Чем определяется божественный авторитет книг нового завета

2. Что такое богодухновенность?

Когда христиан спрашивают, чем Библия отличается от всех других замечательных и мудрых книг, они начинают говорить о богодухновенности, имея в виду, что Библия написана не просто людьми, но по Божиему вдохновению. Что на самом деле это означает? Откуда взялось само слово «богодухновенность»?

Бог и человек – соавторы

Понятие богодуховновенности (иногда говорят «боговдохновенность», более на русский, чем на славянский лад) у христиан появилось еще до того, как у них сложился Новый Завет. О нем, как о чем-то само собой разумеющемся, говорили в своих посланиях апостолы: «…никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собою. Ибо никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым» ( 2Петр 1:20–21 ). «Всё Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности» ( 2Тим 3:16 ).

При этом сама Библия никак не раскрывает понятия богодухновенности и даже не дает нам списка богодухновенных книг. Кроме того, она может ссылаться на книги, которые заведомо в этот круг не входят. Например, Послание Иуды в 9-м стихе рассказывает о споре ангела и сатаны. В Библии мы нигде ничего подобного не найдем – этот сюжет взят из текста под названием «Вознесение Моисея», который никогда и нигде не считался частью Священного Писания.

Так что если автором библейского текста мы называем Самого Бога, а текст – данным свыше Откровением, то вопросы здесь только начинаются. Библейские тексты не упали к нам с неба, они были написаны людьми (и мы даже не всегда знаем, кем именно)

– так как же сочетается Божественное авторство с человеческим? Можно ли воспринимать библейский текст в его нынешнем виде как прямую и непосредственную передачу слов Бога?

В особенности значимым и ясным стало такое отношение христиан к истинному пророчеству во времена возникновения и распространения ислама. Для мусульман Коран существовал прежде сотворения мира и в свое время был буквально продиктован пророку Мухаммеду, слово в слово, без малейших отступлений от небесного оригинала. Но христиане относятся к своему Писанию иначе: если для мусульман воплотившееся в мире Слово Божие – это книга, то есть Коран, то для христиан это Богочеловек Иисус Христос, а Библия – книга, которая рассказывает о Нем и о множестве других личностей. Но первична не книга, а Тот, о Ком она говорит.

В любом случае для христиан принципиально важно одно: библейские книги написаны людьми, которых вдохновил Святой Дух.

Как это получилось?

В древней Церкви споров о «технологии» богодухновенности не было, они начались, по сути, в Западной Европе во времена Реформации в XVI в. В значительной мере это было связано с провозглашенным протестантами принципом Sola Scriptura (только Писание), согласно которому только Библия может служить источником вероучения (у православных и католиков огромную роль играет церковное Предание, о чем мы еще будем говорить в 4-й главе). Если считать так, то действительно крайне важным становится проведение четкой границы между Писанием и всем остальным.

Поэтому основатели протестантизма М. Лютер и Ж. Кальвин, отталкиваясь от упомянутых выше апостольских цитат ( 2Петр 1:20–21 и 2Тим 3:16 ), повторили слова о библейских писателях как инструменте, на котором играл Дух. Их последователями в XVII – XVIII вв. была выработана целая теория такой буквальной диктовки свыше, которой мы, кстати, не найдем у раннехристианских авторов.

Одновременно появились и другие теории – например, что Дух передал библейским авторам лишь содержание Откровения, а они записали его своими словами. Такая теория отдает должное стилистическому разнообразию библейских книг: в самом деле, почему Дух диктовал Луке иначе, чем Матфею? Однако эта точка зрения была отвергнута основными столпами Реформации: «Святой Дух вдохновлял пророков и апостолов не только в том, что касается содержания и смысла Писания или значения слов, так что они могли по своей собственной воле облекать и украшать эти мысли своим собственным стилем и словами, но Святой Дух действительно поддерживал, вдохновлял и диктовал самые слова, всякое и каждое выражение по отдельности», – вот что утверждал в конце XVII века протестантский богослов Й. Квенштедт.

Интересно, что при этом статус такого продиктованного свыше текста Ветхого Завета присваивался именно еврейской (так называемой Масоретской) Библии, хотя она окончательно сложилась в иудейской среде уже после разделения иудаизма и христианства. Впрочем, само представление о буквальной диктовке свыше вполне соответствует традиционным иудейским взглядам: всё Пятикнижие (Тора) было непосредственно продиктовано Богом Моисею на горе Синай. Такая точка зрения была принята и католиками на Тридентском соборе 1546 г.; но уже в 1870-м г. на I Ватиканском Соборе определение о «диктовке Святого Духа» было заменено на «вдохновение Святого Духа».

