Чем отличается постройки времен князя юрия долгорукого

Белокаменное зодчество времен Юрия Долгорукого

Поистине, архитектура – отражение души эпохи. И чем глубже мы проникаем вглубь эпохи, тем (как и в случае с человеческой душой) больше вопросов и загадок. Время правления Андрея Боголюбского, Юрия Долгорукого, Всеволода Большое Гнездо – эпоха белого камня. Множество исследовательских работ, огромные объёмы информации так и не дали однозначный ответ на вопрос «почему?». Что это было, из каких соображений – политических, религиозных, а может просто вопрос индивидуального вкуса, моды?

Долгое время – приблизительно до третьей четверти XV ст. строительство сооружений из камня было исключительно княжеской прерогативой. Князья на всей территории подвластных им княжеств контролировали добычу камня, все строительные работы, будь то дворцы и крепости, или храмы и монастырские сооружения.

Наиболее ярко любовь к белокаменному зодчеству проявлялась у Московских и Владимиро-Суздальских князей. Хотя в соседних русских княжествах преобладающей уже была кирпичная кладка. Исключительно из кирпича построены все каменные сооружения в Киеве и Смоленске, Чернигове, Рязани и Переяславе Южном, на Волыни. Везде, во всех владениях разных русских князей, и нигде, ни единого – из белого камня.

А вот, например, во владениях Владимиро-Суздальских князей со времён Юрия Долгорукого и вплоть до Батыя возведено белокаменных строений 95% от общего числа.

В постмонгольскую эпоху (вплоть до 3-й четверти XV ст.) в Московских землях все крупные сооружения возведены исключительно из белого камня. И это несмотря на тот факт, что «дорого и трудно»: вдобавок к неимоверным сложностям добычи, дробления и обработки прибавлялись трудности и громадные расходы на транспортировку, ведь большинство каменоломен располагалось за сотни километров от стройки.

В XII ст. подобное строительство требовало перенапряжения всей ресурсной базы государства. Но владыки шли на это, невзирая на то, что при равноценных тратах труда, финансов, времени тот же Юрий Долгорукий мог построить не менее сорока храмов из кирпича вместо четырёх белого камня. Что это – самодурство, верность традиции, каприз? Или, всё же, часть продуманной стратегии?

Согласно одной из доминирующих версий, виной всему чрезмерный консерватизм князя Юрия, следствие его набожности, побуждавшее его принимать волюнтаристские решения, наплевав на соображения целесообразности.

По мнению других исследователей, причина перехода к белокаменному строительству – чисто эстетическая. Долгорукому-де была весьма по вкусу красота белого камня. Подобные объяснения чаще всего используют составители разного рода путеводителей и популярной литературы. Но не только – этой точки зрения придерживается и многие серьёзные исследователи-историки. Красота белокаменной архитектуры и правда неоспорима.

Источник

Пять храмов и святынь, основанных Юрием Долгоруким

Князь Юрий Долгорукий, помимо Москвы, основал на северо-востоке много укрепленных городов. Пять храмов доордынской Руси имеют для нас особое значение — они стали оплотом христианства в новой, Залесской Руси. Это каменные соборы: Борисоглебский и Спасский — в Суздале, Георгиевский — во Владимире, Спасо-Преображенский — в Переславле-Залесском и Георгиевский — в Юрьеве Польском. Из них два — Спаса-Преображения в Переславле-Залесском и Бориса и Глеба в Кидекше, что под Суздалем, — стоят и по сей день.

