Что сейчас в квартире тани савичевой
Кто живет в квартире Тани Савичевой
Известную на весь мир квартиру в советские годы отказались переделать в музей
«Савичевы умерли. Умерли все. Осталась одна Таня» — эти строки из дневника 12-летней ленинградки Тани Савичевой знают во всем мире. Сейчас, перед юбилеем Победы, все больше людей приходит к дому, где жила и умирала во время блокады эта семья, петербуржцы оставляют у мемориальной доски цветы и игрушки. А корреспонденты «МК» в Питере» заглянули в гости к нынешним обитателям квартиры Савичевых.
От прежних жильцов ничего не осталось
Дом 13 по 2-й линии Васильевского острова в советское время входил в обязательную программу для туристов. Сюда то и дело подъезжали автобусы с иностранцами и гостями из других городов. Им показывали семь окон на первом этаже старинного здания и рассказывали, что там была квартира, где жила семья Савичевых, члены которой один за другим умерли в блокаду от голода. Дольше всех продержалась самая младшая дочка — Таня. Она скончалась в 1944 году в эвакуации от болезней, ставших итогом истощения. А ее дневник оказался одним из обвинительных документов на Нюрнбергском процессе.
— Немцы всю блокаду старались разрушить мост Лейтенанта Шмидта, как, впрочем, и другие переправы. Но толком в него так ни разу и не попали. Бомбы ложились вокруг. И многие дома поблизости от моста сильно пострадали. Разрушенной оказалась и квартира нашей семьи, которая тогда жила на Васильевском острове. Отец был командующим приморского сектора обороны Ленинграда, чей штаб располагался в Академии художеств. И в 1944 году ему предоставили новое жилье — на первом этаже в 13-м доме по 2-й линии. С тех пор мы тут и живем, — рассказывает Александр Уралов.
Конечно, в первые годы новые жильцы мало что знали о Савичевых. В квартире от них ничего не осталось. Соседи рассказывали о прежних обитателях, но довольно скупо. Никто не любил поднимать блокадную тему.
— Во время войны почти в каждой квартире в городе кто-то умер. Не выдерживали голода и холода целыми семьями, погибали старики и дети. Это было кругом. Так что наша квартира не была чем-то уникальным, — объясняет Николай Уралов. — Я помню, как нас, маленьких детей из окрестных дворов, в послевоенные годы пугали прачечной, которая стояла возле дома. Во время блокады там был временный морг, на массивные каменные скамьи укладывали покойников. А в нашей квартире после ремонта мало что напоминало об ужасах войны.
Холодные комнаты
Семье Ураловых досталась двухкомнатная квартира с той же планировкой, что была при Савичевых. Когда-то отец Тани Николай был преуспевающим нэпманом. На первом этаже 13-го дома у него имелась не только квартира, но и булочная (если присмотреться, то на фасаде дома в правой части еще можно разглядеть следы бывшего входа в магазин). Их соединял коридор. В середине 1930-х «бизнес» прикрыли. Семью даже выслали из города, но вскоре ей удалось вернуться и вновь занять свою квартиру. Коридор заложили, немного перекроили одну из комнат (сейчас в ней кухня). В 1941-м там жили шесть человек — Таня, ее мама, бабушка, сестра и два брата.
В старом доме высокие потолки, большие окна, просторные комнаты. То, что считается достоинством в мирное время, было очень невыгодно во время блокады. Чтобы согреть такие большие помещения, требовалось много дров. Судя по всему, Савичевы топили печку лишь в одной комнате. Когда умерла бабушка Тани, ее тело еще 9 дней (до конца месяца) лежало в другой, холодной комнате, а оставшиеся в живых члены семьи получали по ее карточке продукты. Печное отопление сохранялось в доме до 1960-х, потом его заменили батареями.
