Чем плох технический прогресс

Запомни!

Вам удалось в сочинении раскрыть тему на материале антиутопических произведений. Вместе с тем следует обратить внимание на множество речевых ошибок, делающих речь бедной, однообразной.

В соответствии с критериями проверки итогового сочинения ваша работа оценивается следующим образом.

К1 (соответствие теме) + 1 балл.

К 2 (наличие литературного аргумента) + 1 балл.

Пересказ с элементами анализа. Присутствует 1 факт.ошибка.

К3 (логика и композиция) + 1 балл

Логические нарушения не мешают пониманию смысла сказанного.

Речевые ошибки не влияют существенным образом на восприятие текста.

К5 (грамотность) + 1 балл, всего допущено ошибок: 4

Общий вывод по работе

Итак, Анастасия, ваше сочинение оценивается на «зачет», однако следует тщательно поработать над повторами и иными речевыми ошибками.

Источник

Влияние научно-технического прогресса на человека, общество и экологию

От первого копья до создания искусственного интеллекта — научно-технический прогресс прошел тернистый путь развития. Зато сейчас мы наблюдаем автоматизацию и роботизацию практически всех сфер нашей жизни.

Теперь не нужно выполнять рутинную работу на заводе — это может сделать робот, не нужно идти в магазин — закажите продукты онлайн,и курьер сам их принесет, не нужно вбивать в поиск запрос — голосовой ассистент сам всё найдет, не нужно управлять автомобилем — Tesla «научилась» ездить сама без помощи водителя… Казалось бы, влияние научно-технического прогресса имеет только одни плюсы. Но так ли это на самом деле? Давайте разберемся.

Научно технический прогресс и личность человека

Техника врывается в нашу жизнь стремительными темпами. Но противоречий не избежать, одно из них — научно технический прогресс и нравственность человека.

Развитие технологий не только нарушает моральные принципы, но и отрицательно влияет на экологию. В свою очередь это влечет к ухудшению здоровья человека и, соответственно, развитию жестокости и эгоизма, алкоголизма и наркомании. Не забывайте, что создание новых технологий забирает десятки тысяч жизней людей, к примеру, авто- и авиакатастрофы.

Одно из наиболее важных открытий прошлого века — создание компьютера — понесло за собой и большой прогресс, и в то же время регресс. Ведь компьютеры вошли во все сферы нашей жизни, делая нас более пассивными. В последнее время участились заболевания, связанные с позвоночником, зрением, головным мозгом и психикой человека. Виной всему компьютер!

Уверены, что вы уже слышали это миллион раз, но повторимся вновь: с развитием научно-технического прогресса СМИ стали врагом №1 для человечества. Телевидение косвенно управляет умом большой аудитории, постепенно снижая нравственный уровень социума.

Некоторые ученые утверждают, что автоматизация производства и развитие робототехники приблизит в будущем человека вновь к уровню обезьяны. Хотя нас терзают смутные сомнения, что человечество во имя нравственности откажется от всех прелестей научно технического прогресса: автомобилей и электрокаров, самолетов и атомных станций, список можно продолжать долго-долго…

Сейчас активно ведутся исследования и разработки в области искусственного интеллекта (ИИ). Причем он остается до конца не изученным, что неудивительно, ведь даже человеческий мозг успели изучить только 1/20 часть. Таким образом, создание ИИ может привести к глобальной проблеме — самые ужасные картины из фантастических фильмов воплотятся в реальность.

Хотя в идеале, независимо от масштабов исследований, нравственный аспект должен преобладать. Именно он влияет на изобретение и общество в целом.

Научно — технический прогресс и общество

Развитие науки и техники связано неразрывно с прогрессом современного общества. Однако чрезвычайное повышение роли НТП не только положительно влияет на социум, но и усиливает его проблемы.

Только что вы наглядно увидели две стороны одной медали. В каком направлении будет двигаться социум дальше — всё зависит от него самого…

Научно — технический прогресс и экология

Влияние научно — технического прогресса на экологию началось из изучения взаимоотношения организмов с окружающей их средой. Отметим, что благодаря научному прорыву теперь мы можем смотреть каждое утро прогноз погоды, добываем полезные ископаемые и используем природные ресурсы для своих нужд.

Но в это же время нельзя не сказать об экологических проблемах, связанных со стремительным развитием промышленности:

Всё это влечет за собой жертвы, разрушение инфраструктуры и ухудшение качества жизни человека.

