Что издавал герцен в лондоне в основанной им вольной русской типографии
Что издавал герцен в лондоне в основанной им вольной русской типографии
Создание вольной русской печати за границей. Издательская деятельность А. И. Герцена
Герцен жил и участвовал в революционной борьбе в тот переломный момент русской истории, когда на арену борьбы выступают разночинцы как ведущая политическая и культурная сила страны. Невозможность открытой борьбы с царизмом в условиях николаевской России и стремление к активной политической деятельности вынудили Герцена в 1847 г. покинуть родину.
1 ( Герцен А. И. Собр. соч.: В 30-ти т. М., 1957, т. 12, с. 79)
Создание русской типографии в Лондоне, куда в 1852 г. переселился Герцен, было нелегким делом. Серьезную помощь Герцену оказали польские революционные эмигранты. Они помогли ему приобрести в Париже русский шрифт и установить в типографии печатный станок. 22 июня 1853 г. станки «Вольной русской типографии» в Лондоне были пущены в ход.
1 ( Там же. М., 1958, т. 13, с. 9)
С июля 1856 г. приложением к «Полярной звезде» Герцен издавал сборник «Голоса из России».
1 ( Эйдельман Н. Я. Тайные корреспонденты «Полярной звезды». М.,1966, с. 262)
1 ( Герцен А. И. Собр. соч.: В 30-ти т. М., 1958, т. 13, с. 298)
Вслед за «Полярной звездой» «Колокол» требовал отмены крепостного права, уничтожения цензуры, отмены телесных наказаний. В «Колоколе» публиковались произведения Герцена и Огарева, корреспонденции и документы, разоблачавшие политику царского правительства, произвол царских чиновников. Могучий призывный набат «Колокола» был услышан во всех уголках необъятной России. С октября 1859 до 1862 г. Герцен и Огарев выпускали приложением к «Колоколу» листок «Под суд!», разоблачавший преступления и безобразия, творящиеся в России. С 1862 г. выходит новое приложение к «Колоколу» под названием «Общее вече». Это издание предназначалось к распространению в народе, в частности среди раскольников и старообрядцев. Язык и изложение материала в «Общем вече» отличались большей популярностью, чем в «Колоколе».
1 ( Белоголовый Н. А. Воспоминания и другие статьи. Спб., 1901, с. 539)
По мере нарастания революционной ситуации в России направление «Колокола» становится все более последовательным и революционным. С его страниц все чаще раздаются решительные призывы к вооруженному выступлению против самодержавия и русских крепостников.
Стремясь оживить свое издательство, Герцен в 1865 г. перевел Вольную типографию из Лондона в Женеву, где в это время сосредоточилась русская революционная эмиграция, однако ожидаемых улучшений не наступило. В 1867 г. Герцен вынужден был прекратить издание «Колокола». Еще ранее, в 1862 г., перестала выходить «Полярная звезда» и другие периодические издания Вольной типографии.
1 ( Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 258)
Глава 19 «НАДОБНО ЖЕ, ХОТЬ ЧТОБ КТО-НИБУДЬ НЕ ПОКИДАЛ ОРУЖИЯ…» (ВОЛЬНОЕ РУССКОЕ КНИГОПЕЧАТАНИЕ В ЛОНДОНЕ 1853–1854)
«НАДОБНО ЖЕ, ХОТЬ ЧТОБ КТО-НИБУДЬ НЕ ПОКИДАЛ ОРУЖИЯ…»
(ВОЛЬНОЕ РУССКОЕ КНИГОПЕЧАТАНИЕ В ЛОНДОНЕ
Отчего мы молчим? Неужели нам нечего сказать?
А. И. Герцен. Братьям на Руси
Страстное обращение к соотечественникам не замедлило последовать. Задачи оставались все те же — борьба против рабства, тирании власти, против угнетения личности, «война против всякой неволи, во имя безусловной независимости лица». Идея русской бесцензурной печати, маячившая с 1849 года, постепенно обретала реальные контуры, воплощалась в жизнь. Когда Россия безмолвствовала, когда число обязательных цензур возрастало там с каждым днем, а печатное слово напоминало Герцену того героя из Моцартовой «Волшебной флейты», который пел с замком на губах, ему показалось — время пришло. «Охота говорить с чужими проходит», — посчитал он. Пора «дать русской мысли свободную трибуну, чтобы разоблачать чудовищные деяния петербургского правительства».
