Что случилось с наполеоном
Наполеон – беглец из России: Какими были последние дни Великой армии глазами французов
В конце декабря 1812 года остатки Великой армии Наполеона перешли через Неман и покинули территорию Российской Империи. Поход императора Франции в Россию завершился. При этом сам Наполеон был уже далеко, так как бросил свои отступавшие войска после Смоленска. О чём тогда говорил и думал Бонапарт, что он знал о перемещениях Кутузова и какая обстановка сложилась в отступавшем войске?
Про отступление армии Наполеона из России, которое закончилось её полным уничтожением, сказано и написано уже очень много. Битва под Красным, сокрушительная для Великой армии переправа через Березину, стычки с русскими казаками из авангардных частей атамана Матвея Платова, голод, десятки тысяч погибших от холода, факты каннибализма во французской армии — всё это было в действительности.
О многом мы знаем и от партизанов Дениса Давыдова, которые в декабре 1812 года рассказывали, что передвигаться им приходилось буквально по телам погибших французских солдат и офицеров. Картина была воистину ужасающая — многие французы грелись у костров на биваках и больше оттуда не вставали. Сотнями и даже тысячами они замерзали в деревенских избах в тщетных попытках согреться и найти приют.
Когда Великая армия из оставшихся после Москвы 110 тысяч человек сократилась до 29 тысяч, Наполеон доехал с ней до Сморгони, где бросил её, оставив на попечительство маршала Нея. В одной повозке с Наполеоном из армии бежал его личный адъютант, обер-шталмейстер, бывший посол Франции в России граф Арман де Коленкур.
После окончания войны и заключения Наполеона на острове Святой Елены Коленкур написал мемуары о походе в Россию. Походе, от которого сам Коленкур, знавший Россию и находившийся в хороших отношениях с Александром I, тщетно пытался отговорить своего императора ещё весной 1812 года. Мемуары Коленкура считаются одним из достаточно достоверных источников о походе Наполеона в Россию. И тем ценнее записи генерала, сделанные им, когда Наполеон бежал от армии в Париж с ним вдвоём, вынужденный выдавать себя за помощника знатного господина, которого изображал из себя адъютант.
Фото: Scherl / Globallookpress
Арман де Коленкур
Для пояснения того, почему мы обращаемся к мемуарам Коленкура, стоит немного рассказать о его личности и карьере. Коленкур происходил из знатного французского семейства Лузиньянов и к моменту Великой французской революции уже сделал неплохую военную карьеру офицера. В период Директории, кстати, неоднократно попадал под подозрения из-за дворянского происхождения.
После «переворота 18 брюмера» в 1799 году, когда на трон взошёл Наполеон, продолжил карьеру военного, принял участие в Войне второй коалиции, а в 1801 году по протекции друга семьи, министра иностранных дел Франции Талейрана, впервые был послан в Санкт-Петербург, чтобы передать только что взошедшему на российский трон Александру I поздравление от Наполеона.
В 1802 году Коленкур был назначен одним из адъютантов Наполеона, а в 1804 году — обер-шталмейстером императора. В этой должности он отвечал за этикет при дворе Наполеона, за его личные конюшни и службы связи.
3 ноября 1807 года Коленкур был назначен послом Франции в России и переехал в Петербург. При этом Наполеон запретил ему жениться на возлюбленной — для церемонии бракосочетания согласие императора было необходимо. Жениться на своей избраннице Коленкур смог только после низложения Наполеона.
В Петербурге Коленкур был хорошо принят при дворе Александра I, между ними завязались непринуждённые и дружеские отношения, которые впоследствии сначала подпортят жизнь Коленкуру, а затем спасут её. 25 сентября 1808 года Коленкур был награждён орденом Святого Андрея Первозванного.
С 1810 года Наполеон начал упрекать Россию в нарушении торговой блокады Англии, заявляя, что русские продолжают принимать английские корабли в Архангельске. Коленкур тогда пытался помирить императоров. В мемуарах он пишет, что неоднократно говорил Наполеону, что нецелесообразно портить отношения с Россией, о хорошем отношении Александра I. Однако размолвка продолжилась.
