Что случилось с сыном ахматовой

Трагическая судьба сына Анны Ахматовой: чего Лев Гумилев не мог простить матери

Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.

1 октября 1912 г. у Анны Ахматовой и Николая Гумилева родился сын Лев. В том же году у Ахматовой вышел ее первый поэтический сборник «Вечер», затем – сборник «Четки», которые принесли ей признание и вывели в литературный авангард. Свекровь предложила поэтессе забрать на воспитание сына – оба супруга были слишком молоды и заняты своими делами. Ахматова согласилась, и это стало ее роковой ошибкой. До 16 лет Лев рос с бабушкой, которую называл «ангелом доброты», а с матерью виделся редко.

Его родители вскоре разошлись, а в 1921 г. Лев узнал о том, что Николая Гумилева расстреляли по обвинению в контрреволюционном заговоре. В том же году его навестила мать, а потом пропала на 4 года. «Я понял, что никому не нужен», – писал Лев, отчаявшись. Он не мог простить матери того, что остался один. К тому же тетка сформировала у него представление об идеальном отце и «дурной матери», бросившей сироту.

Многие знакомые Ахматовой уверяли, что в быту поэтесса была совершенно беспомощна и не могла позаботиться даже о себе самой. Ее не печатали, она жила в стесненных условиях и считала, что с бабушкой сыну будет лучше. Но когда встал вопрос о поступлении Льва в университет, она забрала его в Ленинград. На тот момент она вышла за Николая Пунина, но хозяйкой в его квартире не была – они жили в коммуналке, вместе с его бывшей женой и дочерью. А Лев и вовсе был там на птичьих правах, он спал на сундуке в неотапливаемом коридоре. В этой семье Лев чувствовал себя чужим.

В университет Гумилева не приняли из-за социального происхождения, и ему пришлось освоить множество профессий: он работал чернорабочим в трамвайном управлении, рабочим в геологических экспедициях, библиотекарем, археологом, музейным работником и т. д. В 1934 г. ему наконец удалось стать студентом исторического факультета ЛГУ, но уже через год его арестовали. Вскоре его выпустили «за отсутствием состава преступления», в 1937 г. он восстановился в университете, а в 1938 г. снова был арестован по обвинению в терроризме и антисоветской деятельности. На этот раз ему дали 5 лет в Норильлаге.

По окончании срока в 1944 г. Лев Гумилев ушел на фронт и всю оставшуюся войну прошел рядовым. В 1945 г. он вернулся в Ленинград, снова восстановился в ЛГУ, поступил в аспирантуру и уже спустя 3 года защитил кандидатскую диссертацию по истории. В 1949 г. его снова арестовали и без предъявления обвинения приговорили к 10 годам лагерей. Только в 1956 г. его наконец освободили и реабилитировали.

В это время поэтесса жила в Москве у Ардовых. До Льва дошли слухи, что деньги, вырученные за переводы, она тратила на подарки жене Ардова и ее сыну. Льву казалось, что мать экономит на посылках, редко пишет и относится к нему слишком легкомысленно.

Лев Гумилев был настолько обижен на свою мать, что даже писал в одном из писем, что, будь он сыном простой бабы, давно уже стал бы профессором, и что мать его «не понимает, не чувствует, а только томится». Он упрекал ее в том, что она не хлопотала о его освобождении, в то время как Ахматова опасалась, что ходатайства от ее имени могут только усугубить его положение. К тому же Пунины и Ардовы убеждали ее в том, что ее хлопоты могут навредить и ей, и сыну. Гумилев не учитывал тех обстоятельств, в которых приходилось пребывать его матери, и того, что она не могла ему откровенно написать обо всем, так как ее письма подвергались цензуре.

После его возвращения непонимание между ними только усилилось. Поэтессе казалось, что сын стал чрезмерно раздражительным, резким и обидчивым, а он по-прежнему обвинял мать в равнодушии к нему и его интересам, в пренебрежительном отношении к его научным трудам.