Герцен взялся за перо и бумагу, обозначил заголовок «Братьям на Руси», вывел обращение: «Братия»… Цели ему слишком ясны: «Быть вашим органом, вашей свободной, бесцензурной речью».
Поначалу казалось, что людей, особенно друзей, столько претерпевших от дикости цензуры дома, не надо убеждать в важности начатого дела: «Я знаю, как вам тягостно молчать, чего вам стоит скрывать всякое чувство, всякую мысль, всякий порыв». Верно говорил Огарев: «Не высказанное убеждение — не убеждение».
Энергичные, отточенные в слове декларации решительного Издателя, взвалившего на себя невиданную ношу, обязательно должны дойти до слуха соотечественников.
«Открытая вольная речь — великое дело; без вольной речи — нет вольного человека. „Молчание — знак согласия“, — оно явно выражает отречение, безнадежность, склонение головы, сознанную безвыходность.
Открытое слово — торжественное признание, переход в действие».
Не «сидеть сложа руки и довольствоваться бесплотным ропотом и благородным негодованием…». Не отступать от всякой опасности.
«Ничто не делается… без усилий и воли, без жертв и труда. Воля людская, воля одного твердого человека — страшно велика».
Герцен призывал: присылать «все писанное в духе свободы», — от научных и фактических статей до потаенных сочинений Пушкина, декабристов… Двери открыты для всех. И это был первый прорыв в бесцензурную, вольную, организованную за границей печать, «тамиздат», так сказать.
Первая литографированная листовка сошла с вольного печатного станка при активном содействии членов Польской демократической централизации в июне 1853 года. Польские эмигранты, организаторы собственной типографии, где поначалу печатались русские издания, снабдили Герцена всем необходимым. Раздобыли в Париже русский шрифт, открыли возможности тайных путей для переброски в Россию нелегальной литературы, да и сами решили включиться в ее распространение. Русский шрифт был приобретен «в той же самой парижской словолитне, которая обслуживает государственную печать в Петербурге, отчего он [Герцен] имеет обыкновение в шутку называть свое учреждение „Типография императорская и революционная“», — информировала западную публику одна немецкая газета.
Неоценимую помощь в организации типографии оказал Станислав Ворцель, славный руководитель демократической части польской эмиграции и Центрального европейского демократического комитета. В «Былом и думах» Герцен вспомнит этого благородного защитника польского и русского дела: «Из всех поляков, с которыми я сблизился тогда, он был наиболее симпатичный и, может, наименее исключительный в своей нелюбви к нам. Он не то чтоб любил русских, но он понимал вещи гуманно, поэтому далек был от гуловых проклятий и ограниченной ненависти». Он же познакомил Герцена со своим соотечественником Людвигом Чернецким, неизменно заведовавшим в Лондоне русской типографией. К главным помощникам по издательским делам вскоре присоединился Станислав Тхоржевский, бесконечно преданный Герцену.
Как радовался Ворцель, держа в руке первый корректурный лист «Братьям на Руси»: ведь просто «клочок бумаги, замаранный голландской сажей», а «сколько дурных воспоминаний стирает с моей души». Герцен помнил и другие его слова, когда обратился к постоянно волнующему польскому вопросу: «Нам надобно идти вместе… нам одна дорога и одно дело…» Осенью 1853 года в Русской типографии появилась в виде листовки герценовская статья «Поляки прощают нас» как «русский» ответ на адрес, составленный польскими демократами.
Статья, напоминавшая мучительную политическую историю взаимоотношений России и Польши, давала надежду на соединение с поляками «в общую борьбу „за нашу и их вольность“».
В организации работы типографии у Герцена не было особых затруднений. Достаточными средствами он располагал. Связи с целой сетью западных торговцев и распространителей были установлены — солидная лондонская книготорговая фирма Н. Трюбнера, не говоря о прочих европейских книжных лавках, готова была взять на себя необходимые обязательства.
Станок заработал. Типография не останавливалась ни на минуту. А друзья и российские жители всё молчали.