Что ж, научно-технических прогресс — благо и враг человечества в одно и то же время. Почему? С одной стороны, он облегчает жизнь общества и улучшает производительность труда. С другой стороны, влияние научно-технического прогресса может быть непредсказуемым и привести к экологической, экономической, политической и духовной катастрофе.

Но давайте оставаться оптимистами и верить только в лучшее, ведь НТП способен улучшить пребывание человечества на планете и предупредить природные катаклизмы. Всё в наших руках!

Источник

Технологический прогресс это хорошо или плохо

Технологический прогресс это хорошо или плохо.

Что бы ответить на этот вопрос нужно посмотреть, а куда ведёт нас этот путь развития, ведь пока это развитие на начальном этапе, всё выглядит вполне приемлемо и даже интересно, а временами и полезно. Но ведь когда то придёт время когда человек окружит себя такой совершенной механикой, которая сама себя будет поддерживать, ухаживать за собой(и за человеком), совершенствовать себя, и что тогда, каким будет человек имея всё без каких либо затрат своей энергии. Это, учитывая человеческую вредность (вирусность) скорее всего приведёт к тому что он станет паразитом в этом механическом теле, паразитом, от которого это технологическое тело по мере своего развития ИИ, будет пытаться избавиться, или сделать его совершенно не способным к развитию ума и души.

То есть человека ждёт полная деградация как разумного существа, мы вполне можем стать чем то вроде глиста или большого вируса с устремлением к развлечению, а лучше сказать разрушению всего вокруг, ведь развлекаться созидая, будет уже не интересно, ведь всё уже есть.

Глядя к чему мы можем прийти, невольно задаешься вопросом, а стоит ли так упираться в этом стремлении к совершенствованию технологий, да ещё на такой скорости, когда природа просто не в состоянии справиться с таким разрушением экологии человека как личности, так и окружающую его среду, может всё же стоит притормозить и поискать более природный для нас путь, другими словами эта гонка за технологиями, вполне может повести цивилизацию к деградации.

Короче, пора задуматься, куда мы идём, пора расставлять ориентиры на принцип человеческой природы (семья, труд, коллективизм, желание творить) и ограничение его вирусности, ведь легко стать паразитом, но очень трудно от этого избавиться.

Например, общинный образ жизни (коммунизм), способен сдержать паразитизм человека, ведь тут все под контролем каждого, а коллективный контроль самый сильный и естественный, только так мы продлим нашей цивилизации жизнь.

Источник

Критика технического прогресса или Чем плох полигр

Журнал «Адвокат» №5, май 2010 года

АННОТАЦИЯ: Статья адвоката коллегии «Форум» (г. Хабаровск) К.В. Бубон — посвящена размышлениям о том, какие новые возможности открывает перед правоохранительными органами технология «детектора лжи» и с какими опасностями, возможно, придётся столкнуться в процессе её совершенствования и более широкого внедрения.

Ключевые слова: уголовный процесс, экспертиза, полиграф, «детектор лжи», оперативно-розыскная деятельность, права человека, истина, состязательный процесс, этика;

КРИТИКА ТЕХНИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА ИЛИ ЧЕМ ПЛОХ ПОЛИГРАФ

Гуманитарные дисциплины, в особенности процессуальные отрасли права, неизбежно и постоянно находятся во взаимодействии с естественнонаучным знанием и даже с точными науками. Такого рода влияние неизбежно, и считать его однозначно вредным было бы глупо и неосмотрительно. С другой стороны, оно (это влияние) вовсе не является линейным и самоочевидным. Промышленный прогресс в течение какого-то времени может сопровождаться социальной деградацией, а общественное развитие отнюдь не всегда основано на технических усовершенствованиях.

В связи с этим нам, современникам масштабного политического и экономического сдвига, стоит хотя бы иногда рассуждать над тем, в какой степени мы готовы вверять человеческие интересы, а иногда – и человеческие судьбы достижениям научно-технической революции. Привычка смотреть на них как на однозначное благо восходит к девятнадцатому веку с его восторженным преодолением враждебной и плохо исследованной природы. Человек с тех пор стал сильнее, он стал достаточно силён для того, чтобы причинить существенный вред не только окружающему миру, но и сложившемуся общественному устройству.