В 5 последних лет они не виделись, и когда поэтесса заболела, за ней ухаживали чужие люди. Лев Гумилев защитил докторскую по истории, за ней еще одну по географии, хотя звания профессора так и не получил. В феврале 1966 г. Ахматова слегла с инфарктом, сын приехал из Ленинграда навестить ее, но Пунины не пустили его в палату – якобы оберегая слабое сердце поэтессы. 5 марта ее не стало. Лев Гумилев пережил мать на 26 лет. В 55 лет он женился и остаток дней провел в тишине и покое.

Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:

Источник

LiveInternetLiveInternet

—Фотоальбом

—Рубрики

—Цитатник

Тигр — животное самодостаточное, он не самоутверждается за счет других. Под знаком Тигра.

«Резерв красоты — в России!». Viktor Bakhtin (Russia, 1951-2016) Мартовские ти.

Десятый наш десантный батальон Фильм «Белорусский вокзал» считается классикой советского кинемато.

История «Бега». Памяти Владимира Наумовича Наумова. В 1970-м, в год столетия Ленина, на экраны.

—Видео

—Метки

—Поиск по дневнику

—Подписка по e-mail

—Интересы

—Друзья

—Постоянные читатели

—Сообщества

—Статистика

ТРАГИЧЕСКАЯ СУДЬБА СЫНА АННЫ АХМАТОВОЙ ЛЬВА ГУМИЛЁВА

25 лет назад, в июне 1992 года, ушел из жизни крупный ученый-востоковед, историк-этнограф, поэт и переводчик, чьи заслуги долгое время оставались недооцененными, – Лев Гумилев. В наследство от родителей ему достались не слава и признание, а годы репрессий и гонений: его отец Николай Гумилев был расстрелян в 1921 году, а мать – Анна Ахматова – стала опальной поэтессой. Отчаяние после 13 лет в лагерях и постоянных препятствий в занятиях наукой усугублялось взаимным непониманием в отношениях с матерью, пишет Kulturologia.

1 октября 1912 года у супругов Анны Ахматовой и Николая Гумилева родился сын Лев. В том же году вышел первый поэтический сборник Ахматовой «Вечер», затем – сборник «Четки», которые принесли ей признание и вывели в литературный авангард. Свекровь предложила поэтессе забрать на воспитание сына – оба супруга были слишком молоды и заняты своими делами. Ахматова согласилась, и это стало ее роковой ошибкой. До 16 лет Лев рос с бабушкой, которую называл «ангелом доброты», а с матерью виделся редко.

Его родители вскоре разошлись, а в 1921 году Лев узнал о том, что Николая Гумилева расстреляли по обвинению в контрреволюционном заговоре. В том же году его навестила мать, потом пропала на 4 года. «Я понял, что никому не нужен», – писал Лев, отчаявшись. Он не мог простить матери того, что остался один. К тому же тетка сформировала у него представление об идеальном отце и «дурной матери», бросившей сироту.

Многие знакомые Ахматовой уверяли, что в быту поэтесса была совершенно беспомощна и не могла позаботиться даже о себе самой. Ее не печатали, она жила в стесненных условиях и считала, что с бабушкой сыну будет лучше. Но когда встал вопрос о поступлении Льва в университет, она забрала его в Ленинград. В то время она вышла замуж за Николая Пунина, но хозяйкой в его квартире не была – жили в коммуналке, вместе с его бывшей женой и дочерью. А Лев и вовсе был там на птичьих правах, он спал на сундуке в неотапливаемом коридоре. В этой семье Лев чувствовал себя чужим.

В университет Гумилева не приняли из-за социального происхождения, и ему пришлось освоить множество профессий: он работал чернорабочим в трамвайном управлении, рабочим в геологических экспедициях, библиотекарем, археологом, музейным работником. В 1934 году ему наконец удалось стать студентом исторического факультета ЛГУ, но уже через год его арестовали. Вскоре его выпустили «за отсутствием состава преступления», в 1937-м году он восстановился в университете, а в 1938-м снова был арестован по обвинению в терроризме и антисоветской деятельности. На этот раз его осудили на 5 лет в Норильлаге.

По окончании срока в 1944 году Лев Гумилев ушел на фронт и всю оставшуюся войну прошел рядовым. В 1945-м он вернулся в Ленинград, снова восстановился в ЛГУ, поступил в аспирантуру и уже спустя 3 года защитил кандидатскую диссертацию по истории. В 1949 году его снова арестовали и без предъявления обвинения приговорили к 10 годам лагерей. Только в 1956-м его наконец освободили (окончательно реабилитировали в 1975 году).