В конце июня — начале июля вышла прокламация «Юрьев день! Юрьев день!» с подзаголовком «Русскому дворянству». Образованный класс призывался, не дожидаясь правительственного решения или народного возмущения, освободить крестьян. Тогда еще Герцен, при известных обстоятельствах, действительно колебался, допускал возможность развития событий по нежелательному пути: «Крещение кровью — великое дело, но мы не разделяем свирепой веры, что всякое освобождение, всякий успех должен непременно пройти через него». При разрешении крестьянского вопроса снизу возможны «страшные последствия», порождаемые «страшными преступлениями». «Страшна и пугачевщина, но… если освобождение крестьян не может быть куплено иначе, то и тогда оно не дорого куплено». Подобный поворот событий Герцен расценивал как «одну из тех грозных исторических бед, которые предвидеть и избегнуть заблаговременно можно, но от которых спастись в минуту разгрома трудно или совсем нельзя».
Слово «топор», впервые употребленное в тексте как символ народного мятежа, вскоре широко распространится в печати, но отнюдь не станет «символом веры» лондонского пропагандиста, в чем упрекнут его позже крайне радикальные соотечественники из рядов революционной демократии («Письмо из провинции» с подписью «Русского человека» через семь лет появится в «Колоколе»), Вопрос о соотношении революции и реформы станет одной из самых важных проблем, постоянно проходящих в переписке и публицистике Искандера. Его отвращение от «топора», его стремление выработать различные пути русского развития, неизменно свяжется с освобождением «сверху», с надеждой найти мирный, бескровный исход для назревших перемен.
Пока Зимний дворец не приступил к осознанию необходимых реформ, Герцен, понимая последствия взрыва, все же достаточно радикален и вместе с тем не реален. Ставка на образованное меньшинство дворянства после свершившихся европейских революций, без инициатив «сверху», не оставляет надежды хоть на какие-то, робкие упорядочения отношений между крестьянами и помещиками. Но Герцен упорно продолжает обсуждение этого главного вопроса вопросов. Отдельной брошюрой выходит с вольного станка его «Крещеная собственность» — переработанная им статья «Русское крепостничество», негодующая против преступного бездействия правительства. 22 июля 1853 года он пишет М. К. Рейхель о печатании этой книги и весело замечает: «…а „Юрьев день“ послан уже высшим чиновникам в Питер по почте — пусть потешатся».
Прокламация вскоре дошла до столицы и легла на стол императору. «Любо читать!» — неожиданно отозвался Николай, припомнив своего верного и последовательного противника. Запретительных мер и расследований долго ждать не пришлось. Отныне преследование вольных герценовских изданий — одна из обязанностей и священных привилегий Третьего отделения.
В 1854 году вышли не только материалы, написанные Герценом. Автором четырех прокламаций, по два выпуска каждая («Видение св. отца Кондратия» и «Емельян Пугачев честному казачеству и всему люду русскому шлет низкий поклон»), обращенных к русскому крестьянству, был В. А. Энгельсон. Связанный в России с петрашевцами, а после освобождения из крепости эмигрировавший в Европу, он был близок Герцену в пору семейных крушений («он первый обтер глубокие раны», «он был моим братом, сестрой», — вспоминал Герцен). Их активное сотрудничество продолжалось при налаживании работы Вольной типографии. Однако о полном единомыслии Герцена со своим самолюбивым и психически неустойчивым помощником речи не было. Их разрыв был неминуем[127].
Герценовский призыв свободно печататься в его Вольной типографии, посылать потаенные материалы, чтобы в России они обрели силу печатного слова, до поры не был услышан.
Молчали по-прежнему московские друзья. Наконец, дошедшие до них герценовские прокламации только напугали. В России становилось слишком опасно. В сентябре 1853-го в Лондон поехал мягкий, податливый Щепкин, призванный уговорить своего давнего, горячо любимого друга в ошибочности его пропаганды. Приехал умолять, готов был встать «на свои старые колени», чтобы попросить «остановиться, пока есть время».
Герцен, так ждавший подробностей из России, недоумевал:
«Что же вы, Михаил Семенович, и ваши друзья хотите от меня?
— Я говорю за одного себя и прямо скажу: по-моему, поезжай в Америку, ничего не пиши, дай себя забыть, и тогда года через два-три мы начнем работать, чтоб тебе разрешили въезд в Россию».