Все пять шедевров архитектуры были возведены один за другим в течение пяти лет — с 1152 по 1157 год. Одним из первых стал собор в Переславле-Залесском. Город, заложенный сначала у Плещеева озера, перенесли на другое место, к устью реки Трубеж, и, основываясь здесь навсегда, заложили каменный храм. Строили основательно — город-то был пограничный. Собор, сложенный из каменных блоков, имел почти кубическую форму и был одноглавым, чем заметно отличался от построенных из розовой плинфы вытянутых вверх многоглавых киевских храмов. Спасский собор имел больше сходства с церквями другой приграничной русской полосы — западной. И форма храмов, и техника кладки блоков здесь были такими же, как и в Галицко-Волынском княжестве. Может, по этой причине Владимир и Галич, сумев противостоять врагам силой веры и крепостью своих стен, возвысились, а роскошный Киев, который, увы, неоднократно подвергался разграблению, вскоре потерял былое значение.

Спасский храм в Переславле-Залесском был городским, домом Божьим. Суровый снаружи, внутри он был покрыт прекрасными фресками. Сейчас от интерьера остались лишь фрагмент фрески «Страшный суд» (хранится в Государственном Историческом музее) и потир (чаша для причастия) Юрия Долгорукого.

Если переславльский храм — городской, то другому храму, Борисоглебскому в Кидекше, отводилась роль главного собора в загородной резиденции суздальских князей. Еще до XVII века «обкорнали» древний русский храм, превратив его в куб. Пострадали и фрески. Сохранилось изображение княгини Евфросинии, жены Юрия Долгорукого, и мученицы Марии.

После смерти своего великого отца, отравленного злокозненными киевскими боярами в 1157 году, его сын Борис оставляет Туров и возвращается в Суздаль. Возможно, роспись храма выполнена по его заказу. Спустя два года, 2 мая 1159 года, в Суздале умер и Борис. Похоронить его должны были бы в Борисоглебском храме. Если эти рассуждения верны, то собор в Кидекше следует считать также усыпальницей великокняжеской семьи. Если так, то князь Юрий должен был бы лежать не в Киеве, в церкви Спаса-на-Берестове, а в своей резиденции в Кидекше.

Обычно возвышение Владимира связывают с именем сына Юрия Долгорукого, с Андреем Боголюбским. Надо отдать должное и отцу. При Юрии началось возведение двух крепостных башен на так называемых Золотых и Серебряных воротах в город. Золотые ворота, сильно измененные, стоят и сейчас. Серебряные же разрушены.

Начиная с 1158 года Андрей Боголюбский решил сделать Владимир столицей Руси и затмить архитектурные красоты Киева и Новгорода. С этой целью он обратился к императору Священной Римской империи Фридриху Барбароссе (1125 — 1190) с просьбой отправить на Русь опытных строителей. Они прибыли и вместе с русскими мастерами начали в 1158 году работу по возведению собора Успения Богоматери. Собор, как и задумывалось, оказался выше обоих храмов Софии — Киевской и Новгородской. На стенах храма появляются скульптурные изображения — женские и львиные маски, а также бесценные сюжетные композиции.

Источник

Чем отличается постройки времен князя юрия долгорукого

Том I (XII столетие)

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СТРОИТЕЛЬСТВА ВРЕМЕНИ ЮРИЯ ДОЛГОРУКОГО

О бращаясь к общей оценке строительства времени князя Юрия, естественно прежде всего начать с характеристики его военно-инженерных сооружений. Как мы видели выше, постройка крепостей основывалась на весьма обстоятельно продуманном стратегическом расчете. Каждая из них в то же время являлась и архитектурным памятником, важнейшим слагаемым городского ансамбля, его «рамой». Приведем общие данные об этих сооружениях.

Внешний облик княжеских крепостей и мощь их оборонительных сооружений свидетельствуют об огромном напряжении строительных усилий, мобилизации больших масс рабочей силы, транспорта, строителей. Так, по подсчетам П. А. Раппопорта, на сооружение сравнительно небольшой крепости Юрьев-Польского было затрачено более 60 000 человеко-дней. Вместе с тем мы наблюдаем определенную «стандартность» этих крепостей, свидетельствующую о выработанной системе строительства и его планомерности. Крепости сооружают, не считаясь с естественными преимуществами и удобством того или иного места в стратегическом отношении, не выбирают высоких труднодоступных мест, но ставят крепость там, где этого требуют

Примечания к главе XIII см. стр. 510—512

32. Крепости Юрия Долгорукого. а — Переславлъ-Залесский; 6 — Юрьев-Польской; в — Дмитров; г — Кидекша(6—г — по П. А.Раппопорту).