Эту свою работу я хотел бы посвятить теме, которая может показаться читателю несколько неожиданной, но, несмотря на это, я надеюсь, что она будет встречена благожелательным вниманием. Я хотел бы поговорить о том, какую роль может сыграть в будущем развитие прикладных специальных психофизиологических исследований (в повседневной терминологии соответствующую аппаратуру привыкли называть «полиграфом» или «детектором лжи»). Для краткости в дальнейшем я намерен использовать в основном термин «полиграф».

Ироничное отношение к этой технологии, распространённое среди практиков, основано, прежде всего, на том, что на сегодняшний день она не получила широкого распространения, и не вполне доступна. Однако не следует упускать из вида, что дискуссия вокруг процессуального использования технологии не в малой степени связана также со степенью её научной проработанности, отсутствием «белых пятен», достаточным количеством специалистов и прочими сугубо техническими нюансами.

Ещё тридцать лет назад вряд ли кто-нибудь поверил бы, что письма в скором будущем станут отправлять, сидя дома в кресле и нажимая на мышь. Тем не менее, та статья, которую вы сейчас читаете, направлена в редакцию именно таким способом. Нет никаких гарантий, что технологии психофизиологических исследований, которые сейчас считаются столь молодыми и таинственными, не достигнут в обозримом будущем такого уровня развития, что откроют возможность дать, на научно обоснованном уровне, однозначный ответ на вопрос: лжёт ли испытуемый или говорит правду. Тем более что под «однозначным ответом» тоже следует понимать не полное исключение возможности для ошибок, а качественное сокращение вероятности ошибки. Многие современные, и очень почтенные экспертизы тоже дают только вероятностный ответ, и, тем не менее, никому даже в голову не придёт отказаться от их использования в судопроизводстве.

Теперь стоит поставить перед собой вопрос: а что именно, кроме ограниченности финансовых возможностей и подозрений в техническом несовершенстве оборудования, мешает массовому продвижению технологии полиграфа не только в процесс, но даже и в оперативно-розыскную деятельность? Мне, например, удалось разыскать только один нормативный документ, который официально закреплял порядок её применения в ходе осуществления ОРД – это инструкция о порядке проведения оперативно-розыскного мероприятия – опроса в виде специального психофизиологического исследования в федеральных органах налоговой полиции, утверждённая приказом от 24 сентября 2002 г. № 426 (зарегистрирован в Минюсте РФ 10 февраля 2003 г. № 4196). Конечно, нельзя исключить, что она применяется в различных силовых структурах при опросе граждан как техническое средство, однако труд открытого и систематизированного рассуждения на тему «стоит ли использовать полиграф в деле противодействия преступности» брала на себя, похоже, только налоговая полиция.

Итак, имеются ли иные соображения, кроме естественнонаучных, которые бы свидетельствовали против более интенсивного внедрения обсуждаемой технологии в уголовный процесс, даже при условии её дальнейшего усовершенствования? Обычно на этот вопрос отвечают, что да, есть, и ссылаются на этическую, моральную сторону вопроса. Полагаю, было бы чрезвычайно любопытно подумать над тем, что именно в человеческой морали противостоит попыткам измерения психофизиологических параметров испытуемого, который, по мнению следствия, обладает важной для дела информацией. Давайте займёмся этим немедленно, тем более что тема обещает привести к целому ряду выводов, которые интересны сами по себе, безотносительно к науке и технике.
Я намерен сразу объявить свою позицию: даже если допустить, что технология «детектора лжи» когда-либо будет усовершенствована до такой степени, что ошибка прибора будет абсолютно исключена, всё равно его данные опасно считать доказательствами в процессуальном смысле этого слова.

Причины для этого усматриваются как минимум две:

1. Причина более простая и очевидная – если полиграф и не ошибается, то это не является гарантией, что не ошибается то лицо, которое подвергается тестированию. Основой криминалистического исследования является сравнение улики с неким образцом, который принимается за достоверный, но может находиться как в материальном мире, так и в психике человека. Во втором случае он принимает форму слуховых, зрительных и смысловых «идеальных следов», то есть образов и воспоминаний.

Обсуждаемая технология претендует на то, что она позволяет сравнить информацию, которую человек сообщает, с той информацией, которая находится в его психике. Считается, что при наличии противоречий между ними у человека возникает особая психофизиологическая реакция, которую способен зафиксировать прибор. Однако она (эта технология) не может претендовать на сравнение сообщаемой информации с реальными обстоятельствами. В то же время человеку свойственно ошибаться, он может делать неправильные выводы и верить в них, могут быть обмануты даже его органы чувств. А техника, в силу своей непредвзятости, только придаёт частной ошибке больший юридический вес.