Герцен был сражен, глубоко разочарован. Что тут скажешь… Не подвергать опасности друзей. Это он, конечно, понимает. Но отречься от себя, от своего главного дела. Не для того ли, чтобы жить здесь праздному. И тогда, проводив Щепкина, ему вдруг стало так «сиротливо, страшно», и безнадежное одиночество заставило его сесть за письмо, чтоб объяснить всепонимающей Марии Каспаровне: «Мне кажется, я в лице его простился с Русью. Мы разошлись или развелись обстоятельствами так, что друг друга не достанешь и голос становится непонятен». На следующий день он вновь высказывал ей свое выстраданное убеждение: «…надобно же, хоть чтоб кто-нибудь не покидал оружия…» Его «глубочайшее убеждение», что «основание русской типографии вне России является в настоящий момент наиболее революционным делом, какое только русский может предпринять», оставалось непреклонным.
Искреннее сотрудничество с М. К. Рейхель, теперь целиком поглощенной его делом, ставшим их общей обязанностью, никогда не прерывалось. Через ее парижский адрес, не взятый на подозрение русским сыском, должна идти вся его корреспонденция, то есть осуществляться постоянные, конспиративные контакты с родиной. Ей первой сообщаются все сокровенные мысли и замыслы. 5 ноября 1852 года Герцен пишет своему верному связному о возникшем у него «френетическом[128] желании написать мемуар». Воспоминания — выход, спасение от одиночества в чужой стране.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
Глава третья ВОЛЬНОЕ ДЕТСТВО, ПРОВЕДЕННОЕ В ПРАЗДНОСТИ СРЕДИ ЛЕСОВ
Глава третья ВОЛЬНОЕ ДЕТСТВО, ПРОВЕДЕННОЕ В ПРАЗДНОСТИ СРЕДИ ЛЕСОВ Они и в самом деле были очень несчастны. Генерал не оставил им наследства, семье нечего было ждать от императора, который упорно отказывал в аудиенции жене бунтаря. Товарищи Дюма по оружию – Брюн, Ожеро,
I. Русские в Японии в конце 1853 и в начале 1854 годов
I. Русские в Японии в конце 1853 и в начале 1854 годов Вход на Нагасакский рейд. – Первые визиты японцев. – Вид рейда и города. – Батареи; деревни. – Переводчики и баниосы. – Караульные лодки и гребцы. – Передача письма к губернатору. – Ежедневные сношения с японцами. –
«Как ни смотри, хоть так хоть этак…»
«Как ни смотри, хоть так хоть этак…» Как ни смотри, хоть так хоть этак, Но все равно сорвется с губ: — Сей Ювенал в сатире туп, А в эпиграммах он не едок! 1955 г. 13 мая.
Вольное подражание Демьянам Бедным[166]
Вольное подражание Демьянам Бедным[166] Ночью, Когда за дневной сутолочью Всюду видишь воочью Волчьи морды, Покидает свои оболочья Дух, истерзанный в клочья, Но гордый. И взлетает к холодной круче, Где дряхлый, древний, но могучий Тот, кто знает, что хуже, что лучше, Спит,
Хоть с земли, хоть с воды…
Хоть с земли, хоть с воды… Свою «летающую лодку» молодой инженер Вадим Шавров задумал еще во второй половине двадцатых годов. Строить машину начали втроем — сам Шавров, инженер Виктор Коровин и механик Николай Фунтиков. Все элементы будущего летательного аппарата
19 «В Лондоне разлетелись в прах все мои надежды стать когда-нибудь всемирно известным писателем»
19 «В Лондоне разлетелись в прах все мои надежды стать когда-нибудь всемирно известным писателем» Да, брак не задался, чего нельзя было сказать о профессиональной деятельности. В декабре 1976-го «Филипс» выпустил пятый альбом Сейшаса и Коэльо (сочинившего тексты десяти
Глава 11 В ОЖИДАНИИ НОВОГО ОРУЖИЯ
Глава 17 Хоть теперь-то — воля.