Среди православных, пожалуй, и не было таких активных споров о «технологии» богодухновенности, – вероятно, потому, что Писание воспринималось не как нечто, противостоящее Преданию, то есть опыту церковной жизни во всем его многообразии, а как центральная часть этого Предания. Таким образом, незачем было выстраивать стену, отделявшую одно от другого.

Во второй половине XIX – начале XX вв. споры о природе богодухновенности приняли на Западе достаточно острый характер. С одной стороны, возникло, прежде всего в протестантской среде, либеральное направление, которое видело в Библии документ, практически не отличавшийся от любого другого исторического памятника, а в богодухновенности – всего лишь некий изначальный импульс, побудивший автора взяться за работу. Господь открывает людям некоторую Истину, а дальше они своими словами, как могут и умеют, записывают то, что им открылось.

Разумеется, при таком подходе Библия, по сути, не отличается от какого-нибудь гениального художественного произведения, в котором мы видим отсвет Откровения – ведь любой поэт или художник может черпать свое вдохновение свыше. Как реакция на эту крайность в протестантизме возникло движение, настаивавшее на понимании Библии как буквально продиктованного Богом текста. Оно получило название фундаментализма, поскольку его сторонники последовательно отстаивали самый фундамент своей веры, каким они его видели. Сегодня, конечно, крайне либеральных, равно как и фундаменталистских взглядов могут придерживаться не только протестанты, но и католики, и православные, и вообще любые верующие – вот почему нередко говорят о

«православном» и любом другом, например, «исламском фундаментализме». Но изначально этот термин был связан именно с протестантизмом.

Впрочем, на Западе постепенно выработался средний, уравновешенный взгляд на вопрос о природе богодухновенности. Так, у католиков II Ватиканский Собор (1965 г.) утверждая безошибочность книг Писания в деле спасения, в то же время признавал человеческую ограниченность авторов библейских книг. Но еще задолго до того многие православные богословы настаивали именно на таком подходе: Библия писалась людьми, которые не были, в отличие от Бога, всеведущими. Они ничего не знали об Америке или об Австралии, о современной ядерной физике или о генетике; они описывали свой собственный мир. Сегодня у нас гораздо больше, чем у них, знаний в сфере естественных наук, но в деле богопознания мы по-прежнему остаемся их учениками.

Да и сами библейские авторы явственно выделяют в своем тексте Божественное и человеческое начала. В 5-й главе Исайи или в 15-й главе Иеремии мы видим примеры диалога пророка и Бога, и таких примеров в Библии немало. Или возьмем вот эти слова апостола Павла: «Благодарю Бога, что я никого из вас не крестил, кроме Криспа и Гаия, дабы не сказал кто, что я крестил в мое имя. Крестил я также Стефанов дом; а крестил ли еще кого, не знаю» ( 1Кор 1:14–16 ). Совершенно очевидно, что это не глас с неба, а личный рассказ Павла; более того, он сначала думает, что крестил только Криспа и Гаия, потом вспоминает, что еще крестил Стефанов дом, и заканчивает признанием: он и сам точно не помнит, может быть, там был кто-то еще. Это слова человека, чья память несовершенна, а вовсе не всеведущего Бога.

В другом месте того же послания он ясно разделяет Божию заповедь и собственное мнение: «Относительно девства я не имею повеления Господня, а даю совет, как получивший от Господа милость быть Ему верным» ( 1Кор 7:25 ). То есть прямо предупреждает читателя: это уже я говорю, а не Господь. Но все эти детали не имеют никакого вероучительного значения, и потому нет оснований говорить, что Павел мог что- то «напутать» в самом своем богословии – нет, он безусловно передавал людям Слово Божие, но делал это не механически, не теряя при этом индивидуальности.

Помимо прочего, всякий текст – не просто содержание, обернутое в какую-то подходящую форму, как подарок оборачивают в красивую бумагу, но единство формы и содержания. Если каким-то свойством, в частности, богодухновенностью, обладает содержание, то невозможно сказать, что это никоим образом не касается формы. Иными словами, простых решений, которые бы «раскрывали механизм» богодухновенности, у нас нет, и они едва ли могут появиться в будущем.