— В середине 1970-х здесь сделали капитальный ремонт. Чуть изменилась планировка. Перед ремонтом моя мать ходила в Смольный и предлагала создать в нашей квартире музей Тани Савичевой, а нам предоставить новое жилье — это как раз стало актуально, так как в двух комнатах ютились по сути уже три семьи, — вспоминает Александр Уралов. — Но тогда идею с музеем не поддержали. Это оказалось невозможно из-за того, что родители Тани были нэпманами и даже какое-то время сидели в тюрьме. Поэтому после ремонта мы вернулись в нашу квартиру.
Паломничество поэтов и композиторов
Примерно до начала 1960-х годов о Тане Савичевой почти никто не знал. Тогда вообще было не принято вспоминать о войне. Но к 20-й годовщине Победы все чаще стали говорить о подвигах и героях. И впервые по телевизору показали сюжет о Тане Савичевой — девочке, чей дневник стал доказательством зверств фашистов. О девочке заговорили. К ее квартире все чаще стали приходить люди — простые ленинградцы, а также поэты и композиторы за вдохновением — Михаил Дудин, Михаил Матусовский, Эдуард Колмановский.
— Тут начались целые паломничества. Автобусы стояли вдоль газонов. Туристы ходили толпами. Часто бывали школьники. И так продолжалось до перестройки, только в 1990-е поутихло, — говорит Александр Уралов.
Много гостей побывало и в самой квартире.
— Помню, как уже после смерти папы в 1960-е к нам приходил поэт Михаил Светлов, все расспрашивал маму, что и как было раньше, даже ухаживал за ней, когда она заболела воспалением легких, приносил коньяк, — рассказывает Александр. — Иностранцы тоже заходили. Помню, была интересная семья японцев — все художники. Они делали книжку про блокаду. Потом прислали мне экземпляр. Они все жались по стеночке, боялись ступить на ковер, как мы их ни уговаривали.
Однажды в гости зашла и сестра Тани — Нина. Савичевы умерли не все. Нина и брат Миша выжили за пределами города. После войны Нина вернулась в Ленинград. Поселилась она, естественно, в другом месте.
— Я не помню, чтобы она заглядывала к нам сама по себе. Приходила только с журналистами. Мы им чаю предложили, посидели, поговорили, — вспоминает Александр Уралов. — Она не жаловалась, что мы заняли их квартиру. Все же понимали, как в то время перераспределяли жилье.
А 9 мая 1965 года — в день 20-летия Победы — Александр Уралов благодаря своей необычной квартире получил приятную весточку из дома:
— Я тогда служил в армии, в Бресте. 9 мая ребята смотрели телевизор, там шла праздничная «перекличка» между городами-героями. Сначала показывали Москву, мне было не очень интересно, и я сидел в другом помещении. Вдруг меня позвали, закричали: беги скорей к телевизору, там твою квартиру показывают! И действительно, я увидел свою квартиру и свою маму, которая что-то рассказывала журналистам. Это было прямое включение из Ленинграда. Я обрадовался, разволновался. Когда этот сюжет закончился, пошел на улицу покурить. Стоял с другом на берегу реки, и вдруг снова кричат — меня зовут. Оказалось, что вслед за Ленинградом показывали Брест, и теперь уже я попал в кадр, так как был недалеко от крепости.
Призраки не беспокоят
— Еще в 1975 году я первый раз попытался увековечить память о Тане, сделать мемориальную доску на фасаде. Но не получилось, — говорит Александр Уралов. — Доска появилась только в 2005 году.
Ее повесили немного левее квартиры Савичевых. Круглый год возле нее лежат живые цветы.
— Скоро опять люди будут приходить. И к нам тоже начнут стучаться (чтобы посторонние слишком часто не беспокоили, нынешние жильцы сменили код на домофоне. — Ред.). Заходят и школьники, и пожилые люди расспрашивают, интересуются, — отметил Александр. — Конечно, и про призраков спрашивают. Но мы их ни разу не видели и не слышали. И нет тут никакой мистики, обычная квартира, только со своей историей, ставшая известной на весь мир.