Глава 17 Хоть теперь-то — воля. С таким паспортом в начале марта 1955 года приезжаю в Омск, получаю постоянную прописку, становлюсь на учет в военкомате и с 5 марта начинаю работать в Омской экспедиции Гипродортранса.Вскоре возвращается отец, осужденный трибуналом войск
«Вольное слово» [229] и эмиграция
«Вольное слово» [229] и эмиграция Давно уже длится полемика о происхождении издававшегося 30 лет тому назад журнала «Вольное Слово», и, в связи с занимающим их вопросом, авторам нередко приходилось говорить мимоходом о политической эмиграции того времени. В ноябрьской
Вольное экономическое общество
Вольное экономическое общество Эпоха Орлова была ознаменована несколькими благородными, но, увы, безрезультатными начинаниями. Во-первых, это Комиссия об уложениях, во-вторых, создание Императорского Вольного экономического общества. Последнее начинание было Григорию
24. Плавание Изыльметьева на фрегате «Аврора» (1853–1854)
24. Плавание Изыльметьева на фрегате «Аврора» (1853–1854) Фрегат «Аврора» (длина 159 футов, водоизмещение 1974 т) под командой капитан-лейтенанта Ивана Николаевича Изыльметьева, назначенный для крейсерства в Охотском море, вышел из Кронштадта 21 августа 1853 года.27 августа, проходя
25. Плавание Лесовского на фрегате «Диана» (1853–1854) и гибель «Дианы» (1855)
25. Плавание Лесовского на фрегате «Диана» (1853–1854) и гибель «Дианы» (1855) Фрегат «Диана» под командой капитан-лейтенанта Степана Степановича Лесовского был послан на Дальний Восток по просьбе вице-адмирала Путятина на смену фрегату «Паллада», оказавшемуся непригодным для
ВОЛЬНОЕ СЛОВО
ВОЛЬНОЕ СЛОВО Еще в 1877 г. Зунделевич, Аарон Исакович, близкий не столько к народникам, сколько к западно-европейским социал-демократам, контрабандою перевез из-за границы типографские принадлежности и устроил в Петербурге первую подпольную типографию. Зунделевич был
LI. Трудиться надобно!
LI. Трудиться надобно! (Изъ записокъ Неплюева)[49].30 іюня присланъ намъ отъ коллегіи приказъ явиться 1 числа іюля въ коллегію на экзаменъ, въ 8 часовъ утра. Его величество прі?хать изволилъ въ одноколк? и, идучи мимо насъ, сказалъ намъ: «здорово, ребята!» Черезъ малое время ввели
Что издавал герцен в лондоне в основанной им вольной русской типографии
Мысль о Вольной русской типографии впервые зародилась у Александра Герцена в Париже в 1849 году. 1 мая в статье «Вместо предисловия или объяснения к сборнику» Герцен писал о своем желании организовать книгопечатание за границей. Целесообразность такого начинания он объяснял тем, что «печатать в России всегда было трудно», но после февральской революции во Франции «испуганное правительство придумало еще цензуру над цензурой, цензуру контроля, надзора, и в этой цензуре сидят уже не цензора, а генералы, адъютанты и министры». Вольное книгопечатание, по его мнению, должно показать, «кто сильнее – власть или мысль». Однако запуганные современники Александра Ивановича страшились одной мысли о возможном появлении свободного печатного органа. Начнут выходить свободные русские издания – многие скажут: «Предатель, враг царю и отечеству!» А Герцен не смутится и ответит, что отечеству его меньше всего нужны рабы, а больше всего – свободные люди.
В труде «Былое и думы» Герцен писал: «Я так вполне был отрезан на чужбине, надобно было во что б ни стало снова завести речь с своими – хотелось им рассказать, что тяжело лежало на сердце. Писем не пропускают – книги сами пройдут; писать нельзя – буду печатать, и я принялся мало-помалу за устройство русской типографии в Лондоне». Кстати, не случайно страной, где впервые был запущен Вольный станок, стала Англия. В то время здесь не было полицейских стеснений и даже разрешались митинги.
Закономерно и название типографии. Само словосочетание говорило о делении русских типографий на свободные и несвободные. Дело в том, что в конце 40-х — начале 50-х годов число разного рода цензур в России приближалось к двадцати. По словам Герцена, «до 1848 года русская цензура была крута, но все-таки терпима. После 1848 года там уже нельзя было печатать ничего, что мог бы сказать честный человек». Главной задачей Вольной типографии было призвать к свободе. Неспроста к девизу «Колокола» «Vivos voco» («Зову живых»), то есть не утративших способности освобождаться, иногда добавлялось «mortuos plungo» («оплакиваю мертвых»), то есть умерших, сгнивших еще при жизни.