Отступление «Великой армии» Наполеона из России. Фото: mil.ru
Начало катастрофы французов
Тем не менее во время похода в Россию Коленкур то и дело говорил своему императору о бесперспективности похода в Россию. Если верить его словам, то аргументов было очень много. Основной — Франции выгодно объединиться с Россией против Англии, а не воевать с обеими государствами. Этими речами обер-шталмейстер вызывал раздражение Наполеона. Одна из самых серьёзных их ссор произошла накануне Бородинского сражения, в котором на флешах Раевского погиб старший брат адъютанта, генерал Огюст де Коленкур. На следующий после сражения день Наполеон нарочно не выразил своему адъютанту никаких соболезнований.
После отступления из Москвы Коленкур стал летописцем крушения французской армии. Он отдавал должное полководческому таланту Кутузова и неоднократно отмечал, что Наполеон на самом деле очень долго ничего не знал о маневрах русской армии после того, как она перекрыла ему дорогу на Калугу, где французы могли рассчитывать на пополнение провианта. Вместо этого русская армия вынудила их уходить по старой Смоленской дороге, разорённой ещё во время нашествия на Россию.
Интересно, что когда нам рисуют образ сокрушённого Наполеона, теряющего свою армию во время отступления, то представляют французского императора не совсем корректно. Он совершенно не чувствовал себя побеждённым, напротив, он полагал расположиться на зимние квартиры в Смоленске, собрать армию в кулак и на следующий год вновь атаковать. Как пишет Коленкур, предупреждавший Наполеона о морозах, тот поначалу наотрез отказывался в них верить. Под Вязьмой он писал:
Император никак не мог понять тактики Кутузова, оставлявшего нас в полном спокойствии. Погода была хорошая. Император опять несколько раз говорил, что «осень в России такая же, как в Фонтенбло»; по сегодняшней погоде он судил о том, какою она будет через 10-15 дней, и говорил князю Невшательскому, что «это — такая погода, какая бывает в Фонтенбло в день св. Губерта (3 ноября), и сказками о русской зиме можно запугать только детей».
Но к 7 ноября погода становилась всё более холодной, армия Наполеона растянулась и продолжала всё более жестоко страдать уже не только от голода, но и от холода. Армия начинала гибнуть.
Однако зрелище, которое представляла собою дорога начиная от Михайловки, было ужасным; многочисленные трупы наших эвакуированных раненых лежали на дороге; большинство из них погибли от холода или голода или же были покинуты теми, кому была поручена их перевозка. Наряду с этим дорога кишела отставшими,
«Почти все шли пешком; император, который ехал в своём экипаже вместе с князем Невшательским вслед за гвардией, два-три раза в день выходил из экипажа и, по общему примеру, в течение некоторого времени шёл пешком, опираясь то на плечо князя, то на моё плечо или на кого-нибудь из своих адъютантов. Дорога и придорожная полоса с обеих сторон были усеяны трупами раненых, погибших от голода, холода и нужды. Даже на поле битвы никогда нельзя было видеть таких ужасов», — написал адъютант на следующий день, 8 ноября.
Коленкур пишет, что в Смоленске продовольствия для армии почти не оказалось, однако Наполеон с решимостью фанатика всё ещё верил в то, что армию можно реорганизовать. По мнению адъютанта, именно эта страсть заставляла Наполеона тащить за армией слишком много орудий и обозов, для чего уже не хватало лошадей.
Увы! Император строил себе иллюзии, и его заблуждение вело нас к гибели,
«Я найду подкрепления на каждом шагу, — говорил он, — тогда как Кутузов будет ослаблять свои силы переходами и будет отдаляться от своих резервов. Он остаётся в стране, которую мы истощили. Для нас имеются склады, а русские будут умирать от голода. Увы, злосчастный рок преследовал нас и готовил для императора новые испытания: он с такой уверенностью говорил о складах, которые считал якорем спасения для армии, а на следующий день, то есть 16 ноября, они, как мы это вскоре узнали, попали в руки неприятеля», — писал Коленкур.
Крушение армии Наполеона
В битве при Красном русская армия не нанесла окончательного поражения Наполеону, однако потери его были ужасны: 6-13 тысяч убитых, 26 тысяч пленных и 228 орудий. Под Красным серьёзное поражение потерпел корпус французского генерала Евгения Богарне. Из 6 тысяч человек он лишился 2 тысяч только пленными, тогда как потери русской армии в этой стычке составили 800 человек.