Кстати
Супруга Александра Уралова, живущая с ним в бывшей квартире Савичевых, Екатерина Кнорозова — дочка легендарного советского ученого, разгадавшего письменность майя. О нем «МК» в Питере» недавно писал — см. № 16 от 15 апреля 2015 года.
Госзаказ на Таню. Когда оживляли память о блокадном дневнике
Квартира, где жила Таня, расположена на бельэтаже, к ней ведет тринадцать ступенек. По словам Александра Уралова, облик дома с его детства почти не изменился — те же двери и окна, только дровами уже давно не топят, паровое отопление провели в 60-х. В нем после войны побывали поэты Михаил Дудин, Михаил Матусовский, композитор Эдуард Колмановский. Был и Никита Богословский, автор «Тёмной ночи».
Александр Уралов окончил Восточный факультет Ленинградского университета, занимался социальной политикой правящих кругов Ирана. После работал в Политехническом институте помощником проректора, ещё 14 лет отдал совету ректоров ВУЗов Ленинграда. В конце 80-х ушел в коммерческую структуру.
— Вы упомянули о госзаказе, когда говорили об интересе творческих людей к вашей квартире. В чем, по-вашему, его суть и менялся ли он с годами?
— Он практически не менялся. Суть — раскрыть личность Тани Савичевой и через произведения создать героя для народа. Через стихотворения получилось, а через музыку, конечно, нет, слишком тема печальная…
— А было время, когда не было этого заказа?
— В 90-х годах. Со времени распада СССР никаких шевелений не было. Потом вернулось это все в связи с подготовкой к 300-летию города, а подготовка началась в 98 году. Сейчас тема интересна СМИ и тем, кто связан с воспитанием детей. Сужу по тому, как обращаются корреспонденты в памятные дни. В прошлом году (год 75-летия Победы – ред.) обращений побольше было, кому тут мы только ни давали пояснения…
— Почему такой провал в 90-х? У людей отшибло историческую память?
— Девяностые годы самые сложные у нас в новейшей истории — не до этого было. Люди о выживании думали. Потом появились либералисты, которые говорили, что надо было сдать Ленинград. Мол, все цивилизованные страны сдались, только поляки воевали, да мы. Эти взгляды, граничащие с антипатриотическими настроениями, — это все началось в 90-е годы и сейчас имеет свою отрыжку до сих пор.
— Как думаете, в народ глубоко проникла эта позиция?
Анна Медведева,
47news
«Как же я буду жить без мамы. »: страшные дневники детей блокады
Установить точное число погибших в годы блокады сегодня не представляется возможным, поскольку официальные данные учитывают только тех, кто был зарегистрирован и имел постоянную ленинградскую прописку. Но даже примерные цифры и простая логика дают нам ужасающую картину.
По разным данным, всего в период с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года, когда блокада была полностью снята, в Ленинграде погибло от 600 тысяч до 1,5 миллиона человек. Причем только 3% из них погибли от бомбежек и артобстрелов, остальные 97% погубил голод. Как утверждает в своем исследовании архивных статистических данных кандидат исторических наук, старший преподаватель СПбГУ Людмила Газиева, на момент начала войны в Ленинграде проживало 848 067 детей от младенческого возраста до 16 с половиной лет. Общее число детей, подлежащих спасению за время блокады, составило, по оценкам Газиевой, 903 230 человек.
От 127 568 до 159 095 – столько ребят погибло при одной только эвакуации, пишет историк. Сложно представить, сколько еще маленьких, хрупких жизней унесли бомбежки, голод и мороз. Учитывая то, что дети составляли примерно пятую часть населения взятого в кольцо города, число погибших может доходить до 200 тысяч и даже превышать его…
Судить о том, какие мытарства выпали на долю ленинградских малышей и подростков в то страшное, голодное время, мы можем по рассказам выживших, которых с каждым годом становится все меньше, по книгам и, конечно, дневникам. Так мало их сохранилось – этих мятых страничек, исписанных нетвердой детской рукой! Каждая – на вес золота. И в каждой своя великая, неизбывная, совсем не детская боль. Процитировать все блокадные записи мы, разумеется, не сможем, но постараемся вспомнить хотя бы некоторые из тех, что дошли до наших дней.
