Чем пичкают в психбольнице
«В одной сорочке и трусах отвели в палату»: как из здоровых делают психов
МОСКВА, 22 янв — РИА Новости, Камила Туркина. В психиатрических лечебницах находятся исключительно невменяемые? В большинстве случаев так и есть — в спецучреждениях содержатся пациенты с серьезными расстройствами. Однако иногда в результате трагического стечения обстоятельств палату с ними делят абсолютно здоровые. Корреспондент РИА Новости собрала истории людей, случайно оказавшихся в психоневрологических интернатах.
По сговору родственников
Двадцатишестилетний Виктор Малофеев (имя изменено) из Самары в психоневрологический интернат угодил четыре года назад из-за обычной семейной ссоры. Скорую помощь вызвали родители молодого человека — они решили, что в состоянии сильного стресса сын может быть опасен для окружающих. Врачей на пороге своей квартиры Виктор увидеть никак не ожидал — раньше ему никогда не приходилось иметь дела ни с психиатрами, ни даже с психологами.
Он считает, что ему повезло — в стационаре пробыл всего шесть дней. Среди его товарищей по несчастью была двадцатилетняя Кристина Попова (имя изменено): она провела в больнице несколько месяцев.
«Выглядела более чем нормально — тихая и спокойная девушка. Все время сидела у себя на кровати с книжкой. Она рассказала, что в больницу ее отправила мачеха, с которой Кристина в последнее время сильно конфликтовала. Я, конечно, не психиатр, мне сложно определить, болен человек или нет. Но эта ситуация была подозрительно похожа на мою — такой же оговор со стороны члена семьи. Я до сих пор Кристину вспоминаю, надеюсь, она сумела оттуда выбраться», — рассказывает Виктор.
Диагноз на словах
«Бывает, например, так: человек звонит и говорит, что его знакомый ведет себя неадекватно, проявляет агрессию, может нанести вред себе и окружающим. Санитары как минимум приедут, чтобы человека осмотреть. В группу риска чаще всего попадают пожилые люди: в психоневрологические интернаты в корыстных целях их отправляют собственные дети и внуки. Разумеется, завидев врачей, человек возмущается, пытается отстаивать свои права — его тут же записывают в категорию буйных и забирают в больницу», — объясняет правозащитница.
Не стоит забывать и о том, что некоторые врачи нечисты на руку и действуют заодно с теми, кто хочет упрятать человека в психиатрическую больницу.
Условная недееспособность
Далеко не все подобные истории заканчиваются хорошо. Зачастую узниками психоневрологических диспансеров становятся одинокие, никому не нужные старики, которых даже спустя долгое время никто не хватится. Ольга Евдокимова из Твери рассказала о своей 74-летней бабушке Галине Васильевне: родственники выселили ее из собственной квартиры.
«Когда бабушка жаловалась на побочные эффекты, ее просто привязывали к кровати. Это для любого человека настоящее мучение, что уж говорить о тех, кто из-за таблеток постоянно находится в возбужденном состоянии», — говорит Евдокимова.
Галину Васильевну из психиатрической больницы освободили после многочисленных ходатайств Ольги, которой пришлось написать в различные инстанции гору писем.
В 2009 году вступило в силу постановление Конституционного суда о том, что человек, которого хотят лишить дееспособности, должен присутствовать на судебном заседании и имеет право приводить аргументы в свою защиту. Галина Васильевна на своем заседании не присутствовала, поэтому решение суда было аннулировано.
Довериться можно не каждому
Аврора Иванова из Санкт-Петербурга находилась в подавленном состоянии в результате сложной жизненной ситуации. Девушка рассказала о своих переживаниях знакомой, а та недолго думая передала весь разговор районному психиатру.
«Меня пригласили в кабинет к врачу, где я написала добровольный отказ от госпитализации и ушла домой. Но неожиданно к нам с мамой в дверь позвонили санитары, потребовали открыть. Когда мы отказались, стали угрожать взломом двери, поэтому пришлось подчиниться. Я и мама плакали навзрыд, просили, чтобы нас оставили в покое, но меня заставили поехать в психиатрическую больницу. В стационаре я снова отказалась подписывать добровольное письменное согласие — тогда меня в одной сорочке и трусах отвели в надзорную палату, а все вещи отобрали», — с ужасом вспоминает Аврора.
«В палате койки стоят рядом вплотную, там все больные подряд с совершенно разными диагнозами, в разном состоянии — от буйных алкоголиков и наркоманов в горячке до тихих людей с обычной депрессией», — рассказывает девушка.