2. Причина несколько более сложная, но и более весомая – мотивацией к внедрению процедуры использования «детектора лжи» является стремление государства к достижению истины в ходе судопроизводства. Такая цель сама по себе неоднозначна и может являться основанием для дискуссии(2), однако, применительно к теме этого исследования, всё осложнятся тем, что предпринимается попытка, с теми или иными оговорками, миновать волю человека, обладающего информацией.

Последняя не в малой степени основывается на том, что суд принимает доказательства, полученные с её использованием и всячески уклоняется от реагирования на информацию об использовании недозволенных методов обращения с задержанным. В результате органы, ведущие следствие и осуществляющие ОРД, лишаются мотивации собирать иные доказательства, которые требуют кропотливого труда и высокой квалификации.

Аналогично, если повысить распространённость специальных психофизиологических методов в процессуальной деятельности правоохранительных органов с уровня «минимальная» (которую они имеют сейчас) до уровня повседневного применения, боюсь, их популярность побьёт все рекорды, а уровень качества осмотра места происшествия – проломит пол.

Есть и другие, более общие последствия «обхода воли» испытуемого при получении от него информации под контролем приборов. Свобода воли в современной культуре считается одним из оснований личной ответственности за совершённый поступок, в том числе, и за данные показания. Если «истина» неизбежно станет известна «и так», то есть помимо воли людей, дающих и оценивающих показания, то из повседневного обихода выхолащиваются и теряют свой смысл такие фундаментальные понятия, как индивидуальная совесть, выбор. Культурность, цивилизованность имеют слишком глубокие и разветвлённые корни в индивидуальной совести конкретного человека для того, чтобы размывать её основы при помощи каких-то технических средств.

Судопроизводство движимо сложной совокупностью разнонаправленных человеческих воль. Далеко не всегда они имеют что-то хотя бы отдалённо напоминающее некий суммарный вектор. Да, свидетель может умалчивать о неких существенных обстоятельствах, полагая, что при этом он служит своему представлению о справедливости. Это тот самый способ, которым каждый может влиять на усиление или ослабление справедливости конечного судебного акта, кто-то в большей степени, а кто-то – в меньшей.

Однако если лишить людей возможности такого сознательного волевого влияния, то будет рождено поколение бессовестных людей, то есть таких, которые свято уверены, что справедливость вовсе от них не зависит. Вполне может выйти так, что эту фундаментальную ценность, совесть, разменяют в медные деньги отдельных уголовных дел. Да, разумеется, какое-то их количество будет рассмотрено правильно. Однако сколь велико ни было их число, оно не окупит того, что ценность личной ответственности и совести будут поставлены под сомнение. Нельзя искушать людей рабским, по сути, переложением своей ответственности на плечи государства. Культурные последствия такого движения, если оно произойдёт, сейчас трудно себе представить.

Скорее всего, люди не прекратят лгать, просто ложь обещает стать более изощрённой, а в сочетании с кризисом индивидуальной ответственности – что за взрывоопасная смесь!

Следует понимать, что государство вообще, и государственное правосудие в частности, вовсе не обязаны опираться на иные источники справедливости, кроме сознательной воли граждан, их совести. Поиск иных источников «истинности» и справедливости, чем сами люди, влечёт за собой только разрыв между людьми и государством, а также разрыв между самими людьми, утрату доверия между ними, что само по себе уже является хорошим определением для асоциальности. Предвижу возражение, что многие экспертизы вполне объективны, основаны на применении приборов и их результаты мало связаны с человеческим фактором. Тем не менее, оценка итогов даже самого совершенного исследования, наполнение их юридическим смыслом всё равно не может быть возложена ни на кого, кроме человека.

Так, дактилоскопия может дать абсолютно определённую информацию о том, что некий субъект прикасался к некому предмету. Однако юридическое значение, которое будет придано этому обстоятельству, зависит не только от личного вкуса, но и от процессуального положения субъекта доказывания. Защита и обвинение просто обязаны иметь различные точки зрения на этот счёт. Перепоручение некоторых элементов интерпретации данных прибору, пусть даже самому совершенному, на мой взгляд, глубоко противоречит самой сути правосудия, основанного на состязании сторон. А что касается полиграфа, то, следуя дальнейшим рассуждениям, мы увидим, что он уже сейчас претендует на свою собственную роль в определении такой оценочной категории, как достоверность.