политические и военные планы, смело располагая крепость на равнине и полагаясь лишь на ее собственную военно-инженерную мощь.

Эти княжеские города-крепости по составу и характеру своего населения резко отличались, как мы видели, от «многонародного» Ростова-Великого и Суздаля — старых городов княжества. Княжеские гарнизоны, состоявшие из зависимого от князя военного люда, ремесленники, привязанные к князю предоставленными им льготами

33. Переславль-Залесский. Вал.

и «подаяниями», образовали достаточно сплоченную военную силу этих городов, которые не были ни политическими, ни церковными центрами земли. Здесь не требовалось обширных и пышных храмов, рассчитанных на задачи христианизации и мощного идеологического воздействия на сознание «невегласей». И понятно, что здесь создавались храмы иного типа. Это небольшие четырёхстолпные одноглавые церкви с тремя апсидами с востока и хорами в западной части, удовлетворявшие одновременно задачам церкви двора княжеского наместника или воеводы — двора, с которым храм был связан в единый комплекс,— и приходской церкви города.

Этот тип храма, широко распространившийся в середине XII в. в строительстве всех городов древней Руси, характерен для культовой архитектуры данного времени; поэтому поиски его прототипа и определение, где именно прежде всего на Руси появился данный тип культового здания, «повлиявший» на зодчество Юрия, представляются бессмысленной в научном отношении задачей. Под воздействием одинаковых условий исторического развития и сходства определенных ими потребностей этот тип храма мог появиться и одновременно, и независимо в разных городах Руси. Выработка этого типа храма не представляла никаких технических или архитектурных трудностей; напротив, он являлся лишь упрощением и «сокращенной редакцией» шестистолпного крестовокупольного храма. Весьма возможно, что еще церковь Спаса, построенная на дворе Мономаха во Владимире, уже давала это решение и могла послужить непосредственным «образцом» для построек Юрия Долгорукого.

Все эти храмы очень похожи друг на друга не только по своей архитектурной схеме; близко совпадают — с незначительными отклонениями — и их общие размеры (в метрах) 3 :

При близости типа и размеров трех названных построек можно не сомневаться, что и не дошедший до нас храм Георгия в Юрьеве-Польском был того же типа и имел те же размеры. Следовательно, в строительстве и крепостей Юрия и его храмов прослеживается определенная «стандартизация», облегчавшая быстроту их сооружения и обеспечивавшая ту стремительность, с которой провел Юрий свою строительную программу.

При всех частных отличиях храмы Юрия объединены общностью их стилистического выражения. Все они характеризуются ясно подчеркнутой тяжестью и мощью своих пропорций. Почти квадратному плану отвечает почти кубический четверик его основного объема; длина последнего больше его высоты; его статичность и весомость резко усиливают сильно выдвинутые к востоку полуцилиндры алтарных апсид. Плоские, мало выступающие лопатки, отвечающие осям распора и внутренним столбам, определяют широкие членения фасадов, завершаемые спокойными полукружиями позакомарного покрытия. Над ним поднимается венчающий храм тяжелый и массивный барабан шлемовидной главы, как бы прижимающий здание книзу. Весь ритм здания крайне замедлен; более того,— можно сказать, что здесь все противоположно какому-либо движению и все архитектурные средства направлены на выражение незыблемой неподвижности и физической тяжести масс здания.