Прошло несколько месяцев, прежде чем ее выпустили. Клеймо психически нестабильного человека до сих пор отравляет ей жизнь. Сейчас она мечтает лишь об одном: уехать из родного города, с которым связаны такие тяжелые воспоминания.
Проблема не только в том, что некоторые врачи злоупотребляют собственными полномочиями и берут взятки, но и в том, что сами люди не знают своих прав, поясняет правозащитница Екатерина Хохлова. Во-первых, по закону человек, не стоящий на учете в психиатрическом диспансере, имеет право отказаться от обследования. Во-вторых, на суде тот, кто обвиняет вас в неадекватном поведении, должен доказать, что вы действительно нуждаетесь в лечении. На обследование к психиатрам придется пойти только в том случае, если суд все-таки вынесет решение не в вашу пользу.
Признание человека недееспособным — процедура сложная, заверяет юрист Людмила Трифонова. В соответствии с законом о психиатрической помощи сразу же отправлять человека в специализированное учреждение никто не имеет права, для начала пациент должен пройти освидетельствование у врача. Если человек действительно болен, но его расстройство поддается лечению, то никто его дееспособности не лишит — опасность обычно представляют пациенты с действительно тяжелыми расстройствами. Только в этом случае может встать вопрос о недееспособности, степень запущенности и серьезности заболевания на специальном консилиуме определяют сразу несколько врачей.
Если состояние пациента вызывает опасения, его ставят на учет и направляют на лечение. Однако судебное заседание о лишении дееспособности проводится в любом случае и на нем в обязательном порядке должен присутствовать пациент, который имеет право приводить аргументы в свою защиту, отмечает Трифонова.
Человеку, которого признали психически больным и недееспособным, сложно добиться справедливости в одиночку — нужна помощь неравнодушных людей. Особенно трудно пожилым людям, у которых нет ни родных, ни друзей. Именно они зачастую оканчивают свои дни в психоневрологических интернатах. Ведь чтобы бороться за свои права, нужно подавать апелляции в суд. А заниматься этим в стенах закрытого медучреждения практически нереально.
Личный опыт«Вкололи транквилизатор и увезли»: История длиною в две недели из психбольницы
Большая история об условиях, пациентах, лечении и галлюцинациях
Осенью 2020 года Сара (имя героини изменено — Прим.ред) две недели провела в остром отделении психиатрической больницы — это место, куда кладут пациентов в острой фазе психоза. Мы поговорили с ней о тяжелых условиях в больнице, галлюцинациях и пациентах.
Иллюстрации: АЙГЕРИМ ЖУМАБАЕВА
Родные решились на крайность, потому что лечебные процедуры, вроде ежедневных уколов транквилизатора или системы со специальным раствором, тяжело проводить дома. Мое состояние тогда достигло крайней точки, и требовался постоянный надзор. Мне тяжело оценивать свое тогдашнее самочувствие, но точно могу сказать — было нехорошо.
Из дома меня забирали санитары — вкололи транквилизатор и увезли в стационар. Там раздели, осмотрели тело на наличие повреждений, забрали телефон. Все было сумбурно, и я не понимала, где нахожусь, пока не спросила у медсестер.
Первые два дня я провела в отдельной палате на первом этаже острого отделения. Всего в здании было два этажа. Там было пять общих комнат, в каждой лежали от пяти до семи пациентов. Я лежала в VIP-палате с отдельным туалетом, мини-холодильником и телевизором — и это все, чем она отличалась от остальных. В ней были такие же решетки на окнах, ободранный линолеум, стол, стул, металлическая кровать, жуткий коврик у кровати. На этаже постоянно раздавались крики, стоны, ругань — днем и ночью.
В комнате со мной лежала еще одна девушка — Карина, довольно спокойная и дружелюбная. С минуты знакомства она рассказала мне о своей особой связи с богом через пятно на зрачке глаза. Карина была убеждена, что слова и жесты несут энергетику, и часто мыла руки, чтобы очиститься от грязной энергетики.
Она же мне и рассказала, что в больнице есть комнаты в нулевке (на нулевом этаже), где пациента привязывают фиксаторами к кровати на несколько дней. Нужно вести себя хорошо и делать все, что говорят врачи, чтобы не попасть туда
На тот момент у Карины состояние обострилось: она начала слышать голоса и детский смех. Она пребывала в мучительном состоянии, и ее поместили в нулевку на фиксаторы.
В психиатрической клинике день за днем проживаешь одну и ту же рутину. В 6 — подъем, завтрак, потом — прием медикаментов, обед, сон. Полдник, ужин, снова прием медикаментов и отбой. Рутина контролируется медперсоналом. Проживаешь день сурка — одно и то же каждый день. Как объяснила мне одна из пациенток: «Мы как в детском саду, только мы — взрослые чудаковатые дети». После выписки я еще месяц просыпалась в пять утра, не могла отвыкнуть от больничного режима.