Памятник М.И. Кутузову. Фото: Nikolay Orlov / Globallookpress
Также был разгромлен и корпус генерала Нея, насчитывавший 7-8 тысяч человек. После стычки с корпусом Милорадовича Ней отступил в лес, откуда после предложения капитуляции вышли и сдались в плен 6 тысяч французов. Сам Ней с остатками своего соединения перешёл Днепр, потеряв наибольшее число солдат в полыньях. В Оршу, куда к тому моменту дошёл Наполеон, Ней привёл 600-800 человек, то есть в 10 раз меньше, чем имел. Его корпус перестал существовать.
Коленкур умалчивает о потерях Нея. В мемуарах он признаёт, что Милорадович предложил Нею сдаться в плен, однако тот не согласился и перешёл Днепр, «потеряв мало людей». «Русским достались лишь наши орудия со сломанными замками», — написал он.
Тем не менее, Наполеон вынужден был уходить дальше и настоящей катастрофой его армии стала переправа через Березину. Известно, что само слово «березина» с тех пор вошло во французских обиход в значении «полная катастрофа». После прохода войск по переправам было отдано разрешение перейти реку остальным частям, в том числе, гражданским. Вот как описывает это Коленкур:
Как только было решено отступать, берег возле Веселова мгновенно превратился в арену неописуемого ужаса, отчаяния и гибели, особенно когда повторные атаки русских против последних оставшихся там корпусов прижали толпу некомбаттантов к реке. Все устремились на мосты, и они не замедлили рухнуть — скорее от беспорядка, чем от тяжести. Французы на другом берегу были горестными свидетелями этих сцен ужаса и жестокости, не будучи в состоянии прийти на помощь. Мы потеряли тогда 10 тысяч человек.
При этом он умалчивает о том, что часть переправ Наполеон приказал поджечь, просто наплевав на всех, кто ещё не успел переправиться.
До сражения при Березине у Наполеона было 40-45 тысяч человек. Потери французов оцениваются в 21 тысячу, при этом ещё 10 тысяч были взяты в плен как отставшие. Кутузов в донесении Александру I оценил потери Наполеона в 29 тысяч человек. В целом считается, что Наполеон потерял на Березине 35 тысяч человек. Многие из них замёрзли и утонули. Такова была судьба и инженерного корпуса, который наводил переправы в ледяной воде. Не менее половины погибли и в результате многочисленных стычек в момент переправы.
К этому моменту Минск, куда прибыл обильный обоз из Франции, уже был взят румынской армией Чичагова. Припасы для французской армии достались России. Наполеон понял, что только стремительное отступление может обезопасить его от удара в тыл армией Кутузова одновременно с вероятной встречей с Чичаговым.
В Сморгони Наполеон принимает решение покинуть армию, поручив её Нею. Император берёт с собой лишь Коленкура, чтобы вдвоём с ним пересечь Польшу, Австрию и добраться до Парижа. Даже тогда Бонапарт не считал себя побеждённым, полагая, что соберёт новую армию и снова двинется на неукротимую Россию.
В Вильно, — говорил он, — имеются хорошие продовольственные запасы, и там всё снова придёт в порядок. В Вильно больше средств, чем нужно, чтобы дать отпор неприятелю; так как русские изнурены не меньше нас и страдают от холода, как и мы, то они перейдут па зимние квартиры. Появляться будут только казаки,
— приводит слова наполеона Коленкур.
Поначалу император планировал сделать ставку на Польшу:
«Наши бедствия, — сказал он, — произведут во Франции большую сенсацию, но мой приезд уравновесит неприятные результаты этой сенсации. Он рассчитывал воспользоваться своим проездом через Варшаву, чтобы наэлектризовать поляков. Если они хотят быть нацией, — говорил он, — то они все поголовно поднимутся против своих врагов. Тогда я вооружусь, чтобы защитить их. Я смогу затем сделать Австрии те уступки, которых она так желает, и мы провозгласим тогда восстановление Польши. Австрия более заинтересована в этом, чем я, потому что она находится ближе, чем я, к русскому исполину. Если же поляки не выполнят своего долга, то для Франции и для всего мира вопрос упрощается, так как тогда легко будет заключить мир с Россией».