Достоверность сведений, получаемых опытным специалистом, превышает 90%. При применении методики выявления скрываемой информации (так называемого непрямого метода) в случае непричастности опрашиваемого субъекта к инкриминируемому деянию достоверность приближается к 100%». Стоит ли разделить восторженные оценки этих, вполне компетентных авторов, или есть основания для критики их позиции? К этому вопросу я предлагаю вернуться несколько позже.

А пока давайте выдвинем самый общий тезис: если государство недостаточно доверяет своим гражданам для того, чтобы в значительной степени возложить на их совесть ответственность за результаты правосудия, если оно полагает, что они по преимуществу лживы, недостойны доверия и подлежат проверке объективными средствами, то какие основания такое государство имеет для того, что его правосудие будет справедливым? Ведь и чиновников государство назначает из числа тех же самых граждан. Если же граждане и вправду столь лживы и бессовестны, то они будут достойны того лживого и несправедливого правосудия, которое получат в результате собственной деятельности. Мысль, что государство в принципе способно достичь справедливости помимо воли людей – опасная, хотя и очень старая иллюзия.

Повышение доступности информации для правоохранительных органов, в том числе, повышение её доступности с помощью полиграфа, вовсе не исключает злоупотреблений со стороны их сотрудников. Вот ещё одна проблема, которая не решается никакими техническими средствами, даже самыми совершенными.

Конечно же, тот негативный эффект, на котором мы здесь фокусируем внимание, проявит себя только при массовом использовании аппаратуры «распознания лжи» и только при условии придания процессуального, экспертного статуса полученным результатам, то есть оценку вероятности его наступления (по крайней мере, в части массового использования полиграфа) следует откровенно отнести в будущее. Это не является препятствием для того, чтобы попытаться понять, какова логика текущего внедрения соответствующих технических средств и не содержит ли она в себе оснований для отрицательных последствий в будущем.

Специалисты из Налоговой полиции заботились о жизни и здоровье граждан и окружающей среде. Отметим это обстоятельство, чтобы исключить допущение, что инструкция составлена злодеями, исказившими светлый замысел. В конце концов, дефект самого замысла следует отделять от дефекта его исполнения.

Несмотря на свою очевидную благонамеренность, авторы инструкции ввели в её текст пункт 32, в соответствии с которым «решение о присутствии в помещении, в котором проводится СПФИ, других лиц, кроме специалиста и опрашиваемого лица, принимается специалистом совместно с Инициатором». Иными словами на присутствие адвоката можно не рассчитывать. Правда, участие в самом мероприятии, на основании п. 4 Инструкции, является для испытуемого делом сугубо добровольным, но как быть, если гражданин согласен участвовать, но желает воспользоваться своим правом на присутствие защитника? Вроде, мелкая придирка, а неприятно.

СПФИ, в соответствии с инструкцией, является гласным оперативно-розыскным мероприятием, подпадающим под регуляции Федерального закона №144-ФЗ «Об оперативно-розыскной деятельности». Самостоятельным ОРМ оно не является, а является, согласно пункту 11 инструкции «организованной по специальным методикам процедурой опроса, сопряженной с контролем и анализом физиологических и психологических показателей исследуемого лица». При этом целью контроля показателей является «оценка достоверности информации, сообщаемой опрашиваемым лицом».

В соответствии с пунктом 3 Инструкции «СПФИ осуществляется при наличии оснований и для принятия решений в соответствии со статьей 7 Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности». То есть авторы инструкции обмолвились, что мероприятие может использоваться «для принятия решений». Хотя и СПФИ и является разновидностью опроса, однако, оговорка показательная.

Пункт 13 Инструкции требует, чтобы устройства, которые используются при проведении СПФИ удовлетворяли требованиям безопасности, предъявляемым к медико-биологической аппаратуре.
В соответствии с пунктом 14 Инструкции «СПФИ осуществляется только после получения письменного согласия лица, подлежащего исследованию, зафиксированного в заявлении», а пункт 15 запрещает оказывать давление на лицо, в отношении которого предполагается проведение СПФИ, для получения согласия на его прохождение.