Таня Савичева, 11 лет
Дневник ленинградской школьницы Тани Савичевой – это, пожалуй, самая известная детская летопись войны, которая уместилась всего на девяти страницах.
Когда фашистская Германия напала на Советский Союз, Тане было 11 лет. Она родилась в селе Дворищи под Гдовом, но, как и ее братья и сестры, выросла в Ленинграде. Семья Тани была многодетной: она была пятым и самым младшим ребенком в семье. У неё было две сестры – Женя и Нина, и два брата – Леонид «Лёка» и Миша. Отец семейства, Николай Родионович Савичев, был состоятельным человеком: в Ленинграде ему принадлежали пекарня, булочная-кондитерская и даже кинотеатр. Однако в 1935 году Савичева как нэпмана лишили всего имущества и выселили за 101-й километр. Спустя год Николай Родионович умер от рака. Его семье, несмотря на потерю кормильца, удалось вернуться в Ленинград.
Как-то раз Таня обнаружила дома записную книжку Нины, которую ей подарил Леня. Часть книжки была занята записями о различных задвижках, вентилях, клапанах и прочей арматуре для котлов (Нина, как и Женя, работала на Невском машиностроительном заводе имени Ленина), а другая половина с алфавитом для записи телефонных номеров и адресов оставалась свободной. В этой книжке Таня впоследствии и вела свой блокадный дневник.
Вскоре там появилась первая запись под буквой «Ж»: «Женя умерла 28 дек в 12.00 час утра 1941 г.» (пунктуация и орфография автора здесь и далее сохранены – прим. ред.). Старшая дочь Савичевых, несмотря на голод и сильное истощение, до последнего дня продолжала трудиться на заводе и сдавать кровь для раненых. Вскоре после нее с работы не вернулась Нина, но в этот раз Таня не стала ничего записывать в дневнике – она верила, что сестра жива. Нина действительно выжила: ее с другими работниками завода в спешке эвакуировали из города прямо с работы. Но Таня этого уже не узнала.
Страшные записи продолжали появляться одна за другой«Б»: Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г.
«Л»: Лека умер 17 марта в 5 час утра в 1942 г.
Дядя Леша 10 мая в 4 ч дня 1942 г.
«М»: Мама в 13 мая в 7.30 час утра 1942 г.
Судя по всему, после смерти мамы Таня потеряла надежду на то, что Нина и ее брат Михаил, пропавший без вести, когда-нибудь вернутся живыми. Последние записи в ее дневнике располагались под буквами «С», «У» и «О».
«Осталась одна Таня».
Через пару лет не осталось и самой Тани. Измученная дистрофией, цингой и туберкулезом, 1 июля 1944 года девочка тихо умерла в доме инвалидов в Горьковской области, уже будучи в эвакуации. Дневник Тани Савичевой после ее смерти нашла вернувшаяся в Ленинград Нина. Сегодня девять листочков, исписанных карандашом, хранятся в Государственном музее истории Санкт-Петербурга, а их содержимое известно во многих странах и продолжает напоминать нам об ужасах войны.
Лена Мухина, 17 лет
«Когда я утром просыпаюсь, мне первое время никак не сообразить, что у меня действительно умерла мама. Кажется, что она здесь, лежит в своей постели и сейчас проснётся, и мы будем с ней говорить о том, как мы будем жить после войны. Но страшная действительность берёт своё. Мамы нет! Мамы нет в живых. Нет и Аки. Я одна. Прямо непонятно! Временами на меня находит неистовство. Хочется выть, визжать, биться головой об стенку, кусаться! Как же я буду жить без мамы. А в комнате запустенье, с каждым днём всё больше пыли. Я, наверно, скоро превращусь в Плюшкина. ».