Так, в Лондоне Герцен сблизился с польским эмигрантом, членом демократического общества Ворцелем. Именно с ним Александр Иванович решил поделиться своей идеей о создании типографии. Герцен вспоминал в труде «Былое и думы»: «Выслушав меня, встрепенулся, схватил бумагу и карандаш, начал делать расчеты, вычислять, сколько нужно букв и проч. Он сделал главные заказы, он познакомил меня с Чернецким, с которым мы столько работали потом».
Главным источником финансирования издательской деятельности Герцена стало его состояние, а немного позже и наследство – он был сыном богатого русского помещика Ивана Яковлева. Однако это был хоть и основной, но не единственная источник. Александр Иванович получал пожертвования и даже попытался учредить «Общий фонд», правда, существенных вложений никто так и не сделал. Как едко заметил по этому поводу сам Герцен: «Русские не любят давать денег на общее дело, если при нем нет сооружения церкви, обеда, попойки и высшего одобряющего начальства».
Так как создание типографии стало совместным делом Герцена и Ворцеля, все расходы книгопечатания (бумага, набор, наем места, работа и так далее) брал на себя Александр Иванович, а Централизация (главный орган польского демократического общества – прим. ред.) отвечала за пересылку русских листов и брошюр теми путями, которыми они переправляли польские брошюры. Все, что им требовалось для пересылки, Герцен отдавал бесплатно. Отметим, что впоследствии Герцену удалось снизить влияние Централизации.
За несколько месяцев при помощи польских эмигрантов Александр Иванович сумел найти все необходимое для типографии: станок, помещение, русский шрифт. Примечательно, что мелкий, но четкий русский шрифт был в свое время заказан Санкт-Петербургской академией наук парижской фирме Дидо. Однако академия шрифт не взяла, и он достался Герцену. Польские эмигранты и стали наборщиками новой типографии (что впоследствии стало причиной жалоб читателей на большое количество опечаток).
О продаже и рассылке готовой продукции Герцен договорился с солидной лондонской книготорговой фирмой Н. Трюбнера и с некоторыми другими европейскими фирмами (А. Франк — в Париже, Ф. Шнейдер — в Берлине, Вагнер и Брокгауз — в Лейпциге, Гофман и Кампе — в Гамбурге). Кроме того, для нужд типографии банкир Ротшильд предоставил ему возможность пользоваться собственным адресом в New Court в Лондоне.
21 февраля 1853 года появилось литографированное обращение Герцена «Вольное русское книгопечатание в Лондоне. Братьям на Руси». Это послание-призыв к русским людям, которые должны перестать бояться и молчать. В нем Герцен утверждал, что настало «время печатать по-русски вне России». Александр Иванович понимал, что без читателя его труд будет напрасен. Он просил не только проявить интерес к его издательскому делу, но и присылать готовые материалы из России: «Все писанное в духе свободы будет напечатано, от научных и фактических статей по части статистики и истории до романов, повестей и стихотворений». Если же у читателей нет подобных материалов, то Александр Иванович просил присылать ему запрещенные стихотворения Александра Пушкина, Кондратия Рылеева, Михаила Лермонтова, Владимира Печерина и других.
C течением времени Герцену удалось наладить обратную связь с родной землей. Письма из России присылали на несколько надежных адресов и передавали через знакомых. Кроме постоянных адресов, имелись еще второстепенные. Некоторые корреспонденции шли на временные заграничные адреса Ивана Тургенева, Николая Мельгунова, Павла Анненкова. Все это были не раз проверенные и испытанные каналы.
Издания Вольной русской типографии были запрещены в России, поэтому единственно возможным способом доставлять их была контрабанда. Тиражи ввозилась через Петербург, Одессу, Кавказ, китайскую границу — под видом упаковочной бумаги, в чемоданах с двойным дном, в пустых гипсовых бюстах, среди дров, вставными страницами в партиях зарубежных легальных книг, в стволах боевых орудий военного судна.
Иногда Александру Ивановичу удавалось переправлять издания при помощи своих друзей. Так, первым «тайным корреспондентом» Герцена стал его старый знакомый, известный врач и преподаватель Павел Пикулин, который смог провезти через жандармов и таможенников в Россию свежую — буквально с типографского станка — «Полярную звезду». С того времени Пикулин не раз еще ездил за границу, пересылал Герцену различные материалы и, видимо, получал посылки из Лондона на адрес «Журнала общества садоводства», который он одно время издавал в Москве.