В это время поэтесса жила в Москве у своих друзей Ардовых. До Льва дошли слухи, что деньги, вырученные за переводы, она тратила на подарки жене Ардова и ее сыну. Льву казалось, что мать экономит на посылках, редко пишет и относится к нему слишком легкомысленно. Лев Гумилев был настолько обижен на мать, что даже писал в одном из писем, что, будь он сыном простой бабы, давно уже стал бы профессором, и что мать его «не понимает, не чувствует, а только томится». Он упрекал ее в том, что она не хлопотала о его освобождении, в то время как Ахматова опасалась, что ходатайства от ее имени могут только усугубить его положение. К тому же окружающие убеждали ее в том, что ее хлопоты могут навредить и ей, и сыну. Гумилев не учитывал тех обстоятельств, в которых приходилось пребывать его матери (в 1949 году на поэтессу было заведено уголовное дело), и того, что она не могла ему откровенно написать обо всем, так как ее письма подвергались цензуре.

После его возвращения непонимание между ними только усилилось. Анне Андреевне казалось, что сын стал чрезмерно раздражительным, резким и обидчивым, а он по-прежнему обвинял мать в равнодушии к нему и его интересам, в пренебрежительном отношении к его научным трудам.

Мать и сын так и не нашли пути друг к другу, не поняли и не простили. Оба стали жертвами страшного времени. Однако, как полагают некоторые исследователи, в многолетнем споре матери и сына, где оба были в чём-то виновны друг перед другом, поэма Ахматовой «Requiem» подвела черту, сделав мудрее и мать, и сына.

Лев Гумилев пережил мать на 26 лет. В 55 лет он женился и остаток дней провел в тишине и покое. С женой художницей Натальей Симоновской Лев Николаевич прожил 24 года — до самой кончины ученого. Этот брак окружающие называли идеальным — жена посвятила ему всю жизнь, оставив работу, Москву и старый круг знакомств.

Научное наследие Льва Николаевича Гумилёва включает 12 монографий и более 200 статей. С 1960-х годов он начал разработку собственной пассионарной теории этногенеза, с помощью которой пытался объяснить закономерности исторического процесса. Крупным вкладом Гумилёва в науку считается теория периодического увлажнения центральной Евразии и популяризация истории кочевников. Взгляды Гумилёва, выходившие далеко за рамки общепринятых научных представлений, до сих пор вызывают споры и острые дискуссии среди историков, этнологов и других ученых.

Метки: лев гумилёв и анна ахматова

Процитировано 2 раз
Понравилось: 5 пользователям

Источник

Лев Гумилёв: «До войны сидел за папу, а после войны — за маму»

Вся его жизнь — история постоянных арестов и лагерей. А он лишь мечтал заниматься наукой. Вместо этого, отбывая очередной срок, валил лес в Каре­лии, работал в штольнях в Нориль­ске, сидел в лагере в Караганде. Только после смерти Сталина Лев Гумилёв смог приступить к научным исследованиям. Но и здесь ему не повезло. Самые его знаменитые гипотезы ученые всерьез не воспринимали. Например, раскритиковали теорию пассионарности и посмеялись над идеей о том, что на Руси не было татаро-монгольского ига.

Из студента в чернорабочие

Родителей Льва Гумилёва сейчас назвали бы звездной парой. Отец — Николай Гумилёв, мать — Анна Ахматова. Оба поэта заниматься сыном, похоже, не очень хотели. Ребенка доверили бабушке Анне Ивановне Гумилёвой, которая увезла внука в имение Слеп­нево Бежец­кого уезда Тверской губернии.

Бабушка Анна Гумилёва
Около пяти лет Лёва счастливо жил в деревне, а потом случилась революция. Бабушка боялась погромов, а потому бросила дом и вместе с внуком уехала в Бе­жецк. Крестьяне, кстати, позволили бывшей барыне взять с собой библиотеку и личные вещи.