Елена Бернацкая умерла 7 февраля 1942 года. Лена до последнего ухаживала за ней, хотя понимала, что дни ее «мамы» сочтены:
«Эти последние дни, 5, 6, 7 февраля, мама почти совсем со мной не разговаривала. Она лежала, закрывшись с головой, очень строгая и требовательная. Когда я бросилась со слезами к ней на грудь, она отталкивала меня: «Дура, что ревёшь. Или думаешь, что я умираю». – «Нет, мамочка, нет, мы с тобой ещё на Волгу поедем». – «И на Волгу поедем, и блины печь будем. Вот давай-ка мы лучше на горшок с тобой сходим. Ну-ка, сними одеяло. Так, теперь сними левую ногу, теперь правую, прекрасно». И я снимала с кровати на пол ноги, когда я дотрагивалась только до них, это ужасно. Я понимала, что маме осталось недолго жить. Ноги – это были как у куклы, кости, а вместо мышц какие-то тряпки. – Опля, – говорила весело она, силясь сама подняться. – Опля, а ну-ка, подними меня так.
Да, мама, ты была человеком с сильным духом. Конечно, ты знала, что умрёшь, но не считала нужным об этом говорить».
В начале июня 1942 года Лена Мухина была эвакуирована в город Горький. Там она поступила в фабрично-заводское училище, училась на мукомола. Лена вернулась в Ленинград осенью 1945 года. Умерла она в Москве 5 августа 1991 года. Ей было 66 лет.
Блокадный дневник Лены Мухиной хранится в Центральном госархиве историко-политических документов Санкт-Петербурга. В 2011 году он был издан при содействии историка Сергея Ярова.
Юра Рябинкин, 16 лет
Фото: википедия / блокадная книга (1937 год)
Юра Рябинкин родился в Ленинграде 2 сентября 1925 года. Записывать все, что с ним происходит, он начал в первый же день войны – 22 июня 1941 года. Сына и его младшую сестру Иру мать воспитывала одна: отец ушел из семьи в 1933 году, женился повторно и уехал в Карелию. Мама Юры, Антонина Михайловна Рябинкина, была интеллигентной, начитанной женщиной, в 1941 году работала заведующей библиотечным фондом.
Когда началась война, Рябинкины решили остаться в Ленинграде. Это решение, как и для многих семей, стало для них фатальным. Осенью 1941 года Антонина посоветовала сыну поступить в военно-морскую спецшколу, чтобы в дальнейшем у него было больше шансов эвакуироваться, но Юра не прошел медкомиссию: у мальчика было плохое зрение и плеврит.
25 сентября 1941 года Юра сделал в дневнике следующую запись:
Как и в других блокадных дневниках, характер записей Юры постепенно меняется, и изменения эти, хоть и постепенны, но жутки: от первых переживаний войны и размышлений о планах на дальнейшую жизнь – к полному отчаянию и единственному желанию – поесть досыта.
«Сегодня придет мама, отнимет у меня хлебную Ирину карточку – ну ладно, пожертвую ее для Иры, пусть хоть она останется жива из всей этой адской (неразборчиво), а я уж как-нибудь… Лишь бы вырваться отсюда… Лишь бы вырваться… Какой я эгоист! Я очерствел, я… Кем я стал! Разве я похож на того, каким был 3 месяца назад. », – писал Юра 28 ноября 1941 года.