Авторство, авторитет, непогрешимость

С вопросом о богодухновенности нередко путают вопрос об авторстве и об авторитете тех или иных библейских книг. К примеру, с древних времен возникали сомнения, что Послание к Евреям написано самим апостолом Павлом; его авторство отрицает и большинство современных ученых. Значит ли это, что они относятся к нему с неким недоверием, считают его вторичным, недостоверным? Вовсе нет. Библейские тексты считаются Священным Писанием не потому, что их написал особо уважаемый человек (для многих ветхозаветных книг мы просто не знаем автора), а потому что община верующих, то есть Церковь, увидела в них адекватное отражение своей веры, и авторство здесь не играет принципиальной роли.

В самом деле, в канон Нового Завета не было включено послание Павла к лаодикийцам, не говоря уже о евангелиях, носивших имена апостолов Петра, Фомы и Иуды, но было включено Евангелие от Луки, который даже не был очевидцем описываемых им событий. Да и отношение к авторству в древности было совсем иным, чем сегодня. Псалтирь называется «Давидовой», а Притчи «Соломоновыми» потому, что они продолжают традицию, связанную с этими именами, но в Псалтири мы легко найдем псалмы, которые не мог написать Давид (например, 136-й, говорящий о вавилонском плене), а в Притчах – изречения других царей, даже не израильтян по происхождению (глл. 30–31).

Некоторые притчи Соломона вообще сохранили и записали «мужи Езекии, царя иудейского» ( Притч 25:1 ) – люди, жившие спустя века после Соломона. Они не обладали авторитетом великого царя; может быть, они внесли что-то от себя, что-то напутали?

Безусловно, нет. Если мы верим, что авторитет Писанию придает именно Церковь (в том числе и ветхозаветная Церковь, сообщество верных Богу сынов Израиля), то стоит говорить не о какой-то одной «диктовке», а о действии Святого Духа на всех этапах формирования этого текста. Библию написала, в конечном счете, Церковь, а не просто некоторое количество святых авторов.

И еще один очень важный, но отдельный вопрос связан с понятием богодухновенности – это вопрос о буквальной непогрешимости Писания. Если Библия – это Слово Божие, то она не содержит ошибок. Но значит ли это, что каждое ее утверждение необходимо понимать строго буквально? Вовсе нет. К примеру, в Исх 7:17– 25 описано, как вода в Ниле превратилась в кровь, но вряд ли анализ этой жидкости обнаружил бы в ней лейкоциты, эритроциты и т. д. Видимо, автор имел в виду, что вода приобрела неестественно красный цвет и сделалась непригодной для питья; такое понимание ничуть не подрывает авторитет Библии, но отдает должное человеческому языку, на котором написана книга. В конце концов, когда в советское время цвет красного флага нам объясняли кровью, пролитой борцами за коммунизм, никто, разумеется, не предполагал, что каждое конкретное полотнище вымачивают в крови.

В качестве другого примера можно привести притчи Христа из Евангелий. Он говорит о простых и повседневных вещах: о рыбной ловле, земледелии, домашнем быте. Но всем понятно, что на самом деле он не сообщает информацию о каких-то конкретных сеятелях, виноградарях или рыбаках, но с помощью этих историй доносит до Своей аудитории некие важные духовные истины. Выяснять, где именно и когда именно сеял сеятель свои зерна, будет просто нелепо – конкретно такой случай, возможно, не происходил нигде и никогда, но нечто подобное происходит постоянно и повсеместно.

Это относительно простые случаи. Но вот о книге Ионы спорят много и подробно: это исторический рассказ о событиях, происшедших буквально так, как описано в книге, или же это поэтический вымысел, раскрывающий некие важные истины на примере придуманной истории? Свои доводы есть у каждой стороны, но приверженцы буквального прочтения книги обычно делают упор на богодухновенность этого текста: если это Писание, то сказанное в нем следует понимать как можно ближе к буквальности.