Пару раз нас выводили на улицу, когда позволяла погода. Как скот, сгоняли на поле с ограждениями, чтобы полчаса постояли у металлического забора, и обратно, в стационар.
Надо было без конца демонстрировать персоналу, что ты счастлив, а показывать угнетенное состояние или жаловаться, плакать и проситься домой было нельзя
Из развлечений — советские книги, телевизор и ходьба по коридору. Привычка ходить туда-сюда у меня тоже осталась после стационара. Хотя телевизор был у меня в комнате, смотреть я его предпочитала вместе со всеми в зале — так было интереснее. Когда смотришь очередной музыкальный канал с другими пациентами, чувствуешь себя не так одиноко. Сплоченность играет тут большую роль — помогает не сойти с ума окончательно.
Пребывание в остром отделении похоже на тюремное заключение, где тебя окружают врачи и медсестры. Надо было без конца демонстрировать персоналу, что ты счастлив, а показывать угнетенное состояние или жаловаться, плакать и проситься домой было нельзя. Это засчитывалось против: значит, подобранное лечение не подошло и нужно искать новое. Был риск остаться в психушке еще на несколько недель, а пока ты там, единственное желание — вернуться домой и обрести свободу.
Даже если улучшения не происходило, нужно было показывать прогресс, как будто медикаментозное лечение пошло на пользу. Во всем этом мраке нужно было излучать радость.
Казалось, будто внутренности тоже перевернуты, поэтому передвигаться было сложно
Во время пребывания в больнице спрашивала себя — неужели так выглядит лечение? Не было подходящих условий для восстановления, там нельзя элементарно выйти на улицу подышать. Сидишь в четырех стенах с решетками на окнах — как в тюрьме. А если говоришь врачам, что потихоньку угасаешь от обстановки, они отвечают: «Походи по коридору, развеешься».
В больнице у меня появилась сильная неприятная галлюцинация: будто все, что вижу, зеркалится. Она сказывалась и на ощущении себя: казалось, будто внутренности тоже перевернуты, поэтому передвигаться было сложно. Мучительное состояние. Из-за этого у меня случился сильный приступ, и меня не отпустили домой раньше. Тяжело это состояние объяснить словами.
В психбольнице тяжелые условия, и там остается одно — черпать силы изнутри. Мне открылись вопросы веры, любви и принятия себя. Поняла, что человека определяют не его победы и поражения, а то, как он к ним относится. Оказаться в положении застоя — не значит сдаться. Возможно, стремиться всегда нужно к себе, а не к какой-то цели или месту. В себе можно найти нужный свет и покой.
Я все еще осваиваюсь: пока тяжело усидеть за двухчасовым фильмом, сложно писать ручкой, трудно дается чтение
Я все еще осваиваюсь: пока тяжело усидеть за двухчасовым фильмом, сложно писать ручкой, трудно дается чтение
О лечении после больницы
Люди не вылетают из больницы здоровыми — после наступает следующий этап восстановления. Люди все еще покалечены, но теперь на руках есть схема лечения и диагноз.
До сих пор помню, как взяла в руки телефон после больницы. «Что это за странное устройство?» — мои первые мысли. Было непривычно печатать сообщения, видеть текст, какие-то значки и картинки на экране. Привыкала месяц.
После выписки началась вторая стадия лечения — дневной стационар. Там надо появляться два или три раза в неделю, показываться ведущему врачу и получать назначенные таблетки. Таблетки получаешь бесплатно, правда, обычно не лучшего качества. В стационаре можно пройти и терапию: беседовать с психологом, посещать кружки — вливаться в социум.
Я все еще осваиваюсь: пока тяжело усидеть за двухчасовым фильмом, сложно писать ручкой, трудно дается чтение. До недавнего времени постоять в очереди, прогуляться на улице или сходить в магазин тоже казалось недосягаемым, но потихоньку восстанавливаюсь. Уже несколько недель я на новом атипичном нейролептике, и неусидчивость со скованностью проходят.
Из моих новых реалий: психиатр во время беседы дал задание — посмотреть целый полнометражный фильм от начала до конца. Пока что плохо получается. Дело не только в том, что сложно усидеть, тебя как будто парализует на чувства к определенным занятиям, которые раньше доставляли удовольствие.