8 января 1942 года Антонина Рябинкина с дочерью отправились в эвакуацию. Юре пришлось остаться: от голода и слабости он уже не мог ходить. Антонина и Ирина прибыли в Вологду 26 января, в тот же день мать Юры умерла прямо на вокзале от истощения. Ирину отправили в детприемник, позднее – в детский дом в деревне Никитская, откуда после победы ее забрала тетя. Судьба Юры так и осталась неизвестной. Последняя запись в его дневнике появилась 6 января 1942 года – за два дня до отъезда матери и сестры:
«Я совсем почти не могу ни ходить, ни работать. Почти полное отсутствие сил. Мама еле тоже ходит – я уж себе даже представить этого не могу, как она ходит. Теперь она часто меня бьет, ругает, кричит, с ней происходят бурные нервные припадки, она не может вынести моего никудышного вида – вида слабого от недостатка сил, голодающего, измученного человека, который еле передвигается с места на место, мешает и «притворяется» больным и бессильным. Но я ведь не симулирую свое бессилие. Нет! Это не притворство, силы… из меня уходят, уходят, плывут… А время тянется, тянется, и длинно, долго. О господи, что со мной происходит? И сейчас я, я, я…».
На этом дневник обрывается.
Таня Вассоевич, 13 лет
Таня Вассоевич, как и Юра Рябинкин, начала вести записи в день нападения Германии на Советский Союз. Семья школьницы жила на 6-й линии Васильевского острова, в доме №39. Когда началась война, отец Тани, Николай Брониславович, был далеко от дома – он отправился в геологическую экспедицию. Таня осталась в Ленинграде с мамой, Ксенией Платоновной, и 15-летним братом Володей.
Вот некоторые строки из ее дневника:
23.VII. К нам пришла управдом и сказала: «Срочно собирайтесь, через час вы поедете на трудработы в Красное село». Я и Вова собрались и вышли к воротам. (. ) Я только развязала рюкзак и вынула бутылку кефира, как что-то тихо загудело и люди закричали, что тревога. Я стала собирать вещи не очень-то спеша, как делала это в Ленинграде во время тревоги. И вдруг над головой зажужжали немецкие самолёты и где-то рядом забабахало. Это были первые залпы в моей жизни, и я очень испугалась. (. ) До сих пор не знаю, были ли это бомбы или зенитки, но что-то так громко бабахало, и казалось, еще ближе, ближе и вот разорвётся над нами. Но вот стало утихать, и потом совсем стало тихо. Мы поднялись из канавы бледные, все в пыли. (. ) Опять залпы. Мы бежали к парку, а военные, стоявшие на карауле по дороге, указывали нам путь, смеялись и говорили: «Ничего, привыкнете!» (. )
Первым умер брат Володя: его не стало в январе 1942 года. Несмотря на то, что Тане было всего 13 лет, она сама занималась организацией похорон – маме уже не позволяло здоровье. Спустя месяц не стало и Ксении Платоновны.
Тане не сразу удалось устроить вторые похороны, и тело матери еще девять дней лежало в квартире. В конце концов, благодаря сердобольному сторожу Худякову Тане удалось похоронить мать на Смоленском кладбище. В своем дневнике девочка нарисовала карту кладбища и схему расположения могил: она надеялась, что, если сможет выжить, обязательно найдет маму с братом и установит на могилах памятники. При этом описывая все, что было связано с датами смерти и захоронения близких, Таня использовала особый шифр, который придумала сама. Она знала, что похоронила родных полулегально, так как Смоленское кладбище было закрытым. Кроме того, вся пережитая боль, связанная с утратой и похоронами, была для нее слишком личной и сокровенной.
Фото: ТАСС / Христофоров Валерий
«(. ) Страницы склеены, чтоб никто не видел самого сокровенного. На похоронах были тетя Люся, Гросс-мама, я и Толя Таквелин – Вовин лучший друг и одноклассник. Толя плакал – это растрогало меня больше всего. (. ) Вова и мама похоронены в настоящих гробах, которые я покупала на Среднем проспекте у второй линии за хлеб. Худяков вырыл за крупу и хлеб. Он хороший и взял с меня, что у меня было и не ругался и был добр ко мне. (. )
Я стояла в комнате у печки отвернувшись и не плакала, мне было страшно. Я не понимала, не верила. я никогда в жизни не видела близко мертвого человека.