Проведенные расследования о распространении прокламации результатов не дали. Всем органам жандармерии и полиции были посланы распоряжения, предлагавшие принять меры к тому, чтобы не допустить в Россию лондонские издания. Были предприняты также неудачные попытки оказать давление на английское правительство. Однако сам Николай I и его окружение стали постоянными читателями Герцена – издания доставлялись в III отделение (высший орган политической полиции Российской империи – прим. ред.). Интересно также, что когда 21 августа 1853 года дочери Николая I Ольга и Мария приехали в Лондон, русский посол барон Филипп Бруннов преподнес им по экземпляру недавно вышедшей «Крещеной собственности», рассматривая, очевидно, эту брошюру как скандальную модную новинку.
Статьи в изданиях Герцена были посвящены борьбе за освобождение крестьян и за свободу печати, против дикого помещичьего права, разоблачению политики властей. В них впервые увидели свет многие запрещенные стихотворения Александра Пушкина, Михаила Лермонтова, Кондратия Рылеева, Николая Некрасова и многих русских поэтов; воспоминания декабристов. В них же впервые были опубликованы и различные исторические документы, которые невозможно было напечатать в России по цензурным соображениям, а также произведения самого Герцена.
Встревоженные распространением изданий Вольной русской типографии правящие круги все настойчивее изыскивали средства для противодействия им. Порой даже из легальных зарубежных газет при доставке в Россию вырезались объявления о продаже продукции станка. Однако Императорская Публичная библиотека получала в собственные закрытые фонды герценовские издания, купленные через берлинское посольство или конфискованные на таможне.
Не ограничиваясь мерами чисто полицейского характера на территории России (установление строгого таможенного надзора, преследование лиц, хранящих и распространяющих издания и пр.), правящие круги разрабатывали и другие средства борьбы с Герценом. К 1857–1858 гг. относится замысел ряда высокопоставленных лиц создать печатный орган, который смог бы противодействовать «Колоколу». Вопрос об издании анти-«Колокола» являлся предметом специального обсуждения на заседаниях Государственного совета. Однако эта идея оказалась нереализованной.
Одновременно правительство активизировало деятельность по борьбе с герценовскими изданиями за пределами России. Так, в течение только первой половины 1858 года властям удалось добиться официального запрещения «Колокола» в Пруссии, Саксонии, в Риме, Неаполе, Франкфурте-на-Майне. Обращение к английскому правительству с просьбой запретить издательскую деятельность Герцена не увенчалось успехом, и тогда власти предприняли попытки воспрепятствовать распространению изданий в Париже. Но и эти намерения оказались безуспешными.
Среди корреспондентов Герцена – работники министерств внутренних и иностранных дел, Священного Синода. Хотя тогдашний государственный бюджет не обнародовался, Александру Ивановичу удалось получить и опубликовать полный отчет за 1859 и 1860 годы. Иногда во время министерских докладов император с мрачным юмором вспоминал, что уже читал это в «Колоколе». «Скажите Герцену, чтобы он не бранил меня, иначе я не буду абонироваться на его газету», — иронизировал Александр II, который пришел к власти после смерти Николая I. По словам современников, в конце 50-х годов «личность Герцена пользовалась каким-то мистическим обаянием, превосходившим авторитет власти».
После крестьянской реформы влияние Вольной типографии начало падать. В то время для либеральной общественности Герцен был уже слишком революционным, а для радикальной — чересчур умеренным. В конце 1860-х типография была ликвидирована. Однако ее вклад в развитие русской общественной мысли до сих пор сложно оценить. Как писал русский философ и литературный критик Николай Страхов: «Обыкновенно люди довольны и самими собою, и теми, часто ничтожными, благами, которых они добиваются. Герцен принадлежал к другой, далеко не столь многочисленной породе людей, к тем натурам, которых настроение можно назвать по преимуществу религиозным, которых этот мир, эта жизнь не удовлетворяют. Идеал, живущий в душах таких людей, может, по-видимому, вовсе не совпадать с идеалом церкви, но результаты выходят те же. Настойчиво, неотразимо открывается этим душам темная сторона каждого явления; мир обнаруживает им все, что в нем достойно смеха, плача, негодования».