Из дневного стационара меня уже тоже выписали. Радостно осознавать, что очередной этап пройден. Сейчас я на учете в поликлинике — это третий этап. Там мне выдают антидепрессант, а основной нейролептик покупаем сами. Антипсихотик решили брать сами, потому что аналог хуже по качеству. Одна упаковка — 37 тысяч тенге, вот такая реальность. Учитывая, что принимать их минимум год, можно представить, какую сумму оставим в аптеках.
О дискриминации и поддержке родных
Людям не свойственно поднимать вопрос ментального здоровья, особенно у нас в стране. И этот «уят» разрушительно сказывается на правах людей с ментальным дисбалансом. К пациентам психиатрического диспансера должно быть такое же уважительное отношение, как к остальным. Дискриминировать кого-то только из-за того, что он стоит на учете у психиатра или имеет диагноз — неверно.
Сейчас я отчетливо вижу, что мне повезло с семьей: они — большая поддержка. Мы прошли сквозь огонь и медные трубы. Я рада, что отношения с родными наладились. Людям с ментальным дисбалансом, которые остались одни в этой борьбе, очень тяжело. А дискриминация и стигматизация таких людей — вообще другой вопрос. Мои родные все время были со мной, и сейчас абсолютно во всем поддерживают и помогают восстановиться, за что я им бесконечно благодарна.
«Ты там овощ, тебя ни о чем не спрашивают»
В России действует организация, основанная Церковью саентологии, — ее члены отрицают большинство методов лечения психиатрии и призывают отказаться от «психотропного рабства». Подробности в репортаже Алексея Аликина и Дмитрия Сидорова
Текст написан в соавторстве с Дмитрием Сидоровым
Высокие книжные полки в московском офисе борцов с психиатрией заполнены рядами специальной литературы, на корешках видны имена светил психологии и смежных наук, популяризаторов и исследователей рубежей человеческого сознания — мелькает и фамилия профессора Томаса Саса. В 1968 году он вместе с Церковью саентологии основал Гражданскую комиссию по правам человека (ГКПЧ) — уже почти 50 лет она считается флагманом движения антипсихиатрии.
Отдельное место на полках отведено фильмам: «Незримый враг», «Чудовищный блеф психиатрии», «Эпоха страха», «Психиатрия: индустрия смерти» — похоже на названия хорроров, хотя эти ленты сняты в жанре документального кино. Книжный шкаф венчает надпись крупными буквами: «ЛСД».
«Любая психиатрическая больница создает инвалидов. За пятнадцать лет я не видела ни одного человека, который вышел из психбольницы и сказал бы: «Я вылечился»», — утверждает Мальчикова.
Поле битвы активистов и психиатров поистине обширно: в РФ свыше миллиона «инвалидов с психическими расстройствами» — это данные XVI съезда психиатров России, прошедшего в сентябре 2015 в Казани. На учете стоят более четырех миллионов россиян, а в психиатрической помощи нуждается не менее 14% населения — свыше 20 миллионов человек. Это уже слова главного психиатра Минздрава РФ Зураба Кекелидзе на открытии Пятого национального конгресса по социальной психиатрии.
«Препараты убили ее мать»
«Людей, которые упорно сидят на психотропах (лекарствах-нейролептиках — прим. ред.), я не считаю полноценными членами общества. Это наркоманы, — с сожалением говорит Мальчикова. — Он может пройти мимо, а может и броситься! Психбольницы плодят наркоманов. Я как-то на одной конференции спросила у женщины из института Сербского статистику вылеченных психиатрией людей. Она поинтересовалась: «Девушка, а вы врач?» Я честно ответила, что нет. «Это смешно говорить о статистике вылеченных, ее нет», — таков был ее ответ».
По мнению активистки, не вся психиатрия плоха, есть и хорошие специалисты — они отличаются тем, что не практикуют повальное назначение психотропных препаратов.
«Я вам пример приведу, это было несколько лет назад — девушку принудительно поместили в психо-неврологический интернат. Ее мать была лишена родительских прав, и ее тоже лишили дееспособности. Там девушку начали накачивать препаратами. Когда человек под ними, он мало что осознает, может подписать любую бумажку. Есть разные категории людей: кто-то становится агрессивным, кто-то спит, а есть те, кто раскачиваются на одном месте, и с ними невозможно разговаривать, даже ответа нельзя добиться», — рассказывает Мальчикова.
От некоторых историй, рассказанных главой ГКПЧ, становится не по себе. Вот она вспоминает историю дочери, чья мать скончалась в психлечебнице.