Мороз. Яркое солнце. Я иду в детскую больницу на 3-й линии. Взять свидетельство о смерти. Я в Вовиной шубе. (. ) Гл. врач находит картотеку Владимира Вассоевича и крупными буквами поперек выводит УМЕР. (. )»
Блокаду Таня Вассоевич пережила, впоследствии закончила художественное училище и архитектурный факультет ЛИСИ. Много лет она преподавала детям изобразительное искусство. Вернувшись из эвакуации в освобожденный Ленинград, девушка первым делом попыталась разыскать лучшего друга своего покойного брата – Толю. Но его уже не было в живых, как не было многих, кого Таня знала до начала блокады.
9 мая 1945 года 17-летняя Таня записала в дневнике: «Вот, только одна Таня может слушать (про) конец войны. А сколько людей не могут! (. )
Может, я немного боялась этого дня; я считала, что встретить его я должна, как-то серьёзно, что к этому времени должно что-нибудь произойти. (. ) У меня не было радостного веселья, у меня была какая-то строгая радость. Я танцевала и пела, но мне (пожалуй) больше хотелось сказать людям что-нибудь такое, чтобы они стали бы сразу смелыми, честными, добросовестными и трудолюбивыми. Чтобы они поняли, что же в жизни есть хорошее, когда бывает действительно весело, а действительно бывает только тогда, когда ты сделал какое-нибудь трудное и благородное дело, и потом веселишься. Тогда веселье и счастье бывает настоящее».
Татьяна Вассоевич прожила долгую жизнь и умерла в январе 2012 года. Дневник блокадницы был издан ее сыном –доктором философских наук, руководителем Санкт-Петербургского регионального информационно-аналитического центра Российского института стратегических исследований (РИСИ) Андреем Леонидовичем Вассоевичем.
Где сейчас дневник Тани Савичевой?
872 самых страшных дня истории. Более миллиона погибших и пропавших без вести. Немыслимое преступление против человечности. Блокада Ленинграда занимает особое место в истории как Великой Отечественной войны, так и страны в целом. Это событие невозможно игнорировать, а над деталями жизни и мучения людей в те два с половиной года тяжело не плакать.
Одним из главных символов блокадного Ленинграда стала маленькая девочка школьного возраста, которая попала в жернова войны и перенесла тяжелые события, так и не сумев от них оправиться. В общем-то, у тысяч детей в те годы сложилась похожая ужасающая судьба. Но Таня Савичева всегда стоит особняком: она оставила после себя записную книжку, где скрупулезно описывала происходящий кошмар.
«Мама в 13 мая в 7:30 час утра 1942 г; Савичевы умерли; Умерли все; Осталась одна Таня» – это знаменитые на весь мир строки, последние, которые были записаны рукой школьницы. 23 января исполнилось 90 лет со дня рождения Тани Савичевой. «МИР 24» рассказывает о том, что стало с самой известной жительницей блокадного Ленинграда и ее дневником.
Дистрофия, цинга, туберкулез
Судя по всему, сразу после того, как девочка справилась со смертью матери и сделала последние записи в своей книжке, Таня собралась с силами и пошла к своей ближайшей родственнице. Это была племянница бабушки, которая жила чуть ли не на другом конце города. Савичева уже давно недоедала и была невероятно слаба, но все же смогла доковылять до тети Дуси и рассказать ей о случившемся.
Конечно, в невероятно тяжелых условиях блокадного Ленинграда родственница не была рада лишним заботам. Она довольно строго приняла Таню и так и не смогла до конца впустить в семью, хотя и оформила над ней опекунство. Тетя Дуся забрала большинство вещей Савичевых себе в квартиру, а вот наследнице проводить время с хозяйством своих родителей не давала. Когда женщина уходила на работу, она выгоняла девочку на улицу и заставляла ее гулять до вечера. Делиться едой приемная мать тоже не собиралась, поэтому у Тани начала прогрессировать дистрофия, наряду со своей верной спутницей – цингой. Не сумев справиться с обязанностями, тетя отдала ребенка в детский дом №48 Смольнинского района. Впрочем, вряд ли стоит осуждать женщину. В конце концов, не каждый человек достаточно силен, чтобы в таких экстремальных ситуациях жертвовать собой в пользу чужого ребенка.