Пункт 17 Инструкции обязывает лицо, проводящее опрос в любой момент по требованию опрашиваемого лица прекратить его и исключить вопросы, на которые опрашиваемое лицо отказывается отвечать, задавать вопросы с учетом уточнений опрашиваемого лица. Пункт 18 вообще не к ночи поминает конституционные права личности. Ну, и так далее. В общем, авторы Инструкции вовсе не намерены были как-то ущемлять права граждан, как они эти права понимают.

Таким образом, ничто не свидетельствует о злонамеренности тех, кто был занят внедрением новой технологии в практику правоохранительных органов. Тем не менее, Инструкция содержит в своей основе некоторые идеи, которые вряд ли когда-либо позволят хотя бы теоретически высказываться о процессуальной значимости результатов СПФИ. Прежде всего, мне представляется, что, при некотором сходстве терминологии, Инструкция и уголовно-процессуальное законодательство оперируют совершенно разными смыслами.

Например, инструкция заявляет в качестве цели СПФИ «оценку достоверности информации», а Д.А. Кокорев и О.В. Белюшина в своей работе тоже настаивают на высокой степени достоверности подобных исследований. Однако эта «достоверность» отнюдь не является одним и тем же, что «достоверность», которая вытекает из смысла статьи 88 УПК РФ. Следует вспомнить, что «полиграф» является средством выявления расхождений между теми сведениями, которые человек сообщает, и теми, которые содержатся в его памяти. Оба элемента сравнения здесь непосредственно связаны с личностью испытуемого. Кроме того, насколько можно судить, «детектор лжи» не даёт новой позитивной информации, а только претендует на оценку той информации, которую устно сообщает опрашиваемый, причём сообщает уже не впервые и иногда последовательно, либо выявляет эмоциональную реакцию испытуемого на тот или иной раздражитель.

Уголовно-процессуальный кодекс, в свою очередь, вводя понятие «достоверности» имеет в виду нечто другое. Во-первых, под достоверностью доказательства в процессуальном смысле, на мой взгляд, суды чаще всего понимают его «соответствие другим доказательствам и фактическим обстоятельствам уголовного дела» в совокупности с определённостью и оценочной «непредвзятостью» источника их происхождения. То есть информационные элементы, являющиеся сторонами сравнения, принципиально не являются здесь частями одной и той же человеческой психики, а желательно, чтобы они вообще исходили из разных источников.

Кроме того, уголовный процесс не может удовлетворяться простой оценкой «на достоверность» того, что уже имеется. Сама его суть тесно связана с активным сбором новых позитивных источников доказательств, то есть таких, которые содержат в себе информацию, ранее не известную субъекту доказывания, с тем, чтобы открыть новые элементы сопоставления.

Говоря коротко, и СПФИ и психофизиологическая экспертиза связаны с проверкой испытуемого на предмет умышленной лжи, а если таковая будет выявлена – то с попыткой определения её примерных «границ». Для уголовного судопроизводства этого, как минимум, недостаточно, но вообще мы имеем дело с двумя разными подходами к определению «достоверности» информации, не совпадающими между собой.

Сейчас, как мне кажется, мы подошли к тому, чтобы сделать любопытные и полезные выводы, которые могут быть ценными сами по себе, хотя и уведут нас немного в сторону от интересной темы «детектора лжи». Уголовно-процессуальный кодекс устанавливает только самые общие правила проверки и оценки доказательств. Подробности этих процессов невозможно полностью формализовать, поскольку невозможно детально прописать правила логичного рассуждения применительно к каждой конкретной ситуации.

Однако процесс сбора доказательств «обставлен» нормами, которые прописаны достаточно подробно. Кроме того, доказательства, поступившие в дело с нарушением процедуры их получения, не должны допускаться к стадиям проверки и оценки. Таким образом, закон ставит сугубо формальный предел полёту юридического мышления. Это связано с необходимостью, во-первых, пресекать общественно-опасные методы в стремлении к «установлению истины», а во-вторых, избегать силового «конструирования истины» (обычно – стороной обвинения).

Из тех соображений, которые приведены в двух предыдущих абзацах, на мой взгляд, с неизбежностью вытекает, что судопроизводство основывается не на «истинах», и не на «достоверностях». Уголовное судопроизводство следует рассматривать, как конкуренцию различных версий, одна из которых побеждает другие благодаря справедливой и состязательной процедуре. От этого она (эта версия) отнюдь не становится истиной, ведь даже суд (при всём моём уважении) при постановлении приговора может ошибаться.