Единственная больница, из которой не выпускают по собственной воле, — это психиатрическая, говорит активистка. Ее возмущает, что человека могут удерживать без решения суда или обвинения в преступлении. «Я не говорю о помещенных на основании судебного указания, но часто люди сами туда приходят — спасаясь от несчастной любви в психушку попала моя подруга. Через три дня ей стало хуже, и она захотела выйти, но уже не выпустили. Мы два дня писали заявления, я общалась с главврачом, и нам ее отдали. Но, как видите, человек сам туда приходит, а выйти уже не может», — сердится она.
Как вылечить невидимую болезнь?
Около десяти лет назад в ГКПЧ обратились друзья молодой женщины, пытавшейся броситься под машину. После разговора с активистами они решили не обращаться в психбольницу, а поместили девушку на даче за городом.
По словам Мальчиковой, там девушка провела один месяц — за ней постоянно смотрел человек с медобразованием, чтобы она себе не навредила. Ей кололи глюкозу и давали легкие успокоительные для хорошего сна. Через месяц ее отвели в медицинский центр, где у нее обнаружили гормональное отклонение и прописали терапию, которую она проходила несколько месяцев.
Иллюcтрация: Рита Черепанова для ТД
«А если бы ее поместили в психбольницу, что бы с ней там сделали? Привязали бы к кровати, потому что она агрессивная, а что еще? Затем долго кололи бы препаратами, курс психиатрии — это примерно месяц-полтора. И дальше она бы постоянно принимала эти препараты, периодически случались бы приступы, и ее клали бы на месяц в психушку — так бы она прожила всю оставшуюся жизнь», — уверена президент ГКПЧ.
По ее мнению, надо искать реальную медицинскую проблему, а не «залечивать» человека лекарствами. «Психиатрия стала областью с коммерческим интересом. Например, можно поставить диагноз человеку, просто потому что он мешает. Он может быть нормальным, но его уже не будут воспринимать таковым, если у него есть диагноз», — полагает она и приводит случай с оппозиционеркой Ларисой Арап.
В июле 2007 года Арап принудительно направили в мурманскую психбольницу после обращения к психиатру за справкой для продления водительских прав. Ее соратники по «Объединенному гражданскому фронту»(общественное движение, основанное Гарри Каспаровым — прим. ред.) обвинили врачей в мести и применении карательной психиатрии. Ранее в местной прессе появилось интервью с Ларисой, в котором она описала свое нахождение в психбольнице города Апатиты в 2004 году.
«Наш представитель ездил в Мурманск, и, как оказалось, никаких оснований для ее закрытия не было. Были подключены адвокаты, была широкая огласка от СМИ. Благодаря резонансу, Арап вскоре освободили, но она успела получить медикаментозное лечение. Возможно, именно поэтому она прекратила свою общественную деятельность».
«Первая остановка — палата смертников»
Смог от горящих торфяников, неудачи дома и на работе, постоянный стресс — 2010 год был для Елены Романовой (имя и фамилия изменены по ее просьбе — прим. ред.) сплошной полосой неудач. Последней каплей стал фильм «Елки»: экранное счастье главных героев показалось слишком несправедливым — сразу после титров Елена открыла окно и выпрыгнула с седьмого этажа.
Несмотря на тяжелые травмы Елена пережила падение и попала в Боткинскую больницу. Спустя некоторое время после операции на костях таза лежачую пациентку отвезли на каталке в местное психиатрическое отделение.
«Когда все вокруг счастливы, а ты — нет, попытка поменять одну реальность на другую вполне логична»,— объясняет она свой поступок.
Лечение «отклонений» Романовой состояло исключительно из таблеток и уколов. «Альтернативные терапии выглядели так,— с усмешкой отвечает Елена на вопрос о них. — Ты лежишь, не можешь встать, с уткой, которую должны убирать. Раз в сутки или двое появляется медсестра, которая ставит руки в боки и громовым голосом орет на тебя: «Почему ты все время ссышься и срешься?» Вот такая альтернативная терапия».
«Ты там овощ, тебя ни о чем не спрашивают,— продолжает она. — «Так, ручки вверх, ножки врозь, пошевелила пальчиками! О, хорошо, пальчики шевелятся»». Елена попала в больницу 21 января 2011 года и вышла через месяц — ее первым диагнозом стал «острый психоз». Уже через год она вернется в психбольницу вновь.
«Страшнее динамита»
Елена уверяет, что ее гражданский муж безгранично верит официальной психиатрии: «Психологами он никогда не интересовался, а психиатры — официальные медики, и он как-то убедил себя, что я неизлечимо больна». Бытовая ссора из-за ремонта загородного дома привела к новой госпитализации — в психбольницу №13. Оттуда ее выписали через две недели с диагнозом «параноидная шизофрения» — о нем Елена узнает гораздо позже, с помощью ГКПЧ получив выписку из архива.