Коленкур также описал сани, в которых он проезжал с Наполеоном по Польше:
Это был старый ящик когда-то красного цвета, который поставили на полозья; он имел четыре окна, или, точнее, четыре оконных стекла, вставленных в источенные червями, очень плохо задвигавшиеся рамы. Эта развалина, на три четверти сгнившая, разъезжалась по всем швам и свободно пропускала ветер и снег; мне приходилось каждую секунду очищать наше помещение от снега, чтобы не промокнуть, когда он растает на наших сиденьях.
Фото: BAO / Globallookpress
Во время поездки Наполеон не очень много говорил с Коленкуром о России. Он считал, что её принуждение к миру — решённое дело кампании следующего года, когда Великая армия возродится и к ней вновь примкнут её союзники. Наполеон также был уверен, что поляки не дадут русским казакам перейти Неман. На это Коленкур замечал, что союзники вовсе не так верны, как видится Наполеону, и что все опасаются не «русского исполина», а как раз самого Наполеона, представители которого притесняют подданых в покорённых государствах. Наполеон возражал на это, что он «не завоёвывал эти страны», а «управляет ими как департаментами Франции». Он изумлённо спрашивал: «Чего же им ещё надо?».
Во всех бедах Наполеон винил только Англию, полагая, что она втянула в свои интересы Россию, согласившуюся нарушить торговое эмбарго. Лондон, по мнению французского императора, «доил» Европу, и промышленность континентальных стран служила лишь интересам британской короны. При этом себя он видел «спасителем Европы» от этого засилья.
10 декабря, когда состоялись эти беседы в санях, едущих через Польшу, жалкие остатки некогда Великой армии приближались к Неману. От 110 тысяч солдат и офицеров, вышедших из Москвы, до Немана добрались от силы 10 тысяч человек. Армия не была потрёпана, как полагал Наполеон. На её основе уже было нельзя воссоздать эту грозную силу, потому что она была уничтожена и выбыла из истории.
Заключение
Если говорить о дальнейшей судьбе Коленкура, то своим спасением после окончательного низложения Наполеона и реставрации Бурбонов на французском престоле он обязан лично Александру I. Имя Коленкура было вычеркнуто из списков преступников только после вмешательства российского императора. Коленкур смог, наконец, жениться на любимой женщине.
Заявления Наполеона в момент гибели его армии, и уже затем, когда он бежал через Польшу, бросив своих солдат умирать, были со слов Коленкура вовсе не такими пораженческими, как это могло казаться. Он до конца не верил в гибель армии, хотя лично видел тысячи умерших от холода и голода. На его глазах деградировал и ушёл мародёрствовать первый корпус, который всегда служил примером для остальных. Наполеон не мог не знать, что большинство солдат уже так или иначе погибли или попали в плен.
Также он не мог понять народного характера войны русских. Почему русские крестьяне с вилами в руках закалывают французских обозных и курьеров? Почему идёт партизанская война? И почему Кутузов не даёт ему решающего сражения?
Но время подтвердило правоту главнокомандующего русской армией, который берёг людей, пока армия неприятеля гибла и разлагалась. Более того, сражения под Малоярославцем, под Красным, на Березине внесли огромный вклад в разгром наполеоновской армии.
Однако после приезда в Париж Наполеон уверял:
Мы били русских повсюду и выиграли каждое сражение,
Наполеон в России. Погоня за страхом
Антихрист и его приятель
Действительно, мирный договор был подписан, две соперничающие империи стали союзницами, только вот Наполеон улыбался напрасно: куда сильнее, чем англичан, русский царь ненавидел самого императора французов. Это была поистине всепоглощающая страсть, которая прорывалась лишь в общении с особо доверенными лицами.
Так, своей сестре, великой княжне Екатерине Павловне (к которой, кстати, безуспешно сватался Бонапарт) державный брат признавался, что на земле есть место только для одного из них. Однако превосходный лицедей Александр умело скрывал свои чувства, и, пуская в ход природное обаяние, старался всячески расположить к себе французского монарха.