Весь «фокус», как представляется, состоит только в признании или непризнании самой возможности судебной ошибки. Если государство и общество признают такую вероятность, они должны фиксировать своё внимание в большей степени на организации справедливой судебной процедуры. Если же в стране преобладает традиция упрямо настаивать на безупречности людей, надевших судебные мантии и разного покроя мундиры, то отпадает потребность в учреждении сложной и разветвлённой системы апелляционных, кассационных и прочих последующих судебных процедур.

Теперь читатель, я думаю, понимает, почему автор является противником расширения сферы применения полиграфа и прочих технических средств оценки человеческой правдивости, какие только могут быть изобретены. Эти устройства со временем обещают приобрести свойство создавать ложное чувство достоверности получаемой информации (а выше мы уже говорили о том, что они всего-навсего создают собственную, «альтернативную» достоверность, не совпадающую с достоверностью доказательств в процессуальном смысле этого слова). Одновременно их широкое применение угрожает создать у людей ложное чувство личной безответственности, как в сфере безопасности, так и в сфере правосудия. Принятое правило заранее согласовывать с испытуемым порядок опроса имеет, скорее всего, чисто техническое значение (то есть такая необходимость может отпасть с улучшением технологии), либо является не более, чем кокетством: те ответы, которые опрашиваемый согласился дать, всё равно контролируются прибором.

Кроме того, применение полиграфа и других, даже усовершенствованных методов «стимулирования правдивости», отнюдь не исключает злоупотреблений со стороны лиц, которые эти методы применяют и интерпретируют. Ну, и наконец, в самом общем своём смысле, «детектор лжи», как достижение человеческого ума, является для меня символом ложной погони за «истиной», которая обещает увести всех, кто интересуется процессуальным правом, в сторону от обсуждения действительно насущных вопросов справедливости судебной процедуры.

Впрочем, и сами мои заочные оппоненты вовсе не настаивают на полной безупречности тех исследований, сторонниками которых они выступают : «Пока не решен вопрос относительно использования в экспертной практике математических алгоритмов обработки, применяемых в отечественных полиграфных устройствах. Эти алгоритмы не только не опубликованы, но даже не задекларированы в технической документации полиграфов, что полностью исключает возможность построения выводов экспертом на основе этих алгоритмов. А, следовательно, выводы, построенные на результатах математической обработки, в соответствии с ч. 3 ст. 75 УПК РФ могут быть признаны недопустимым доказательством».

Кроме того, эти же авторы не обходят вопрос о том, что «до сих пор не разрешен вопрос недопустимости принудительного проведения судебной психофизиологической экспертизы», и, в частности, они утверждают, что, «испытуемый может воспользоваться правом, предусмотренным ст. 51 Конституции РФ и отказаться отвечать на вопросы эксперта. Тогда эксперт вынужден применить методику молчаливых ответов». Иными словами, компетентный научный источник подтверждает мои опасения относительно того, что я ранее назвал «обходом воли» испытуемого в ходе производства психофизиологической экспертизы. В статье имеется даже ссылка на случай, когда психофизиологическая экспертиза была произведена в отношении лица принудительно.

Мне представляется сомнительной сама концепция, в соответствии с которой подозреваемый, обвиняемый или подсудимый рассматривается не как сторона процесса (состязательного процесса, я напоминаю), а всего-навсего как бессловесный источник требующейся следствию информации. Склонность полагаться на технику и утрата мотивации к сбору иных, более разнообразных и достоверных доказательств – опасная угроза.

Предлагаю обратить внимание, что такое авторитетное международное учреждение, как Европейский Суд по Правам Человека, работой которого я с некоторых пор живо интересуюсь, по умолчанию допускает, что в результате справедливо организованной судебной процедуры не обязательно права человека будут защищены надлежащим образом.

Условия приемлемости жалобы в ЕСПЧ содержат правило, в соответствии с которым должны быть исчерпаны все национальные средства защиты своих прав. Обычно это означает, что заявитель, прежде чем обращаться в ЕСПЧ, должен прибегнуть к защите своих прав в национальном суде и пройти все стадии, включая кассацию. В то же самое время далеко не в каждой жалобе заявитель непременно должен ссылаться на нарушение его права на справедливое судебное разбирательство.