В Бежецке Лев прожил до 17 лет, причем за это время мама приезжала к нему всего дважды. С отцом он в последний раз виделся в 1921 году (летом того же года его расстреляли по обвинению в антибольшевистском заговоре). В школе очень быстро прознали, что у Льва не только барское происхождение, но еще и папа-контрреволюционер. И одноклассники, с которыми Гумилёв‑отличник и так почти не общался, невзлюбили его еще больше. Поэтому Лев не огорчился, когда в 1929 году узнал, что ему придется переехать к маме в Ленинград. Впрочем, там тоже оказалось непросто: жить пришлось в коммуналке вместе с отчимом Николаем Пуниным, его первой женой с дочерью и семьей рабочих. Комнаты для Льва не было, он спал в коридоре на сундуке.

В Ленинграде Гумилёв закончил школу и думал поступить на немец­кое отделение пединститута. Полгода готовился, волновался, а у него в итоге даже документы не приняли. Сказали, что происхождение неподобающее — дворянское. В итоге Гумилёв, который писал стихи, обожал книги и мечтал о науке, пошел чернорабочим в трамвайный парк.

Через четыре года его все-таки взяли на исторический факультет ЛГУ. Но проучился он там лишь год. «И вдруг случилось общенародное несчастье, которое ударило и по мне, — гибель Сергея Миро­новича Кирова, — вспоминал сам Гумилёв. — После этого в Ленин­граде началась какая-то фантасмагория подозрительности, доносов, клеветы и даже (не боюсь этого слова) провокаций». На Льва зачем-то написали донос его же однокурсники. На допросах он признался в антисоветских разговорах, «террористических настроениях» и даже в авторстве стихотворения, посвященного убийству Кирова. Текста стихотворения, кстати, так и не нашли, если вообще искали.

Лев Гумилёв. 1934 год. Незадолго до ареста

Гумилёва спасла мать. Она отправила Сталину письмо, попросила освободить сына и мужа Николая Пунина (того тоже арестовали). Вождь, как ни странно, просьбу выполнил: «т. Ягода. Освободить из-под ареста и Пуни­на, и Гумилёва и сообщить об исполнении. И. Сталин».

Гумилёва отпустили, но из университета на всякий случай выгнали. Мать снова за него заступилась, и Гумилёва восстановили. Он был счастлив, но всего полтора года.

Николай Гумилёв был арестован в 1921 году, Лев — в 1935-м

«Дайте возможность снова жить и работать»

В ночь на 11 марта 1938 года за Гумилёвым приехали. На этот раз его обвинили в контрреволюционной агитации (чтении стихотворения Мандельштама «Мы живем, под собою не чуя страны»), организации контрреволюционной деятельности и даже в подготовке покушения на товарища Андрея Жданова. На допросах Гумилёв якобы говорил: «Я всегда воспитывался в духе ненависти к ВКП (б) и советскому правительству. Этот озлобленный контрреволюционный дух всегда поддерживала моя мать — Ахматова Анна Андреевна, которая своим антисоветским поведением еще больше воспитывала и направляла меня на путь контрреволюции. Ахма­това неоднократно мне говорила, что, если я хочу быть до конца ее сыном, я должен быть сыном моего отца Гумилёва Николая. Этим она хотела сказать, чтобы я все свои действия направлял на борьбу против ВКП (б) и советского правительства». Потом Лев отказался от этих признаний, заявив, что протокол допроса «был заготовлен заранее, и я под физическим воздействием был вынужден его подписать».

Его приговорили к 10 годам лишения свободы и отправили на лесозаготовки в отдаленный лагпункт на Онежское озеро. За две недели там он дошел до полного истощения. «Валить лес в ледяном, по пояс занесенном снегом лесу, в рваной обуви, без теплой одежды, подкрепляя силы баландой и скудной пайкой хлеба, — даже привычные к тяжелому физическому труду деревенские мужики таяли на этой работе как свечи. — рассказывал Гумилёв. — В один из морозных январских дней, когда я подрубал уже подпиленную ель, у меня выпал из ослабевших рук топор. Как на грех, накануне я его наточил. Топор легко раскроил кирзовый сапог и разрубил ногу почти до самой кости. Рана загноилась».