У сторонников буквального понимания этой книги есть очень сильный аргумент: Христос говорил, что Иона провел три дня во чреве китовом, и ссылался на это как на факт ( Мф 12:40 ). Но можно вспомнить и другой пример из той же самой главы. Христос говорит фарисеям: «разве вы не читали, что сделал Давид, когда взалкал сам и бывшие с ним? Как он вошел в дом Божий и ел хлебы предложения, которых не должно было есть ни ему, ни бывшим с ним, а только одним священникам?» ( Мф 12:3–4 ). Он ссылается на историю, рассказанную в 21-й главе 1-й книги Царств: Давид, спасаясь от Саула, пришел к первосвященнику Ахимелеху и рассказал ему, что царь якобы отправил его выполнять срочное задание. Под этим предлогом Давид попросил у священника пищи, и тот согласился дать ему священные «хлебы предложения». Судя по рассказу книги Царств, Давид был совсем один.

То есть на самом деле никаких «бывших с ним» не существовало, им просто неоткуда было взяться, а Христос ссылается здесь не на реальную историю, а на гипотетическую ситуацию: первосвященник, полагая, что с Давидом должен следовать целый отряд, дал разрешение воинам этого отряда есть священные хлебы при условии, что они ритуально чисты. Христос ссылается на это разрешение как на прецедент, потому что Ему важна в данном случае не фактическая точность рассказа Давида (ее как раз и не было), а сама позиция Ахимелеха: оказывается, в определенных ситуациях можно и даже нужно нарушать законы о ритуальной чистоте и святости.

Фундаменталисты видят в любом указании на подобные неточности текста подрыв авторитета Священного Писания. При этом они допускают возможную порчу текста в ходе его переписывания (так можно объяснить часть расхождений между библейскими книгами), но изначальный текст, по их мнению, был полностью свободен от ошибок, в том числе и в плане естественнонаучных и исторических фактов. Следовательно, для наиболее последовательных фундаменталистов любые научные данные, противоречащие библейскому тексту, должны быть отвергнуты. Надо ли напоминать, что в свое время именно такие аргументы приводились против теории вращения Земли вокруг Солнца – ведь в Библии во многих местах ясно утверждается, что это Солнце вращается вокруг Земли!

Разумеется, такие аргументы нелепы. Люди того времени просто не знали того, что знаем мы, и описывали мир таким, каким они его видели. Кстати, мы до сих пор говорим:

«солнце встало», – хотя прекрасно знаем, что на самом деле это повернулась земля. Но человек, который скажет утром: «Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что в данное время в результате вращения Земли вокруг своей оси наша местность оказалась подвержена воздействию светового излучения солнца», – произведет очень странное впечатление. Куда проще сказать: «Солнце встало».

Итак, Библия удивительным образом сочетает в себе Слово Божие и некое человеческое начало, и одно непредставимо в ней без другого. Богодухновенность – это удивительное проникновение Духа Божиего в плоть человеческой истории и культуры, и это взаимодействие не прекратилось, когда последняя точка была поставлена в последней библейской книге. Дух продолжает жить в Церкви, открываясь нам, в том числе, и при чтении Писания, и таким образом мы сами включаемся в ту череду лиц, страниц и веков, в начале которой было Слово.

Источник

Глава вторая. Авторитет и использование Писания

Мы провели аналогию с воплощением как ключевую парадигму для правильного понимания природы Священного Писания – а именно: Писание есть слово Божье, переданное нам человеческими словами. Таким образом, Библия – книга Бога и книга церкви. Это книга Бога, поскольку она свидетельствует о самооткровении Бога через Его искупительные деяния и спасающую волю. Это книга церкви, поскольку она являет собой письменное свидетельство живой веры и развивающихся традиций сначала Израиля, а затем – церкви во всех исторических обстоятельствах ее бытия. Говоря о природе Священного Писания, необходимо учитывать, что два элемента, божественный и человеческий, связаны в ней неразрывно, словно две крепко сплетенные и взаимопроникающие нити, и должны рассматриваться вместе, какие бы выводы не делали мы из исторических и богословских интерпретаций Писания.

В наше время рост систематических и аналитических исследований Писания, связанный, прежде всего, с деятельностью западных университетов в последние несколько столетий, создал необычную ситуацию, порождающую и новые открытия и новые опасности. Развитие научной библейской критики постепенно отделило Священное Писание от религиозной общины и поместило его в так называемый объективный контекст ученых исследований и академических аудиторий. Вместе с неоспоримыми блестящими результатами академическое исследование Писания дало и негативные плоды, а именно поставило под сомнение божественный авторитет и традиционное использование Библии. Общеизвестно, что сегодняшние библейские критики, в особенности преподающие в светских школах и университетах, как правило, рассматривают и анализируют библейские тексты не как Священное Писание, но как исторические документы, имеющие, прежде всего, литературную и историческую ценность. В современном мире невозможно и даже нежелательно серьезно изучать Библию, не обращаясь к достижениям библейской науки. Однако, если мы хотим придерживаться сбалансированной точки зрения по вопросу авторитета Писания, требуется учитывать следующие факторы: (1) взаимосвязь между Писанием и преданием; (2) традиционное церковное исследование Писания; и (3) природу академического исследования Библии.