За второй госпитализацией последовала и третья, снова после ссоры с мужем. На этот раз ее забрали санитары. Как говорит Елена, любой знающий телефон «перевозки» может по одному звонку упечь ее обратно в больницу. «Хотите, вместе их вызовем? — смеется она. — Приедет сюда отряд реагирования, знаете, как будет прикольно? Тот, кто набрал номер перевозки, тот и прав — если есть прецедент предыдущего попадания, тебя просто забирают как тушу».
Иллюcтрация: Рита Черепанова для ТД
Для Елены воспоминания о психбольнице сродни ночным кошмарам: «Скотоприемник принимает тела на первом этаже, а дальше тушки уже на лифте везут на нужные этажи». В стандартной палате 25 койко-мест впритык. Половина больных страдает акатизией (побочный эффект нейролептиков, неспособность сидеть на одном месте — прим. ред.) — люди постоянно встают и ходят по палате. Таблетки и уколы обязательны — нерадивым пациентам ставят пометку в медкарте. «Я пыталась откосить — прятала их за щеку, тихо выплевывала. Меня живо на этом изловили и каждый раз проверяли. У них инструкция смотреть везде. Если введут новые правила, то будут проверять и анально», — искажается гримасой лицо женщины.
Сейчас Елена называет это лечение «медленной, пошаговой эвтаназией». Через две недели лечения ее начало крючить, она перестала спать, не могла нормально ходить и даже сидеть. «Когда ты не спишь три дня, потом пять дней, потом неделю, потом десять дней — становится настолько плохо, что ты начинаешь сотрудничать со следствием. Признаешь, что твое сопротивление было частью психоза»,— с горечью вспоминает Елена. Первое, что она сделала, выйдя наружу, — выкинула свой медполис — без страховки в больницу попасть сложнее.
Сейчас Елена с помощью ГКПЧ пытается оспорить в суде свой диагноз «параноидная шизофрения». Женщина выглядит старше своих 47 лет, ее руки постоянно лезут за документами, будто она забывает в них что-то важное, речь ее сбивчива и не всегда последовательна, но она не производит впечатления буйно помешанной.
«Когда тебя туда помещают и принудительно колют психотропными препаратами, ты автоматом попадаешь на учет и в наркологический диспансер, и повторно мне, скажем, оформить водительские права теперь будет невозможно. Повезло, что брат мужа сохранил документы, пока я была в больнице», — поясняет Елена.
«Я псих на воле — страшнее динамита, — вдруг смеется наша собеседница. — С вами тут сидит человек, преследуемый призраками. Параноидная шизофрения — это когда кажется, что видишь чудеса, слышишь голоса».
— А вам так кажется? — задаем мы ей резонный вопрос.
— Ребята, это кажется психиатрам.
На игле
«Ко мне ежедневно заходил психиатр. В силу того, что он молод, я ему не особенно доверяла. Сначала выслушал историю моей жизни и заявил, что я бодро и весело живу. Затем интересовался моим самочувствием. Проблема в том, что мне никак не могли подобрать антидепрессанты: у меня были кошмарные сновидения после вальдоксана и амитриптилина; после миртазапина были скачки настроения и неадекватное восприятие пространства. Почти каждый день приходила психотерапевт: «Людмила, а знаете писателя Дмитрия Быкова, которого я бы охарактеризовала как синтоноподобный шизоид?»» — пишет Людмила Зонхоева в своей нашумевшей статье о добровольной госпитализации в психбольницу.
За лечение девушка платила более пяти тысяч рублей в сутки. Она сама согласилась с необходимостью лечения и готова его продолжать: «Ряд препаратов мне придется принимать на протяжении шести месяцев, плюс должна вестись параллельная работа с психиатром и психотерапевтом. Должно пройти время, чтобы можно было выяснить, выздоровела ли я до конца».
Одно из центральных мест в системе взглядов ГКПЧ и их сторонников — существование многомиллиардной психиатрической индустрии, подсаживающей своих «клиентов» на нейролептики, а уже эти препараты превращают нездоровых людей в инвалидов.
«Когда психиатр назначает препарат просто, потому что его надо назначить, не сообщая человеку о последствиях и не давая ему выбора —это мошенничество. А психбольницы? Сколько людей там лежит, столько бюджета им и выделяют? Могут ли они быть заинтересованы в том, чтобы человек там дольше находился или нет?» — настаивает Мальчикова.
«Абсолютная власть над человеком»
— Малоподвижное лицо, сидит с прищуренными глазами, вяло реагирует на собеседника, с большим трудом улыбается, можно заподозрить в целом ряде болезней: аутизме, шизофрении, депрессии. —диагностирует корреспондента ТД известный психиатр и врач-нарколог Александр Данилин. — Я так не считаю, но никакими другими методами диагностики современная психиатрия не пользуется.