Этому впечатлению содействует и характер внешней обработки здания. Точность белокаменной кладки со слабо заметными швами обусловливает сплошную, как бы «литую» гладь стены. Слабость выступа лопаток и углубления отлива на уровне хор придают фасадам лишь очень незначительную пластичность, вызывая скупую, но острую игру светотени. Узкие, как крепостные бойницы, щелевидные окна, обнаруживающие толщу стены, и ниши порталов образуют резкие теневые пятна на белой глади стен. Соответственно этому детальная обработка фасадов очень скупа. Суховатый городчатый пояс в карнизе барабана Переславского собора и аркатура с орнаментальным поясом на его апсидах, аркатура на консолях на фасадах и, вероятно, апсидах и городки на барабане в Кидекше не разбивают общего впечатления суровой скупости внешнего облика здания, но по закону контраста лишь подчеркивают его. Обрамления порталов нарочито просты и строги — это не столько перспективный портал, сколько арочный проем с прямоугольными, повторяющими сечение блоков белого

камня, уступами косяков и невыделенного архивольта, чрезвычайно напоминающий подобные обрамления окон и уступчатые декоративные ниши в киевской храмовой архитектуре XI в. В лаконизме и мудрой простоте храмов Юрия есть нечто, роднящее их с новгородской архитектурой, от которой их отличает большая геометрическая четкость объемов и линий.

Несколько иначе были поставлены придворные храмы Бориса и Глеба в Кидекше и Георгия во Владимире. Они открыто и гордо выдвинуты на высокую кромку речного берега, как бы предваряя развитие приема господства здания в широком ландшафте — приема, который столь блестяще реализуют владимирские зодчие Андрея Боголюбского и Всеволода III. Этот зарождающийся здесь принцип едва ли случайно перекликается с активным, наступательным духом княжеской политики, перерастающей в открытую борьбу с силами феодального дробления.

Эти придворные храмы, видимо, отличались от соборов Переславля и Юрьева и несколько большим применением декоративных деталей, сообщавших им некоторую нарядность. Как видно из приведенных выше размеров планов, эти придворные храмы были стройнее и изящнее; самой утонченной в этом смысле, вероятно, была церковь Георгия во Владимире. Церковь в Кидекше значительно стройнее тяжеловесного Переславского собора, элементы убранства более развиты, порталы стали многообломными.

Та же простота и суровая ясность характеризуют интерьер храма, резко и остро расчлененный хорами, лопатками стен и массивными крестчатыми столбами. Эти элементы, при небольших масштабах здания, приобретали особое значение, сильнее дробя и расчленяя его пространство. Здесь столь же определенно, как глава снаружи, господствует центральное подкупольное пространство. Отграниченные, вероятно, лишь невысокой алтарной преградой, глубокие полуцилиндры апсид свободно открывались внутрь храма. Узкие окна давали скупой свет, погружая помещение храма в полумрак, только в солнечные дни рассеченный плоскими и острыми, как меч, лучами.

первоначально стены храмов были, видимо, обнаженными, и лишь иконы в алтарной преграде создавали единственное цветное пятно в белом интерьере храма.

Отмеченная строгость внутреннего оформления храмов Юрия, столь гармонирующая с их суровым обликом, может быть, была частично результатом напряженности обстановки 50-х годов XII в.; возможно, что это не позволило полностью завершить украшение храмов, с такой силой воплотивших в своем образе боевое напряжение последних лет княжения Долгорукого. Весь характер храмов говорит также о том, что в это время церковь и искусство еще не включились в разгоравшуюся борьбу, что пока к мечу воина не присоединился разящий с неменьшей силой «духовный меч».

Из тесаного камня выкладывалась лишь коробка стены; ее внутренняя полость заполнялась обломками того же известняка и булыжным камнем и проливалась раствором извести. Его состав тоже новый — к извести примешиваются песок, мелкий уголь, рубленая солома или лен. Необработанная тыльная сторона камней коробки

прочно сцепляется с внутренним бутовым заполнением. Наружные же швы настолько хорошо пригнаны и тонки, что пропускают лишь ничтожное количество связующего раствора и уже на небольшом расстоянии почти неразличимы глазом, воспринимающим лишь гладкую белоснежную плоскость. Эта выработанная техника свидетельствует о большом опыте зодчих в ее применении.