И хотя Наполеон подозревал в оппоненте актёрство, похоже, он так и не разгадал нехитрую загадку русского «сфинкса». Перефразируя расхожую цитату, отношения Бонапарта к России можно охарактеризовать как «только политика, ничего личного». Александр исходил из прямо противоположных побуждений: «никакой политики – только личное». Причины подобного отношения – предмет увлекательный, но лежащий за пределами нашей темы и уже разобранный на «Военном обозрении».
Тем не менее, в начале XIX века именно субъективные факторы доминировали в отношениях России и Франции. Все попытки побороть Россию в чем-то уникальны, а в чем-то схожи. И в 1812 году, и в 1941-м войну с нашей страной континентальная Европа рассматривала лишь как этап (хотя и важнейший) в разгроме Англии.
Но если фашистская Германия и Советский Союз смотрели друг на друга как на смертельных врагов, в полной мере сознавая, что военное поражение обернется для участников противостояния национальной катастрофой, то нападение Наполеона на Россию явно неадекватно оценивалось в официальной пропаганде и общественном мнении России той эпохи.
Никакого «нашествия» на Россию Наполеон не планировал. Его военные замыслы соответствовали политическим задачам – достаточно скромным. В первую очередь корсиканец намеревался ужесточить континентальную блокаду против Англии, создать буферное государство на территории бывшей Речи Посполитой и заключить военный союз с Россией для совместного похода в Индию – этот мегапроект со времен Павла I продолжал занимать воображение Бонапарта.
Главный смысл войны со стороны будущего противника состоял в «принуждении к сотрудничеству». От России требовалось строго следовать прежним союзническим обязательствам и взять на себя новые. Да это был бы союз неравноправный, прикрывающий вассальную зависимость, но все же союз.
Подобный подход вполне соответствовал взглядам императора, которого многочисленные победы над Пруссией и Австрией не подвигли покуситься на государственный суверенитет и внутреннее устройство этих стран. Тем более подобные радикальные планы Наполеон не вынашивал в отношении России.
Необычная война
Для императора французов (как и солдат и офицеров Великой армии) это была, скажем так, обычная «среднеевропейская» война. Необычной можно считать численность армии, превышавшей полмиллиона человек. Бонапарт собрал под свои знамена почти весь Старый Свет, что имело не только военное, но в не меньшей степени политическое значение демонстрации единения и могущества — перед Александром, Англией и всем прочим миром.
Совсем иначе воспринималось вторжение «двунадеси языков» в России, чему немало способствовала официальная пропаганда. После того как в начале 1807 года Россия выступила против Франции в составе так называемой Четвертой коалиции, дабы возбудить в подданных ненависть к противнику, духовенство после каждой обедни зачитывало прихожанам воззвание Святейшего Синода, в котором Наполеон объявлялся не кем иным, как… антихристом.
Отметим, что в письмах (например, в послании от 31 марта 1808 года) Александр называл своего французского коллегу «дражайшим приятелем и братом». Понятно, что требования этикета и политические соображения превалируют в дипломатической переписке, но подобное обращение православного монарха к персоне, год назад официально объявленной врагом рода человеческого, по крайней мере, забавляет.
Как не без сарказма заметил историк С.М. Соловьев, «войну, предпринятую единственно ради спасения погибавшей Пруссии, превращали в народную войну, направленную против гонителя православной церкви, мечтавшего провозгласить себя Мессией». Тогда же было издано постановление о сборе народного ополчения. Неудивительно, что спустя пять лет война против Бонапарта, вторгшегося в пределы России, была объявлена Отечественной.
Само по себе приближение врага к сердцу страны, невиданное со времен Смутного времени, вызвало в разных слоях общества шок. Тем более после стремительного расширения границ страны на запад и юг в царствование Екатерины такое развитие событий представлялось невероятным. Прибавим закономерный подъем патриотизма, ненависть к захватчикам, тревогу за судьбу Отечества, боль потерь, реакцию на грабежи и насилия, и становиться понятно, почему Отечественная война стала таковой не по названию, а по сути.
Но, повторим, для Наполеона русская кампания отличалась лишь масштабами и театром военных действий. О патологической ненависти Александра, которая с началом войны вошла в унисон с настроениями в верхах и низах русского общества, властитель Европы не догадывался да и вряд ли брал подобные категории в расчет. В письме из сгоревшей Москвы Наполеон укажет Александру, что он «вёл войну без озлобления». Но это были, что называется, его проблемы – агрессору никто не обещал принимать в расчёт его «беззлобность».