— Это же наука, должны быть объективные методы определения болезни!
— Современная отечественная психиатрия отличается от любой другой медицинской науки тем, что она используют исключительно субъективный метод диагностики и никакой другой. Если вы психиатр, то должны быть талантливым человеком, способным написать поэму или книгу, создать портрет человека, которого видите перед собой. Сейчас подход в мире постепенно меняется. Например, в Италии прошли серьезные реформы: там врач учитывает много разных точек зрения на человеческую душу и ее состояния. В центре нынешней итальянской психиатрии — не психиатр, а психотерапевт и психолог.
— Какой подход лучше – итальянский или медикаментозный?
— В глубине человеческой души сохраняется образ нормального человека, и это ощущение можно поднять. Часто пациенту кажется, что он придет к врачу, и тот даст ему магическую таблетку, которая его вылечит. На самом деле для того, что быть нормальным человеком, надо затратить усилия своей души на созидание самого себя. Прилагать усилия — этого в нашей стране очень не любят. Проще пожизненно назначить лечение препаратами.
— Почему же врачи так любят их прописывать?
— Диагностика через прищуренный взгляд психиатра стала предельно примитивной технологией власти. Есть один диагноз «шизофрения» с разными вариантами и полтора десятка лекарств — кто же от этого откажется? Это право поставить вам диагноз и назначить таблетки дает абсолютную власть над человеком.
Иллюcтрация: Рита Черепанова для ТД
Норма приема психоаналитика — два-три человека в день, а психиатр принимает сорок человек, ставит похожие диагнозы, приходит домой, выпивает и садится смотреть сериал, пока его пациент получает свои drugs. От этого способа получать деньги отказываться не хочется, иначе врачам придется изучать психоанализ, глубинную психологию, экзистенциальную, перелопатить гору литературы.
— По статистике у нас миллионы больных, почему же до сих пор не возникла система корректной реабилитации и ресоциализации?
— Психическая болезнь, к сожалению, выгодна всем. Сорокалетние мужчины-хикикомори сидят при мамах, пьют водку с диагнозом «шизофрения», как единственным оправданием социальной пассивности, слабости, нежелания работать. Те, кому не выгодно, идут к психологам, психотерапевтам, в ГКПЧ — таких людей не более 5-7% из тех, кто обращается в психбольницы. Большинство населения у нас — потомки крепостных крестьян. А что от них требовалось? Подчинение и пассивность. Кто нас лечил? Тот же барин с помощью порки. Сейчас в обществе действует главный принцип — давайте попроще сделаем, тяп-ляп, украдем немножко денег, а чудо случится само по себе.
Поле битвы: психиатрия
Когда корреспонденты ТД начинали работу над репортажем, не было сомнений, что антипсихиатры такие же опасные конспирологи, как и отрицатели ВИЧ и СПИДа. Более близкое знакомство с ГКПЧ показало, что некоторые их утверждения имеют здравое зерно.
К примеру, ошибки судебной психиатрии, когда опасные преступники выходят на волю, и диагноз становится удобным способом избежать наказания — большая и сложная тема.
И все же сложно забыть, что саентологи разделяют многие из предубеждений антипсихиатров. Основатель Церкви саентологии Рон Хаббард был активным противником психиатрии, а его последователи в разное время утверждали, что психиатрия стала причиной Первой мировой войны и ряда других, прихода к власти Сталина и Гитлера, а также теракта 11-го сентября 2001 года. Якобы за нападением на башни-близнецы стоял личный психиатр Усамы бин Ладена, который промыл мозги «террористу №1» с помощью препаратов и гипноза.
Исследователь современного сектантства Александр Дворкин в разговоре с ТД отзывается о деятельности ГКПЧ в резко негативных тонах. « ГКПЧ — одно из подразделений единой саентологической структуры, специально созданное для борьбы с психиатрией и психологией. Такая задача была поставлена еще Хаббардом, имевшим ряд психических идиосинкразий. Они ведут борьбу с психиатрией как по идеологическим, так и по коммерческим причинам, пытаясь уничтожить конкурента — саентология претендует на излечение всех психических болезней», — сказал Дворкин.
«Как и все, что делает саентология, их деятельность абсолютно деструктивна — это мнение разделяют многие специалисты. Саентологи запрещают своим адептам принимать психотропные лекарства, что приводило к обострению у больных людей и заканчивалось даже смертью. С российским ГКПЧ таких случаев вспомнить не могу: по счастью они у нас весьма маломощны. Но надо понимать, что саентологическая структура крайне централизована, самостоятельные действия ни в одном из ее административных или территориальных подразделений невозможны», — добавил эксперт.