Слабой стороной гипотезы Д. Н. Бережкова являлось то обстоятельство,что для сравнения он привлекал лишь церковь Пантелеймона в Галиче — один из поздних памятников галичского зодчества (первой четверти XIII в.). Развалины же других храмов Галича до сих пор не имеют точных дат, но можно предполагать, что строительство в Галиче развернулось в основном во второй половине XII в. при Ярославе

Новые археологические открытия и исследования памятников зодчества Галича, Чернигова, Рязани и других городов позволяют подтвердить и уточнить гипотезу Кондакова — Бережкова.

Сходство построек Юрия Долгорукого с Успенским собором Галича, действительно, очень велико. Оно прежде всего проявляется в технике строительства. Применение естественного камня, его тщательная теска и система кладки с заполнением

Все эти черты сходства не оставляют сомнения в том, что мастера прибыли на строительство Юрия из Галича. Их приглашение определялось также тесными политическими и семейными связями княжеских домов Суздальской и Галицкой Руси. Возможно, что эти связи юго-запада и северо-востока были глубже и органичнее; выше мы говорили о вероятном притоке в юрьевы города колонистов из Поднестровья.

Вернемся к вопросу о романских чертах в постройках Юрия. Здесь они выражены несравненно беднее, чем в Успенском соборе Галича. В завязавшейся в то время

Белокаменное строительство времени Юрия Долгорукого является первой страницей истории собственно владимиро-суздальского зодчества как своеобразной архитектурной школы периода феодальной раздробленности. Уже на этом первом этапе ее развитие характеризуется тесной связью с исторической жизнью Суздальской земли и творческим интересом мастеров к архитектурному опыту других передовых центров Руси.

С Вашими замечаниями и предложениями можно зайти в Трактиръ или направить их по электронной почте.
Буду рад вашим откликам!

Источник

История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I

Данная книга является первой частью заключительного труда выдающегося исследователя Москвы И.Е. Забелина, в котором подробно и систематически описывается многовековая история российской столицы. Повествование книги охватывает период роста и развития Москвы в XII–XVIII веках. Описания московских зданий, улиц и площадей поражают читателя своей детальностью и яркостью изображения, перенося его в самую гущу событий московской жизни минувших столетий.

Оглавление

Приведённый ознакомительный фрагмент книги История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Старый город Кремль

Исторический обзор его местностей

Первоначальное Кремлевское поселение города Москвы в незапамятные времена основалось на крутой береговой горе, на мысу Кремлевской высокой площади, которая некогда выдвигалась к устью речки Неглинной крутым обрывом у теперешних Кремлевских Боровицких ворот.

На таких излюбленных местностях, на крутых высоких мысах, при слиянии рек и речек или глубоких оврагов основывались все древние Русские города, как и малые городки, находившие в этом расположении местности не малую защиту и оборону в опасных случаях. Теперь Московской крутой угловой горы не существует. В течение веков она постепенно теряла свой первоначальный вид и окончательно была срыта и уравнена пологим скатом уже на нашей памяти, в 1847 году, по случаю постройки нового Кремлевского дворца, лицевая сторона которого стоит именно на том высоком уровне площади, какой некогда высился и у Боровицких ворот.

От древнего времени осталось неизменным только одно имя горы, сохраняемое и доныне помянутыми Боровицкими воротами. Вся гора была боровая, покрытая в древнее время, конечно, дремучим бором.

На это указывает и другой свидетель, стоящий неподалеку, древний храм Спаса на Бору во дворе Нового дворца.

Урочище Бор, стало быть, обозначало всю площадь древнейшего помещения Москвы.