Писание и предание

На протяжении столетий христиане воспринимали Писание и предание как разные вещи, соответствующие либо противоречащие друг другу. Писание представляло собой собрание авторитетных книг, входящих в канонический список определенной религиозной общины. Предание же вбирало в себя все остальное – тексты, поучения, богослужения, символы веры, ритуалы, обычаи – все, что не входило в библейский канон. Реформация, поднявшая авторитет Библии (sola Scriptura), создала напряженное противоречие, даже противопоставление, между Писанием и преданием. Католическая церковь в ответ подчеркнула авторитет предания как «второго источника» откровения. Вплоть до недавних времен православные богословы под влиянием этого спора также говорили о Писании и предании как о «двух источниках» божественного откровения.

Однако в XX веке библейская критика пролила свет на этот вопрос и предложила совершенно новое его понимание. Ученые в своих аналитических исторических и литературных исследованиях убедительно доказали, что между Писанием, преданием и общиной верующих существует органичная связь. Мы уже отмечали, что до формирования иудейского и христианского библейских канонов иудеи и христиане жили и поклонялись Богу, следуя развитию своих живых традиций. До того как возник авторитет записанного слова, существовал авторитет лидеров общины, священников, пророков, апостолов и учителей, передававших и истолковывавших слово Божье своими живыми голосами. Само собирание библейских книг в канон стало одним из проявлений динамичной реальности жизни религиозной общины, где устные учения, создание и редактирование текстов, использование и передача устных и письменных традиций – все это вместе жило своей жизнью, постоянно меняющейся в конкретных обстоятельствах и в соответствии с нуждами народа Божьего.

В результате благодаря скрупулезным историческим исследованиям ученые увидели за Священным Писанием всеобъемлющую реальность общины верующих, а за его формированием – всемогущее влияние предания. Предание как живая реальность, питающая жизнь веры, не только предшествовало Писанию и очерчивало его форму, но и следовало за Писанием как авторитетный контекст принятия, интерпретации и передачи слова Божьего. Среди ученых получил распространение девиз, противоположный девизу Реформации: sola traditio (только предание!). Однако признавалось, что динамика жизни общины и предания вызывает значительные перемены и изменение мировоззрения. Не признавая этого, невозможно объяснить моменты творческого развития истории иудаизма, в том числе и возникновение христианства.

Однако авторитет апостола Павла основывается не только на том, что он получил откровение, но и на его роли толкователя в диалоге с иудейской и христианской общинами. Во всех вопросах, помимо принципиальных (хотя и с теми далеко не все совершенно ясно), он всегда готов быть иудеем с иудеями и эллином с эллинами ( 1Кор. 9:20 и далее). Две ключевые черты его посланий – стремление убедить и диалогическая форма, в которой он иногда высказывает свой «совет» ( 1Кор. 7:25 ), или же, в других случаях, оставляет окончательное решение на индивидуальное усмотрение каждого христианина ( Рим. 14:5, 22–23 ). Прежде всего, он знал, что его призыв мог оказать воздействие на членов общины, если он согласовывался с большим призывом Божьим, обращенным ко всей общине, совместно отвечающей «Аминь», над которой апостол не может быть диктатором ( 2Кор. 1:20–24 ). Паства апостола, в сущности, «утверждала» его апостольскую миссию ( 1Кор. 9:2 ; 1Фес. 2:19–20; 3:8 ). Неудивительно, что во имя единства церкви Павел, хотя он совершенно не был согласен с требованием обрезания для христиан из язычников, готов был пойти в Иерусалим и изложить свое дело перед общинным авторитетом Апостольского собора 66 ( Гал. 2:1 и далее; Деян. 15:1 и далее).