Так бы и умер, если бы не вовремя пришедшая посылка от матери. А через четыре месяца Гумилёва отправили обратно в Ленинград на доследование. Ахматова, наде­ясь спасти сына, отправила новое письмо Сталину, в котором были такие слова: «Иосиф Виссарио­но­вич! Спасите советского историка и дайте мне возможность снова жить и работать». Это письмо так и не дошло до адресата.

Летом 1939‑го Гумилёва приговорили к пяти годам лагерей. Прокурор, требовавший расстрела, был в ярости. Впрочем, вскоре его самого расстреляли.

40‑градусный мороз и 300 граммов хлеба

Наказание Гумилёв отбывал в Норильске. В первую лагерную зиму там случилась вспышка дизентерии. Заразился и Лев Николаевич, три дня пролежал без сознания. В отличие от Шаламова, Солжени­цына, Гинсбург, он о лагере вспоминал редко. Рассказы­вал разве что о страшных норильских сорокаградусных морозах и «мятущейся пурге, сбивающей с ног», по сравнению с которой работа в штольне, где температура была минус четыре, казалась «блаженным приютом». И иногда вспоминал о хлебных пайках за выполненную работу. За полную норму, сделать которую было практически нереально, выдавали 1 килограмм 200 граммов хлеба, за «недовыработку» — 600 граммов, а за «неудовлетворительную работу» — всего 300.

В Ленинград Гумилёв возвратился только в 1945‑м, отслужив в армии и приняв участие в штурме Берлина. «Я вернулся в Ленин­град, пришел с удовольствием по знакомым улицам домой, встретил свою мать, которая обняла меня, расцеловала и очень приветствовала, — писал Лев Николаевич в автобиографии. — Мы с ней всю ночь проговорили, потом я пошел в университет, где декан исторического факультета Мавродин встретил меня так же ласково и приветливо, называл “Лева”. За один месяц сдал все экзамены (поскольку я и в лагере занимался, ну и под­готовка у меня была хорошая — историю я знал), сдал кандидатский минимум по французскому языку и по марксизму. »

Но и в этот раз долго на свободе Гумилёв не пробыл. В 1946 году вышло Постановление Оргбюро ЦК ВКП (б) «О журналах “Звезда” и “Ленинград”», где об Ахматовой в числе прочего было написано, что она «является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии». Уже опытный Лев Гумилёв понимал, что скоро его опять погонят из университета, а потому быстро сдал экзамены и даже представил готовую кандидатскую диссертацию. Но защитить ее не успел.

После исключения он немного поработал библиотекарем в сумасшедшем доме на Васильевском острове, а потом в 1949 году вновь был арестован. На суде один из прокуроров откровенно сказал ему: «Вы опасны, потому что грамотны». Гумилёв вспоминал: «Ника­ких реальных обвинений мне не предъявлялось, да их и не существовало в самой природе. Тут меня били мало, но памятно. Еще раз записали десять лет и отправили в лагерь в Караганду». Полностью реабилитировали его только после смерти Сталина — в мае 1956‑го.

Произвольное обращение с историей

К началу 60‑х Гумилёву наконец повезло: он защитил диссертацию и получил степень доктора исторических наук, устроился старшим научным сотрудником в Научно-исследовательский географо-экономический институт ЛГУ, напечатал несколько статей и даже прославился в Ленинграде как интересный лектор, на выступлениях которого на вечернем отделении ЛГУ и в обществе «Знание» вечный аншлаг. А вот коллеги-ученые гипотезы Гуми­лёва критиковали. Например, он утверждал, что татаро-монгольское иго было не игом, а взаимовыгодным партнерством русских княжеств и Золотой Орды. Гумилёву приводили в пример разрушительные нашествия ордынцев на Русь в 1252, 1258, 1281, 1293 годах. Переславль-Залесский разрушали четыре раза, Муром и Суздаль — три, а Рязань и Вла­ди­мир — дважды. Но Льва Никола­е­вича эти аргументы не убеждали.