Упомянутые прозвания «на бору» и «под бором» и прозвание ворот — Боровицкие остаются древнейшими памятниками Московской топографии, а прозвание ворот вместе с тем служит свидетельством, что самые ворота на том же месте существовали от того времени, как была выстроена первая ограда для здешнего поселка. По всему вероятно, в начальное время они открывали путь не прямо на гору, а только на Подол Кремля, как это заметно и теперь по закладенной арке в Боровицкой башне, проводившей и в позднее время к тому же Подолу.

Надо также упомянуть, что прозвание ворот неподвижно сохранялось в течение веков именно только памятью Московского народа. Царь Алексей Мих., следуя своим благочестивым побуждениям, указом 17 апреля 1658 г., повелел эти ворота писать и называть Предтечинскими, во имя стоявшей перед ними церкви Иоанна Предтечи; однако не только народ, но и канцелярские официальные записи не всегда следовали этому указу и по-прежнему прозывали ворота Боровицкими.

У Ивановского монастыря Кулижки также обозначали болотистую местность.

Стало быть, прозвание Кремля идет не от крепких стен, не от крепости в смысле крепостной твердыни, а от имени бора — кремника.

По-видимому, Предтеченская церковь занимала серединное положение в этом древнейшем городке Москвы, несомненно, как упомянуто, и в то время обнесенном земляным окопом, валом и рвом. Замечается также и общий городовой обычай ставить главные соборные храмы по самой средине города. Если так было и в Московском первом городке, то это обстоятельство дает возможность, хоть приблизительно, определить пространство первоначальной Москвы, пространство, так сказать, ее зародыша.

Этот зародыш занимал Боровикий острый угол Кремлевской местности на протяжении не много более ста сажен и составлял острый трехуголыник, вершина которого направлялась к Ю. 3., к устью речки Неглинной, а основание примыкало к С. В., к уровню всей площади Кремля, где, не доходя церкви Спаса на Бору, был открыт, как упомянуто, ров и вал. Таким образом, весь городок помещался между Боровицкими воротами и Новым Императорским дворцом, занимая всю площадь, перегороженную теперь чугунной решеткой. Стороны этого трехуголыника — южная, к Москве-реке, и западная, к Неглинной, где высятся стены Кремля и здание Оружейной Палаты — спускались к потокам рек береговыми кручами, вышиною от уровня реки почти на 15 саж. или — по другому измерению — почти на 20 сажен, как это еще заметно со стороны Кремлевского сада.

От Боровицких ворот идите прямо к Новому дворцу, держа линию на среднее окно Государева кабинета, выходящего на угол дворца, и через 120 мерных шагов вы остановитесь на том самом месте, где находилась упомянутая первая церковь Москвы во имя Рождества Иоанна Предтечи. Как упомянуто, она разобрана в 1847 г. единственно по той причине, что будто бы, как за очень достоверное рассказывали некоторые из строителей Нового дворца, нарушала красоту вида на вновь построенный дворец из Замоскворечья и в особенности с Каменного моста. Действительно, этот небольшой старинный храм, дорогой памятник Московской древности, не был уже в архитектурном согласии с новыми постройками и казался каким-то случайно здесь забытым остатком исчезнувшей первобытной Московской старины.

История исчезновения этого храма любопытна.

«2 октября 1846 г. Государь Император Николай Павлович при осмотре Нового дворца, даже и из Замоскворечья и с Каменного моста, Высочайше повелел соизволил церковь св. Иуара (как в это время прозывался древний храм по имени предела) перенести в башню Боровицких ворот, ныне же существующее ее строение разобрать» (Судьба первой церкви на Москве, А. И. Успенского. М., 1901, с. 15).

Однако у начальства Московской Дворцовой Конторы естественно возникло опасение, не произойдут ли по этому поводу разного рода волнения и толки в народе. Такие опасения возникали и прежде по таким же поводам, напр., при Императоре Александре I по случаю предполагаемого Валуевым уничтожения некоторых старых зданий Кремля.