Судьба дневника
У Тани остались всего два родственника, о которых она просто ничего не могла знать. Сестра Нина эвакуировалась вместе с работниками завода, но на протяжении длительного времени от нее не поступало никаких вестей. В семье даже говорили, что она могла погибнуть. Брат Михаил и вовсе ушел в леса в качестве партизана, о нем ничего не слышно было аж до 1944 года.
Когда они смогли вернуться в Ленинград после снятия блокады, искать младшую Савичеву было уже поздно: к тому времени она доживала последние дни в Горьковской области. Зато ребята пошли разбирать личные вещи своих родителей, среди которых обнаружили в том числе и тот самый дневник.
Нина смогла показать блокнот кандидату исторических наук, работнику Эрмитажа и политруку Льву Ракову. Он сумел разглядеть в записях девочки огромную ценность для формирования правильного представления о происходившем во время блокады Ленинграда. Именно он впервые помести дневник первой экспозиции, посвященной обороне города.
В 1953 году дневник передали в музей истории Ленинграда, где он и хранится до сих пор. При этом широкой публике оригинал показывали всего два раза. Первый – в 1964 году, на выставке, посвященной 20-летию снятия блокады. Тогда же единственный раз посетители смогли увидеть страницы записной книжки. С тех пор ее стараются не открывать – чтобы не испортить светом довольно хрупкие страницы. Второй же раз блокнот показали уже исключительно в закрытом виде в 2010 году. Впрочем, с книги сняли копии, и теперь каждый может ознакомится с тем, как выглядят знаменитые страницы.
Самое эмоциональное знакомство с дневником Тани Савичевой происходит, конечно, в поселке Шатки Нижегородской области. На местном кладбище, рядом с могилой девочки, расположены запечатленные в металле страницы ее дневника на красной кирпичной стене, которая символизирует разрушенный дом в Ленинграде. Одна из улиц неподалеку также названа именем девочки.
Нюрнбергский миф
Удивительно, но даже о такой простой и трогательной для человеческого сердца вещи умудряются запускать слухи и легенды. Одна из самых распространенных – будто бы дневник Тани Савичевой был чуть ли не главным доказательством вины нацистов во время Нюрнбергского процесса. Безусловно, история красивая. Сразу кажется, что и девочка страдала не просто так, а своими девятью страничками помогла наказать виновных в страшных преступлениях против человечности.
Но все это лишь легенда. На самом деле никакого дневника в делах Нюрнбергского процесса быть не могло. Во-первых, это далеко не тот документ, который могли бы принять на серьезном судебном разбирательстве, а во-вторых, абсолютно все материалы дела так и остались в Нюрнберге. Там тоже есть свой музей. Если бы записная книжка Тани попала на трибунал, то хранилась бы она наверняка в Германии, а не в современном Санкт-Петербурге.
Природа такого мифотворчества понятна. Все-таки история слишком трогательная и эмоциональная, чтобы не довести ее до абсолюта. Не хочется верить, что пережившая столько сложностей школьница так и погибла ни за что. Но так в жизни в основном и бывает. Да и в конце концов память о Тане до сих пор живет и в нашей истории, и в мире, и даже в далеком космосе. Ведь еще в 1971 году ее именем назвали одну из малых планет Солнечной системы.
Стоит отметить, что дневник Тани Савичевой – далеко не единственный подобный документ в истории блокадного Ленинграда. На самом деле в местных музеях хранятся десятки записных книжек и тетрадей, в которых дети описывали ужасы, происходящие рядом с ними. Но именно лаконичные – и от этого еще более страшные – записки Тани вспоминают и спустя многие десятилетия.