Иными словами, если гражданин обратился в национальный суд, например, за защитой своей свободы слова, и не получил её там, то при его последующем обращении в ЕСПЧ отнюдь не обязательно, что эта инстанция, даже признавая факт нарушения свободы слова, одновременно признает и нарушение права на справедливое судебное разбирательство. И это несмотря на то, что свобода слова в национальном суде защиты не получила.

И наоборот, если гражданин жалуется именно на то, что в отношении него был вынесен незаконный приговор, он должен понимать, что «Суд интересует очень ограниченный круг вопросов, связанных с процедурой рассмотрения дел, а не сама суть дела и интерпретация доказательств, собранных следствием и защитой, а также толкование внутреннего права»(3).

Таким образом, я считаю доказанным, что Конвенция от 4 ноября 1950 года «О защите прав человека и основных свобод» предписывает странам – участницам гарантировать своим гражданам справедливую судебную процедуру, и вполне допускает вероятность судебной ошибки. Очевидно, что такие «средства интенсивного познания», каким является полиграф, не укладываются в эту логику, хотя, с другой стороны, их применение прямо Конвенции и не противоречит.

Мне могут возразить, что СПФИ не получила в Российской Федерации пока широкого распространения, и беспокоиться не о чем. Хотел бы напомнить, что в соответствии с пунктом 39 Инструкции, утверждённой приказом № 426, проведению СПФИ придавалось значение уже в период существования органов Налоговой полиции(4). Так, было установлено, что проведение этого мероприятия «способствует допуску к сведениям, составляющим государственную тайну, допуску к участию в оперативно-розыскной деятельности» и принятию ещё некоторых значимых решений.

Кроме того, статья 13 ФЗ «О Федеральной службе безопасности» предоставляет спецслужбе право «осуществлять меры по обеспечению собственной безопасности, в том числе по предотвращению проникновения специальных служб … с использованием технических средств»(5). То есть возможность применения полиграфа при решении важных вопросов законодательство вполне допускает. По крайней мере, логика развития ситуации вокруг обсуждаемой нами технологии именно такова.

Весь вопрос состоит в том, насколько широкое применение она получит в результате своего дальнейшего усовершенствования, и какое юридическое значение будет придаваться ей в будущем, которое может оказаться ближе, чем нам кажется.

Судебная оценка использования полиграфа, в том стиле, в котором она была дана в кассационном определении ВК Верховного Суда РФ от 9 февраля 2006 г. №2-3/06 повергает меня только в ещё большее уныние. Суд сослался на показания «свидетеля Б., проводившей с помощью полиграфа психологическое тестирование П.А.В. и пояснившей об отсутствии каких-либо запрещенных методов дознания и следов побоев у П.А.В., а также подробно рассказавшей суду о том, что использование полиграфа вообще исключает нахождение испытуемого в состоянии стресса»(6).

Иными словами, полиграф на деле выглядит здесь не более чем повод не оценивать доводы подсудимого о применении к нему недозволенных мер воздействия. Конечно же, мне не известно, применялись таковые или нет в данном конкретном случае, однако, с другой стороны, очевидно, что стресс испытуемого и применение полиграфа на самом деле никак не могли бы это прояснить. Подозреваемого было вовсе необязательно избивать прямо за дверями кабинета эксперта, и приводить его внутрь непосредственно в состоянии стресса.

Из приведённого судебного акта хорошо видно, как материализуются мои опасения – и по поводу того, что оценка доказательств может быть механически (и вместе с тем сугубо формально) переложена на «достоверные» показания прибора, который не выявил никакого стресса; и по поводу того, что никакая аппаратура не может исключить злоупотребления сотрудников, как тех, кто непосредственно работал с задержанным, так и тех, кто проводил психофизиологическое исследование. Ничто не может заменить человеческого доверия. Или теперь подвергать тестированию на полиграфе уже самих сотрудников правоохранительных органов? Или вообще всех участников судопроизводства? Какова грань между поиском истины и клинической паранойей?

В заключении я хотел бы признать, что развитие такой технологии, как полиграф, является в этой статье не только предметом для рассуждений, но и поводом поговорить о других вещах, которые привлекают внимание автора и заставляют его задуматься. Конечно же, «детектор лжи» является в моей скромной работе в значительной мере символом, хотя и его буквальное воплощение я нахожу важным и очень захватывающим, хотя и неоднозначным достижением научной мысли.

Источник