Что же касается экономических проблем якобы порожденных присоединением России к Континентальной блокаде, то, как сообщал Александру канцлер Н.П. Румянцев, «главная причина финансового кризиса отнюдь не в разрыве с Англией, а невероятных военных расходах».
В 1808 году потери казны от сокращения товарооборота составили 3,6 млн рублей, в то время как военные расходы — 53 млн рублей. В 1811 году они выросли более чем вдвое — до 113,7 млн рублей, что составило треть всего государственного бюджета. Столь масштабные приготовления предпринимались явно не ради выхода из Континентальной блокады, иначе это было бы сродни попытке прибить муху хрустальной вазой.
В целом развитие любых отношений с Англией, самым последовательным и ярым противником России, очевидно, противоречило национальным интересам. У Александра было куда больше причин дружить с Наполеоном против англичан, чем наоборот.
Именно это соображение брал в расчет Бонапарт. Более того. Французскому императору наверняка было известно, что от присоединения к Континентальной блокаде пострадали торговавшие зерном российские помещики, в том числе многие влиятельные столичные вельможи. В этом случае успешное вторжение Великой Армии в Россию могло бы «помочь» царю справиться с внутренней оппозицией и без оглядки на нее строго следовать договоренностям в Тильзите.
Но, как мы знаем, Александр (во всяком случае, в этом вопросе) руководствовался совсем иными мотивами. Он, быть может, и ненавидел англичан, но не стоит забывать, что заговор против Павла был инспирирован Лондоном и там очень хорошо знали подоплеку восшествия его сына на престол. И в 1807 году русские войска сражались с «антихристом» за Пруссию на английские деньги.
Скифские игры
Добиться своих целей Наполеон намеревался, победив в большом приграничном сражении. Однако реальный сценарий русской кампании сразу и решительно разошелся с этими замыслами. Причем складывается впечатление, что сценарий этот был написан заранее и написан в Санкт-Петербурге. Это в корне расходится с бытующим взглядом на ход кампании 1812 года, в которой отступление русских войск предстает вынужденным решением и чуть ли не экспромтом, но факты говорят за себя.
Начнём с того, что подобную тактику подсказывал весь опыт предыдущих антифранцузских коалиций. Как отмечал С.М. Соловьев, все лучшие генералы считали лучшим средством борьбы с Наполеоном избегание решительных битв, отступление, затягивание неприятеля вглубь территории.
Другое дело, что в стесненных условиях европейского ТВД отступать и «затягивать» было особенно некуда, поэтому Наполеон и его маршалы решительно пресекали подобные потуги – а вот российские просторы открывали для подобных маневров захватывающие перспективы. Тактику «выжженной земли» то же нельзя считать отечественным ноу-хау – её успешно применил в Португалии герцог Веллингтон при отступлении к линиям Торрес-Ведрас в 1810 году. Да и эффективность партизанской войны против французов испанские герильос продемонстрировали вполне наглядно.
Стратегию «скифской войны» приписывают Барклаю-де-Толли. Но российскому военному министру в поисках достойных примеров вряд ли требовалось так далеко углубляться в прошлое. В 1707 году накануне вторжения Карла XII Петр Великий сформулировал следующий образ действий для русской армии: «Не сражаться с неприятелем внутри Польши, а ждать его на границах России», по мысли Петра русские войска должны были перехватывать продовольствие, затруднять переправы, «истомлять» противника переходами и постоянными нападениями.
Имея в виду подобную стратегию, Александр прямо указывал Барклаю: «Читайте и перечитывайте журнал Петра Первого». Министр, разумеется, читал, читали и делали выводы его помощники, такие как Людвиг фон Вольцоген, автор одного из планов «отступательной» войны против Франции.
У России не было недостатка в компетентных экспертах. Бывший наполеоновский маршал, а в то время наследный шведский принц Бернадот в письме русскому царю давал предельно чёткие инструкции:
Император высоко ставил авторитет Бернадота, вплоть до того, что предлагал ему возглавить русскую армию уже после назначения Кутузова главнокомандующим. Несомненно, царь прислушивался к его советам и использовал их при принятии решений.