Имея это в виду, вице-президент Конторы, непосредственно заведывавший всей постройкой Нового дворца, гофмаршал барон Боде доносил Министру Двора 12 авг. 1847 г. следующее: «Находящуюся в Кремле церковь во имя св. Иоанна Предтечи Высочайше повелено сломать и перевести в Боровицкую башню. А как этот храм принадлежит к первейшим Московским древностям, то, дабы совершенно отстранить все могущее возникнуть по сему предмету в народе разного рода толки, я полагал бы на стене башни, обращенной ко Дворцу, сделать на особо вделанных камнях надписи, объясняющие причину сего перенесения».

Митрополит Филарет одобрил эту мысль и составил две надписи, которые по Высочайшему соизволению и помещены на свои места.

Сердечным печальником о разорении храма явился известный любитель святыни А. Н. Муравьев.

Он обращался с ходатайством о спасении древней Церкви к Владыке митрополиту, но получил от него ответ в следующих выражениях: «Простите меня, что я поклоняюсь древним иконам и прочей святыне, а не расседшимся камням Василия Темного». Владыка знал о построении церкви только один 1461 год. В примечании к этому ответу Владыки Муравьев, между прочим, пишет: «Ее (церковь) хотели сохранить ради древности при устройстве Нового Кремлевского дворца и потом вдруг ради ветхости разобрали, хотя она простояла бы еще многие годы. Узнав об этом намерении, я всячески старался спасти древний храм, обращался о том и к Владыке и к князю С. М. Голицыну, но не успел, потому что двор был за границей и слишком скоро исполнилось данное повеление».

Барон Боде в особом докладе о ветхости храма доказывал, что «всякое малейшее движение (т. е., вероятно, езда по площади возле церкви) причиняло бы быстрое разрушение зданию церкви». Владыка со своей стороны произнес при освящении нового помещения храмовой Святыни на Боровицкой башне утешительное и назидательное слово Москвичам, скорбившим о разрушении церкви.

Когда церковь разобрали, то вид на дворец из Замоскворечья стал еще непригляднее. Обнаружилась обширная и пустынная кривая площадь древнейшего помещения Москвы, среди зданий, расположенных по кривым линиям, не имевших правильного фасада или лица. Все это по необходимости заставило устроить здесь, в качестве фасада, существующую теперь чугунную решетку с двумя воротами.

Когда Москва в 1147 году сильно и широко угощала Новгород-Северского князя, она в то время была еще только княжеским селом, хозяйственным княжеским хутором, а потому все ее население несомненно состояло только из одних дворовых слуг князя с ключником или дворецким во главе. Но когда, через 10 лет, в 1156 г. князь Юрий Долгорукий или собственно Андрей Боголюбский устроил из своего села город, т. е. обнес село крепкими, хотя и деревянными стенами, то это значило, что Москва с той поры становилась уже не княжеским селом, а целым полком княжеской военной дружины. В то время город и дружина-полк были однозначущи. Постройка города показывала, что окрестные близкие и дальные местности были уже достаточно населены и в опасных случаях требовали безопасного убежища, каким и являлись крепкие стены города. О весьма значительном населении подмосковных мест свидетельствуют многочисленные курганы, особенно по верхнему и нижнему от города течения Москвы-реки, в местностях сел Спас-Тушина и Царицына. В случае нападения и нашествия врагов вся населенная окрестность сбегалась обыкновенно под защиту городовых стен, унося с собою все дорогое и ценное из своего имущества и оставляя на произвол судьбы только постройки своих дворов. Так бывало в древней Руси во все время княжеских усобиц и Татарских и Литовских нашествий.

Но кроме того, Московский первый город ставился, как передовая сторожевая крепость со стороны Смоленских (Литовских) да и Новгородских неприятелей, для защиты нового стольного города Владимира Суздальского, а также и со стороны южных врагов, потому что дорога с юга к Владимиру пролегала через Москву и от Северской области, и от Рязани.

Источник