Лев Гумилёв был уверен, что татаро-монгольское иго — миф. Николай Куландин «Эпизод русской жизни во время татаро-монгольского ига»
Настороженно ученые отнеслись и к самой знаменитой идее Гуми­лёва — теории пассионарности и этногенеза. Лев Николаевич предположил, что все народы, как живые организмы, проходят определенные периоды жизни — подъем, акматическую фазу, надлом, инерционную фазу и обскурацию. Переход из фазы в фазу зависит от пассионарности — то есть уровня энергетики — членов общества. В периоды солнечной активности пассионариев становится много, и они начинают навязывать свою волю большинству.

В период подъема пассионарность растет (так, по Гумилёву, было в IX веке на территории нынешних Франции и Германии) и достигает пика в акматической фазе (примером ее может быть Столетняя война Англии и Фран­ции). Затем этнос вступает в период надлома (Реформация, религиозные войны, Тридцати­летняя война XVII века, затронувшая почти все европейские страны). Самое счастливое время — инерционная фаза, когда общество относительно спокойно живет за счет накопленных богатств. В качестве примера Гумилёв называл западные страны XVIII–XX веков. Заканчивается все обскурацией, то есть разрушением этноса.

Эта теория в 70–80‑х была в СССР очень популярна. Руко­пись книги Гумилёва «Этногенез и биосфера Земли» даже копировали и передавали друг другу. А вот историки упрекали Льва Николаевича в непроработанности идеи и отсутствии доказательств. Например, Гумилёв утверждал, что продолжительность жизни этноса от подъема до обскурации составляет около 1500 лет. Но, как отмечал филолог, историк культуры Яков Лурье, никакими фактами это не подтверждал.

Историк и археолог Лев Клейн говорил, что все «предложенные Л. Н. Гумилёвым обобщения — рубежи периодов (фаз), их длительность, цифры — все это построено на песке». Антрополог Виктор Шни­рельман и вовсе обвинял Льва Николаевича, что он своей гипотезой «. подготовил почву для бурного произрастания разнообразных творцов псевдо­исторического бреда. Ибо Л. Гуми­лёв своим авторитетом как бы санкционировал произвольное обращение с историей».

Все кончилось тем, что Гумилёва из-за критики коллег вообще перестали публиковать. Вспомнили о нем только в перестройку. Да и то сперва не как об историке, а как о сыне Анны Ахматовой и Николая Гумилёва. Поэтому сначала он просто давал интервью о знаменитых родителях. Постепенно начали печатать и его научные труды, которые вновь стали очень популярными. И тут Гумилёву не повезло в последний раз: на вершине успеха, не успев насладиться долгожданным триумфом, он умер в мае 1992 года.

Интересные факты

Сын императора?
Исследователи биографии Льва Гумилёва Владимир и Наталья Евсеевы высказали предположение, что Лев Николаевич на самом деле внебрачный сын Николая II. Правда, серьезных аргументов у них не было. Литературовед и современница Ахматовой Эмма Герштейн в книге «Из записок об Анне Ахматовой» писала: «Она ненавидела свое стихотворение “Сероглазый король” — потому что ее ребенок был от Короля, а не от мужа». Доказательств своему смелому утверждению Герштейн не представила.

Казачья Орда
«Новая хронология» — так называлась псевдонаучная теория пересмотра всемирной истории, созданая под руководством математиков Анатолия Фоменко и Глеба Носовского. Они считали, что в Средние века существовала огромная империя, которая охватывала почти всю Европу, Азию и даже обе Америки. А ее политический центр находился на территории Руси. Фоменко и Носовский, как и Лев Гумилёв, считали, что татаро-монгольского ига не было. Орда — это название русского казачьего войска. А ханы — верховные правители и полководцы в русском государстве. То, что исторические факты противоречат «Новой хронологии», авторы идеи объясняли масштабной фальсификацией истории ранее XVII века.

Лев Гумилёв: «Единственное мое желание в жизни (а я сейчас уже стар, мне скоро 75 лет) — это увидеть мои работы напечатанными без предвзятости, со строгой цензурной проверкой и обсужденными научной общественностью без предвзятости, без вмешательства отдельных интересов тех или иных влиятельных людей или тех глупых, которые относятся к науке не так, как я, то есть использующих ее для своих личных интересов. Услышать их беспристрастные отзывы и даже возражения — это последнее, что я хотел бы в своей жизни».

Источник