлихе в это время и тоже потерял жену и сына, пока защищал Родину. Но никто не защищал наши семьи, вот это обидней всего, — делится с нами Руслан.
Фото: Патимат Амирбекова.
Он жалуется на неухоженный вид вокруг памятника.
— Нужно место памяти привести в надлежащий вид. Посещая его 20 лет, мы видим, что даже скамейка не покрашена, деревья высыхают, нет никакого ухода. Об этом не надо вспоминать в юбилейный день, надо каждый день вспоминать. Все-таки это такая утрата. И нам, лицам, которые пострадали, обидно вот это видеть. Хотелось бы, чтобы глава города и все остальные уделяли больше внимания этому месту.
Яхья Мидеев – на тот момент начальник склада автомобильного имущества 136 бригады – был в автопарке во время взрыва, занимался разгрузкой.
Яхья Мидеев. Фото: Патимат Амирбекова.
— Очень обидно, – вспоминает Алиасхаб Сайпулаев, проработавший 48 лет мастером на Буйнакском агрегатном заводе. — Люди спали, дети спали, не дай Бог другим такое. Помню горе людей, помню крики людей, мы никогда не ожидали, что у нас в Буйнакске такое может быть. Мой Темирхан был в госпитале дежурным, поэтому спасся, а дети и жена — дома. Дочь моей троюродной сестры и ее трое детей погибли. Я — атеист, но даже я молился, когда сюда пришел. Все молились.
Алиасхаб Сайпулаев. Фото: Патимат Амирбекова.
Фото: Эльмира Кожаева.
В аллее у памятника жертвам теракта зачитывают вслух фамилии погибших. Они повторяются – Рамазанова, Рамазанов, Рамазанов, Рамазанов… И пока ты стоишь и слышишь одну и ту же фамилию несколько раз, кажется, будто земля уходит из-под ног. Двадцать лет — близко.
Минута молчания сопровождается стрельбой из автомата.
Играет оркестр. Дети, взрослые и старики возлагают цветы к памятнику.
Фото: Патимат Амирбекова.
«Я помню…»
Асият Магомедова
Для меня Буйнакск всегда был серо-коричневым. Сейчас, спустя двадцать лет, он таким же серо-коричневым и остался. Я не помню ни единого уголочка этого города, только палитру, в которую он окрашен, и пятое сентября. Мне было восемь, и мы с мамой пришли на место взрыва на следующий день. Первое, что мне запомнилось, – это гора. Огромная серая гора бетона, которая уходила куда-то ввысь, а на фоне этой горы — голубое небо. Мне тогда почему-то показалось, что за этой горой есть что-то интересное или там вообще край мира. А может, и море. Помню, что было грязно и ходить неудобно, и я смотрела на все это, думая: зачем мы сюда пришли? Еще помню кучу каких-то тряпок и серые от бетонной пыли одеяла. Мама была рядом, но сейчас, когда я вспоминаю это, есть какое-то стойкое ощущение того, что пришла туда одна. Мне одновременно хотелось уйти и заглянуть все-таки за эту гору. Помню свою растерянность, такую же я увидела на мероприятии, посвященном двадцатилетию трагедии. У детей, которые сжимали в руках голубей и шары.
Помню звуки выстрелов под окнами и как мы с мамой прятались в туалете. Мама уверяла меня, что стены там крепкие, их пули не пробьют. Мы тогда подумали, что это ваххабиты напали на военный городок. Помню гул «Летающей коровы» (вертолет МИ-26). Помню верблюда, который однажды забрел во двор и жевал свежевыстиранное белье, и солдат, смешных, которые пытались на этого верблюда взобраться.
Мы жили в поселке Герей-Авлак, это в паре минут езды от Буйнакска. А папа каждый день ездил в Буйнакск на работу, в ту самую 136 мотострелковую бригаду. 4 сентября он сидел в гостях у друга напротив дома, который взорвется менее чем через час. Потом он вспоминал, что машину, на которой они отъехали, подбросило от ударной волны. Говорит, подумали, что на полигоне артиллерийские стрельбы. Вспоминал женщин, которые кричали и плакали; военкома, который стоял в сторонке и смотрел, как разбирают завалы. У него в этом взрыве погибли жена и дочь.
Папа говорит, в тот день произошла странная вещь. Совещание, на котором должны были быть командиры дивизионов и батальонов, сдвинулось по времени. Офицеры, которые должны были вернуться домой как раз ко времени взрыва, остались на совещании. Кто-то важный не пришел или опоздал, и комбриг провел совещание позже. Поэтому офицеры к положенному времени домой не вернулись, зато вернулись дети, играющие во дворах, старики, дома были женщины.