Принятие писаний апостола Павла древней церковью также показывает, насколько авторитетной была роль общины в целом и ее предания. Послания Павла циркулировали среди различных христианских собраний ( Кол. 4:16 ). Эти письма стали первой группой апостольских писаний, которые собирали и читали повсюду, однако апостола не всегда понимали правильно ( 2Петр. 3:15–16 ). Bo II веке апостол Павел стал героем в глазах Маркиона и других гностиков, исказивших его учение и использовавших его свидетельство для подрыва церковной жизни. Авторитет Павла и его посланий был поставлен под вопрос, что, возможно, объясняет странное молчание о Павле св. Иустина Мученика в середине II века. Однако благодаря влиянию таких церковных лидеров, как св. Климент Римский, св. Игнатий Антиохийский, св. Поликарп Смирнский и св. Ириней Лионский, ценивших и использовавших писания апостола, а также их поместных церквей, послания Павла постепенно получили в христианском мире всеобщее признание. Именно на основе использования традиций тексты апостола Павла в конце концов приобрели статус канонических и вошли в христианскую Библию – о чем сам апостол, скорее всего, едва ли мог и мечтать.

Подобным же образом и христианские мыслители, и лидеры древней церкви, активно принимая и различными способами используя христианскую Библию, разработали целую традицию ее истолкования, служащую нуждам общины. Христианская Библия появлялась одновременно с этой традицией интерпретации, направленной против иудаизма, гностицизма и монтанизма. Каноническая Библия по самой своей природе – более широко толкуемое, определяемое и понимаемое в русле апостольской и святоотеческой экзегетической традиции Священное Писание. Сама жизнь и идентичность древней церкви были основаны на определении для себя всеобщей и универсальной традиции веры, литургии, библейского канона, исповедания веры, церковных установлений и практики. В случае, если появлялись группы, значительно расходившиеся с этой растущей кафолической традицией, они продолжали свое существование как самостоятельные общины.

Церковное использование Писания

Далее я скажу несколько слов о разнообразном использовании Писания в жизни церкви. Я не ставлю цель перечислить все возможные виды церковного применения Библии, но хочу дать читателям общее представление об этой теме.

Академическое исследование Писания

Научное исследование Библии, проводится ли оно в протестантских, католических или православных кругах, несет двойную нагрузку. Во-первых, задача исследования – объективно изучать библейские писания в их историческом и общинном контексте с целью получить ясное представление об изначальных намерениях и подлинных голосах их авторов, воспринимавших и выражавших слово Божье во всей его богословской глубине, но и в неразрывном сплетении с современным им культурным контекстом. В этом отношении академическая наука создала поразительное разнообразие методов и подходов к изучению Библии. А во-вторых, библеистика продемонстрировала выдающиеся успехи в прояснении бесчисленного множества литературных, исторических и богословских проблем, в том числе и важнейшей – взаимоотношений Писания и предания, – затронутой нами ранее в этой главе. Взвешенный подход к академическому исследованию Библии, как и к изучению классической христианской традиции, действительно обещает нам обновить церкви и современное общество, достичь позитивного и целостного понимания мира, человека и жизни.

Однако необходимо признать, что у академического подхода к Писанию есть и серьезные недостатки. Духовное основание современной библейской критики, да и современного западного богословия – не в Писании и классической христианской традиции с ее молитвой и церковной жизнью. Ее опора – гуманизм Возрождения и философия Просвещения. Библеистика, отягощенная историческими, филологическими и техническими предрассудками, часто совершенно безразлична к требованиям церкви и нуждам общества. Более того, впадая в гиперкритицизм или становясь жертвой философских предубеждений, библейская критика порой начинает подрывать и разрушать собственный предмет – суть и ценность Писания, – не оставляя от него практически ничего. В своем стремлении приспособиться к современной культуре, она подвергает сомнению авторитет Священного Писания и обращается с Библией как со своего рода литературным памятником, из которого в лучшем случае можно извлечь оправдание той или иной односторонней идеологии или поддержку тех или иных желаемых целей.

Кристиаан Бекер, протестантский библеист, так критикует современные библейские исследования:

О взаимодействии божественного слова и традиции в различных религиозных общинах см.: Holy Book and Holy Tradition, ed. F.F.Bruce and E.G.Rupp (Grand Rapids: Eerdmans, 1968), и Scripture in the Jewish and Christian Traditions, ed. Frederick E.Greenspahn.

B дополнение к этой главе см. три главы о герменевтике.

Источник