Татьяна Мальчикова отрицает связь с Церковью саентологии, оставляя право за волонтерами организации исповедовать любую религию. О какой-либо пропаганде саентологических идей через ГКПЧ достоверно неизвестно — это отрицают Данилин и другие врачи, которым приходилось сотрудничать с комиссией. Вместе с тем Елена Романова в беседе вспоминала о прохождении процедуры «одитинга»(общение один на один с членом ЦС — прим. ред.) у саентологов и показывала корреспондентам книгу Рона Хаббарда «Дианетика» со своими пометками.
Ряд известных психиатров обвинял ГКПЧ в необоснованных нападках на врачей, прежде всего, в связи выставкой «Психиатрия. Индустрия смерти» — музей с таким названием находится в Лос-Анджелесе, но волонтеры комиссии организуют выезды по всему свету. Выставочная коллекция состоит из инфопанелей, на которых во всех красках с помощью текста и фотографий доказывается порочность современной психиатрии.
Музей «Психиатрия. Индустрия смерти» в Лос-Анджелесе Фото: Scott Beale / Laughing Squid
«Общество Рона Хаббарда отпочковало три организации: саентологию, для нас это квази-религия, она признана религией; это дианетика — квази-наука; наконец, Гражданская комиссия по правам человека — это квази-правозащита, потому что она сведена к концентрату антипсихиатрии (…) Как ни парадоксально, мы сплошь и рядом выступали защитниками этих организаций. Потому что для нас та же ГКПЧ, собирающая по всему миру компромат на психиатров, занимается санитарской функцией. А мы сторонники того, чтобы «сор выносился из избы»», — отмечал президент Независимой психиатрической ассоциации России Юрий Савенко.
Светлое будущее
— Это вопрос конкуренции, больше ничего. Не мы с ними боремся, а они с нами. У них есть деньги, а у нас денег нет. Откуда у них деньги? Из славных Соединенных Штатов, — высказывает ортодоксальную точку зрения председатель Московского областного общества психиатров и психиатров-наркологов Валерий Евтушенко.
—Активисты ГКПЧ говорят, что в психиатрии нет статистики вылеченных людей.
— Неправда! Вылечиваются больные также, как от насморка, ревматизма или язвенной болезни. Но не все, бывают случаи, когда болезнь оказывается сильнее. В психиатрии бывает, что больные плохо лечатся, известны и побочные эффекты лекарственной терапии — но это есть в любой области медицины, это не значит, что ее надо признать человекоубийственной наукой. Психиатрии немногим больше 200 лет, она только становится на ноги, те же средства лечения появились каких-то 60 лет назад. Впереди нас ждет светлое будущее и радостные перспективы — я в этом убежден.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
Вы можете им помочь
Помогаем
Иллюcтрация: Рита Черепанова для ТД
Иллюcтрация: Рита Черепанова для ТД
Иллюcтрация: Рита Черепанова для ТД
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и фотоистории. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас поддержать нашу работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
На Ваш почтовый ящик отправлено сообщение, содержащее ссылку для подтверждения правильности адреса. Пожалуйста, перейдите по ссылке для завершения подписки.
Если письмо не пришло в течение 15 минут, проверьте папку «Спам». Если письмо вдруг попало в эту папку, откройте письмо, нажмите кнопку «Не спам» и перейдите по ссылке подтверждения. Если же письма нет и в папке «Спам», попробуйте подписаться ещё раз. Возможно, вы ошиблись при вводе адреса.
Исключительные права на фото- и иные материалы принадлежат авторам. Любое размещение материалов на сторонних ресурсах необходимо согласовывать с правообладателями.
По всем вопросам обращайтесь на mne@nuzhnapomosh.ru
Нашли опечатку? Выделите слово и нажмите Ctrl+Enter
Нашли опечатку? Выделите слово и нажмите Ctrl+Enter
Благотворительный фонд помощи социально-незащищенным гражданам «Нужна помощь»
Адрес: 119270, г. Москва, Лужнецкая набережная, д. 2/4, стр. 16, помещение 405
ИНН: 9710001171
КПП: 770401001
ОГРН: 1157700014053
р/с 40703810701270000111
в ТОЧКА ПАО БАНКА «ФК ОТКРЫТИЕ»
к/с 30101810845250000999
БИК 044525999
Благотворительного фонда помощи социально-незащищенным гражданам «Нужна помощь» в отношении обработки персональных данных и сведения о реализуемых требованиях к защите персональных данных